что стало с моей девочкой
Не хочу быть девочкой
Директор детского медиахолдинга «Академия радости» Марина Солотова — о том, почему девочки всё чаще говорят о себе в мужском роде.
«Лучше бы я родилась мальчиком…»
Когда моя Анютка была маленькая, у неё было 14 платьев. Мне очень нравилось, что у меня есть девочка. Я научилась заплетать фантастические косички и каждое утро честно сооружала у дочки на голове новый шедевр, а она терпеливо сидела полчаса на стуле, не вертелась и требовала потом, чтобы я показала ей «как там на затылке». Она с удовольствием наряжалась в снежинку на Новый год…
В первом классе моя девочка сказала, что на Новый год она будет пиратом. Мы пришли в магазин, и я предложила ей примерить чудесный костюм пиратки, который больше смахивал на принцессино платье неземной красоты. «Мама, ты не поняла. Я хочу быть ПИРАТОМ, вот этим». И Аня показала мне костюм, который состоял из штанов и тельняшки.
С тех пор прошло 5 лет. Платье у нас теперь одно — то, в котором моя девочка — певица — выходит на сцену. Косички мы тоже не заплетаем — 2 года назад дочка накопила денег и за руку привела меня в парикмахерскую. А вчера я впервые услышала: «Лучше бы я родилась мальчиком…»
Я ждала этой фразы. Потому что работаю с детьми и очень часто слышу от своих девчонок: «Я не хочу быть девочкой». Более того, однажды я заметила, что мои девчонки — человек 6 — говорят о себе в мужском роде: «Я сказал. Я решил. Я сделал». Внимание! Речи об ориентации не идёт! Девчонки носят юбки, начинают красить глаза и кокетничают с мальчишками. Но девочками быть не хотят.
Девочка должна!
«Ты же девочка!» — говорим мы своим дочкам, когда они просят велосипед и начинают лазать по деревьям. «Ты же девочка!» — укоризненно качаем мы головой, если дочка дала в лоб обидчику. «Ты же девочка!» — настаиваем мы, предлагая нашим дочкам особенную модель поведения, которая предусматривает гораздо больше «должна» и «не должна», чем такая же модель для мальчиков.
Фото: © Flickr/ Deana
‘>Много лет назад я стала свидетелем разговора моей дальней родственницы с тринадцатилетним сыном. Женька возмущался тем, что его младшая сестра — десятилетняя Ксюша — не помыла посуду в свою очередь.
— Скажи, Женя, вот мы сегодня пришли домой. Я что стала делать?
— Так. Мы поужинали. Я что стала делать?
— А когда я помыла посуду, я что стала делать?
— Женя, вот когда вы станете большими, всё так и будет. Ксюша, хочет она или нет, будет стирать, готовить и мыть посуду. А ты, если не захочешь, ляжешь на диване и будешь телевизор смотреть. Давай сейчас за неё все иногда будем делать, ей ещё достанется!
Очень часто в разговорах с моими девчонками звучит обида за бытовую несправедливость: мама, которая работает не меньше папы, дома заступает во вторую смену. И далеко не всегда папа стоит рядом. Они не видят, как папа работает на работе. Они видят, насколько мама больше загружена дома. Она готовит еду, наводит порядок, делает с ребёнком уроки. Пока папа смотрит телевизор… Я не утверждаю, что так во всех семьях. Я просто хочу обратить внимание родителей на то, что при наличии такого мужского инфантилизма в семье не стоит удивляться тому, что дочка выбросит платья и запишется в секцию тайского бокса.
Вот что говорят девчонки, которые занимаются в нашей «Академии радости»:
Катя Р., 15 лет (у неё благополучная семья, девочка хорошо учится, занимается конным спортом, она старшая в семье, где есть ещё двое ребятишек): «Я говорю о себе в мужском роде не потому, что позиционирую себя как парень, и не потому, что хочу им быть. То, что я не хочу быть девочкой, не значит, что я хочу быть мальчиком. Говоря о себе в мужском роде, я хочу сказать: я человек. Я постоянно слышу от людей: «Ты же девочка, ты должна…», как будто бы я кому-то очень крупно задолжал и теперь мне придётся играть навязанную со стороны роль, а я так не хочу. Если для того, чтобы быть девочкой, нужно строго соблюдать придуманную кем-то и чуждую мне модель поведения, то я не собираюсь ей быть».
