Да модная болезнь она недавно вам подарена о чем это
Триста мерзавцев Пушкина
Стихотворение А.С.Пушкина. 1825г.
Сцена из Фауста. Берег моря. Фауст и Мефистофель.(Концовка).
Фауст
Что там белеет? говори.
Мефистофель
Корабль испанский трехмачтовый,
Пристать в Голландию готовый:
На нем мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата,
Да груз богатый шоколата,
Да модная болезнь: она
Недавно вам подарена.
Есть такая конспирологическая трактовка данного отрывка стихотворения,
где.
Само стихотворение было написано за пол года до восстания декабристов.
Но, на мой взгляд, это просто совпадения. У Пушкина много стихов, где присутствуют и морская стихия и корабли.
Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Лети, корабль, неси меня к пределам дальным
По грозной прихоти обманчивых морей.
О том, какую роль в восстании играл Пушкин, поэт сам пишет в своём стихотворении «Арион»(1827г.).
Кстати или нет, но здесь корабль тоже будет утоплен.
Нас было много на челне;
Иные парус напрягали,
Другие дружно упирали
В глубь мощны веслы. В тишине
На руль склонясь, наш кормщик умный
В молчанье правил грузный челн;
А я — БЕСПЕЧНОЙ ВЕРЫ ПОЛН, —
Пловцам я пел… Вдруг лоно волн
Измял с налету вихорь шумный…
Погиб и кормщик и пловец! —
Лишь я, таинственный певец,
На берег ВЫБРОШЕН ГРОЗОЮ,
Я гимны прежние пою
И ризу влажную мою
Сушу на солнце под скалою.
БЕСПЕЧНОЙ ВЕРЫ ПОЛН. О беспечной жизни и товарищеских пирушках до восстания у Пушкина в стихах написано достаточно. Беспечно посеянные вольнодумные мысли теперь обнаруживаются у восставших. Жуковский сообщает поэту, что у многих задержанных обнаружены стихотворения Пушкина. Было о чём переживать.
ВЫБРОШЕН ГРОЗОЮ. которая окажется ни то проведеньем, ни то самим Николаем Первым, «утопившим» остальных.
В черновиках Пушкина сохранится рисунок с пятью повешенными декабристами, с подписью.
«и я бы мог, как шут ви. «.
Земли достигнув наконец,
От бурь спасённый проведеньем.
Да, российскому Ариону повезло, как и легендарному древнегреческому Ариону.
К чему я это всё пишу?
К тому, что если вчера, в советское время, из Пушкина лепили непримиримого революционера, то сегодня из поэта пытаются лепить ни то пророка ни то, ещё лучше, контрразведчика, специально внедрённого в масонские ложи для их последующего разоблачения.
Стихотворения Александра Сергеевича с такими крайностями не согласны.
На море жизненном, где бури так жестоко
Преследуют во мгле мой парус одинокой,
Как он, без отзыва утешно я пою
И ТАЙНЫЕ СТИХИ обдумывать люблю. (1827г.).
Груз «богатый шоколата» предназначался для богатых, т.к. беднякам и середнякам он был просто не по карману. Возить шоколад (какао) стали, разумеется, после открытия Америки Колумбом. Значит речь идёт не о более раннем периоде времён инквизитора Торквемады, а о времени испанского короля Филиппа-2.
Тогда весьма развитые экономически и весьма заселённые Нидерланды попытаются освободиться от испанской короны. Нидерланды называли Гардарикой, как и Великий Новгород, т.е. страной городов. Всего городов было около 300.
Сколько городов было в Великом Новгороде никто не считал, но управлялся Новгород боярскими «золотыми поясами», которых было. Правильно! 300.
Впрочем и древнейших родов древнего Рима тоже было 300, как и спартанцев.
В библии, в книге Судей (в 7 гл.) также говорится о 300 избранных мужах.
Ну да ладно, вернёмся к Испании.
Итак Нидерланды пытаются освободиться. Герцог Альба подавляет восстание в Нидерландах самым жестоким образом.
