что случилось с пожарными тушившими чаэс
Что случилось с пожарными тушившими чаэс
О нас
Полезное:
Давайте обсудим:
Новые темы обсуждений: 
Новости и События
26.04.2019 Большинство пожарных, которые первыми прибыли на место аварии, не удалось спасти. Они получили смертельные дозы радиации и скончались от лучевой болезни. В распоряжении EtCetera оказались письма жены старшего пожарного Владимира Тишуры Зинаиды, которая рассказывала родственникам о днях после аварии, когда Владимира пытались спасти в московской больнице.
СТАРШИЙ ПОЖАРНЫЙ. Владимир Тишура на момент аварии работал старшим пожарным СВПЧ №6. Ему было 26 лет. Тишура родился и учился в России, но, так как его отец был родом из Чернобыльского района, после службы в армии мужчина приехал в Украину. В ночь взрыва он принимал участие в тушении поврежденной активной стороны реактора. Через две недели, 10 мая 1986 года, он скончался от острой лучевой болезни в 6-й клинической больнице Москвы. Как и другие пожарные из его караула, был похоронен на Митинском кладбище. Посмертно получил звание Герой Украины, знак отличия Президента Украины – крест «За мужество», а также орден Красного Знамени. EtСetera из писем жены Владимира узнал, что происходило с пожарным после аварии.
Читайте на EtCetera
Элитные пенсии: выплаты судей больше минимальных в 15 раз
ЗАБРАЛИ В МОСКВУ. Как писала Зинаида родственникам, утром после взрыва ей сообщили, что муж в тяжелом состоянии находится в больнице, но в больницу ее пустили только вечером. Весь день, по ее словам, в больницу доставляли раненых. 27 апреля население города начали эвакуировать, а пострадавших пожарных на самолете доставили в Москву.
Зинаида ТИШУРА, жена ликвидатора ЧАЕС:
По словам Зинаиды, ее не пускали к мужу из-за радиации, только давали говорить по телефону. Однако 7 мая, за несколько дней до смерти Владимира, ее срочно вызвали в больницу, сообщив, что муж находится в крайне тяжелом состоянии.
Зинаида ТИШУРА, жена ликвидатора ЧАЕС:
Я как зашла в палату, чуть не умерла на месте. Это был уже не Володя, а скелет, от которого отходило мясо. Я подошла к нему, взяла его руки, все тело задрожало от радости. Хотя уже не было сил, но я это чувствовала. Сердце мое разрывалось, я хотела кричать, но меня предупредили, что кричать нельзя, чтобы не огорчать его. Я себя сдерживала. Волосы у Володи вылезли, усы и борода тоже. Радиацией были поражены ноги, весь низ, лицо было коричневое. Умирал голодной смертью. У него был прямой ожог рта, горла, пищевода. Он и сказать ничего не мог из-за ран во рту. Когда собиралась слюна во рту — начинал задыхаться. Воду тоже не мог пить. Умирал на моих глазах.
Зинаида ТИШУРА, жена ликвидатора ЧАЕС:
Не знаю, в данный момент мне ничего не надо. Я потерялась, у меня забрали самое дорогое … Для меня теперь замены не будет никогда. Таких, как он, мало людей, мы с ним много пережили. А когда нам нужно было жить, Бог отобрал у меня самое дорогое. Видно, судьба моя такая.
Двоюродный брат Владимира Тишуры Александр Григорьевич, который предоставил EtCetera письма Зинаиды, рассказал, что узнал о смерти брата из газет. И только спустя несколько дней они получили письмо от его жены.https://etcetera.media/pravda-o-smerti-pozharnyih-tushivshih-vzryiv-na-chernobyilskoy-aes.html
Это Владимир Правик, Виктор Кибенок, Леонид Телятников, Николай Ващук, Василий Игнатенко, Владимир Тишура, Николай Титенок, Борис Алишаев, Иван Бутрименко, Михаил Головненко, Анатолий Хахаров, Степан Комар, Андрей Король, Михаил Крысько, Виктор Легун, Сергей Легун, Анатолий Найдюк, Николай Нечипоренко, Владимир Палачега, Александр Петровский, Пётр Пивоваров, Андрей Половинкин, Владимир Александрович Прищепа, Владимир Иванович Прищепа, Николай Руденюк, Григорий Хмель, Иван Шаврей, Леонид Шаврей. Шестеро из них скончались от острой лучевой болезни. Ценой своей жизни герои отвели беду и спасли тысячи человеческих жизней.
