Чего не должен был делать благовоспитанный китаец
какие правила приличия должен был соблюдать воспитанный китаец
Воспитанный китаец, очень вежлив со всеми, не грубит тем, кто младше его по чину по возрасту, не преклоняется перед тем, кто занимает высокую должность. Со старшими он ведет себя почтительно, с младшими благосклонно. Китайцы аккуратно относятся к своему внешнему виду, к одежде, к прическе, нельзя ходить по циновкам в туфлях, нельзя сидеть, свесив ноги, а тем более вытянуть их вперед. При встрече, воспитанный китаец всегда улыбался и здоровался, низко склонив голову.
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Как должны вести себя учтивые китайцы. Конфуций считал, что воспитанного человека легко узнать по его поведению. Учтивый китаец перед входом в дом снимал туфли и шёл босиком. Идти в туфлях по циновкам, расстеленным на полу, считалось просто неприличным. Сидели китайцы либо на той же циновке, либо на низком сидении, но непременно подогнув под себя пятки. Сидеть свесив ноги, а тем более вытянув их вперед могли только совершено невоспитанные люди. Уже в древности китайцы овладели искусством есть с помощью двух палочек. Этот обычай они сохраняют и поныне.
Древние китайцы сооружали на голове сложные причёски, собирая волосы в пучок. Тех же, кто ходил с распущенными волосами, они считали дикарями. Обычно китайцы носили халат. У простых людей халаты были из дешёвой материи. Знатные богачи одевались в халаты шёлковые, с красивой вышивкой цветами и фигурами драконов.
Конфуций учил, что не только в семье, но и во всём государстве должен соблюдаться порядок в отношениях между старшими и младшими.
Из высказываний Конфуция
Ничтожный человек стремится к выгоде, а благородный к справедливости.
Благородный человек лишён тревоги и боязни – ведь коли не найдёшь внутри себя изъяна, о чём тревожиться, чего бояться?
Благородный человек винит себя, а ничтожный – других.
Богатство – это то, чего люди жаждут. Но если оно досталось мне незаслуженно, я не буду им пользоваться. Бедность – то, что страшит людей. Но если она постигла меня незаслуженно, я не буду её стыдиться.
Воспитанный китаец, очень вежлив со всеми, не грубит тем, кто младше его по чину по возрасту, не преклоняется перед тем, кто занимает высокую должность. Со старшими он ведет себя почтительно, с младшими благосклонно. Китайцы аккуратно относятся к своему внешнему виду, к одежде, к прическе, нельзя ходить по циновкам в туфлях, нельзя сидеть, свесив ноги, а тем более вытянуть их вперед. При встрече, воспитанный китаец всегда улыбался и здоровался, низко склонив голову.
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Как должны вести себя учтивые китайцы. Конфуций считал, что воспитанного человека легко узнать по его поведению. Учтивый китаец перед входом в дом снимал туфли и шёл босиком. Идти в туфлях по циновкам, расстеленным на полу, считалось просто неприличным. Сидели китайцы либо на той же циновке, либо на низком сидении, но непременно подогнув под себя пятки. Сидеть свесив ноги, а тем более вытянув их вперед могли только совершено невоспитанные люди. Уже в древности китайцы овладели искусством есть с помощью двух палочек. Этот обычай они сохраняют и поныне.
Древние китайцы сооружали на голове сложные причёски, собирая волосы в пучок. Тех же, кто ходил с распущенными волосами, они считали дикарями. Обычно китайцы носили халат. У простых людей халаты были из дешёвой материи. Знатные богачи одевались в халаты шёлковые, с красивой вышивкой цветами и фигурами драконов.
Конфуций учил, что не только в семье, но и во всём государстве должен соблюдаться порядок в отношениях между старшими и младшими.
Из высказываний Конфуция
Ничтожный человек стремится к выгоде, а благородный к справедливости.
Благородный человек лишён тревоги и боязни – ведь коли не найдёшь внутри себя изъяна, о чём тревожиться, чего бояться?
Благородный человек винит себя, а ничтожный – других.
Богатство – это то, чего люди жаждут. Но если оно досталось мне незаслуженно, я не буду им пользоваться. Бедность – то, что страшит людей. Но если она постигла меня незаслуженно, я не буду её стыдиться.
