Что такое список произведения по отношению к древнерусским и новым текстам

Что такое список произведения по отношению к древнерусским и новым текстам

Редакции – целенаправленная переработка текста, принадлежащая автору или какому-либо другому лицу.

Целью переработки может быть изменение идейного содержания, художественной формы, стиля. Устранение из текста тех или иных фактических данных или изменение их.

Целью переработки текста также могут быть приспособление последнего к тому или иному его употреблению (например, приспособление к требованиям журнала), изменение жанра текста, изменение идейного содержания, адаптация к детскому чтению и т.д. Если переработка явилась результатом целенаправленных изменений (например, в результате утраты части текста или постепенного изменения языка памятника в процессе длительной переписки его рядом переписчиков), – то говорить о новой редакции текста нельзя.

Количественные показатели изменения текста (т.е. обилие разночтений) не всегда являются показателями появления новой редакции. В произведении, например, может быть утрачена целая половина текста. Оставшаяся половина может самостоятельно переписываться или перепечатываться, но до тех пор, пока автор, редактор не захотят придать ей законченность как цельному произведению и соответственно доработать текст, – говорить о новой редакции произведения нельзя. Перед нами просто дефектный текст прежней редакции.

Имеются случаи, когда текст изменён незначительно в количественном отношении, но существенно в смысловом – тогда перед нами новая редакция.

Выделяют редакции идеологические и стилистические. Но по большей части редакции отвечают сложным, комплексным замыслам их составителей.

В тех случаях, когда редакции подчиняются одной задаче или группе задач, объединяемых какой-либо идеей, то редакции следует называть по этому основному признаку (например, Демократическая редакция).

Имеются редакции, названные по времени и месту своего возникновения (например, Хронограф в редакции 1617 года, Лицейская редакция стихотворений Пушкина).

Если редакция принадлежит не автору произведения, а другому лицу, – лучше всего ее называть по фамилии составителя (например, стихи Фета в редакции И.С. Тургенева).

Иногда редакция называется по цели, для которой она выполняется (например, многочисленные сценические редакции пьес оперного театра).

Извод – это тот или иной вид текста произведения, который возник стихийно, нецеленаправленно, в результате многократной переписки в определенной среде, стране. В таких случаях в тексте неизбежно накапливаются местные черты языка или особенности языка, свойственные определенной среде населения. Понятие «извода» имеет в виду главным образом особенности языка той или иной группы населения (например, извод болгарский, сербский).

Не во всех случаях легко решать – редакция это или извод. Иногда трудно определить – сознательные перед нами изменения текста или бессознательные. В таких случаях следует иметь в виду, что языковые изменения говорят скорее за извод, а стилистические – за стилистическую редакцию.

Изменения идейные, хотя к бессознательным изменениям текста не относятся, могут все же явиться результатом целенаправленных наслоений при переписке в определенной идейной среде.

Варианты ‑ изменения отдельных частей текста, абзацев, отрывков, не влекущие за собой изменения общего замысла и появившиеся в результате авторской работы над текстом произведения.

Задача текстолога при подготовке текста ‑ выявить все варианты и в той или иной форме использовать их для характеристики авторской работы над текстом, то есть показать путь, которым автор шел к созданию своего шедевра. Этого можно достигнуть лишь одним способом: дать в издании не только последний законченный текст произведения, но и материалы, характеризующие работу автора над этим текстом: текстпервоначальной рукописи, правки и изменения, внесенные в него автором, текст последней подготовленной к изданию редакции, правки, иногда очень значительные, внесенные автором при чтении корректур, все последующие исправления текста для новых изданий и т. д.

Для этого в ряде изданий существует особый отдел «Другие редакции и варианты», в который входят все те правки, которые автор сделал в тексте в процессе своей творческой работы над произведением. Вместе с тем в отдел вариантов не следует включать авторские описки и те правки, которые он делал при чтении корректур для исправления ошибок набора, поскольку они не носят творческого характера. Но те искажения, которые в тексте сделали посторонние лица, особенно редакторы, друзья и близкие писателя, целесообразно вводить в отдел вариантов параллельно с авторскими вариантами, потому что исследователю нередко необходимо знать именно тот текст, который в своё время получили читатели и так или иначе на него реагировали.

Архетипом называется тот ближайший текст, от которого пошли остальные дошедшие до нас тексты. Различают архетип произведения (от него до нас дошли разные тексты изучаемого произведения), может быть архетип редакции произведения (от него до нас дошли тексты изучаемой редакции), может быть архетип списков и т.д.

