добросовестность в административном праве
Принцип добросовестности в обязательственном праве. Краткий теоретический обзор
Достаточно сложно в одном или даже в нескольких ёмких предложениях описать что же представляет собой добросовестность, так как это довольно растяжимое понятие, которое в случае закрепления его в качестве правового принципа будет являться «каучуковой» нормой. В немецкой литературе признано, что добросовестность – это доправовой критерий, без него вовсе невозможно существование правовой системы, это синтез этики и нравственности с правопорядком. В доктрине принято разделять понятие добросовестности на субъективное и объективное. Добросовестность в субъективном смысле заключается в формуле «не знал и не должен был знать», объективная же добросовестность, которая используется в обязательственном праве – это требование к должному поведению.
И.Б. Новицкий определяет добрую совесть в качестве внешнего мерила, то есть в объективном смысле, как минимальный стандарт поведения в обществе. Это некая черта, ниже которой недопустимо опускаться в своем поведении. Таким образом, недобросовестность – это нарушение какого-то минимального стандарта, однако очень сложно определить границу этого самого стандарта.
В Германии, например, изначально принцип добросовестности распространялся лишь на исполнение обязательства, однако в процессе правоприменения немцы вынуждены были путем расширительного толкования распространить принцип на все сферы общественных отношений (корпоративное право, семейное право и пр.). В Швейцарии же – принцип добросовестности является общим принципом гражданского кодекса, поэтому его действие распространяется на все институты гражданского права. Россия пошла по тому же пути, что и Швейцария. Согласно появившимся в рамках реформы обязательственного права п. 3, 4 ст. 1 ГК РФ при установлении, осуществлении и защите гражданских прав и при исполнении гражданских обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно, а также никто не вправе извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения. Более того, в 2015 году гражданский кодекс дополнил п. 3 ст. 307, который обязывает стороны действовать добросовестно при установлении, исполнении обязательства и после его прекращения. Ранее действовала ст. 10 ГК, которая не допускает недобросовестное осуществление гражданских прав, а также презюмирует добросовестность участников гражданского оборота.
Однако арбитражным судам принцип добросовестности был известен еще задолго до появления указанных выше норм. Высший Арбитражный суд Российской федерации РФ в своей практике не раз обращался к принципу доброй совести. Первое упоминание о добросовестности появилось в 2002 г. в Информационном письме Президиума ВАС РФ от 11.01.2002 № 66 «Обзор практики разрешения споров, связанных с арендой», в котором говорилось о «добросовестном арендаторе», а также о «добросовестном исполнении обязательства». В законе добросовестность появилась ввиду ее разработанности в правоприменительной практике. Также ключевыми являются следующие постановления Президиума ВАС РФ: №15424/06, где принцип добросовестности назван в числе принципов российского права, образующего публичный порядок; №3585/10, в котором требование к добросовестности при исполнении обязательств суд вывел из ст. 309 ГК; 17389/10, в котором сказано, что принцип свободы договора связан с добросовестностью сторон; 3318/11, где добросовестность была названа в числе иных принципов гражданских правоотношений. После этого, в 2012 году Президиум часто стал использовать понятие добросовестности.
Сейчас принцип добросовестности достаточно часто используется судами, однако применение оставляет желать лучшего. Ярким и классическим примером неправильного применения принципа является «Дело Вымпелкома» (№А40-83845/2015), в котором рассматривался вопрос о применении ст. 451 ГК (существенное изменение обстоятельств). В рамках данного дела суд первой инстанции сослался на принцип добросовестности, хотя применению подлежала специальная нома гражданского кодекса. Таким образом, принцип добросовестности начинает выполнять другую роль. Принцип добросовестности является способом развития права, суды путем апелляции к нему вводят новые институты и нормы, а его применение при наличии уже четкого правила представляется неразумным. В Германии данный вопрос достаточно четко и эффективно урегулирован в силу того, что там применяется доктрина субсидиарности принципа добросовестности, согласно которой при наличии специального института невозможно применение судами принципа добросовестности, например, снижение неустойки.