Резня, казни. 300 руководителей восстания утопят в море.
Как там у Пушкина в «Фаусте»?
— Всё утопить.
— Сейчас.
Но Александр Сергеевич говорит явно не о казнённых, а о тех, кто стоял за восставшими, о тех кто вывозил золото и торговал шоколадом.
Первый отток золота, а точнее иудейского капитала, из Испании произошёл ещё раньше, при Изабелле Кастильской и Фердинанде Арагонском. Эти правители Испании решили построить ни какую-нибудь, а именно католическую Испанию, т.е. без арабов-мусульман и иудеев.
Несмотря на запрет вывозить с собой золото и серебро, беглецы его вывозили всеми доступными способами, уезжая в Португалию, в Северную Африку, в Турцию, в Венецию и конечно же на север, в Нидерланды, подальше от католической церкви.
Вообще иудеи давно занимались торговлей в данном регионе. У них даже были свои корабли.
Отрывок из книги А.Стрингольма «Походы викингов»(1835г.).
И напоследок, хотелось бы указать на ещё одно удивительное совпадение.
Луи Геккерн, с чьим приёмным сыном, Дантесом, стрелялся Пушкин, был голландским послом в Петербурге.
Пушкинская «Сцена из Фауста»: опыт духовного самоанализа
Сегодня, 8 июня (26 мая по старому стилю), мы отмечаем день рождения самого известного литературного гения России – Александра Сергеевича Пушкина. В статье Федора Гайды, посвященной пушкинской «Сцене из Фауста» (1825 г.), рассматривается удивительная точность, с которой Александр Сергеевич описал в этом своем произведении развитие греховной страсти.
Томление духа – состояние творческих людей. Но не каждому удается извлечь из него полезный опыт. Пушкин оказался в таком состоянии летом 1825 года. Император Александр Павлович благоволил отправить Александра Сергеевича в ссылку в деревню – однако никто из них не знал, насколько благотворной она окажется и для поэта, и для русской литературы в целом… В Михайловском наступило настоящее томление. Пушкин на короткое время вырывался из него благодаря местным знакомствам. В это время было написано знаменитое «Я помню чудное мгновенье…». Но мрачные мысли неизменно брали верх. В голове роились эпиграммы на царя. Из них родилась идея написания сатирической «Сцены из Фауста» – вариации на тему Гёте. Но сев писать, 26-летний поэт неожиданно написал «штуку сильнее, чем “Фауст” Гёте». И не про царя, а про себя…
Пушкинская сцена происходит на берегу моря. Ситуация типично романтическая: герой наедине со стихией. Герой-романтик всегда один, люди интересуют его лишь в связи с собственными переживаниями. Гораздо более его волнуют стихии, именно они доставляют сильные эмоции. Но море, как назло, совершенно спокойно. Внутри – так и положено после душевного порыва – рождается скука. Как неизбежный морской отлив.
«Скука» – весьма значимое понятие для пушкинской поэзии
«Скука» – слишком значимое понятие для пушкинской поэзии. Скука была состоянием «молодого повесы» Онегина, пока не умер его дядя «строгих правил». Но и потом она почему-то никуда не делась. Лечить ее можно лишь внешним допингом – или внутренним деланием. Первое – намного проще. К этому и обращается пушкинский Фауст. Точнее, он обращается напрямую к бесу. Сцена начинается с мольбы:
Услужливый бес, разумеется, не замедлил явиться. Но, как и положено в рамках специализации, к философу является бес философствующий. И поэтому он отвечает вопросом:
Вопрос имеет характер риторический. Сам бес хорошо знает, что надо делать. Но Фауст не к тому обратился: никаких ответов он не получит. И теперь весь этот псевдодиалог будет построен на рассуждениях Фауста и ловушках, которые будут расставлены бесовской силой. Бес продолжает с напускной философичностью:
Таков вам положен предел,
Его ж никто не преступает.
Вся тварь разумная скучает.