Далеко не во всех случаях мы можем предполагать существование архетипа. Если представлять себе, что каждый переписчик текста переписывал только один текст каждого списка, то восхождение всех дошедших до нас списков к общему архетипу обязательно, но если переписчик соединял тексты, то понятие «архетип» вообще не применимо.

Источник

Текстология древней литературы и ее влияние на формирование, теорию, методологию и практику текстологии новой русской литературы

Опыт, который постепенно накоп­ился у специалистов по древней русской литературе, всегда оказывался полезен при изучении новой литературы.

Опыт, который постепенно накопился у специалистов по древней русской литературе, всегда оказывался полезен при изучении новой литературы.

История

Историческое развитие текстологии тесно связано с закономерностями развития общественной жизни, науки и культуры и определяется ими.

Будучи прежде всего филологическим прочтением и критическим анализом текста, текстология основывается на филологии и нередко в прошлом носила наименования: практическая филология, текстовая филология, филологическая критика, критика текста и т.п. И наоборот: основой филологии всегда было исследование и понимание текстов.

Сделав значительные успехи в изучении средневековых текстов, к концу дореволюционного периода отечественная текстология дилетантски подошла к текстам новейших писателей, в отношении которых специальные знания и опыт не считались необходимыми. Исследованием новой литературы долго пренебрегало и само литературоведение, изучением ее — высшая и средняя школа. Издатели не проявляли заботы о научной стороне дела; редкие научные издания не создавали систематического опыта.

1917 год открыл новые возможности широко пользоваться ранее недоступными архивами. Обнаружилось множество ранее неизвестных текстов и документов, касающихся наследия Достоевского, Тургенева, Гончарова, Чехова и других русских классиков.

Переориентация литературоведения с вопросов материала и темы на вопросы методологии в эти первые годы новой исторической эры обусловила повышенное внимание к текстологии, которая постепенно приобретала формы науки. Ощущалась потребность в методологическом ее оснащении. Появился и самый термин “текстология”.

Эдиционно-текстологическая работа в СССР в 20-е и 30-е годы приняла широкий размах. К изучению источников текста, редакцией и вариантов, работы предшествующих текстологов прибегали не только при работе с произведениями русской литературы, но и при издании на русском языке зарубежной классики.

Вульгарно-социологические и догматические тенденции в литературоведении последующего периода притупили интерес к теории текстологии. Прервалась вековая традиция исследований древнерусской литературы, ослабла филологическая основа всего литературоведения. Утратился вкус к анализу стиля и вообще — формы литературы, к вопросам ее восприятия. Произошло заметное снижение филологической культуры литературоведческих сочинений, расторжение исконных связей литературоведения и лингвистики. Труды выдающихся филологов прошлого — Потебни, Шахматова, Томашевского, Эйхенбаума, Шпета, Тынянова, Винокура — предавались забвению и не принимались во внимание, иногда попросту преданы были анафеме, как А.Н.Веселовский и вся школа “русского формализма”. “Будущий историограф,— замечал Р.Р. Гельгардт,— окажется принужденным констатировать, что движение филологии во времени не всегда означает ее прогресс, потому что в более поздних трудах по стилистике он может не найти ни новизны, ни большей глубины и обстоятельности решения частных вопросов по сравнению с работами давно опубликованными, полезное содержание которых так и не было учтено».

Текстология в современном ее понимании возросла до пределов изучения истории текста отдельного памятника. Она стала важнейшей частью истории литературы в целом. Если история литературы занимается изучением процесса развития всей литературы, то текстология должна заниматься изучением процесса развития текста отдельных памятников. История текста дает те «составные элементы движения», из которых слагается история литературы. Б. В. Томашевский пишет: «История текста (в широком смысле этого слова) дает историку литературы материал движения, который не лежит на поверхности литературы, а скрыт в лаборатории автора» (Б. В. Томашевский. Писатель и книга. С. 148). В древней русской литературе этот «материал движения» отнюдь не ограничивается «лабораторией автора» (она к тому же может быть обнаружена там в исключительно редких случаях), а, как уже было нами отмечено, охватывает изменения текста на протяжении нескольких веков.

Издание памятников — это только одно из практических применений текстологии.

Сперва полностью изучить историю текста памятника, а потом его критически издать (что не исключает отдельные предварительные публикации текста списков) — таков принцип, к которому постепенно приходят современные текстологи-медиевисты.