Чего не должен был делать благовоспитанный китаец
Правила китайского этикета. В VI столетии до нашей эры ученый Конфуций был поражен нравами китайцев. Обряды и обычаи, установленные древними учеными, чтобы служить образцами для народа, были давно забыты и не заменены новыми. Каждый китаец жил так, как ему хотелось. Вследствие этого возникло много бед. Частный человек не имел никаких указаний, как урегулировать свою жизнь, говорил Конфуций. Он был подобен человеку, ощупью блуждающему впотьмах. Он не имел никакого представления, как должно вести себя, как бороться с житейским злом и каким образом творить добро и вообще подражать всему достойному подражания. [292]
Конфуций был того мнения, что самым лучшим нравственным влиянием на человека будет установление особо строгого этикета, которому безусловно все должны подчиняться. Благо человека, учил Конфуций, заключается в целой серии обязательных обрядов и правил, которым он должен неукоснительно следовать и подчиняться со дни своего появления на свет и до последняго вздоха перед смертию. Этикет предохраняет от слабостей, присущих каждому человеку, и заставляет избегать соблазна. Он ведет по нравственному пути и даже доводит до героизма. Когда умирал сын Конфуция Цанг-Тзе, то он заметил, что циновка, на которой он лежит, по размерам своим полагается только высшим чиновникам. Тогда умирающий, несмотря на возражения, приказал положить себя на другую циновку, говоря, что ему ничего не нужно — только умереть так, как предписывает этикет.
Китай уверовал в учение Конфуция, и указанные им правила исполнялись в продолжение многих столетий. Книга, им составленная, содержит кодекс китайского этикета, заключающийся в сорока шести отделах. Дошедший до нас текст этого кодекса не имеет никакого интереса в литературном отношении. Книга написана сухим слогом, нередко встречаются темные места.
По окончании туалета сын идет к родителям, при чем он обращает особое внимание на свою походку, потому что люди ходят согласно своему общественному положению. Король делает очень маленькие шаги. Высший чиновник ступает также иначе, чем низший. Но ни тот, ни другой не должны поднимать ног, а только делать вид, что они скользят, даже тогда, когда очень спешат куда-нибудь. Одежда их должна волочиться по земле, подобно воде потока, — говорится в правилах. Подбородок должен выдаваться, как крыша дома, и все положение тела должно давать предетавление о добродетели.
Сын является к родителям. С нежностью спрашивает он об их здоровье, причем, судя по обстоятельствам, его принимают с веселым или же с печальным выражением. В разговоре с родителями почтительный сын старается не упоминать об их старости. Если лица их грязны, то он приказывает принести теплой воды, в которой варился рис, и предлагает им вымыться. Сын наблюдает за приготовлением пищи для родителей. По этому [293] поводу даются соответственные указания, доходящие до мельчайших подробностей. Так, напр., Конфуций учит, что кушанья необходимо приготовлять соответственно времени года, что кушанья не должны быть излишне солоны, горьки и пр.
Когда приходит кто-нибудь в гости, хозяин дома должен выйти на встречу гостю и просить его первым войти в его дом. Тот отказывается исполнить просьбу хозяина. Затем хозяин отвешивает ему низкий поклон, и оба входят вместе. Когда они вошли в ворота дома, то хозяин направляется на восточную лестницу, а гость на западную. Если гость в общественной иерархии стоит ниже хозяина, то намеревается идти вслед за хозяином, но тот делает вид, что противится этому, и тогда первый снова идет к западной леетнице. Каждый из них предлагает другому идти вперед, но в конце концов хозяин начинает подниматься по лестнице первым. Хозяин и гость одновременно ставят ноги на каждую ступень лестницы и после долгих препирательств входят, наконец, в верхний этаж дома, где обыкновенно принимают гостей.
Если гость приглашен к обеду, то и в этом случае все кушанья назначаются по правилам. В книге даются указания, как должен вести себя человек в гостях. «Не кушайте с шумом, не грызите костей зубами, не кладите на блюдо рыбу, которую вы начали есть, не ковыряйте в зубах и не пейте соус безостановочно». Если хозяин дома важный сановник и предложит гостю плод с косточкою, то тот должен положить кость за пазуху, ибо не следует отвергать и отбрасывать какой-либо дар, предложенный гостю гостеприимным хозяином. Когда к столу подадут дыню, то способ разрезывания ее точно обозначен в Ли-пу.