Всего в ликвидации пожара на Чернобыльской АЭС участвовало 69 сотрудников пожарной охраны и 19 единиц техники.
Первыми из первых на пути атомного огня, рвавшегося из повреждённого четвёртого блока ЧАЭС, стал пожарный караул во главе с лейтенантом Владимиром Правиком. Через несколько минут рядом с товарищами сражался караул под командованием лейтенанта Виктора Кибенка. Спустя считанные минуты уже руководил и лично участвовал в тушении пожара начальник ВПЧ-2 по охране ЧАЭС майор Леонид Телятников.
В результате взрывов в реакторе и выброса наружу разогретых до высокой температуры осколков его активной зоны на крышах некоторых помещений реакторного отделения и машинного зала возникло более 30 очагов пожара. Особую опасность представлял огонь на крыше машинного зала, где были установлены турбогенераторы всех энергоблоков.
При взрыве часть панелей перекрытия упала на турбогенератор №7, тем самым повредив маслопроводы и электрические кабели, что привело к их загоранию. А большая температура внутри реактора вызвала горение графита. На Чернобыльской АЭС сложилась чрезвычайно сложная обстановка.
Несколько часов горстка отважных людей боролась с пламенем, не давая ему перекинуться на соседние энергоблоки. Люди работали на высоте выше 70 метров под постоянной угрозой новых взрывов, в условиях жёсткого радиационного излучения. Добираться туда приходилось по наружным пожарным лестницам, задыхаясь в дыму. Пожарные машины натружено качали воду. От перекачиваемой воды светило около 200-500Р.
Подвиг пожарных Чернобыля вызвал чувства глубокого восхищения и благодарности не только у граждан Советского Союза, но и у жителей всей планеты. Пожарные из города Скенектади (США) на собственные деньги сделали мемориальную доску в память о тех, кто вступил в драматическую борьбу с разбушевавшимся атомом.
Подвиг героев-чернобыльцев всегда будет служить для нас примером мужества, высочайшего профессионализма и верности своему долгу.
Дополнительные сведения по истории службы можно посмотреть здесь.
Что случилось с пожарными тушившими чаэс
. К семи утра она нашла его в больнице — распухшего, с заплывшими глазами, с непрекращающейся рвотой. Сказали, что нужно много молока, и Людмила с Таней Кибенок, женой пожарного, бывшего в одном с Василием наряде, на машине помчались по соседним селам. Вернувшись, они не узнали город: вводились войска, перестали ходить поезда и электрички, вдоль дороги выстроились в ряд автобусы для эвакуации. Странно и страшно видеть на кинопленках того времени, засвечивавшихся белыми вспышками радиации, военных в наглухо застегнутой спецодежде с респираторами и в противогазах, словно пришельцы из другого мира, бродящих среди мирных жителей Припяти.
28 апреля пожарных, ничего не объясняя их родственникам, спецрейсом отправили в Москву в шестую радиологическую больницу. Людмила помчалась за ними. Без специального пропуска туда нельзя было войти, но деньги, данные вахтеру, открыли перед ней двери. Она добралась до кабинета заведующей отделением Ангелины Гуськовой и каким-то чудом, единственная из всех жен, уговорила ту выписать пропуск для пребывания в больнице с 9 утра до 9 вечера. «У вас есть дети?» — спросила Гуськова. Людмила нутром почуяла — нужно соврать. «Да, мальчик и девочка». «Ну тогда вы больше не будете рожать. Хорошо, я пущу вас к нему».