Элементы такого рода нового понимания задач текстологии наметились уже давно. Однако только в последние десятилетия это отношение к текстологии получило прочную базу в последовательном применении принципа историзма, в стремлении текстологов рассматривать историю текста, не отрывая этой истории текста от исторической действительности, от общественно- политической жизни эпохи, от его авторов, редакторов, переписчиков.

Древнерусская и новая текстология

Изучение истории текста того или иного древнерусского памятника требует привлечения исчерпывающего числа списков и самого изучаемого памятника, и тех памятников, которые вступали с ним в литературное общение.

Если нет научных описаний рукописей, то это значит, что разыскание необходимых для того или иного изучения рукописей отдано на волю случая, это значит, что исследователи вынуждены параллельно и кустарно вести одну и ту же работу, которая могла бы быть сделана раз и навсегда для всех сразу. Ученые, работающие без полного аппарата научных описаний с чрезвычайными затратами времени и труда, часто вознаграждают себя тем, что торопятся заняться теми или иными случайно найденными материалами, даже если они не относятся к области их специальных интересов, и публикуют документы, воздерживаясь предупреждать читателей, что не собрали всех списков издаваемого памятника.

Составление полных, детальных, развернутых научных описаний всех еще не описанных фондов, интенсификация работ в этой области — самая неотложная задача всех наших рукописных хранилищ. Без этого текстология не сможет развиваться даже при наличии самых прогрессивных методических приемов.

Подобно тому как археолог обязан в настоящее время быть историком, а историк досконально владеть археологическим материалом; подобно тому как источниковед становится все более и более историком, допускающим в своих работах широкие обобщения, — и в литературоведении созрела необходимость каждому текстологу быть одновременно широким историком литературы, а историку литературы непременно изучать рукописи. Текстологическое исследование — это фундамент, на котором строится вся последующая литературоведческая работа. Как это будет ясно из дальнейшего, выводы, добытые текстологическим исследованием, очень часто опровергают самые широкие умозаключения литературоведов, сделанные ими без изучения рукописного материала, и в свою очередь приводят к новым интересным и досконально обоснованным историко-литературным обобщениям.

Текстология открывает широчайшие возможности изучить литературные школы, направления, идейные движения, изменения в стиле, динамику творческого процесса и оказывается арбитром в решении очень многих споров, которые вне изучения конкретной истории текстов могли бы тянуться без каких-либо определенных перспектив на их окончательное разрешение.

Становясь самостоятельной научной дисциплиной, текстология не только не оборвала своих связей с другими дисциплинами, но все более их увеличивала. Чем более ясным становилось, что текстология — не «сумма приемов», а самостоятельная наука с самостоятельным полем исследования и специфическими вопросами, тем более укреплялась связь ее с многими другими филологическими, историческими, литературоведческими дисциплинами.

Отмечая, что история текста восстанавливает творческий процесс, вскрывает элементы движения в тексте, изучает произведение как становящееся, Б. В. Томашевский пишет: «. историк литературы должен видеть в отдельном произведении не только его статическую форму (понимая это слово в широком значении), не только замкнутую в себе законченную систему — он должен примышлять и угадывать в произведении следы движения». Говоря о различии наблюдений механика над совершающимся в настоящем времени движением и наблюдениями историка литературы над уже совершившимся в прошлом движением, Б. В. Томашевский отмечает: «Но ведь механик имеет возможность созерцать движение. Не довольствуясь двумя крайними положениями тела, он может наблюсти сколько угодно средних положений, т. е. он может “интерполировать” путем непосредственного наблюдения. Предметы изучения историка литературы являются оторванными друг от друга следами движения, отдельными “точками”, между которыми трудно “интерполировать”, трудно найти связывающие звенья, и поэтому трудно расположить линии эволюции, проходящие через эти точки. Вот эта чрезвычайная статичность литературных произведений как предметов наблюдения заставляла историков литературы постоянно искать методов, позволявших или умножить число предметов наблюдения (“интерполировать”) путем, например, изучения массовой литературы, “младшей”, дающей гораздо более широкий материал для сближения или сопоставлений, или в самих статических объектах вскрывать элементы динамики и кинематики. История создания и работы над произведением именно и дает этот материал. При изучении текста вскрывается уже не статическое явление, а литературный процесс его выработки и становления. Изучая замысел поэта, мы часто вскрываем*связи, на первый взгляд неясные, между различными произведениями одного автора. Изучая его незавершенные планы и черновики, мы часто находим те недостающие звенья эволюционной цепи, которые позволяют нам “интерполировать”, заполнять промежутки между отдельными объектами наблюдения».

