хармс поздравление с днем рождения

Автобиография

Теперь я расскажу о том, как я родился, как я рос и как обнаружились во мне первые признаки гения. Я родился дважды. Произошло это вот как.

Мой папа женился на моей маме в 1902 году, но меня мои родители поизвели на свет только в конце 1905 года, потому что папа пожелал, чтобы его ребенок родился обязательно на Новый год. Папа рассчитал, что зачатие должно произойти 1-го апреля и только в этот день подъехал к маме с предложением зачать ребенка. Первый раз папа подъехал к моей маме 1— го апреля 1903-го года. Мама давно ждала этого момента и страшно обрадовалась. Но папа, как видно, был в очень шутливом настроении и не удержался и сказал маме: «С первым апреля!». Мама страшно обиделась и в этот день не подпустила папу к себе. Пришлось ждать до следующего года.

В 1904 году, 1-го апреля, папа начал опять подъезжать к маме с тем же предложением. Но мама, помня прошлогодний случай, сказала, что теперь она уже больше не желает оставаться в глупом положении, и опять не подпустила к себе папу. Сколько папа ни бушевал, ничего не помогло. И только год спустя удалось моему папе уломать мою маму и зачать меня.
Итак мое зачатие произошло 1-го апреля 1905 года.

Однако все папины рассчеты рухнули, потому что я оказался недоноском и родился на четыре месяца раньше срока. Папа так разбушевался, что акушерка, принявшая меня, растерялась и начала запихивать меня обратно, откуда я только что вылез.
Присутствующий при этом один наш знакомый, студент Военно-Медицинской Академии, заявил, что запихать меня обратно не удастся. Однако несмотря на слова студента, меня все же запихали, но, правда, как потом выяснилось, запихать-то
запихали, да второпях не туда. Тут началась страшная суматоха. Родительница кричит: «Подавайте мне моего ребенка!»
ей отвечают: «Ваш, говорят, ребенок находится внутри вас». «Как! — кричит родительница.— Как ребенок внутри меня, когда я его только что родила!»
«Но,— говорят родительнице,— может быть вы ошибаетесь?»
«Как! — кричит родительница,— ошибаюсь! Разве я могу ошибаться! Я сама видела, что ребенок только что вот тут лежал на простыне!»
«Это верно,— говорят родительнице.— Но, может быть, он куда-нибудь заполз». Одним словом, и сами не знают, что сказать родительнице. А родительница шумит и требует своего ребенка.

Пришлось звать опытного доктора. Опытный доктор осмотрел родительницу и руками развел, однако все же сообразил и дал родительнице хорошую порцию английской соли. Родительницу пронесло, и таким образом я вторично вышел на свет.

Тут опять папа разбушевался,— дескать, это, мол, ещё нельзя назвать рождением, что это, мол, ещё не человек, а скорее наполовину зародыш, и что его следует либо опять обратно запихать, либо посадить в инкубатор. И они посадили меня в инкубатор.

25 сентября 1935 г.

В инкубаторе я просидел четыре месяца. Помню только, что инкубатор был стеклянный, прозрачный и с градусником. Я сидел внутри инкубатора на вате. Больше я ничего не помню. Через четыре месяца меня вынули из инкубатора. Это сделали как раз 1-го января 1906 года. Таким образом, я как бы родился в третий раз.
Днем моего рождения стали считать именно 1 января.

Источник

Хармс поздравление с днем рождения

В шубе, в шапке, в душегрейке
Дворник трубочку курил,
И, усевшись на скамейке,
Дворник снегу говорил:

«Ты летаешь или таешь?
Ничего тут не поймешь!
Подметаешь, разметаешь,
Только без толку метешь!
Да к чему я говорю?
Сяду я да покурю».

Дворник трубку курит, курит…
И глаза от снега щурит,
… показать весь текст …

Меня интересует только « чушь»; только то, что не имеет никакого практического смысла. Меня интересует жизнь только в своём нелепом проявлении. Геройство, пафос, удаль, мораль, гигиеничность, нравственность, умиление и азарт — ненавистные для меня слова и чувства. Но я вполне понимаю и уважаю: восторг и восхищение, вдохновение и отчаяние, страсть и сдержанность, распутство и целомудрие, печаль и горе, радость и смех.
цитаты о себечувствачушь

… мы превратили мир в народное увеселение
и всюду увеличили плотность населения.