Когда умирает отец, сын должен иметь удрученный вид, как будто он уже не знает, что делать от постигшего его горя. После того, как тело покойника положено во гроб, сын кидает вокруг себя блуждающие взоры, как будто чего-то ищет и никак не может найти. После похорон он имеет вид возбужденного человека. В конце первого года траура по отцу он имеет печальный вид, в конце же второго года он делается покойнее.
Ли-пу дает практические указания, как выражать скорбь об утрате близкаго лица. В положенное время должно вслух плакаться на свою судьбу и обнажать грудь, делая прыжки, наглядно изображающие горе. Самое глубокое горе сын должен выказывать в то время, когда возвращается с похорон отца.
Градация правил выражения горя, установленная Конфуцием, положительно изумительна. Скорбь родственника обязательно [294] выражается публично, чтобы люди слышали выражения ее. Когда у некоей Кинг-Кианг умер муж и сын, то она оплакивала ребенка днем и ночью, мужа же только днем. Конфуций публично похвалил ее, говоря что эта женщина хорошо знает правила благопристойности. Тем не менее, даже из-за смерти ребенка не следует плакать до потери зрения.
Чрезмерность скорби достойна одинакового порицания с равнодушием. Конфуций требует сдержанности в выражении чувств. Он говорит, что необходимо утешиться в срок, положенный правилами. Его собственный сын оплакивал мать спустя год после ее смерти. Когда ученый узнал об этом, то сказал, что эти выражения скорби чрезмерны, и сын перестал печалиться.
Кроме сдержанности в выражении чувств, далее следует целая серия правил, чтобы сдержать слезы и утолить печаль. Продолжение времени печали Конфуций определил согласно степени родства умершего лица. Переход от траура к обычной жизни должен также происходить постепенно. Сначала разрешается есть вкусные блюда, заниматься снова музыкою, при чем необходимо взять несколько фальшивых нот, чтобы показать волнение души, далее во время смеха можно показывать зубы и т. д., понемногу разрешаются всевозможные вещи, которые означают конец траура и начало прежней жизни, пока, наконец, не снимается траурное платье, что означает, что покойник уже оплакан.
Конфуций воспользовался правилами о трауре, чтобы выяснить взаимные отношения членов китайской семьи. Они послужили ему удобным средством определить также щекотливый вопрос относительно положения женщин китайскаго гарема и их детей к законной супруге и ее детям. Сыновья законной супруги имеют ли право после смерти своего отца продать его гарем, чтобы покрыть издержки на погребение своей матери? Нет, говорит Ли-пу, но не потому, что женщины гарема матери ваших единокровных братьев, а вследствие того что воспрещается продавать матерей других людей, чтоб иметь возможность похоронить свою собственную мать.
Имеет ли право законная жена похоронить живыми вместе со своим мужем женщин его гарема? Нет, снова отвечает Ли-пу, это неприлично. Если законная супруга находит необходимым похоронить с умершим супругом живое существо, то пусть зароют с ним ее.
Социальное положение женщин китайского гарема определяется довольно точно правилами мудреца. Если родители предоставляют свою дочь в гарем императора, то говорят: мы привели ее к вам, чтоб увеличить число ваших сыновей. Когда приводят девушку в гарем высшего сановника, то объясняют, что привели ее, чтоб увеличить число его женщин, назначенных для приготовления ликеров и кушаний. В подобном же случае офицеру говорят, что привели девушку, чтоб увеличить число его садовниц и метельщиц.
Вышеприведенные выдержки из книги Ли-пу указывают на огромное значение, какое Конфуций приписывал соблюдению правил этикета, и тогда понятны будут сказанные им слова: «Лучше [295] вовсе не носить траура, чем носить его из неподходящих для этого покроя платья и материи».
Текст воспроизведен по изданию: Правила китайского этикета // Русский вестник, № 12. 1898
Если ты давно мечтал о потрясающем отдыхе и искреннем внимании со стороны знойной куртизанки
Текст
Чай. Китайский этикет.
Если справедливо мнение, что о характерных особенностях народа можно судить по роду его занятий, — китайцы, населяющие долину Янг-Цсе-Кианга, несомненно, заслуживают самого лестного отзыва в отношении трудолюбия и внимательного отношения к предпринятой работе. Главная отрасль промышленности в провинциях, лежащих по Голубой реке, чайное дело, требует от занимающихся ею этих качеств в самых широких размерах.