Принцип доброй совести имеет как плюсы, так и минусы. С одной стороны, в законе должны быть подобные нормы и принципы, чтобы он был гибок для реагирования на какие-либо новые или непредвиденные ситуации. С другой стороны, любое неопределенное правовое понятие скрывает в себе риск того, что регулирование потеряет ясность и предвидимость, а также пострадает правовая определенность. С этой точки зрения, нельзя не согласиться с опасениями И.Б. Новицкого, который высказывался против того, чтобы с помощью принципа доброй совести дать возможность судьям навязывать обороту то, что на их взгляд является правильным.
Принцип добросовестности выполняет 4 функции:
Данная функция конкретизирует обязанности сторон. Согласно ГГУ должник должен исполнять обязательства так, как от него требует этого добрая совесть. А также, как уже упоминалось выше, недавно такая норма появилась и в ГК РФ (ст. 307). Например, исполнение денежного обязательства мелкими монетами будет являться недобросовестным исполнением обязательства. Однако здесь снова встает вопрос о невозможности определения той самой границы между добросовестностью и недобросовестностью, например, 100 000 по 5 или 10 000 по 100.
Под эту функцию попадают следующие примеры: Исполнение обязательства в надлежащем месте и в надлежащее время. Например, кредитор уступает долг в размере 1 000 000 на 1 000 человек – должник должен будет совершить 10 000 платежей. Данной ситуации закон не регулирует, поэтому она корректируется принципом доброй совести. В Германии, например, кредиторам не разрешается отказывать в принятии частичного исполнения, если исполняется большая часть обязательства, то есть, когда неисполнение незначительно, а также, когда притязание спорно (например, возмещение убытков), тогда есть обязанность принять исполнение, если должник при должной оценке всех обстоятельств имел основания полагать, что он исполняет все обязательство целиком.
Параграф 242 ГГУ – это основа для дополнительных обязанностей. Он дополняет обязанности сторон, если на то отсутствует договорное или законное регулирование. Это поведенческие (охранительные обязанности), к числу которых относятся обязанности по информированию контрагента о предоставляемом исполнении, обязанность по проявлению заботы о своем контрагенте, то есть предупредить о возможных рисках и т.д. В рамках данной функции также реализуется институт преддоговорной ответственности – culpa in contrahendo.
Эта функция определяет пределы для прав и правовых позиций.
В 242 параграф ГГУ содержится запрет на неприемлемое осуществление права, которое может проявляться в нечестном приобретении некой правовой позиции, нарушении собственных обязанностей, отсутствии интереса, который бы защищался правом, незначительности нарушения интересов и несоразмерности, а также противоречивом поведение. В России аналогом выступает ст.10 ГК РФ, которая запрещает злоупотребление правом.
Выделяют два вида ограничений:
а. Институциональное злоупотребление правом. Когда из правовой нормы во всех случаях наступает правое последствие, которое всегда приводит к нарушению доброй совести. В таком случае немцы начинают бороться с самой нормой. Например, злоупотребление свободой договора, поэтому отсюда выводится институт контроля за содержанием формуляров в договоре присоединения. Примером также является институт снятия корпоративной вуали в корпоративном праве США, когда происходит злоупотребление формой юридического лица.
б. Индивидуальное. То есть в каждой конкретной ситуации при рассмотрении определенного дела.
Корректирует содержание договора и правовые нормы, если она, например, устарела для оборота. Данная функция позволяет разрабатывать новые институты и нормы. В Германии из этой функции развился институт отпадения основания сделки, аналогом которому в РФ является ст. 451 ГК РФ.
Подводя итог всему вышесказанному, можно прийти к выводу, что принцип добросовестности является способом развития права, суды путем обращения к нему вводят новые институты и нормы, преодолевают неясность и неопределенность. Однако применять его нужно только тогда, когда на то отсутствует специальное регулирование в законе, ведь в противном случае выходит ситуация, при которой специальная норма «отмирает» ввиду ее неприменения, а принцип добросовестности искажается, что, в свою очередь, наносит определенный отпечаток на оборот и судебную практику. Также в развитии данного принципа необходимо обращаться к зарубежному опыту (Германия, Франция, США), который за многочисленные года накопил немало полезных и эффективных способов применения принципа добросовестности и решения ряда других вопросов относительно данного института.