Однажды Пушкин написал письмо Рабиндранату Тагору. «Дорогой
далекий друг, — писал он, — я Вас не знаю, и Вы меня не знаете.
Очень хотелось бы познакомиться. Всего хорошего. Саша».
Когда письмо принесли, Тагор предавался самосозерцанию. Так
погрузился, хоть режь его. Жена толкала, толкала, письмо подсо-
вывала — не видит. Он, правда, по-русски читать не умел. Так и не познакомились.

По вторникам над мостовой
Воздушный шар летал пустой.
Он тихо в воздухе парил;
В нем кто-то трубочку курил,
Смотрел на площади, сады,
Смотрел спокойно до среды,
А в среду, лампу потушив,
Он говорил: Ну город жив.

Совершенную вещь можно всегда изучать, иными словами в совершенной вещи есть всегда что-либо неизученное. Если бы оказалась вещь изученная до конца, то она перестала бы быть совершенной ибо совершенно только то что конца не имеет бесконечно.

Даниил Хармс. «ЧТО Я ЛЮБЛЮ?»

2 февраля 1942-го, в самый страшный для блокадного Ленинграда месяц, Хармс умер от истощения в питерских «Крестах», в отделении психиатрии тюремной больницы. А августе 1941-го его арестовали, и, чтобы избежать расстрела, он симулировал сумасшествие.

Источник

+Хармс стихотворения

По реке плывет кораблик.
Он плывет издалека.
На кораблике четыре
Очень храбрых моряка.

У них ушки на макушке,
У них длинные хвосты,
И страшны им только кошки,
Только кошки да коты!

Буря мчится. Снег летит.
Ветер воет и свистит.
Буря страшная ревет,
Буря крышу с дома рвет.

Крыша гнется и грохочет.
Буря плачет и хохочет.
Злится буря, точно зверь,
Лезет в окна, лезет в дверь.

— Вы знаете?
Вы знаете?
Вы знаете?
Вы знаете?
Ну, конечно, знаете!
Ясно, что вы знаете!
Несомненно,
Несомненно,
Несомненно знаете!

— Нет! Нет! Нет! Нет!
Мы не знаем ничего,
Не слыхали ничего,
Не слыхали, не видали
И не знаем
Ничего!

— Ну! Ну! Ну! Ну!
Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!
Еще двадцать,
Еще тридцать,
Ну еще туда-сюда,
А уж сорок,
Ровно сорок,-
Это просто ерунда!

— А вы знаете, что СО?
А вы знаете, что БА?
А вы знаете, что КИ?
Что собаки-пустолайки
Научилися летать?
Научились точно птицы,-
Не как звери,
Не как рыбы,-
Точно ястребы летать!

— Ну! Ну! Ну! Ну!
Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!
Ну, как звери,
Ну, как рыбы,
Ну еще туда-сюда,
А как ястребы,
Как птицы,-
Это просто ерунда!

— А вы знаете, что ПОД?
А вы знаете, что МО?
А вы знаете, что РЕМ?
Что под морем-океаном
Часовой стоит с ружьем?

— А вы знаете, что ДО?
А вы знаете, что НО?
А вы знаете, что СА?
Что до носа
Ни руками,
Ни ногами
Не достать,
Что до носа
Ни руками,
Ни ногами
Не доехать,
Не допрыгать,
Что до носа
Не достать!

ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ ВКУСНЫЙ ПИРОГ

Я захотел устроить бал,
И я гостей к себе.

Купил муку, купил творог,
Испек рассыпчатый.

Я ждал, пока хватило сил,
Потом кусочек.

Потом подвинул стул и сел
И весь пирог в минуту.

Когда же гости подошли,
То даже крошек.

ИЗ ДОМА ВЫШЕЛ ЧЕЛОВЕК

Из дома вышел человек
С дубинкой и мешком
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком.

Он шел все прямо и вперед
И все вперед глядел.
Не спал, не пил,
Не пил, не спал,
Не спал, не пил, не ел.

И вот однажды на заре
Вошел он в темный лес.
И с той поры,
И с той поры,
И с той поры исчез.

Но если как-нибудь его
Случится встретить вам,
Тогда скорей,
Тогда скорей,
Скорей скажите нам.