Все, что сказано Б. В. Томашевским об истории текста произведений новой литературы, в еще больше мере касается произведений литературы древней, где история текста произведения не кончается в пределах творческих исканий одного автора, а захватывает творчество многих авторов, многих поколений редакторов и переписчиков текста, занимая иногда несколько столетий.

Исследование текстов памятников древнерусской литературы ясно показывает, что нельзя вести текстологическое изучение без отчетливого представления о литературной стороне памятника — о его жанре, стиле, идейной стороне, целях, для которых создавался памятник или его редакции, художественном методе его создателей и пр., и пр.

История памятника, воспринимаемая в этом широком аспекте, выступает перед нами как история людей, его создававших, как отражение истории всего общества.

Чтобы восстанавливать историю текста памятников, текстолог обязан быть и историком, и литературоведом, и языковедом, и историком общественной мысли, а часто и историком искусства. Текстология требует на современном этапе ее развития всесторонних знаний, и в этом ее исключительная трудность.

Конкретная жизнь памятника не может быть вскрыта механическими схемами и подсчетами, поэтому чтобы полностью восстановить историю текста, надо войти в историческую обстановку, детально знать исторические события, детально знать факты классовой и в особенности внутриклассовой борьбы. Последняя особенно важна в древнерусской литературе (поскольку литературные памятники Древней Руси XI-XVI вв. по большей части живут среди одного только класса — феодалов; только в XVII в. начинается массовый «выход» литературы за пределы класса феодалов). Текстолог должен вникнуть в психологию переписчика, ясно понимать причины ошибок писца, но в еще большей мере он должен знать его идейный строй, его идеологию, идеологию «заказчика» рукописи и т. д.

На всем пути истории текста произведения стоят люди с их интересами, воззрениями, представлениями, вкусами, слабыми и сильными сторонами, навыками письма и чтения, особенностями памяти, общего развития, образования. Из этих людей наиболее важен для нас автор (если он, конечно, есть), но значение имеют и редактор, и заказчики, и переписчики, и читатели, также оказывающие влияние на судьбу текста, а за этими людьми стоят, в свою очередь, люди и люди: все общество оказывает свое заметное и незаметное влияние на судьбу памятника.

В процессе своего бытования памятники древней русской литературы бесконечное количество раз переписывались, переделывались, сокращались или разрастались вставками, осложнялись заимствованиями, вступали в состав компиляций, перерабатывались стилистически и идейно. Некоторые из памятников почти забывались, потом снова вызывали читательский интерес после значительных перерывов, перерабатывались и становились особенно распространенными именно в этих переделках, а отнюдь не в «авторском» тексте. Вся эта жизнь памятника не может не интересовать литературоведа-медиевиста, поскольку она отражает историю идеологии, литературных вкусов, характеризует действенное значение памятника, а иногда как бы в миниатюре рисует историко-литературный процесс за несколько столетий. Текстологу-медиевисту приходится иметь дело с десятками, а иногда и сотнями рукописей изучаемого произведения, предполагать существование в прошлом исчезнувших впоследствии отдельных списков памятника, а очень часто и целых его редакций. Ясно, что текстолог-медиевист в основном стоит лицом к лицу с иными задачами, чем текстолог, занимающийся литературой нового времени.

Необходимо, однако, отметить, что почти все текстологические особенности литературы древней могут иметь место и в литературе новой. Различие главным образом в том, что некоторые явления жизни текста преобладают в литературе древней, а другие — в новой.

Количественное различие между литературой древней и новой в отношении типов изменения текста, преобладание в древней литературе последующих изменений текста над доступными для наблюдения авторскими создают значительное различие в удельном весе текстологических исследований «послежизненных» текстов. В литературе древней они занимают исключительно большое место и имеют громадное историко-литературное значение.