Ссылка на недобросовестность: когда использовать и как отбиваться
Объективная добросовестность – это когда поступки лица соответствуют определенному стандарту поведения. Именно об этом пойдет речь.
Добросовестность участников гражданских правоотношений и разумность их действий предполагаются. Не допускаются осуществление гражданских прав исключительно с намерением причинить вред другому лицу, действия в обход закона с противоправной целью, а также иное заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав (злоупотребление правом). Если лицо не соблюдает это требование, суд может полностью или частично отказать ему в защите его права либо применить другие меры, установленные законом.
Нужно отличать недобросовестное поведение от незаконного. По словам руководителя правового бюро Олевинский, Буюкян и партнеры Олевинский, Буюкян и партнеры Федеральный рейтинг. группа Банкротство (включая споры) 22 место По выручке на юриста (менее 30 юристов) 30 место По количеству юристов 39 место По выручке Профайл компании × Эдуарда Олевинского, недобросовестным является то, что соответствует закону, но противоречит принципам права.
Из нее можно вывести как минимум два критерия добросовестности:
К ним, по словам Веселова, зачастую относят реализацию права дозволенным способом, своевременное осуществление прав и исполнение обязанностей.
Оспаривание сделок
Принцип добросовестности также широко применяется в делах об оспаривании сделок. Согласно п. 5 ст. 166 ГК, заявление о недействительности сделки не имеет правового значения, если лицо, которое на это указывает, ведет себя недобросовестно. Например, если после заключения сделки он исполнял ее или иным способом подтверждал ее действительность.
Эту норму, по словам Коршунова, нередко трактуют слишком прямолинейно: если лицо как-то подтвердило действительность сделки после заключения, то, ссылаясь на ее порок, оно действует недобросовестно. Такой подход ошибочен, он не учитывает основание недействительности, на которое ссылается сторона, уверен эксперт.
Например, субъект настаивает, что договор недействителен, потому что совершен под влиянием обмана. При этом сам обман сторона могла выявить только на финальной стадии исполнения сделки. Несправедливо лишать ее права на защиту из-за того, что она подтвердила действительность договора (например, перечислила деньги), прежде чем узнала о пороке, замечает Коршунов.
К подобному выводу пришел Верховный суд в споре № А84-2224/2018. Учреждение просило признать госконтракт недействительным и обязать исполнителя вернуть аванс, потому что он выиграл торги с помощью недостоверной информации. Окружной суд согласился с первой инстанцией, которая отклонила иск со ссылкой на п. 5 ст. 166 ГК: истец принимал работы, поэтому исполнял контракт. Но Верховный суд поддержал апелляцию, удовлетворившую требования. Истец исполнял сделку до того, как узнал об обмане со стороны ответчика. То есть он не подтверждал сделку с таким пороком, указала экономколлегия.
Чтобы отбиться от обвинений в злоупотреблении по п. 5 ст. 166 ГК, лицу нужно доказать, что сделку оно подтвердило до того, как узнало о ее пороке. А другой стороне, напротив, следует убедить суд, что контрагент начал ссылаться на недействительность сделки, когда понял ее невыгодность или когда пришла его очередь исполнять свои обязательства, говорит Коршунов.
Недобросовестность в переговорах
Согласно п. 2 ст. 434.1 ГК, при вступлении и проведении переговоров, а также по их окончании стороны должны действовать добросовестно. Недобросовестность участника переговоров предполагается, если он:
Можно ли признать добросовестным поведение лица, которое вступило в переговоры, но у него заведомо не было намерения достичь соглашения? Ответ очевиден – нет. Именно этот фактор является определяющим при квалификации действий участников переговоров в качестве недобросовестных.
На это же указал Верховный суд в деле № А40-98757/2018. Он подчеркнул, что нельзя начинать или продолжать переговоры, если уже известно, что невозможно заключить договор с этим контрагентом. Подобная тактика нередко встречается на практике, комментирует Коршунов. Как правило, есть основные переговоры, а есть «боковые», которые нужны только для того, чтобы добиться лучших условий в первых. В этом же деле ВС четко дал понять, что «боковые» переговоры – это недобросовестное поведение, говорит эксперт.