Трудно даже представить себе, чтобы все то огромное количество чая, которое вывозится из Китая, могло производиться так называемым кустарным способом, а между тем, на самом деле это так. Местность, где разводится чай, представляет собою обильно орошенную равнину со множеством рассеянных по ней сел и деревень, при которых тянутся на далекия пространства чайные плантации, разделенные на небольшие участки. Каждый из таких участков является собственностию отдельной семьи, обрабатывающей его своими силами. Чайное дерево требует за собою тщательного и внимательного ухода. Семена собираются в августе и сеются в особые грядки, в которых растения остаются несколько месяцев после всхода. По прошествии этого срока саженцы высаживаются в плантации длинными рядами так, чтоб одно деревцо отстояло от другого приблизительно метра на полтора. В промежутках между деревьями сеются на грядках зелень и овощи. Чайные листья можно собирать не раньше как с двухлетних деревьев, но и этот сбор далеко не считается удовлетворительным, потому что для того, чтобы давать действительно хороший чай, деревцо должно быть не моложе 6-7 лет. Чем гуще и ветвистее деревцо, тем выгоднее, а потому им постоянно срезают верхушки, чтобы помешать им расти в вышину. [265]
Весь этот уход за плантациями занимает китайца в зимнее время. Настоящая же страдная пора наступает для местного населения в апреле и кончается в июне месяце. В это время все от мала до велика, не щадя сил, трудятся на плантациях. Путешественнику, посещающему в эти месяцы долину Голубой реки, есть на что посмотреть и на что полюбоваться. Апрель и май здесь, как и вообще везде, лучшие месяцы в году. Холмы, окаймляющие долины, где помещаются рисовые и чайные плантации, покрыты рощами цветущих азалий, яркими коврами расстилаются поля мака и клевера. Этот ландшафт служит декорацией для суетливой, деятельной толпы, хлопочущей на плантациях. Шум и крик стоит такой, что способен заставить не на шутку перепугаться того, кто не успел еще привыкнуть к общему недостатку китайцев — неумению что-либо делать молча. Но тут, на свежем воздухе и открытом пространстве, громкий говор этот далеко не производит того раздражающего нервы действия, как в городской тесноте. Напротив, он даже, скорее, способствует оживлению общей картины. Кроме того, местные китайцы имеют еще одно несомненное преимущество над своими соотечественниками из других провинций: они несравненно опрятнее, что особенно важно ввиду той работы, которою им приходится заниматься. Листики обрываются прямо руками и в больших корзинах тотчас же относятся домой. Сбор этот производится только днем и непременно в ясную солнечную погоду. Вечером кипит работа по домам. Из корзин листья перекладываются на бамбуковые щиты. Им дают завять слегка, скатывают их в трубочку руками и набивают ими маленькие мешочки из бумажной ткани. Мешочки эти, в свою очередь, складываются в деревянные ящики со множеством отверстий, и в этих ящиках китайцы топчут их ногами наподобие того, как делают это в Испании и Италии с виноградом, чтобы выжать сок. Чайные листья выделяют из себя при этом густую клейкую жидкость, которая струится сквозь отверстие ящика. При этом они теряют около четверти своего веса. Затем чай подвергается просушке. Его кладут на горячие сковороды и некоторое время держат на них, мешая, чтобы не дать ему пригореть, потом ссыпают на бамбуковые циновки и выжимают из листьев оставшуюся влагу руками. Операция эта повторяется несколько раз, пока чай не просохнет окончательно. При этом подбавляют к чайным листочкам различные сорта душистых трав, а иногда также протирают их синею краскою или алебастром, чтобы придать им более красивый оттенок, подобный тому, какой имеет первосортный чай, покрытый мягким беловатым пушком. Чай этого первого сбора и есть [266] тот, который называется цветочным, в сущности, ошибочно, потому что цветы чайного дерева в сушеный чай не попадают совсем. Так же неосновательно господствующее среди европейцев мнение о том, будто существуют две различные породы чайного дерева, из которых одна доставляет зеленый, а другая черный чай. Просто зеленый чай подвергается менее долгой операции просушки, нежели черный, и от того единственно зависит разница в цвете. Нередко случается, что чай продается скупщикам в сыром виде и сушится по привозе в Ханькоу в особых, нарочно для этого устроенных сушильнях. Там же, в Ханькоу, изготовляются так называемый плиточный и кирпичный чаи из тех остатков, которые оказываются просыпанными при перегрузках тюков и ящиков. Весь чайный сор, остающийся на полу в факториях и конторах, сметается в кучи и перетирается в мелкую муку. Ее набивают в небольшие мешочки и вкладывают эти последние в металические цилиндры, сквозь которые пропускается струя горячого пара, а затем прессуют в формы кирпичей при помощи прессов самого примитивного устройства.