Как потом окажется, сам бес отнюдь не скучает. Но его дела постоянно расходятся со словами. Косвенно упомянув о Творце, бес объясняет Фаусту основной принцип творения. Так делал и змей в Эдеме, искушая Еву. При этом бесовская «картина мира» вполне разумна и «объективна»:
Иной от лени, тот от дел;
Кто верит, кто утратил веру;
Тот насладиться не успел,
Тот насладился через меру,
И всяк зевает да живет…
В подтверждение перечисляются основные причины скуки. Они многообразны: это и уныние (лень), и печаль (утрата веры), и прочие грехи, связанные с наслаждениями или только тягой к ним («не успел»). Из всех смертных грехов здесь нет только тщеславия и гордости. Но позднее они обязательно появятся.
И всех вас гроб, зевая, ждет.
Рациональный ответ на человеческое терзание – лишь профанация ответа. Фауст начинает сначала, но сам найти выхода не может:
Сухая шутка!
Найди мне способ как-нибудь
Рассеяться.
Бес настаивает на том, что иного ответа нет. Скука и есть рассеяние:
Доволен будь
Ты доказательством рассудка.
В своем альбоме запиши:
Fastidium est quies – скука
Отдохновение души.
Тут бес слегка проговаривается, поскольку указание на «отдохновение души» может спровоцировать мысль о необходимости «работы души». Но Фауст к этому не готов и этого не ищет. А бес предпочитает вернуться к основной теме, которая сулит ему прибыток:
Я психолог… о вот наука.
Бес – психолог, специалист по душам. Далее он напоминает Фаусту о его разочаровании в искусстве, науке, политике («мирской чести»). Возникает тема тщеславия, но и оно не спасет от скуки. Может показаться, что Фауст говорит как аскет-ригорист:
Перестань,
Не растравляй мне язвы тайной.
В глубоком знанье жизни нет –
Я проклял знаний ложный свет,
А слава… луч ее случайный
Неуловим. Мирская честь
Бессмысленна, как сон…
Однако истинный аскет отрицает всё это ради духовной пользы. Здесь же – совсем иное… И тут Фауст наталкивается на последний аргумент:
Но есть
Прямое благо: сочетанье
Двух душ…
Выход найден?! Фауст предается сладкому воспоминанию о любви к Гретхен: о «сне чудесном», в котором он был действительно счастлив. Вот оно – долгожданное «отдохновение души»… Но речь идет только о собственном Я. В этих мечтах Гретхен выступает лишь как средство обретения счастья. Ее счастье Фауста совсем не интересует. Подлинного «сочетания двух душ» не происходит. И бес не упускает случая об этом напомнить:
Когда красавица твоя
Была в восторге, в упоенье,
Ты беспокойною душой
Уж погружался в размышленье
(А доказали мы с тобой,
Что размышленье – скуки семя).
И знаешь ли, философ мой,
Что думал ты в такое время,
Когда не думает никто?
Сказать ли?
Откуда бесу известен ход мыслей Фауста? Не от того ли, что он сам их нашептывал, заманивая героя в ловушку?
Ты думал: агнец мой послушный!
Как жадно я тебя желал!
Жертвенный агнец приносится собственному Я. Какая уж тут любовь?!
Жертвенный агнец приносится собственному Я. Какая уж тут любовь?! А далее бес напоминает Фаусту, к чему ведет такое «отдохновение»:
Как хитро в деве простодушной
Я грезы сердца возмущал! —
Любви невольной, бескорыстной
Невинно предалась она…
Что ж грудь моя теперь полна
Тоской и скукой ненавистной.
На жертву прихоти моей
Гляжу, упившись наслажденьем,
С неодолимым отвращеньем:
Так безрасчетный дуралей,
Вотще решась на злое дело,
Зарезав нищего в лесу,
Бранит ободранное тело; –
Так на продажную красу,
Насытясь ею торопливо,
Разврат косится боязливо…
Потом из этого всего
Одно ты вывел заключенье…
Сокройся, адское творенье!
Беги от взора моего!
Бес услужлив, но у него – свой интерес. И сам он никогда не скучает:
Изволь. Задай лишь мне задачу:
Без дела, знаешь, от тебя
Не смею отлучаться я –
Я даром времени не трачу.