Ксюша С., 18 лет (девочку воспитывают мама и бабушка): «Мне кажется, от парней меньше требуют. Ну, им не говорят «Эй, следи за собой, ты должна выглядеть красиво, ты же девочка», «ну что это за бардак, почему посуда грязная, ты же девочка, муж от тебя сбежит». Называть себя по-мужски просто удобнее было с социальной точки зрения, типа, отстаньте от меня, ну какая я вам девочка. Когда я слышу слово «девочка», мне представляется такая размалёванная клуша, которой при этом только детей рожать да борщи варить. И я себя с таким образом жизни вообще никак не отождествляю. Мне это неприятно, я не хочу быть на такую девочку похожей. Это некое отрицание. При слове «мальчик» возникают ассоциации такого свободного чувака. Нет обязательств в виде детей, например. Холостяком быть вполне себе можно, ему никто вслед не говорит «старый юноша», в то время как незамужняя женщина — «старая дева» — клеймо и второй сорт. Он как бы диктует ситуацию, он решает, и это он будет возмущаться, что посуда не вымыта. Сейчас я стала понимать: да, я девочка, поэтому я сама могу решить, что мне делать с детьми, посудой и прочей фигнёй. И спокойно могу, например, любить машины, которые я люблю и прекрасно с ними управляюсь, что бы мама мне про это ни говорила. И прекрасно могу собирать мебель из «Икеи», просто потому что мне нравится. А мальчики могут прекрасно следить за собой, и разбираться в моде лучше меня, и любить готовить. А могут и не. И всем хорошо».
Фото: © Flickr/taylormcquarrie
У ещё одной моей воспитанницы Полины М. есть два младших брата. Главная причина её протеста была настолько смешной, как мне казалось, что я долго не могла в неё поверить: родители и бабушки доказывали ей, что она не может стать учёным, потому что девочка. Потому что её дело — рожать детей, а не заниматься наукой. Что профессия «учёный» не случайно не имеет формы женского рода. И девочка возмутилась, на мой взгляд, совершенно справедливо.
Полина М., 15 лет: «Я долго говорила о себе в мужском роде. И вот тут-то взрослые включили свою шарманку… «Пока ты живёшь в моём доме, ты не смеешь так о себе говорить. Вот вырастешь большая, сделаешь операцию по смене пола — тогда как хочешь». Слава Богу, нашлись люди, которые смогли открыть мне мою ценность миру как девочки, доказали, что я необходима миру как девочка. А если бы не нашлись, не знаю, как далеко бы всё зашло, я была настроена очень решительно».
Как же вырастить леди?
На самом деле, 10 мам из 10, услышав от дочки «Я сам», хватаются за сердце. И напрасно. Потому что такие заявления не говорят о нетрадиционной ориентации девочки. Они говорят о том, что мы, родители, перегибаем палку с «тыжедевочка». Иногда достаточно бывает показать, что «тыжемужик» — ничуть не легче. В случае с Полиной, например, проблема решилась за один вечер: в нашем лагере полночи девочка темпераментно и страстно доказывала мне, что мальчикам легче и она с радостью стала бы настоящим мальчиком. И тогда я просто предоставила ей такую возможность: наутро мы стали привлекать её ко всем пацанячьим радостям. Таскать стулья, пропускать девчонок вперед, выносить мусор, расчищать от снега площадку для съёмок и т.д. Вечером я застала Полину за накрашиванием ногтей, и с тех пор «я сам» не слышала ни разу.
Девчонки боятся ответственности, которая неизбежно на них свалится в гораздо большем, как им кажется, объёме, чем на их братьев и одноклассников. Поэтому они, как могут, пытаются от этой ответственности хоть сейчас отгородиться. Возможно, кому-то это покажется несерьёзным: перебесятся, мол, встанут мозги на место. Перебесятся. Но не все. Потому что мы своим «Ты же девочка!», пытаясь вырастить леди, часто на самом деле убиваем женское начало. И протест может зайти слишком далеко.