Весь май месяц в Ханькоу кипит лихорадочная деятельность: это — время крупных торговых сделок с чаем, упаковки его и отправки за границу. При продаже и покупке играет важную роль сортировка чая по сортам и расценка его. Для того чтоб определить достоинство чая, из каждого цибика извлекается щепотка его и заваривается отдельно в чашечке. Для пробы чаев существует особый специалист, так называемый «чарзи», который сразу, по одному глотку, определяет достоинство чая. Это лицо облеченное особым доверием: на основании его оценки заключаются самые крупные сделки, и никаких споров по поводу присужденного им приговора между заинтересованными сторонами не допускается. О количестве работы, выпадающей на долю этих чарзи, можно судить по тому, что нередко в продолжении одного утра им приходится перепробовать от полутораста до двух сот сортов чая.
Большая часть чайного товара отправляется в Европу морем — либо через Индийский океан, либо через Тихий, с перегрузкою на Тихоокеанскую железную дорогу, пересекающую Канаду, а оттуда из Нью-Йорка или Монреаля на пароходах Трансатлантической компании в Европу. Несмотря на неудобства и дороговизну этого последнего пути многие торговцы предпочитают его, потому что влажная тропическая жара вредно действует на качество чая, который за переход через Индийский океан сыреет и подвергается брожению. Кроме этих двух путей, существует еще третий — [267] караванный путь через Сибирь, и этим путем отправляются лучшие coртa чая в Россию.
В настоящее время с каждым годом усиливается конкуренция в чайной торговле между Китаем, с одной стороны, и Японией и Индией — с другой. Последние два государства постоянно улучшают способы производства и дошли до того, что могут продавать чай по ценам гораздо ниже тех, какие существуют в Китае. Небесная же империя и здесь, как и во всем, упорно держится веками установившихся традиций, и чайная культура производится по тем же точно правилам, по каким производилась десятки столетий тому назад. Благодаря такому порядку вещей, эта отрасль промышленности с каждым годом становится все менее выгодною. От упадка спасает ее только изумительное упорство и настойчивость этой удивительной расы. Китаец готов скорее ограничить себя во всем, нежели оставить то дело, которым занимались его деды и прадеды или делать его не так, как оно велось искони. И надо отдать справедливость нашим азиатским соседям, что по качеству с их чаем никакой другой сравниться не может, так что настоящие любители, какими в данном случае являются русские и отчасти англичане, еще долго, вероятно, будут предпочитать его всякому другому.