В переговорах очень распространены всякие манипуляции и «трюки». Многие из них находятся на грани между отстаиванием своей позиции и недобросовестностью, замечает Коршунов.
Стороны часто обвиняют друг друга в недобросовестном ведении переговоров, когда они просто не смогли договориться по определенным условиям сотрудничества. Но если обсуждение не сопровождалось «трюками» или манипуляциями, то никакого злоупотребления в такой ситуации нет, подчеркивает Коршунов. «Тот факт, что кто-то вступил в переговоры, не означает, что их результатом обязательно должно быть какое-нибудь соглашение», – поясняет эксперт.
Злоупотребление ссылкой на злоупотребление
Чрезмерные ссылки на злоупотребление правом – бич сегодняшних судебных юристов, сетует Коршунов. «Мне даже кажется, что есть какой-то флешмоб – кто первый найдет за что обвинить оппонента в недобросовестности», – признается он.
Стоит помнить, что за обращением к недобросовестности зачастую кроется отсутствие позиции, предупреждает Коршунов. «Есть объективные ситуации, в которых никак уже не поможешь. Нужно платить и все тут, вся нормативка на стороне оппонента, никак не подкопаешься. И тут появляется ссылка на недобросовестность. Это «форточка», которая всегда открыта. А вдруг получится», – поясняет эксперт.
В такой ситуации, по словам Коршунова, нужно обратить внимание суда на то, что другая сторона пытается усложнить простое дело и под предлогом злоупотребления уйти от ответственности.
Покажите, что все регулирование на вашей стороне, поэтому оппонент и цепляется за недобросовестность как за соломинку. Ему больше нечего сказать в свое оправдание.
Кирилл Коршунов, юрист АБ «Линия Права»
Чтобы подтвердить свою добросовестность, не лишним будет раскрыть мотивы своего поступка, дает еще один совет эксперт. Важно показать, что в действиях, которые пытаются выдать за злоупотребление, была логика и что она никак не связана с тем, чтобы насолить оппоненту, поясняет Коршунов.
Злоупотребления в банкротстве
Классический пример недобросовестного поведения – формирование «дружественной» кредиторской задолженности. Это делается, чтобы аффилированные лица попали в реестр и получили возможность влиять на ход банкротства, а также участвовать в распределении активов должника.
Например, в деле о банкротстве ООО «Сахмедпом» АС Сахалинской области решал, стоит ли включать в реестр почти 900 000 руб. задолженности по арендным платежам. Арендодателем выступила супруга одного из участников должника. Суд установил, что де-факто компания платила за аренду гораздо больше, чем было прописано в договоре. При этом не было доказательств, что арендатор реально использовал переданную недвижимость. Поэтому суды отказались включать требования в реестр и удовлетворили заявление управляющего о признании договора аренды недействительным (№ А59-3354/2017).
Отсутствие злоупотребления лучше всего доказать наличием разумной цели совершения тех или иных действий, справедливых мотивов заключить сделку или подать заявление.
Недобросовестность управленца
Ссылки на злоупотребления нередко встречаются и в корпоративных спорах, особенно когда речь идет о взыскании убытков с топ-менеджмента. Чтобы подобный иск к руководителю удовлетворили, нужно доказать, что тот вел себя недобросовестно или неразумно (п. 1 ст. 53.1 ГК). О том, что следует понимать под злоупотреблениями управленца, еще в 2013 году разъяснил Пленум ВАС. Согласно его Постановлению от 30 июля 2013 г. № 62, недобросовестность директора считается доказанной, если он:
Наиболее распространенные случаи недобросовестности топ-менеджеров выглядят следующим образом.
При доказывании недобросовестности управленца важно убедить суд, что топ-менеджер подменил интересы возглавляемой компании своими личными, говорит Коршунов. Как правило, это очевидно. Например, повышение зарплаты самому себе, премирование родственников. Но бывают случаи, когда личный интерес директора выявить не так просто. Тогда основные усилия придется направить на то, чтобы показать его суду, предупреждает Коршунов.