Вчера я услышала от дочки: «Лучше бы я родилась мальчиком». Значит, где-то перегнула с установками. Пошла вспоминать, где. И думать, что делать дальше.
«Я объясняла: Бог создал тебя с душой девочки и телом мальчика»
В пять лет Ване диагностировали «ядерный транссексуализм». Тогда же он научился говорить о себе в мужском роде при посторонних людях, чтобы избегать того непринятия, с которым уже столкнулся от близких — в первую очередь от отца. Монолог его матери — один из сборника «Истории родителей», созданного медиапроектом «Четвертый сектор».
Мне сорок пять лет, я из Перми, и я мама трансгендерного ребенка. Ему одиннадцать лет.
Сын родился в 2009 году, старшей дочке тогда уже было четырнадцать. Мальчика назвали Ваней. Мой первый ребенок был спокойным, тихим, послушным — никаких проблем. Ваня же был необычным: очень беспокойным, крикливым. Как-то справлялись.
В полтора-два года он начал себя проявлять. Его не интересовали машинки, никакие мальчишеские игрушки, ему были интересны куколки. Он надевал на голову колготки, носил их, будто косы. Каблучки. Платьишки. Моя ночнушка ему нравилась, футболка, которая тогда была ему велика. Я разрешала. Считала, что если ребенку так нравится — пусть.
Из-за этого мы ссорились с мужем. Он не позволял, говорил, что мальчик не должен так себя вести, что колготки на голове — это непонятно для людей, сдирал их с головы. Обижал и меня, и ребенка.
Когда Ване было два с половиной года, мы с мужем развелись из-за этих конфликтов. Не смогли найти компромисс в плане воспитания. Я разрешала, позволяла, а папа — нет.
Двойная жизнь
Все эти проявления шли у Вани по нарастающей. Когда ему исполнилось пять лет, моя мама — педагог, работает с детьми-инвалидами — предложила пойти к платному психологу. Та пообщалась со мной, ребенка даже смотреть не стала — сразу перенаправила к психиатру. Психиатр поговорила с Ваней, задала ему вопросы, попросила что-то нарисовать. За полчаса она дала нам заключение — «ядерный транссексуализм в ярко выраженной форме». В рекомендациях говорилось что-то про работу с психологами и социализацию, направленную на адаптацию в обществе. Все.
Представление [о транссексуализме] у меня тогда было, но очень поверхностное. Я училась в медицинском училище — психологию, психиатрию проходили, так что из учебников что-то знала. Но, если тема тебя не касается, зачем углубляться? Потом, конечно, стала читать. И про сложности, и про то, как их преодолевают, кто может справиться, кто не может, как принимают родители, как не принимают…
Находила много вдохновляющих примеров, но это все были примеры семей за границей. Про российских детей мне не посчастливилось прочитать. Один пример был очень ярким, запомнился. Родители сообщили родственникам и друзьям: наш ребенок не мальчик, а девочка, он будет таким, и мы позволим ему быть той половой принадлежности, в которой он себя ощущает. Кто-то отвернулся сразу, кто-то сохранил отношения.
Мама Вани Фото: Евгений Демшин
Я сама принимала ситуацию очень непросто. Все время, конечно, об этом [думала]. Наверное, год. Было много вопросов. Как приспособить ребенка к жизни? Как помочь?
Меня совершенно не беспокоило то, что сын оказался дочерью, не соответствовал моим ожиданиям. Просто были — и есть — тревоги о будущем. Например, тревожит подростковый период.
К родному отцу Ваня сейчас ездит раз в неделю, они возобновили общение. Он тоже вроде бы принял ситуацию, но они почти не общаются. Поели, поспали, телевизор посмотрели, поиграли в игры настольные. Близкого контакта нет. Отец ребенку больше ничего не запрещает, хотя и ребенок приспособился.
Он с пяти-шести лет начал приспосабливаться, жить в двойном образе. Дома ведет себя так, как ему хочется, а на людях — школа, садик, транспорт, магазины, общественные места — говорит о себе в мужском роде. На данный период жизни вот так.
От автора. Мы познакомились и с Ваней тоже. Вместе с ним и его мамой ходили в пермский зоопарк. Ваня хотел «чупик» и выпустить птиц на свободу. Фотографировал сову, приговаривая: «Умница, какая умница! Позируешь мне».