Строгость китайского этикета вошла в пословицу — и недаром. Нигде в мире нарушение его не влечет за такой строгой кары общественного мнения, как здесь. Изучение китайского кодекса светских приличий представляет собою для европейца неодолимые трудности. Поэтому неудивительно, что сыны Небесной империи, видя со стороны чужеземцев на каждом шагу погрешности против того, что признается здесь за самые элементарные правила благовоспитанности, должны считать нас за грубых, неотесанных варваров. Насколько вся наша манера держать себя в обществе должна коробить китайцев, можно себе представить довольно легко, если ознакомиться, хотя бы поверхностно, с требованиями их в этом отношении, большею частию диаметрально противоположными нашим. Так, напр., приветствуя гостя, приходящего к нему в дом, китаец не снимает шляпы, а наоборот, надевает ее. Здороваясь, он пожимает руки не посетителям, а свои собственные. Почетным местом за столом считается то, которое приходится по левую руку от хозяина, а не по правую, как у нас. Считается за дерзость, если гость вздумает спросить о здоровье хозяйки дома или, что еще того хуже, выразить желание быть ей [268] представленным. Стол накрывается не белою, а пестрою скатертью, потому что белый цвет считается у китайцев за траурный. Порядок кушаний — обратный нашему. Вопрос о возрасте играет здесь в общественной жизни не меньшую роль, нежели у нас, но отношение к нему совершенно различное. У нас человек считает для себя лестным, если ему скажут, что он кажется моложе своих лет, для китайца же такой отзыв является величайшим оскорблением. Чем старше человек, тем более он имеет здесь права на почет и уважение, независимо от своих внутренних качеств, и потому всякий китаец старается, насколько возможно, прибавлять себе года. Женщины ходят дома с покрытою головою, а выходя на улицу, снимают покрывало. Идя на прогулку, китаец берет не палку, а веер и клетку с птицею. Едучи верхом, он держит повод не в левой, а в правой руке. Пишет он, как известно, не пером, а кистью, по направлению снизу вверх и справа налево, так что постскриптум приходится в письмах на том месте, где у нас стоить заголовок. Он довольно охотно прощает всякое обидное для себя выражение и даже брань, к нему обращенную, но если кто по нечаянности или неловкости наступит ему на ногу, он никаких извинений не принимает и приходит в неописанную ярость. Когда у него умирает сын, китаец считает себя обязанным высказывать при посторонних самое веселое расположение духа и относиться к своей потере с усмешкою, как бы тяжело у него ни было на душе при этом.
В Китае существует даже особое министерство обычаев и церемоний, носящее название Ли-пу. Оно подразделено на несколько департаментов, из которых каждый ведает особую область. Настольным руководством для этого министерства служит древнее сочинение об обычаях, заключающееся в двухстах томах. Вся придворная, общественная и частная жизнь Китая подчинена правилам, изложенным в этом кодексе. Это — настоящие Драконовы законы этикета. Китаец не имеет даже права выстроить себе жилище согласно своему личному вкусу. Ни размеры помещения, ни расположение комнат, ни даже высота здания не зависят от усмотрения владельца. Так, напр., ни один новый дом не может превзойти в стенах ближайшее к нему жилище, принадлежащее лицу, выше стоящему по общественному положению, нежели строитель. У них строго распределены по классам не только мундиры, но и одежда частных лиц. Она должна быть непременно определенного цвета и покроя и иметь определенное количество пуговиц и украшений. Китайский чиновник не смеет даже заменить летнюю одежду зимнею и наоборот раньше, нежели сам богдыхан не сделает [269] этого, о чем повсюду рассылаются официальные уведомления из Пекина. При обширности Китайской империи этот закон имеет огромные неудобства, и ежегодно большая часть должностных лиц на юге изнемогают от жары в шубах в продолжение нескольких месяцев только потому, что в Пекине климат суровее и император носит теплое платье всю зиму и часть весны и осени.
Желтый цвет составляет исключительную принадлежность императорского дома и наиболее высокопоставленных сановников. Высшие чиновники, а также лица знатного происхождения носят на шляпах красные, белые и синие шарики, а на груди и спине четырехугольные щиты, богато расшитые шелками и золотом. Первому, высшему, классу чиновников присвоены щиты с изображением аистов, лицам дворянского сословия — щиты с драконами о четырех ногтях на лапах. Пятый ноготь прибавляется только за особые заслуги. Тот же, кто вздумает вышить его на своем щите, не имея на это права, подвергается строгому наказанию: он получает сотню палочных ударов и затем в продолжение месяца должен носить на шее деревянный брусок в виде ожерелья. Так же строго наказываются чиновники низших классов и их жены за несоответствующую их общественному положению роскошь в одежде и таких принадлежностях туалета, как веера и зонтики.