ИВАН ИВАНЫЧ САМОВАР

Иван Иваныч Самовар
Был пузатый самовар,
Трехведёрный самовар.

В нем качался кипяток,
Пыхал паром кипяток,
Разъярённый кипяток;

Лился в чашку через кран,
Через дырку прямо в кран,
Прямо в чашку через кран.

Утром рано подошел,
К самовару подошел,
Дядя Петя подошел.

Дядя Петя говорит:
«Дай-ка выпью, говорит,
Выпью чаю», говорит.

К самовару подошла,
Тетя Катя подошла,
Со стаканом подошла.

Тетя Катя говорит:
«Я, конечно, говорит,
Выпью тоже», говорит.

Вот и дедушка пришел,
Очень старенький пришел,
В туфлях дедушка пришел.

Он зевнул и говорит:
«Выпить разве, говорит,
Чаю разве», говорит.

Вот и бабушка пришла,
Очень старая пришла,
Даже с палочкой пришла.

И подумав говорит:
«Что-ли, выпить, говорит,
Что-ли, чаю», говорит.

Вдруг девчонка прибежала,
К самовару прибежала —
Это внучка прибежала.

«Наливайте!— говорит,
Чашку чая, говорит,
Мне послаще», говорит.

Тут и Жучка прибежала,
С кошкой Муркой прибежала,
К самовару прибежала,

Чтоб им дали с молоком,
Кипяточку с молоком,
С кипяченым молоком.

Вдруг Сережа приходил,
Всех он позже приходил,
Неумытый приходил.

«Подавайте!— говорит,
Чашку чая, говорит,
Мне побольше», говорит.

Наклоняли, наклоняли,
Наклоняли самовар,
Но оттуда выбивался
Только пар, пар, пар.

Наклоняли самовар,
Будто шкап, шкап, шкап,
Но оттуда выходило
Только кап, кап, кап.

Самовар Иван Иваныч!
На столе Иван Иваныч!
Золотой Иван Иваныч!

Кипяточку не дает,
Опоздавшим не дает,
Лежебокам не дает.

ОЧЕНЬ СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ

Доедая с маслом булку,
Братья шли по переулку.
Вдруг на них из закоулка
Пес большой залаял гулко.

Сказал младший: «Вот напасть,
Хочет он на нас напасть.
Чтоб в беду нам не попасть,
Псу мы бросим булку в пасть».

Все окончилось прекрасно.
Братьям сразу стало ясно,
Что на каждую прогулку
Надо брать с собою. булку.

Источник

Жизнь как диагноз. Гениальный сумасшедший Даниил Хармс

30 декабря исполнилось 115 лет со дня рождения феноменального персонажа советской культуры

Есть те, кто считает: Хармс в литературе – это что-то вроде «Черного квадрата» Малевича в живописи: ерунда, а все ахают. Но серьезные люди уже не один десяток лет изучают чудом сохранившийся архив Хармса (он же Даниил Иванович Ювачев) и говорят о его влиянии на таких знаковых наших соотечественников, как, например, Борис Гребенщиков или Виктор Пелевин. Почему-то кажется, что самому Хармсу, если он, как человек при земной жизни очень набожный, действительно заслужил вторую жизнь на небесах, глубоко все равно – влияет он или нет, серьезный он литератор или сочинил сущую ерунду. Он думал о себе совершенно определенным образом: «Почему, почему я лучше всех?»

Сын революционера

Свое рождение Хармс позже обрисовал в таких подробностях, что без подготовки может и затошнить. Дескать, папа его несколько раз «подкатывал» к маме именно первого апреля, чтобы ребенок родился в Новый год. Но на первый раз в шутку поздравил маму с Днем дурака, и поэтому пару лет Надежда Ивановна уклонялась от физической близости и только в апреле 1905 года смилостивилась. Однако дитя родилось на четыре месяца раньше срока. Далее версии по Хармсу разнятся: то ли он в полуэмбриональном состоянии сидел на вате в инкубаторе, то ли его запихнули обратно, а через какое-то время матери дали слабительное и он вышел на свет подобно сами понимаете, чему.

Даниил Ювачев упорно считал днем своего рождения 1 января, но на самом деле он родился по старому стилю 17-го, по новому 30 декабря 1905 года, и отцом его был вовсе не записной шутник. Достаточно сказать, что Иван Павлович Ювачев был знаком со Львом Николаевичем Толстым и Антоном Павловичем Чеховым.