. Людмила не поверила своим глазам: эта мирная картина была из других времен — ребята сидели на кровати, играли в карты и смеялись. Даже отеков на лице не осталось. Правда, Гуськова сказала: «Полностью поражена нервная система и костный мозг». «Ну что ж, будет немножко нервным», — подумала Людмила. Что мы тогда знали?
«Ребята, я пропал! И тут нашла», — воскликнул Василий, но не мог скрыть нотки гордости и благодарности. Когда все вышли, они обнялись и поцеловались, хотя Людмилу строжайшим образом предупредили — к нему нельзя прикасаться. «Обойдется», — думала она.
Жила она у своих знакомых. Каждый день с утра — на базар, потом сварить бульон на шестерых и с шестью пол-литровыми банками через всю Москву бежать в больницу. Купила им зубную пасту, полотенца, щетки, мыло — у ребят ничего не было. Она не знала, что клиника течения лучевой болезни всего 14 дней. Страшных дней.
«Ну вот мы и приехали в Москву», — сказал Василий. Он уже лежал в отдельной палате. Через три дня ей разрешили жить в гостинице для медработников на территории больницы. «Тут же ничего нет, как я буду готовить?» — сказала Людмила. «А вам уже не нужно готовить, их желудки больше не принимают пищу».
Василий менялся каждую минуту: цвет лица то синий, то бурый, то серый. Все тело трескалось и кровило, во рту, на щеке, на языке появились язвы. Он еще бодрился: 1 мая достал из-под подушки три гвоздики (попросил нянечку купить) и протянул Людмиле. Это были последние, подаренные им цветы. Обнял ее и они вместе смотрели из окна салют, как когда-то мечтали — салют в Москве.
3 мая он уже не мог подняться. Она пыталась ему помочь, на ее руках оставалась его кровь и кожа. Она делала все: сажала его, перестилала постель, ставила градусник, выносила судно. И как губка впитывала в себя радиацию.
Василий Игнатенко умер 13 мая, когда она впервые оставила его, уступив просьбе Тани Кибенок присутствовать на похоронах ее мужа. Когда узнала, что опоздала, и что он звал ее перед смертью, кричала страшно, по-звериному, на всю больницу. К ней боялись подойти.
https://www.rubaltic.ru/context/26042021-chto-sluchilos-s-pozharnymi-pervymi-priekhavshimi-tushit-chernobylskuyu-aes-posle-vzryva/
Что случилось с пожарными, первыми приехавшими тушить Чернобыльскую АЭС после взрыва
Людмила Игнатенко, вдова Героя Светского Союза Василия Игнатенко, одного из пожарных, первыми тушивших радиоактивное пламя на Чернобыльской АЭС. Многие из них умерли от острой лучевой болезни.
. К семи утра она нашла его в больнице — распухшего, с заплывшими глазами, с непрекращающейся рвотой. Сказали, что нужно много молока, и Людмила с Таней Кибенок, женой пожарного, бывшего в одном с Василием наряде, на машине помчались по соседним селам. Вернувшись, они не узнали город: вводились войска, перестали ходить поезда и электрички, вдоль дороги выстроились в ряд автобусы для эвакуации. Странно и страшно видеть на кинопленках того времени, засвечивавшихся белыми вспышками радиации, военных в наглухо застегнутой спецодежде с респираторами и в противогазах, словно пришельцы из другого мира, бродящих среди мирных жителей Припяти.
28 апреля пожарных, ничего не объясняя их родственникам, спецрейсом отправили в Москву в шестую радиологическую больницу. Людмила помчалась за ними. Без специального пропуска туда нельзя было войти, но деньги, данные вахтеру, открыли перед ней двери. Она добралась до кабинета заведующей отделением Ангелины Гуськовой и каким-то чудом, единственная из всех жен, уговорила ту выписать пропуск для пребывания в больнице с 9 утра до 9 вечера. «У вас есть дети?» — спросила Гуськова. Людмила нутром почуяла — нужно соврать. «Да, мальчик и девочка». «Ну тогда вы больше не будете рожать. Хорошо, я пущу вас к нему».