Например, в деле № А66-19979/2018 суд удовлетворил требования общества «Дантом – Птицепром» о взыскании убытков с бывшего директора Тимура Гасиева. Перед уходом управленец выплатил себе и еще трем сотрудникам большие премии и выходные пособия на общую сумму 8,8 млн руб. Ответчик настаивал, что выписывал премии за эффективную работу, но суд установил обратное: бизнес-план не выполнялся, результаты были неудовлетворительными. АС Тверской области принял во внимание, что премированные сотрудники вскоре перешли на работу в тот же холдинг, что и Гасиев. Суд посчитал, что директор действовал недобросовестно (вразрез с интересами общества). Вышестоящие инстанции с этим согласились.
Но есть достаточно примеров, когда суды отказываются признавать злоупотребления со стороны топ-менеджеров. Особенно много таких отказов по искам, связанным с заключением невыгодного или фиктивного договора, замечает Коршунов (например, № А40-90909/2018). Как указал Пленум ВАС в своем Постановлении № 62, суд обеспечивает защиту прав юрлиц и их учредителей, а не проверяет целесообразность управленческих решений. Поэтому руководители не должны отвечать за убытки, если их действия не выходили за пределы обычного делового оборота. Это и есть один из аргументов, которые помогут убедить суд в отсутствии злоупотребления и избежать взыскания убытков.
Цинизм в гражданском праве: юридическая добросовестность и безнравственные иски
Август месяц оказался отмечен бурной полемикой по вопросу о правильности понимания теоретизирующими и практикующими юристами принципа добросовестности участников гражданских правоотношений, в том числе в сравнении этого принципа с понятиями нормы права, законности, правомерности, со смежными понятиями из области представлений о нравственности, с выявлением субъективной и объективной сторон юридической добросовестности.
Начало полемике было положено заметкой Р. Бевзенко, в которой он обозначил свое отношение к тезисам выступления одного из высших российских судебных функционеров на тему добросовестности. Заметка оказалась не просто дискуссионной, но провокационной, как и многие другие заметки и реплики Романа, которые даже в летнюю отпускную тишь не позволили заболотиться интернет-ресурсу Zakon.ru. За что Роману честь и хвала. Быть драйвером чего бы то ни было и выдерживать постоянное тыканье в тебя пальцами очень непросто, даже если речь идет о том, что любому человеку со стороны покажется полным занудством – о дискуссии по поводу юридического значения принципа добросовестности.
В этом разговоре такому мало погруженному в материал человеку, как я, сложно не скатиться в штампы, пустозвонство и глубокомысленное повторение всем известных истин, вроде той, что все должны быть хорошими, добрыми и честными, а иначе «ай-яй-яй!». Такая опасность для меня существует, но все же я хочу отметиться в этой теме таким образом, чтобы выглядеть хоть немного полезным.
Вот тезисы, которые с теми или иными перестановками слов и запятых всегда обсуждаются в контексте любой дискуссии по поводу содержания и значения принципа добросовестности в гражданском праве:
2. То, что юридически добросовестно не всегда по-житейски справедливо, но то, что недобросовестно – несправедливо всегда.
3. То, что юридически добросовестно – всегда законно или, во всяком случае, всегда правомерно пусть не по букве, но по духу закона. Недобросовестность же всегда либо прямо незаконна по букве закона, либо неправомерна по смыслу правового регулирования, противна праву как социальной ценности. Поведение человека может формально соответствовать букве закона, но противоречить имманентной правовому регулированию идее правомерности, поскольку в законодательстве любых стран и любых эпох буква закона и смысл закона далеко не всегда совпадают (образуют единство). И если поведение человека следует букве закона, но недобросовестно по смыслу или духу закона, то оно неправомерно (нелегально, противозаконно) вообще.
Этот последний крупный тезис о непременной незаконности или неправомерности недобросовестности является предметом особо острой полемики. В частности, можно ли говорить о том, что если принцип добросовестности продекларирован самым явным и очевидным образом в законе (статья 1 ГК РФ), то этот принцип перестает быть размытым пожеланием «ни о чем», но становится нормой права, законом, делающим любую недобросовестность незаконной в самом прямом и конкретном смысле?