Отец Хармса Иван Павлович Ювачев. Источник: Wikipedia

Постепенно бывший народоволец превратился в духовного искателя, возлюбил Бога, писал серьезные книги и много путешествовал. Его избранница Надежда Колюбакина, хоть и была молоденькой дворяночкой, но тоже отличалась глубоким отношением к жизни и взяла под свою опеку женщин – узниц петербургских тюрем.

Знали бы Иван Павлович и Надежда Ивановна, что их сын умрет не просто в тюрьме, а в тюремной психушке …

Тот, который не вписывался

Петершуле (Петришуле). Фото 1910 г. Источник: Wikipedia

Маленький Даниил отличался такой экстравагантностью в поведении, что отец отдал его в самое «дисциплинированное» учебное заведение Санкт-Петербурга – «Петершуле». Это не мешало Дане приходить на уроки с валторной и играть на ней, или прогуливаться по карнизам. Позже отец с большим трудом пристроил отпрыска в техникум, но и оттуда Даниил Ювачев вылетел, так как не вел никакой общественной работы и вообще «не вписывался». Зато он поступил на курсы кино.

Уже в 16 лет Ювачев выбрал себе псевдоним Хармс. Впрочем, псевдонимов у него было множество: Чармс, Карл Иванович Шустерлинг, даже Даниил Заточник. Некоторые считают, что обилие псевдонимов связано с психическим расстройством личности у Хармса, но, вполне возможно, что ему просто так нравилось.

Уже в 20 лет Хармс вместе со своими товарищами начинает выступать на всяких литературных вечерах, коих тогда было множество. Точно так же выступали и Маяковский, и Есенин, но вот такой славы и известности Хармсу и его товарищам по ОБЭРИУ («Объединение реального искусства», основанное Даниилом Хармсом) не перепало. Единственным заметным событием в жизни обэриутов стало выступление 24 января 1928 года. Это оказалось настолько заметно, что неформальными поэтами заинтересовались соответствующие инстанции.

Афиша знаменитого поэтического вечера ОБЭРИУ. Источник: Wikipedia

Впрочем, Хармс и так усиленно привлекал к себе внимание. Он мог стоять у собственного окна, ничем не занавешенного, абсолютно голым, любил ходить по Ленинграду в бриджах, гетрах и высоких английских ботинках, покуривая трубочку причудливой формы. Кланялся фонарным столбам, мог залезть на дерево с красным флажком в руке, а когда его уговаривали слезть, отвечал: «Мне некогда!».

Женщины и дети

Теперь, когда многие ранее не опубликованные произведения Хармса широко известны, предельно ясно: они и не могли быть напечатаны. Там нет прелестных пейзажей, как у Есенина, никакой нежной любви, тем более – ничего революционно-призывного, как у Маяковского, например.

Обэриуты искренне считали именно свое искусство реальным: вокруг – бардак, абсурд, и в их творениях бардака и абсурда в избытке. Тошнотворные физиологические подробности, троллинг, садизм, называйте, как хотите.

Вот достаточно невинная выдержка из рассказа «Лекция»:

«…- Я думаю так: к женщине надо подкатываться снизу. Женщины это любят и только делают вид, что они этого не любят.
Тут Пушкова опять стукнули по морде.
— Да что же это такое, товарищи! Я тогда и говорить не буду,— сказал
Пушков.
Но, подождав с четверть минуты, продолжал:
— Женщина устроена так, что она вся мягкая и влажная…»

Кстати, женщины Хармса очень даже любили. Поэт и ученый Дмитрий Быков утверждает: чем больше Хармс уважал свою спутницу, тем меньше испытывал к ней вожделение. Так или не так, мы теперь не узнаем, но женат Хармс был неоднократно. А вот детей не оставил.

Интересно, что даже в застойные советские годы были хорошо известны детские стихи Даниила Хармса, некоторые из них положены в сценарии мультиков, любили их читать и в суперпопулярной детской программе «Радионяня». К творчеству для детей Хармса и других обэриутов, которые рисковали умереть с голоду, привлек Самуил Маршак. Причем, пожалуй, только Хармс относился к этому направлению очень серьезно. Детей же он при этом терпеть не мог и говорил о них, например, так: «Травить детей – это жестоко. Но что-нибудь ведь надо же с ними делать?».