. Людмила не поверила своим глазам: эта мирная картина была из других времен — ребята сидели на кровати, играли в карты и смеялись. Даже отеков на лице не осталось. Правда, Гуськова сказала: «Полностью поражена нервная система и костный мозг». «Ну что ж, будет немножко нервным», — подумала Людмила. Что мы тогда знали?
«Ребята, я пропал! И тут нашла», — воскликнул Василий, но не мог скрыть нотки гордости и благодарности. Когда все вышли, они обнялись и поцеловались, хотя Людмилу строжайшим образом предупредили — к нему нельзя прикасаться. «Обойдется», — думала она.
Жила она у своих знакомых. Каждый день с утра — на базар, потом сварить бульон на шестерых и с шестью пол-литровыми банками через всю Москву бежать в больницу. Купила им зубную пасту, полотенца, щетки, мыло — у ребят ничего не было. Она не знала, что клиника течения лучевой болезни всего 14 дней. Страшных дней.
«Ну вот мы и приехали в Москву», — сказал Василий. Он уже лежал в отдельной палате. Через три дня ей разрешили жить в гостинице для медработников на территории больницы. «Тут же ничего нет, как я буду готовить?» — сказала Людмила. «А вам уже не нужно готовить, их желудки больше не принимают пищу».
Василий менялся каждую минуту: цвет лица то синий, то бурый, то серый. Все тело трескалось и кровило, во рту, на щеке, на языке появились язвы. Он еще бодрился: 1 мая достал из-под подушки три гвоздики (попросил нянечку купить) и протянул Людмиле. Это были последние, подаренные им цветы. Обнял ее и они вместе смотрели из окна салют, как когда-то мечтали — салют в Москве.
3 мая он уже не мог подняться. Она пыталась ему помочь, на ее руках оставалась его кровь и кожа. Она делала все: сажала его, перестилала постель, ставила градусник, выносила судно. И как губка впитывала в себя радиацию.
Василию пересадили костный мозг его сестры, но это не помогло. Он буквально распадался на куски. Лежал теперь в барокамере, за прозрачной пленкой, куда входить не разрешалось. Но она научилась пробираться к нему, он ее постоянно звал: «Люся, Люсенька».
Василий Игнатенко умер 13 мая, когда она впервые оставила его, уступив просьбе Тани Кибенок присутствовать на похоронах ее мужа. Когда узнала, что опоздала, и что он звал ее перед смертью, кричала страшно, по-звериному, на всю больницу. К ней боялись подойти.
Судьба первых 10-ти пожарных — ликвидаторов на Чернобыльской АЭС.Как умирал пожарный ЧАЭС, сбрасывавший уран ногами с реактора. Рассказ вдовы.
“Я не знаю, о чем рассказывать… О смерти или о любви? Или это одно и то же… О чем?
… Мы недавно поженились. Еще ходили по улице и держались за руки, даже если в магазин шли… Я говорила ему: “Я тебя люблю”. Но я еще не знала, как я его любила… Не представляла… Жили мы в общежитии пожарной части, где он служил. На втором этаже. И там еще три молодые семьи, на всех одна кухня. А внизу, на первом этаже стояли машины. Красные пожарные машины. Это была его служба. Всегда я в курсе: где он, что с ним? Среди ночи слышу какой-то шум. Выглянула в окно. Он увидел меня: “Закрой форточки и ложись спать. На станции пожар. Я скоро буду”. Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все, словно светилось… Все небо… Высокое пламя. Копоть. Жар страшный. А его все нет и нет. Копоть от того, что битум горел, крыша станции была залита битумом. Ходили, потом вспоминал, как по смоле. Сбивали пламя. Сбрасывали горящий графит ногами… Уехали они без брезентовых костюмов, как были в одних рубашках, так и уехали. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный пожар… Четыре часа… Пять часов… Шесть… В шесть мы с ним собирались ехать к его родителям. Сажать картошку. От города Припять до деревни Сперижье, где жили его родители, сорок километров. Сеять, пахать… Его любимые работы… Мать часто вспоминала, как не хотели они с отцом отпускать его в город, даже новый дом построили. Забрали в армию. Служил в Москве в пожарных войсках, и когда вернулся: только в пожарники! Ничего другого не признавал. (Молчит.)