Находясь в мрачном состоянии – удивительно ли, что в еще более мрачном, чем до начала беседы с бесом, – Фауст обращает внимание на «неожиданно» явившийся на морском горизонте предмет. Бес, как водится, разъясняет:
Корабль испанский трехмачтовый,
Пристать в Голландию готовый:
На нем мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата,
Да груз богатый шоколата,
Да модная болезнь: она
Недавно вам подарена.
Некогда лишь помыслив об убийстве Гретхен, теперь Фауст посылает беса «всё утопить». Дело сделано
Говорит ли он правду? Ранее он вел Фауста по его собственным воспоминаниям и был заинтересован в «объективности». Но и тогда «объективность» была окрашена в нужные бесу тона. А теперь? А теперь – тем более: три сотни грешников – не люди, они не более чем «мерзавцы», не достойные никакого снисхождения. Отчаяние Фауста переходит в финальную стадию. Тогда лишь помыслив об убийстве Гретхен, теперь он посылает беса «всё утопить». Дело сделано.
«Сцена из Фауста» показывает развитие греховной страсти. Жизнь порождает страсть, переходит в грех, следствием пресыщения становится тягостное «размышление» и «скука». Ситуация, если ее не преодолеть, будет развиваться по нарастающей, в конце концов приводя к гибели. Главный герой «Бесов» Достоевского – Николай Ставрогин – в результате полезет в петлю… А Петр Верховенский полезет в революцию, избавляющую мир от сотен и миллионов «мерзавцев».
Небольшое произведение Пушкина привело его к отрицанию романтизма как творческой идеологии и радикализма как идеологии политической. Реализм взял верх. Рождалась великая русская литература, в основе которой лежал глубокий духовный самоанализ.
Зачем Пушкин испытывал Фауста властью?
Вопросы на засыпку
Читал в оригинале трагедию Гёте «Фауст». Вспомнил, что у Пушкина встречал сцену из «Фауста». Попытался отыскать нечто подобное у Гёте из того, что Пушкин перевел. Найти не удалось. В комментариях обнаружил, что это оригинальные пушкинские стихи, написанные в Михайловском в 1825 году, а опубликованные в «Московском вестнике» на 1828 год, № 8. Тем интереснее понять ход мыслей великого русского поэта, ведь по сути это сделана попытка дополнить великого немецкого поэта, подвести итоги общения великого ученого Фауста и подписавшего с ним договор Мефистофеля.
Мефистофель у Гёте – это гигантская черная, темная сила, отданная волею Бога в услужение Фаусту. У Мефистофеля гигантские возможности, но он не вправе сам эти возможности использовать по своему усмотрению. Он – власть исполнительная.
А есть власть Всевышнего, который все определяет. Фауст в качестве исключения за научные достижения получил от Бога возможность повелевать самим дьяволом. У Фауста в руках вся полнота власти на планете. Но парадокс в том, что сам Фауст об этом не знает. Его возможности огромны, а он не знает об этом и использует от силы два-три процента, если не меньше. Скажут, что такого не бывает? Бывает. Наша черепная коробка вмещает в себе гигантский объем информации, а мы довольствуется, наверное, тысячными долями его. Также и с возможностями человеческого организма, резервы гигантские, а мы используем малую часть.
Мефистофель ничего не предлагает Фаусту, не делает никаких подсказок, дожидаясь, что тот попросит сам, но искушает его постоянно. В набросках к замыслу поэмы о Фаусте в аду Пушкин коснулся многих вопросов, в том числе отношений повелевающего и исполняющего повеленья. Отрывок небольшой, но весьма характерный.
«Скажи, какие заклинанья
Имеют над тобою власть?»
— Все хороши: на все призванья
Готов я как бы с неба пасть.
Довольно одного желанья –
Я, как догадливый холоп,
В ладони по-турецки хлоп,
Присвистни, позвони, и мигом
Явлюсь. Что делать – я служу,
Живу, гряхчу под вечным игом.