Воля хуже тюрьмы

Фото из дела Хармса от 1931 г. Источник: Wikipedia

Но бывший «политкаторжанин» Иван Ювачев напряг свои связи и выхлопотал для сына и его друзей мягкие приговоры. К тому же Хармса уже тогда наверняка всерьез принимали за душевнобольного. В общем, он отправился в город Курск. Там же находился его друг и коллега по ремеслу Александр Введенский. Несмотря на то, что литераторы жили впроголодь, Хармс не менял своих привычек и разгуливал по Курску в таком же «англицком» обличье.

Хармс вернулся в Ленинград осенью 1932 года. Обэриуты были разогнаны, но они по-прежнему творили, обсуждали, критиковали друг друга, однако все «взрослые» произведения складывались в основном «в стол». Да и с творчеством для детей всё стало намного напряженнее. Со своей последней супругой Мариной Малич Хармс жил в жуткой нищете и был вынужден распродавать вещи, включая свою любимую фисгармонию, на которой литератор недурно играл. Хармс вообще был знатоком музыки, а его любимым композитором был Бах.

Даниил Иванович мог бы как-то заработать на жизнь, ведь он владел иностранными языками, вообще был, при отсутствии дипломов, человеком образованным. Но последние годы он пребывал в полном безразличии и бездействии и, видимо, такое поведение уберегло его от репрессий 1977-38 гг.

Владимир Гринберг. Портрет Даниила Хармса, сделанный в 1941 г. Источник: Wikipedia

С началом Великой Отечественной войны Хармс стал пророчествовать. Он утверждал, что Ленинград разбомбят, что «мы будем уползать без ног, держась за горящие стены». Говорил он это в узком кругу литераторов, но и там нашлись осведомители. Считается, что Хармса «заложила» некая Оранжереева, переводчица и агент НКВД.

Хармс был вторично арестован 23 августа 1941 года. После допросов его поместили в психиатрическую больницу при знаменитой питерской тюрьме «Кресты». Его супруга Марина иногда с трудом носила ему мешочки с крохами еды, но однажды в феврале ей вернули передачу, сказав, что супруг скончался.

Официальной датой смерти Хармса считается 2 февраля 1942 года. На самом деле как и когда он умер, не известно. То ли от голода и истощения, то ли брошенный на произвол судьбы в ужасах блокады, то ли его съели крысы…

А вот архив Хармса спасли Марина Малич и бывший обэриут Яков Друскин. Они вынесли рукописи из разбомбленного дома. Марина позже покинула Ленинград по «Дороге жизни», на, казалось бы, благодатном, Кавказе попала под оккупацию и угодила в Германию. Свои дни она окончила в Западной Европе аж в 2002 году.

Источник

14 цитат из дневников Даниила Хармса

«Люблю курить трубку. Люблю петь. Люблю голым лежать в жаркий день на солнце возле воды, но чтобы вокруг меня было много приятных людей, в том числе много интересных женщин. Люблю маленьких гладкошерстных собак. Люблю хороший юмор. Люблю нелепое». Рассказываем о великом Хармсе через несколько цитат из его дневников и записных книжек

Кроме художественных текстов и писем наследие Даниила Ивановича Хармса включает 38 записных книжек и еще одну тетрадь, озаглавленную «Дневник». Как и почти весь архив Хармса, их сохранил его друг, философ Яков Семенович Друскин.

Отец Хармса, писатель и мыслитель Иван Павлович Ювачев, всю жизнь вел подробнейшие дневники, в которых фиксировал все бытовые и даже физиологические подробности своего существования. Дневниковые записи Хармса совсем другие. В них все вперемешку: деловые записи, философские размышления, сентиментальные излияния, литературные черновики, житейские перипетии.

Не только в стихах и рассказах, но и в письмах Хармс существует в маске, играет некую роль, блистательно воплощает созданный им литературно-бытовой образ эксцентричного денди. И только в дневниковых записях мы слышим иной голос — слабого, уязвимого, часто неуверенного в себе, инфантильного, но нестандартно мыслящего и глубоко чувствующего человека.