Иногда будто слышу его голос… Живой… Даже фотографии так на меня не действуют, как голос. Но он никогда меня не зовет… И во сне… Это я его зову…
Вечером в больницу не пропустили… Море людей вокруг… Я стояла напротив его окна, он подошел и что-то мне кричал. Так отчаянно! В толпе кто-то расслышал: их увозят ночью в Москву. Жены сбились все в одну кучу.
Плакали только те, чьи мужья пострадали.
Она сразу меня спросила:
Как я признаюсь?! И уже понимаю, что надо скрыть мою беременность. Не пустит к нему! Хорошо, что я худенькая, ничего по мне незаметно.
— Раз двое, то рожать, видно, больше не придется. Теперь слушай: центральная нервная система поражена полностью, костный мозг поражен полностью…
Но я знала, что уже отсюда не уйду. Если уйду, то с ним. Поклялась себе!
Захожу… Они сидят на кровати, играют в карты и смеются.
— О, братцы, я пропал! И здесь нашла!
И он хочет меня обнять.
Как-то мы это в шутку превратили. И тут уже все сбежались, и из других палат тоже. Все наши. Из Припяти. Их же двадцать восемь человек самолетом привезли. Что там? Что там у нас в городе. Я отвечаю, что началась эвакуация, весь город увозят на три или пять дней. Ребята молчат, а было там две женщины, одна из них, на проходной в день аварии дежурила, и она заплакала:
— Боже мой! Там мои дети. Что с ними?
Мне хотелось побыть с ним вдвоем, ну, пусть бы одну минуточку. Ребята это почувствовали, и каждый придумал какую-то причину, и они вышли в коридор. Тогда я обняла его и поцеловала. Он отодвинулся:
— Не садись рядом. Возьми стульчик.
— Скорее всего, это вредительство. Кто-то специально устроил. Все наши ребята такого мнения.
Тогда так говорили. Думали.
На следующий день, когда я пришла, они уже лежали по одному, каждый в отдельной палате. Им категорически запрещалось выходить в коридор. Общаться друг с другом. Перестукивались через стенку… Точка-тире, точка-тире… Врачи объяснили это тем, что каждый организм по-разному реагирует на дозы облучения, и то, что выдержит один, другому не под силу. Там, где они лежали, зашкаливали даже стены. Слева, справа и этаж под ними… Там всех выселили, ни одного больного… Под ними и над ними никого… Три дня я жила у своих московских знакомых. Они мне говорили: бери кастрюлю, бери миску, бери все, что надо… Я варила бульон из индюшки, на шесть человек. Шесть наших ребят… Пожарников… Из одной смены… Они все дежурили в ту ночь: Ващук, Кибенок, Титенок, Правик, Тищура. В магазине купила им всем зубную пасту, щетки, мыло. Ничего этого в больнице не было. Маленькие полотенца купила… Я удивляюсь теперь своим знакомым, они, конечно, боялись, не могли не бояться, уже ходили всякие слухи, но все равно сами мне предлагали: бери все, что надо. Бери! Как он? Как они все? Они будут жить? Жить… (Молчит). Встретила тогда много хороших людей, я не всех запомнила… Мир сузился до одной точки… Укоротился… Он… Только он…
— Но там нет кухни. Как я буду им готовить?
— Вам уже не надо готовить. Их желудки перестают воспринимать еду.
— Сейчас день или вечер?
— Открывай окно! Начинается салют!
Я открыла окно. Восьмой этаж, весь город перед нами! Букет огня взметнулся в небо.