Как нянька бедная, хожу
За вами – слушаю, гляжу.
В этом наброске Пушкин развивает ту же тему. Мефистофель сообщает, как он откликается на каждый вызов, на каждый звонок, но ничего не говорит о масштабах своих возможностей. Он только подчеркивает, что он служит.
Кстати, по этому принципу действует бюрократическая система в Германии: чиновник ничего не будет делать для посетителя, пока тот не попросит, даже при консультации касается только того, о чем его спрашивают, не делает намеков на открывшиеся возможности.
Вот с какого диалога начинается сцена у Пушкина. Фауст обращается к Мефистофелю:
«Мне скучно, бес». –
«Что делать, Фауст?»
Мефистофель готов услужить, но он должен получить указание. Мефистофель уверяет, что все разумные существа обречены на скуку, таков закон, нарушить который никто не смеет.
Таков вам положен предел,
Его ж никто не преступает.
Вся тварь разумная скучает:
Иной от лени, тот от дел;
Кто верит, кто утратил веру;
Тот насладиться не успел,
Тот насладился через меру,
И всяк зевает да живет –
И всех вас гроб, зевая, ждет.
Зевай и ты.
Удивительную перспективу нарисовал Мефистофель своему повелителю.
Исполнитель воли откровенно издевается над своим повелителем, демонстрируя, что власть того на короткое время, а его собственная навсегда. У Пушкина Мефистофель как бы подводит итоги общения с ним Фауста, он напоминает Фаусту какие-то моменты, заставляет его вспомнить даже те мысли и чувства, которые Фауст пытается не задевать.
По прошествии многих лет Фауст идеализирует свои отношения с Гретхен, сам себя убеждает, что в то время счастлив был. А Мефистофель опять напоминает, что первое чувство своей победы над простодушной девой у Фауста быстро сменилось неодолимым отвращеньем к невинной жертве. Бес находит такое сравнение, которое вызывает у Фауста отвращение к тому, кто напомнил ему его прошлые ощущения и состояния:
Так безрасчетный дуралей,
Вотще решась на злое дело,
Зарезав нищего в лесу,
Бранит ободранное тело.
Фауст со злостью говорит:
Сокройся адское творенье!
Беги от взора моего!
Похоже, что Гёте провел своего героя через испытания познанием мира, наукой, любовью, забавами и славой. Все это перечисляет Мефистофель в сцене у Пушкина:
Я мелким бесом извивался,
Развеселить тебя старался,
Возил и к ведьмам, и к духам,
И что же? всё по пустякам.
Желал ты славы – и добился,
Хотел влюбиться – и влюбился.
Ты с жизни взял возможну дань,
А был ли счастлив?
У меня такое ощущение, что Пушкин испытывает Фауста еще и властью. Та власть, которую имеет Фауст у Гёте, и власть в сцене у Пушкина, на мой взгляд, разные уровни власти. У Гете Фауст на равных с царями древнего мира и с канцлерами, вместе с Мефистофелем Фауст дает советы самому императору, пытается спасти империю от развала. Фауст у Гете только уверен, что власть дает счастье.
Находить
Во власти счастье должен повелитель.
Пусть высшей воли будет он хранитель,
Но пусть никто не может проследить
Его высоких мыслей. Повеленье
Он только близким отдает;
Чрез них оно свершается – и вот
Невольно мир приходит в изумленье.
Тогда всех выше чтит его народ;
Так он себе всю славу оставляет.
Перевод Н. Холодковского.
Сцена сражения, в котором участвует Фауст в качестве главного генерала (Feldmarschall – у Гёте), завершается победой императорских войск. Помогли «три сильных», три поколения воинов, которые в соответствии с библейской традицией помогли царю Давиду расправиться с врагами (Вторая книга Царств, глава 23, стих 8).
Фауст уже находится почти в таких условиях. И ему скучно. Это позиция пресыщенного властью.
Покоя не дают вопросы. Что Пушкина заставило обратиться к этой теме? Всесилие царской власти? Положение изгнанника? Ожидание, предчувствие событий в Петербурге в канун выступления декабристов?