— Смотри, как он лежит, — говорила я, показывая на медведя.
— Или она, — задумчиво добавлял Ваня.
— Гляди, как он играет, — обращала я внимание на харзу, которая залезла в коробку.
— Или она, — вновь поправлял Ваня.
Потом в кафе поделился своей мечтой: «Хочу в Турцию. Прямо завтра. И наконец расслабиться».
Хочу — ращу ногти
Ваня пока не знает, кто он. Он еще мал, ему никто об этом не поведал. При этом он принимает свое раздвоение, на подсознании как-то. С пяти лет мучил меня вопросами — спрашивал, почему он не может надеть платье. Я отвечала: ну потому что Бог создал тебя таким — с душой девочки и телом мальчика. Он как-то это проглатывал. Иногда снова задавал те же вопросы. Я вновь отвечала так же. Говорила, что люди разные, ты — такой. Особенный. Вот и все.
Мама Вани Фото: Евгений Демшин
Колготки на голове только года два назад «отошли», лет до восьми он их носил. Каблуки тоже до восьми надевал дома. Сейчас все на другую стадию перешло — ему нравятся длинные волосы. Мы очень долго не могли найти парикмахера, ему никто не нравился, ему вообще не нравилось, что его кто-то трогает. Сейчас впереди у него коротенько, а сзади — длинные волосы, как у меня.
Год назад он общался только с девочками. Ходил к ним в гости, играл с ними в куклы. Пока они маленькие, это никого не беспокоит — ни родителей, ни детей. Сейчас друзей у него нет особо. Если мы ездим на дачу, он там общается с племянниками. У моих подружек есть дочери, он дружит с ними. А так чтобы прямо друзья-друзья — таких нет. Но его как-то это не напрягает, мне кажется. Он не хочет друзей новых заводить. Если раньше он гулял с девчонками, с одноклассниками, то сейчас я говорю: иди, погуляй, — а он не хочет. Стоял вопрос с детским лагерем. Сначала он хотел, а в последний момент отказался. Тоже не хочет. Я не давлю. Не настаиваю. Не хочет — не надо.
Он окончил четвертый класс, в школе отличник. Занимается вокалом. Выступает, поет, ходит в музыкальную школу, занимает первые места на конкурсах. Я переживала, что он будет бояться публики, — он вообще-то замкнутый ребенок. Но нет, не боится, встает на сцене перед большим залом и поет. Не хочется, чтобы это нарушилось…
Год назад у нас были проблемы в общении. У него все было на эмоциях, он меня не слышал, с ним сложно было о чем-то договариваться. А сейчас слышит, с ним стало проще, человек взрослеет. Доверяет мне. Пока ничего такого не рассказывает про себя, но знаю, что интересуется ЛГБТ-людьми — смотрит телевизор, где-то в соцсети залезает. Ездили недавно на дачу с моей подругой и ее дочерью, потом он мне рассказывает: а вот Алина говорит, что ей нравятся девочки, она мне рассказала про ЛГБТ-людей. Конечно, пока это на таком уровне — несерьезно, неосознанно.
Есть ощущение, что успокоился. Не сказать, что что-то его напрягает. Все нормально. Раньше задавался вопросами: почему я не могу носить платья? Сейчас не возникает вопросов. Хочу — ращу ногти. Когда мы сидели на самоизоляции, он отрастил длинные ногти. Говорит: мама, мне накрась. Мы накрасили.
Как пойдет
Сейчас мы плывем по течению. До [трансгендерного] перехода еще семь лет как минимум. Конечно, информация нужна: куда обращаться, как, к кому, с чего начать, как быть с армией? Много вопросов беспокоит, с которыми предстоит столкнуться, и все непонятно. Но это не сейчас. Пока затишье. Пауза.