В конечном итоге, вся дискуссия, как мне кажется, сводится к выявлению более или менее точных пределов применения принципа добросовестности в гражданском праве. Должно ли такое применение иметь «узкую специализацию», т.е. быть привязано к конкретной ситуации и восполнять тот пробел или умолчание закона, когда конкретная норма для разрешения возникшего конфликта отсутствует или ущербна настолько, что не может привести суд к интуитивно понимаемому им правосудному (справедливому) результату, и тогда суду приходится призывать на помощь принцип добросовестности? Либо применение принципа добросовестности не имеет и не может иметь каких-либо пределов, не может быть законсервирован в роли субсидиарного инструмента восполнения лакун закона и умолчаний законодателя. Этот принцип обнимает собой все гражданско-правовое регулирование, а значит, будучи доведен до абсолюта, может быть положен в обоснование любого иска даже без ссылки на конкретно нарушенные ответчиком нормы позитивного права.
Субъект права должен быть добросовестен всегда, на всех этапах своего участия в гражданском правоотношении, т.е. при установлении прав и обязанностей, при их осуществлении или исполнении, а также при защите своего нарушенного права, восстановлении или компенсации ущемленного интереса. Идти в суд нужно с чистыми руками и с чистой совестью. Во всяком случае, в том идеальном мире, за создание которого вот уже 2 тысячи лет борется юридическая теория.
Добросовестность в ходе защиты нарушенного права предполагает, что истец должен честно раскрыть суду свою собственную правовую позицию, все известные ему и относящиеся к делу обстоятельства спора, представить честные доказательства, в общем, всеми силами способствовать принятию судом законного и обоснованного решения. Причем, даже и тогда, когда некоторые из раскрываемых истцом обстоятельств дел будут свидетельствовать не за него, но против него, т.е. в пользу ответчика.
Многое в гражданских правоотношениях совершается их участниками с той или иной долей цинизма, непорядочности, лживой расчетливости. Этим никого не удивишь. Но есть в общей массе этих отношений такие, которые несут в себе особо высокую потенцию циничности, провоцируют недоказуемую ложь при полной внешней юридической благопристойности и процессуальной обоснованности требования о защите нематериального интереса. Создается впечатление, что в некоторой точке своего развития право вдруг начинает потакать безнравственности, не нарушая при этом принцип юридической добросовестности.
Общество развивается. Вместе с ним развиваются представления о новых гуманитарных ценностях, подлежащих охране законом, а потому превращенных самим законом в субъективные гражданские права. Некоторые ранее остававшиеся за бортом правосудия сугубо личные интересы, переживания и рефлексии граждан начинают признаваться социально-ценными и в качестве юридических требований (притязаний) получать судебную защиту.
Среди них ярко выделяются требования о компенсации нравственных страданий в форме так называемых психических потрясений или эмоционального шока от лицезрения неприглядных и неприятных, а иногда и просто жестоких картин нашего бытия. Подлежащим защите нематериальным благом в данном случае считается заинтересованность потерпевшего в спокойной, размеренной, лишенной стрессов и психически уравновешенной жизни. Часто в связи с таким требованием также пускаются в рассуждения на тему защиты базовых прав человека на здоровье, на семейную жизнь, на личное и семейное благополучие. В этом последнем отношении отметился уже и Верховный суд Российской Федерации в своем определении от 18 февраля 2019 г. № 71-КГ18-12.
Подобные подлежащие сегодня защите со стороны государства требования могут отличаться одной замечательной особенностью, а именно, отсутствием правонарушения в качестве материального основания иска, и не нужно сходу говорить о том, что так не бывает и быть не может. Современная гражданская юриспруденция уже подходит к той точке развития, когда такое может случиться.
Гражданка N., мирно прогуливаясь со своим приятелем по набережной, стала свидетелем автомобильной аварии. Минивэн, перевозивший семью из шести человек, пробив ограждение, рухнул в воду. Приятель гражданки N. успел среагировать на случившееся, бросился в воду и вытащил из тонущей машины ребенка. Всех прочих спасти не удалось. Они утонули в машине на глазах у гражданки N.