Талантливый, рано умерший исследователь древней русской литературы А. Д. Седельников писал: «. для древней русской литературы создавалась методология своеобразная, с перенесением зачастую центра тяжести исследования в область предварительных работ. Насколько историк новой русской литературы способен уклоняться в критику от своей прямой исследовательской задачи, что объясняется близостью, созвучностью материала ему самому, настолько же понятно, если в историке древней литературы доминирует, и иногда слишком доминирует, филолог. Перед историком древней литературы стоят ранее остального вопросы, отсутствующие обыкновенно, потому что тут они редко сохраняют характер “вопросов”, при исследованиях в области новой литературы: о первоначальном тексте памятника, о времени и месте его возникновения, и т. п. Взамен возможности сразу с помощью заявления автора, или его окружающих, или вообще современников определить основную редакцию, приходится, при наличии нескольких, искать ее; при недостатке же материала для сопоставлений — довольствоваться внутренним анализом того, что дошло более или менее случайно. Если имеется заявление автора, оно еще подлежит сначала критической оценке, причем опять работа над текстуальными признаками выдвигается на первый план. По отношению к времени памятника остаются в силе те же, подчас весьма косвенные, соображения, хронологизация нередко расплывается на целое столетие, базируясь, тоже нередко, на чертах языка, далеко не всегда ярко выраженных в силу подверженности подновлению при переписках. Древность языка, которая служит, казалось бы, прочным методологическим ручательством (язык могли подновлять, но архаизировать не было, по-видимому, ни смысла, ни тем более уменья), оказывается подчас коварной, так как может принадлежать древним источникам автора, а не автору: при манере компилировать большими купюрами эта древность языка может охватывать памятник весь или почти весь. Даже присутствие имени русского автора, встречаясь на общем анонимно-псевдонимном поле зрения, не только не спасает непременно от ошибки, но самостоятельно способно вызвать ошибку. До какой степени оно гипнотизирует, в смысле желания использовать имя, отвести памятнику определенное историческое место, видно из тех случаев, когда именем, известным по другому памятнику, пользуются для того, чтобы тому же автору усвоить еще какой-либо, сомнительный»

Требования, предъявляемые в настоящее время медиевистикой к текстологическому изучению рукописей, исходят из особенностей средневековой рукописной традиции. Они учитывают характер бытования рукописей, особенности их переписки и переработок в Древней Руси.

За каждым произведением и за каждой рукописью исследователь обязан видеть жизнь, их породившую, обязан видеть реальных людей: авторов и соавторов, переписчиков, переделывателей, составителей летописных сводов. Исследователь обязан вскрывать их намерения, явные, а иногда и «тайные», учитывать их психологию, их идеи, их представления о литературе и литературном языке, о жанре переписываемых ими произведений и т. д.

Текстолог обязан быть историком в самом широком смысле этого слова и историком текста в особенности. Ни в коем случае нельзя делать практических выводов (для издания текста, для его реконструкции, для классификации его списков и т. д.) раньше, чем не исчерпаны все возможности для установления конкретной картины того, как текст реально изменялся, кем изменялся и для чего, в каких исторических условиях создавался авторский текст и производились его переработки последующими редакторами.

Исторический подход к вопросам текстологии отнюдь не отменяет необходимости внешней классификации списков, необходимости вычерчивания стемм, но и не служит одним только историческим пояснением к тому, что добыто на основании только внешних признаков. В последнем случае роль исторического подхода к вопросам текстологии ограничивалась бы своеобразной комментаторской задачей, самая же методика текстологической работы, на первом этапе изучения текста во всяком случае, оставалась бы прежней. На самом деле исторический подход должен пронизывать всю методику анализа списков. Изменение и различие в тексте должны учитываться сообразно тому значению, которое они имели, а не по количественному признаку. Различия в результатах обоих подходов бывают очень велики.

Так, например, если разделить списки «Сказания о князьях владимирских» по внешним признакам, без анализа происхождения различий, то мы неизбежно придем к выводу, что отдельных редакций «Сказания» выделять не следует, поскольку различия между списками внешне весьма невелики; однако если анализировать историю текста списков «Сказания» в тесной связи с исторической действительностью, в составе всей рукописной традиции, то окажется, что внешне незначительные изменения в списках делят их совершенно отчетливо на две редакции, каждая из которых имела вполне определенную и строго очерченную политическую функцию.

Следовательно, исторический подход отнюдь не освобождает текстолога от кропотливого сличения списков, выявления внешних различий, составления генеалогических таблиц (или стемм), но он требует, чтобы работа текстолога этим не ограничивалась. Он налагает на текстолога дополнительные обязанности — постоянно стремиться к конкретному историческому пониманию всего того, что он обнаружил в результате первого, пока что чисто «внешнего» этапа своей работы, и строить свои окончательные выводы, рисуя картину реальной, «объясненной» жизни памятника.

Само собой разумеется, что мы остались бы только в пределах прекраснодушных мечтаний, если бы на помощь такой задаче не пришли бы некоторые методические приемы работы, плодотворность которых все более и более осознается современной текстологией.

19.07.2019, 2989 просмотров.

Источник