— Я обещал тебе, что покажу Москву. Я обещал, что по праздникам буду всю жизнь дарить цветы…
— Мой единственный! Любовь моя!
— Что тебе приказывают врачи? Нельзя меня обнимать! Нельзя целовать!
Мне не разрешали его обнимать… Но я… Я поднимала и сажала его…
Перестилала постель… Ставила градусник… Приносила и уносила судно… Всю ночь сторожила рядом…
Хорошо, что не в палате, а в коридоре… У меня закружилась голова, я ухватилась за подоконник… Мимо шел врач, он взял меня за руку. И неожиданно:
Я так растерялась, что не успела его ни о чем попросить.
Назавтра меня вызывают к заведующей:
Всю жизнь буду благодарна Ангелине Васильевне Гуськовой. Всю жизнь!
Другие жены тоже приезжали, но их уже не пустили. Были со мной их мамы… Мама Володи Правика все время просила Бога: “Возьми лучше меня”. Американский профессор, доктор Гейл… Это он делал операцию по пересадке костного мозга… Утешал меня: надежда есть, маленькая, но есть. Такой могучий организм, такой сильный парень! Вызвали всех его родственников. Две сестры приехали из Беларуси, брат из Ленинграда, там служил. Младшая Наташа, ей было четырнадцать лет, очень плакала и боялась. Но ее костный мозг подошел лучше всех… (Замолкает.) Я уже могу об этом рассказывать… Раньше не могла… Я десять лет молчала… Десять лет. (Замолкает.)
Когда он узнал, что костный мозг берут у его младшей сестрички, наотрез отказался: “Я лучше умру. Не трогайте ее, она маленькая”. Старшей сестре Люде было двадцать восемь лет, она сама медсестра, понимала, на что идет.
Умер… Как молотком по темечку…
А в больнице я возьму его за руку и не отпускаю…
Ночь. Тишина. Мы одни. Посмотрел на меня внимательно-внимательно и вдруг говорит:
— Так хочу увидеть нашего ребенка. Какой он?
— А как мы его назовем?
— Ну, это ты уже сама придумаешь…
— Почему я сама, если нас двое?
— Как это Вася? У меня уже есть один Вася. Ты! Мне другого не надо.
Если бы я могла их туда не пустить! Если бы…
Когда они все умерли, в больнице сделали ремонт… Стены скоблили, взорвали паркет и вынесли… Столярку.
А в то утро Таня Кибенок так меня просила, молила: “Поедем со мной на кладбище. Я без тебя не смогу”. В то утро хоронили Витю Кибенка и Володю Правика… С Витей они были друзья… Мы дружили семьями… За день до взрыва вместе сфотографировались у нас в общежитии. Такие они наши мужья там красивые! Веселые! Последний день нашей той жизни… Такие мы счастливые!
Вернулась с кладбища, быстренько звоню на пост медсестре: “Как он там?”
— “Пятнадцать минут назад умер”. Как? Я всю ночь у него. Только на три часа отлучилась! Стала у окна и кричала: “Почему? За что?” Смотрела на небо и кричала… На всю гостиницу… Ко мне боялись подойти…
Это все такое родное… Такое любимое… Ни один размер обуви невозможно было натянуть… Положили в гроб босого…
На моих глазах… В парадной форме его засунули в целлофановый мешок и завязали… И этот мешок уже положили в деревянный гроб… А гроб еще одним мешком обвязали… Целлофан прозрачный, но толстый, как клеенка… И уже все это поместили в цинковый гроб… Втиснули… Одна фуражка наверху осталась…
Мне было двадцать три года…
Я ее убила… Я… Она… Спасла… Моя девочка меня спасла, она приняла весь радиоудар на себя, стала как бы приемником этого удара. Такая маленькая. Крохотулечка. (Задыхаясь) Она спасла… Но я любила их двоих…
Но я вам рассказывала о любви… Как я любила…”
жена погибшего пожарника Василия Игнатенко