Мама Вани Фото: Евгений Демшин
У меня самой состояние не очень стабильное. Как снежный ком накопилось. Поэтому последний год я занимаюсь собой, хожу к психотерапевту. Ребенок — только один из факторов, есть и другие проблемы в семье и на работе. Например, меня вынудили уйти из онкологического диспансера, где я проработала двадцать пять лет. Люди с онкологическими заболеваниями — это трудно, но интересно. Я с пяти лет мечтала быть врачом и получила то, что хотела, — мне нравится помогать людям. Сейчас я работаю в процедурном кабинете, беру кровь, и работа мне не нравится. В онкологическом стационаре жизнь кипит, а здесь — серое болото.
У меня есть и другая специальность — массажист. Когда-то работала в полной мере в этой сфере, и мне нравилось. Но пока не готова вернуться. Выдохлась. Не в плане физическом, а в плане эмоциональном, духовном каком-то. Массаж — это же обмен энергетикой, а у меня сейчас ее нет в том объеме, который нужен. Надо восстановиться. Выйти до конца из своего депрессивного состояния.
Что касается Вани, то я решила, что проблемы будем решать по мере их поступления. Потому что не знаю, как пойдет. Как пойдет, от того и будем исходить. Сейчас, например, у меня вопрос: как донести до ребенка [то, что он трансгендерный]? Надо ли вообще говорить, кому это лучше сделать? Я хотела пообщаться на эту тему с Марией (Наймушиной, психологом пермской ЛГБТ-группы «Радужный мир». — Прим. ТД), но мы не успели встретиться до начала карантина.
К Марии мы попали в пять лет. Она стала человеком, который оказался в нужное время в нужном месте.
Ваня ходит к ней каждую неделю. Они не разговаривают об его особенностях, они общаются на темы, которые волнуют любого ребенка. Знаю, что играют. Он ходит с желанием, Мария ему как друг.
Мне бы хотелось встретиться с родителями таких же детей. Познакомить детей между собой, чтобы понимали: они не одни такие. Я общалась с другими родителями [у которых трансгендерные дети], но среди них нет тех, у кого [трансгендерность] поставили так рано. Обычно это проявляется в тринадцать, четырнадцать, пятнадцать лет, а таких маленьких, как Ваня, нет вообще. Когда нам дали заключение, то сказали, что это вообще первый в России случай обращения в пять лет. Люди же обычно не обращаются за помощью. Они начинают ломать детей…
В 2019 году вышла первая часть проекта — в ней ЛГБТ-люди из стран c высоким уровнем гомофобии и трансфобии рассказывали, как и почему они вышли из тени и живут, не скрывая от окружающих свою сексуальную ориентацию или гендерную идентичность.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
Вы можете им помочь
Помогаем
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и фотоистории. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас поддержать нашу работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
На Ваш почтовый ящик отправлено сообщение, содержащее ссылку для подтверждения правильности адреса. Пожалуйста, перейдите по ссылке для завершения подписки.
Если письмо не пришло в течение 15 минут, проверьте папку «Спам». Если письмо вдруг попало в эту папку, откройте письмо, нажмите кнопку «Не спам» и перейдите по ссылке подтверждения. Если же письма нет и в папке «Спам», попробуйте подписаться ещё раз. Возможно, вы ошиблись при вводе адреса.
Исключительные права на фото- и иные материалы принадлежат авторам. Любое размещение материалов на сторонних ресурсах необходимо согласовывать с правообладателями.
По всем вопросам обращайтесь на mne@nuzhnapomosh.ru
Нашли опечатку? Выделите слово и нажмите Ctrl+Enter
Нашли опечатку? Выделите слово и нажмите Ctrl+Enter
Благотворительный фонд помощи социально-незащищенным гражданам «Нужна помощь»
Адрес: 119270, г. Москва, Лужнецкая набережная, д. 2/4, стр. 16, помещение 405
ИНН: 9710001171
КПП: 770401001
ОГРН: 1157700014053
р/с 40703810701270000111
в ТОЧКА ПАО БАНКА «ФК ОТКРЫТИЕ»
к/с 30101810845250000999
БИК 044525999
Благотворительного фонда помощи социально-незащищенным гражданам «Нужна помощь» в отношении обработки персональных данных и сведения о реализуемых требованиях к защите персональных данных
Что стало с моей девочкой
Как я стала девочкой
Моя фамилия Мальчик. А на самом деле девочка. Это фамилия такая, не надо смеяться! Когда впервые слышат, все удивляются сначала, потом улыбаются, потом привыкают. Подумаешь, у нас в классе есть Кучерявая Алла, и она вовсе не кучерявая.