По тому, какая важность придавалась вышеупомянутым переговорам, можно заключить, насколько неумолимо строги правила придворного этикета. Сам богдыхан — первый и главный невольник его, а с ним весь его двор и приближенные. Притом не только общественная, но и частная жизнь монарха и всего двора должны подчиняться законам, изложенным в Ли-пу. Там в точности обозначено, какую пищу следует приготовлять для богдыхана, членов императорского дома и придворных чинов, сколько содержания следует выдавать каждому из них и даже — какую музыку должны они все слушать по торжественным и праздничным дням. В министерстве двора существует даже особый департамент для наблюдения за постановкою музыкального дела в империи. Такая нежная забота правительства о процветании любимого искусства китайцев, к сожалению, однако мало способствует его усовершенствованию. Трудно себе представить что-либо дисгармоничнее китайской музыки вообще и придворной в частности. Те из европейцев, кому приходилось слышать исполнение придворным оркестром гимнов во время церемоний, посвященных чествованию памяти умерших предков, единогласно утверждают, что это — какофония невообразимая и во всяком случае скорее могущая способствовать тому, чтобы разбудить мертвых, нежели усладить слух живых. Из китайцев, впрочем, едва ли кто призадумывается даже над впечатлением, производимым этими адски шумными, терзающими уши звуками. Это — дело обычая, а ему покоряются все. Это же [271] сознание долга поддерживает силы китайцев во время бесконечных церемоний, сменяющих одна другую при китайском дворе и занимающих обыкновенно каждая по нескольку часов подряд.
Приемы частных лиц и визиты, какими они обмениваются, если и не отличаются особою пышностию, имеют однако свой строго установленный церемониал. Идя к кому-нибудь в гости, китаец посылает вперед слугу с визитною карточкой. Такия карточки обыкновенно красного цвета. Белые употребляются только в случае траура. Если хозяину не хочется принять гостя, он не велит передать, как у нас делается, что его дома нет, а просто заявляет слуге: «Твоему господину нечего напрасно беспокоиться». Если же гостя хотят принять, хозяин спешит ему навстречу и, приветствовав его подобающим его чину поклоном, сопровождаемым восклицанием «чин-чин» (здравствуйте), вводит его в свой дом. В жилищах богатых и знатных китайцев существуют обыкновенно три входных двери, из которых средняя считается наиболее почетною, а две другие — менее. Консулам и членам посольств иностранных держав нередко приходится выдерживать сильную борьбу, чтобы добиться подобающего их общественному положению права входа в среднюю дверь. Гостю, если он пришел только с визитом, предлагается обыкновенно чашка чая и трубка. Визит продолжается несколько дольше, нежели у нас. В программу разговора обязательно входит взаимный обмен любезностей. Эти беседы — камень преткновения для европейцев, незнакомых с условными формулами китайской вежливости, и попытки сближения Востока с Западом на этой почве приводять зачастую к самым уморительным qui pro quo. Китаец требует, во-первых, чтобы всякая мысль была облечена в возможно более витиеватую форму. Отрицательных ответов не допускается, и следует по возможности замаскировывать их. Затем надо хвалить все, что имеет отношение к собеседнику, и насколько возможно уничижать все свое. Обращаться с речью можно не иначе, как назвав имя собеседника с прибавлением эпитета «достопочтеннейший». При этом, если в семье несколько братьев, их различают между собою, обозначая их по нумерам. Так, старший сын семьи Ли будет именоваться Ли нумер первый, за ним следует Ли нумер второй и т. д. Вот, напр., образчик такого разговора в хорошем обществе:
— Как ваше досточтимое имя?
— Вашего недостойного брата зовут жалким именем Минг.
— Какова ваша высокая долговечность?
— Она ничтожна: всего злополучных семьдесят лет. [272]
— Где находится ваш достойный удивления дворец?
— Грязная нора, в которой я скрываюсь, — на такой-то улице.
— Сколько у вас драгоценных пакетов (сыновей)?
— Всего три глупеньких поросенка — и т. д. в том же духе.
Так же несправедливо мнение, будто китайцы по природе своей холодны, бесстрастны и мало чувствительны ко всякого рода оскорблениям. Правда, их легко можно счесть таковыми, судя по тому внешнему равнодушию, с которым они переносят обиды и нападки, но многие из европейцев, кому приходилось ближе сталкиваться с ними, утверждают, что это спокойствие — только кажущееся и зависит от удивительной силы характера, присущего этой расе, и умения владеть собою. В пользу справедливости этого мнения говорит также стойкость китайцев и умение их добиваться постоянным и упорным усилием раз намеченной себе цели. Вообще эта удивительная раса, вероятно, готовит еще впереди европейцам много неожиданностей, и, по всему вероятию, затруднения хотя бы европейской политики на Дальнем Востоке во многом зависят от неумения западных людей проникнуть в те потемки, какие доселе представляет для нас психология сынов неба.