Пушкинский Фауст прогоняет Мефистофеля, который зло напомнил прежние мысли и чувства самого Фауста. Мы ведь не любим тех, кто напоминает нам неприятные факты из нашего прошлого. Вот и Фауст прогоняет беса:
«Сокройся, адское творенье!»
От скуки Фауст приказал утопить корабль? Или из соображений безопасности, чтобы модная болезнь не попала на подвластные территории? В трагедии Гёте нет намеков на венерические заболевания, хотя немало сцен, рисующих свободу нравов. Считается, что сифилис был завезен с кораблями из Нового Света в 1493 году, то есть уже через год после открытия Америки. Легенды о докторе Фаусте тоже относятся к XV веку.
По-моему, в этом факте, в этой короткой сцене у Пушкина содержатся намеки на более серьезные темы, чем просто уничтожение испанского корабля из Нового Света.
Давайте разберемся. Вспомним, что во второй части в четвертом акте Гёте отправляет своих героев на высокую горную вершину, там разговор между Фаустом и Мефистофелем идет о власти, Мефистофель предлагает Фаусту заселить живописный уголок, построить просторный замок, создать парк для прогулок с тенистыми аллеями, с хрустальными ручьями и водопадами, заселить небольшие домики прекрасными женщинами и проводить среди них волшебные часы уединенья.
Но такая жизнь уже не устраивает Фауста. Он рассказывает:
Власть, собственность нужна мне с этих пор!
Мне дело – все, а слава – вздор!
Фауст задумал построить страну там, где море, где приливы и отливы без всякой пользы, он решил отвоевать значительные территории у моря. Но этим замыслам сперва помешала война, в которой он помог императору одержать победу, а потом, когда строительство столицы на отвоеванных у моря землях велось вовсю, забота лишила его зрения, но он и после продолжал руководить строительством, найдя в этом счастье для себя. В этот момент и прозвучали его магические слова, поставившие последнюю точку в земной жизни Фауста.
Пушкинская сцена на берегу моря происходит после победы императорских войск и в ходе строительства столицы на морском берегу. Здесь у Пушкина содержится намек на ту историю, которая оказалась под толстым слоем лживой штукатурки. Видимо, Пушкин чувствовал, что великую империю можно было сохранить, если бы какие-то сверхъестественные силы не позволили кораблям из Нового Света везти в Старый Свет бочки с золотом и заразные болезни. Золото позволило создать новые так называемые эмиссионные центры и противостоять имперскому, царскому двору.
Пушкин точно указывает, где Фауст строил свой город. В Голландии. И испанская каравелла шла именно в Голландию. Голландия, видимо, и оказалась одним из детонаторов, приведших к распаду мировой империи. Через Голландию в Европу распространялось и золото из Америки, и венерические болезни. Видимо, не случайно на старых картах Голландия указана как Goldland, а еще Batavia, то есть страна золота, страна Батыя.
Если эта мысль верна и найдет подтверждение, то можно будет сделать и следующий шаг – предположить, что в трагедии Гёте, в факте строительства морской столицы империи нашли отражение два факта сокрытой сегодня истории мировой империи: так называемая Ливонская война, которую вел великий монгольский хан – русский царь Иван Грозный с западноевропейскими реформаторами, и попытка построить гигантскую столицу из многих портов на берегу моря, чтобы из нее можно было воздействовать на Новый Свет.
Оккупировав Россию, Западная Европа переписала мировую историю. Ливонскую войну свели до масштабов борьбы с Литвой в Прибалтике, а строительство имперским центром морской столицы представили как строительство Архангельска на Белом море.
Почему я заговорил о сильной руке? Да потому, что Фауст – Faust в переводе «кулак». Великий немецкий поэт провел своего героя по основным страницам мировой истории, сделал его как бы участником давно минувших событий, чтобы он, человек ученый, накопил еще больше опыта и мудрости и пришел к убеждению, что строить надо не для себя, а для людей, что только при таком условии он может рассчитывать на память благодарных потомков.