Есть девочка по фамилии И. Среди мальчишек Рыжиков и Чиж.
Не похожи они ни на рыжик, ни на птицу. Ну, может, в чём-то и похожи, не зря же им дали такие фамилии!
Но дело не в них, а во мне. Это папина фамилия. У мамы, как и у деда, обычная фамилия, каких сотни. Мама не взяла папину фамилию, осталась Тиуновой. И дед.
Начну, пожалуй, свой рассказ с деда. Он такой вредный! Сейчас.
А ведь когда-то мы с ним дружили, он мне многое позволял, даже прыгать на животе.
Ну, я тогда маленькая была, весёлая. деда только хекал и смеялся.
А потом умерла бабушка, дед сильно сдал, похудел и постарел. Сейчас ему уже семьдесят. Сидит у себя в комнате, с ноутбуком, или книгу читает. У него отдельная комната, там собраны все книги. Когда я была маленькая, часто бегала к ним, а сейчас дед почему-то стал меня избегать. Чтобы позвать его, приходится стучать в дверь.
— Дед! – кричу я ему. – Ты ещё живой? Выходи, я жрать тебе приготовила!
Молчит. Потом откроет дверь, осмотрится, и выходит…
Я знаю, что у себя он сидит раздетый, в одних трусах. Раньше меня не стеснялся, а когда мне стукнуло десять, бабка зашипела на него, и дед стал одеваться в шорты и майку, выходя из комнаты.
Нет, не думайте, что дед ходит, шаркая ногами по полу и ссутулившись. Вполне ещё крепкий мужчина, на мой взгляд. Не видела я дедов?
Я, в отместку, накладываю ему полную тарелку и двигаю ему:
— Куда ты опять навалила! – в притворном ужасе восклицает дед, с ложкой в руке.
— Кушай, поправляйся, а то остались от тебя кожа да кости! Где пузь, где сиси?
Дед кряхтит, уминая хлеб и кашу.
Это было немного раньше того, о чём я хочу рассказать.
У нас трёхкомнатная квартира. Одну занимает дед, вторую я, а мама с папой поселились в той, которую принято называть гостиной. Там стоит большой телевизор, и прочие радости жизни. Когда приходят гости, мы принимаем их там.
У меня в комнате есть компьютер, и мне этого достаточно. Если хочу посмотреть ТВ, смотрю на кухне. Меня научили готовить немудрёную пищу, и я поддерживаю жизнь в наших с дедом телах.
Мама с папой заняты, когда приходят домой, папа валится на диван, мама что-нибудь делает на кухне.
Это, наверное, у всех так, не интересно. Но для общего понимания тоже важно.
Теперь перейду к главному. Почему я Мальчик, а не Тиунова?
Папа, как и все папы, хотел мальчика. даже коляску купил голубую.
Но, как всегда бывает, родилась я. папа хотел вернуть меня в роддом, или обменять на мальчика, уверяя, что это какая-то ошибка и происки жены, на что главврач роддома сурово поставил папу на место, сказав, что пол ребёнка определяется не мамой, а папой.
Крепко стукнув кепкой об асфальт, папа вынужден был признать меня своей, и стал делать из меня сына.
Нет, это не то, что вы подумали, это то, что папа регулярно начал заниматься со мной физкультурой и спортом. Сначала сам разминал моё маленькое тельце. Потом заставлял бегать. Когда я подросла, заставлять уже не надо было, я бегала везде, где могла, как сумасшедшая.
Чтобы придать моей энергии правильное направление, папа записал меня в секцию дзюдо.
Сами понимаете, когда вся жизнь борьба, тут не до девичьих штучек. Волосы мешают? Нафиг волосы! Постриглась под мальчика.
До десяти лет мне было всё равно, мальчик я, или девочка, пока наш врач не объяснила нам, чем мы отличаемся от мальчиков. Нет, ничего особенного, просто сказала, что мальчики не болеют раз в месяц, как девочки, и всё.