Гражданка N. испытала психическое потрясение. Так во всяком случае она заявила в своем иске о возмещении вреда, причиненного ее здоровью лицезрением аварии, который она выдвинула против…
…против наследственной массы утонувших в машине граждан, среди которых было двое взрослых и трое детей: два мальчика, двенадцати и восьми лет, и девочка четырнадцати лет.
Аккуратно к двухлетней годовщине гибели детей, пережившие их родители и прочие родственники, которые могли бы претендовать на наследство, получили от юридического поверенного гражданки N. уведомления о начале судебной тяжбы против причитающегося им наследственного имущества по деликтному иску потерпевшей.
Случай не выдуманный, хотя он и случился не в нашей юрисдикции, и вполне мог бы в советское время украсить газетную рубрику «Их нравы».
Как бы между прочим: гражданка N., с улыбкой позируя фотографам, получила в той самой юрисдикции, где произошел инцидент, национальную премию спасения утопающих. За ребенка, которого вытащил из воды ее бойфренд, когда она стояла на набережной и психически-потрясенно наблюдала за тонущей машиной с детьми. Эта премия вовсе не обожгла ей пальцы, однако, сделала ее поступок с подачей иска достоянием самой широкой гласности.
Никакого судебного решения по деликтному иску еще не состоялось, это дело долгое, на несколько лет, но обстоятельства, в которых гражданкой N. заявлено требование о защите ее права на психически комфортную жизнь чрезвычайно показательны. Еще более показательно то, что суд принял иск к рассмотрению безо всяких оговорок о сомнительной перспективе его успешности. Конечно, это вовсе не означает реальность получения истицей компенсации, но может считаться очевидным сигналом того, что суд посчитал требование гражданки N. заслуживающим самого серьезного внимания.
Поведение гражданки N. юридически безупречно. Никакие нормы права она не нарушила. Она не была обязана бросаться в воду ради спасения утопающих. Может быть, она даже и плавать-то не умела.
Медицинское освидетельствование гражданка N. прошла, и врачи что-то там в состоянии ее психического здоровья действительно обнаружили, о чем и выдали свое авторитетное заключение. Это заключение, возможно, будет воспринято судом в качестве достаточного доказательства обоснованности притязаний истицы хоть на какую-то толику имущества погибших людей для возмещения причиненного её здоровью вреда.
Никакого события правонарушения не было, но имел место трагический случай, давший гражданке N. право на иск, что видно из самого факта его принятия судом к рассмотрению.
Цинизм? Крайняя безнравственность? Фактически, мародерство? С обывательской точки зрения, безусловно. Но эта точка зрения выражается совершенно неюридической формулой: «Я видела, как ваши дети погибли, меня это потрясло, вот справка от врача, дайте мне денег».
Подобный разговор – это мнение о житейской бессовестности, а есть ли в поведении гражданки N. на этапе обращения в суд за защитой своего нарушенного или якобы нарушенного нематериального интереса юридическая недобросовестность? Вероятнее всего, что нет, поскольку это ее действие совершенно законно, причем в обоих смыслах: и по букве закона (формально законно), и по духу закона (правомерно).
Недобросовестно ли осуществление права на иск в ситуации с гражданкой N.? Нет, поскольку формально речь не идет ни о намерении получить недолжное, ни о намерении воспрепятствовать в чем-либо ответчику, ограничить его в правах, причинить ему или его имуществу вред. Речь также не идет об обогащении истицы за счет ответчика с использованием права на иск, но о намерении истицы компенсировать то умаление ее нематериальной заинтересованности в эмоционально спокойной жизни, которое было причинено трагическим случаем гибели людей, случайным свидетелем которого стала истица.
Поскольку право на иск осуществлено истицей добросовестно, то добросовестен и преследуемый ею взыскательский интерес. Тем более, что при признании его судом подлежащим удовлетворению, такое удовлетворение будет осуществлено не личными действиями истицы, а публичным актом.
Требования о компенсации морального вреда выходят на новый уровень. Сейчас никого уже и в нашей стране не удивишь деликтными исками к медицинским учреждениям о компенсации нравственных страданий, причиненных смертью близкого родственника или супруга. В таких делах одновременно ставится и обсуждается вопрос о врачебных ошибках или дефектах оказанных медицинских услуг (о некачественной врачебной помощи).