Сцена из Фауста
БЕРЕГ МОРЯ. ФАУСТ И МЕФИСТОФЕЛЬ.
Фауст
Мефистофель
Что делать, Фауст?
Таков вам положен предел,
Его ж никто не преступает.
Вся тварь разумная скучает:
Иной от лени, тот от дел;
Кто верит, кто утратил веру;
Тот насладиться не успел,
Тот насладился через меру,
И всяк зевает да живет —
И всех вас гроб, зевая, ждет.
Зевай и ты.
Фауст
Сухая шутка!
Найди мне способ как-нибудь
Рассеяться.
Мефистофель
Доволен будь
Ты доказательством рассудка.
В своем альбоме запиши:
Fastidium est quies — скука
Отдохновение души.
Я психолог… о вот наука.
Скажи, когда ты не скучал?
Подумай, поищи. Тогда ли,
Как над Вергилием дремал,
А розги ум твой возбуждали?
Тогда ль, как розами венчал
Ты благосклонных дев веселья
И в буйстве шумном посвящал
Им пыл вечернего похмелья?
Тогда ль, как погрузился ты
В великодушные мечты,
В пучину темную науки?
Но — помнится — тогда со скуки,
Как арлекина, из огня
Ты вызвал наконец меня.
Я мелким бесом извивался,
Развеселить тебя старался,
Возил и к ведьмам и к духам,
И что же? все по пустякам.
Желал ты славы — и добился, —
Хотел влюбиться — и влюбился.
Ты с жизни взял возможну дань,
А был ли счастлив?
Фауст
Перестань,
Не растравляй мне язвы тайной.
В глубоком знанье жизни нет —
Я проклял знаний ложный свет,
А слава… луч ее случайный
Неуловим. Мирская честь
Бессмысленна, как сон… Но есть
Прямое благо: сочетанье
Двух душ…
Мефистофель
И первое свиданье,
Не правда ль? Но нельзя ль узнать
Кого изволишь поминать,
Не Гретхен ли?
Фауст
О сон чудесный!
О пламя чистое любви!
Там, там — где тень, где шум древесный,
Где сладко-звонкие струи —
Там, на груди ее прелестной
Покоя томную главу,
Я счастлив был…
Мефистофель
Творец небесный!
Ты бредишь, Фауст, наяву!
Услужливым воспоминаньем
Себя обманываешь ты.
Не я ль тебе своим стараньем
Доставил чудо красоты?
И в час полуночи глубокой
С тобою свел ее? Тогда
Плодами своего труда
Я забавлялся одинокой,
Как вы вдвоем — все помню я.
Когда красавица твоя
Была в восторге, в упоенье,
Ты беспокойною душой
Уж погружался в размышленье
(А доказали мы с тобой,
Что размышленье — скуки семя).
И знаешь ли, философ мой,
Что думал ты в такое время,
Когда не думает никто?
Сказать ли?
Фауст
Мефистофель
Ты думал: агнец мой послушный!
Как жадно я тебя желал!
Как хитро в деве простодушной
Я грезы сердца возмущал! —
Любви невольной, бескорыстной
Невинно предалась она…
Что ж грудь моя теперь полна
Тоской и скукой ненавистной.
На жертву прихоти моей
Гляжу, упившись наслажденьем,
С неодолимым отвращеньем:
Так безрасчетный дуралей,
Вотще решась на злое дело,
Зарезав нищего в лесу,
Бранит ободранное тело; —
Так на продажную красу,
Насытясь ею торопливо,
Разврат косится боязливо…
Потом из этого всего
Одно ты вывел заключенье…
Фауст
Сокройся, адское творенье!
Беги от взора моего!
Мефистофель
Изволь. Задай лишь мне задачу:
Без дела, знаешь, от тебя
Не смею отлучаться я —
Я даром времени не трачу.
Фауст
Что там белеет? говори.
Мефистофель
Корабль испанский трехмачтовый,
Пристать в Голландию готовый:
На нем мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата,
Да груз богатый шоколата,
Да модная болезнь: она
Недавно вам подарена.