А я и не знала, что это за болезнь. До тринадцати лет. Честно говоря, мне вообще пофиг до сих пор мальчики. особенно, после одного случая, но это совсем другая история. я её расскажу в другой раз.
А так, на медосмотрах нас раздевали, взвешивали и прощупывали животы и грудь.
Я была совсем плоская. а вот у некоторых девочек уже припухли грудки. Они гордились этим, хотя жаловались, что больно на тренировках бывает. Я немного завидовала им и думала, что девчонки кокетничают, чтобы привлечь к себе внимание.
Когда у самой начала болеть грудь, я пересмотрела свои редставления.
Так вот. Ходили мы на секцию с нашим соседом, Гришкой. Жил он в нашем подъезде, учился в нашей школе, только в параллельном классе и в другую смену. так что, пересекались только, когда шли на тренировки. Иногда боролись вместе.
Иногда папа нас подвозил, или забирал вечером, зимой. А так мы ходили пешком.
Одевалась я всегда в джинсовый костюм, на голове носила бейсболку, обута обычно в кроссовки или полукеды.
Почти так же был одет Гришка. А фамилия моя, если не забыли, Мальчик.
Ещё, если помните, одноклассники своих почти всегда называют по фамилии.
Зовут меня Майя, потому что родилась в мае, наверное, фамилию записали папину, потому что девочка когда-нибудь всё равно выйдет замуж и сменит фамилию.
А пока пусть походит Мальчиком.
Гришка был хорошим другом, мы ладили.
Как-то раз, когда мне было двенадцать лет, я ходила за покупками по просьбе мамы, и ко мне пристали какие-то отморозки.
— Эй, пацан! – позвали они меня. Хоть я не пацан, а Мальчик, я подошла к ним и поинтересовалась, что им нужно.
— Денег! – ответили они просто и заржали. Спутать меня с мальчишкой не сложно, у меня лицо некрасивое. Сама белобрысая, коротко пострижена, нос картошкой. россыпь веснушек и обычные серые широко расставленные глаза.
— Шутники! – разочаровалась я, и собралась уйти, но мне не дали, схватив за плечо.
Надо сказать, на тренировках нам преподавали не только дзюдо. Особенно девочкам.
Нас учили защищать свою честь всеми возможными средствами и способами.
Поэтому я легко перехватила руку нападающего и провела бросок. Ему было больно.
Нападающих было трое, и они с воплями кинулись на меня, но в этот момент их смело с моего пути только приготовилась размяться, как помешали.
Недовольно ворча, я смотрела, как грохочут костями мои противники.
Потом мой незваный помощник обернулся и сказал:
— Привет, Джоржик! – не смогла не улыбнуться я. – Зачем помешал?
— Я? – удивился Гришка. – Это они помешали. я хотел поговорить с тобой, а тут эти, мельтешат тут!
— Ну, тогда прощаю! – мило улыбнулась я, и мы пошли домой.
Такой вот у меня был сосед. Нет, он до сих пор мой сосед, но всё по порядку.
Никак не дойду до самого главного!
Я по утрам бегаю. папа поднимает, ни свет, ни заря, и в путь…
Нет, это сейчас, а тогда, в двенадцать лет я ещё сама, как дура подскакивала и бежала, выпучив глаза. Обычно компанию мне составлял Гришка. это я ему в противовес. он меня называл Майком, а я его Джорджиком.
И в этот злополучный день бегали вместе. Мне нездоровилось, я уже хотела сказать, что пойду домой. как запнулась на ровном месте и грохнулась на асфальт.
падать нас учили, и тем не менее. я здорово ушибла коленку и разодрала спортивные штаны.
— Май! Ты сильно ушиблась? – подбежал Гришка ко мне.
— Зашьёшь! – пожал плечами Гришка. – Или в шортах, как я. Не понимаю, что ты паришься в этих штанах? Ладно бы, худела!
— Поподначивай ещё! – возмутилась я. – Помоги лучше подняться.
Гришка помог не только подняться, но и довёл до дома. Коленка разболелась не на шутку. Сдав меня маме, Гришка убежал.
— Что случилось? – удивилась мама.
— Упала! – призналась я.
— Спортсмен! – проскрипел дед. Я злобно зыркнула на него, дед показал мне язык и скрылся за своей дверью.