1. Об отце и чтении

«Читай сидя за столом и имей при себе каран­даш и бумагу. Записывай мысли из кни­ги, а также и свои, мелькнувшие из-за чтения или по дру­гой какой причине. (Папа) Это слово всегда писалось только с прописной буквы.
Часто женщина отказывает в том, что сама страстно желает. (Куприн) Здесь и далее орфография и пунктуация автора частично сохранены. »

Эта запись — один из советов Ивана Павловича Ювачева своему сыну Даниилу. Отец Хармса прожил богатую жизнь. Был морским офицером на Черном море, заключенным в Шлиссель­бурге, метеорологом на Сахалине, капитаном речного судна на Уссури, наконец, скромным чиновником управле­ния сберегательных касс и одновре­менно — писателем. С «чокнутым сыном» Иван Павлович подарил Даниилу книгу стихов Велимира Хлебникова с подписью: «Моему чокнутому сыну Даниилу — книга чокнутого поэта Велимира». Ювачева связывали горячая взаимная привязан­ность и религиозные интересы, а вот его стихов и прозы Иван Павлович не понимал.

В это время Хармс читает довольно много: Мейринка, Гамсуна, современ­ных русских поэтов, немецкого мистика Якова Бёме, книги Мартина Бубера про хасидизм, беллетристику Куприна. Оттуда как раз выписана пошловатая сентенция про желания женщины: естественно, молодой юноша много думал о любви и сексе и размышления на эти темы занимают немалую часть его записных книжек.

2. Об учебе в техникуме

«На меня пали несколько обвинений, за что я должен оставить техникум. Насколько мне известно, обвинения эти такого рода:
1) Слабая посещаемость.
2) Неактивность в общественных работах.
3) Я не подхожу классу физиологически».

Хармс (тогда еще Ювачев) учился в Петришуле — знаменитой петербургской немецкой школе, но был оттуда изгнан за неуспешность и доучивался в Детском Селе, бывшей женской гимназии, где училась Ахматова. В 1924 году, когда он получил аттестат зрелости, для поступ­ления в любое высшее или среднее специальное учебное заведение требовались либо пролетарское происхождение, либо трудовой стаж и рекомендация профсоюза. Родители Даниила раздобыли нужные документы (в том числе фиктивную справку о работе электромонтером).

Даниил увлекался техническими науками и решил поступать в электро­тех­никум на Васильевском острове — по тем временам достаточно престижное учебное заведение с немного урезанной институтской программой. Поступив туда, он не нашел общего языка с большинством своих сверстников. Для энер­гичных, напористых и простоватых комсомольцев он был чужим, и равноду­шие к общественной работе было лишь одним из проявлений этой чуждости. Вскоре Хармс решил посвятить себя искусству: он ушел из техни­кума и посту­пил на Высшие курсы искусствоведения при Институте истории искусств. Это был своего рода гуманитарный университет, довольно высокого уровня и по меркам 1920-х годов очень либеральный. Там Хармс познакомился со многими будущими товарищами по литературным начинаниям. Но и в этом учебном заведении он не смог удержаться надолго…

3. О Введенском и Заболоцком

«Два человека, Введенский и Заболоцкий, мнения которых мне дороги. Но кто прав — не знаю. Возможно, что стихотворение, одобренное тем и другим, есть наиболее правильное. Такое суть пока „Комедия Города Петербурга“ «Комедия города Петербурга» — странная мистерия, в которой смешиваются эпохи, одновременно действуют Петр I, Николай II, Фамусов, комсомольцы и офицеры-заговор­щики, — дошла до нас не полностью. ».

4. Об обэриутских хэппенингах

«После нашей читки выйдет Игорь Бахтерев и скажет бессмысленную речь, приводя цитаты из неизвестных поэтов и т. д. Потом выйдет Цимбал и также произнесет речь, но с марксистским уклоном. В этой речи он будет защищать нас, оправдывая наши произведения в глазах различной сволочи. Наконец, две неизвестные личности, взявшись за руки, подойдут к столу и заявят: По поводу прочитанного мы немного сказать сможем. Но мы споем. И они что ни будь споют. Последним выйдет Гага Кацман и расскажет кое что из жизни святых».

5. О Детиздате

«Олейниковым и Житковым организуется ассоциация „Писателей детской литературы“. Мы (Введенский, Заболоцкий и я) пригла­шаемся».

С конца 1927 года обэриуты активно сотрудничали с новым журналом «Ёж», издававшимся детским сектором Госиздата (позднее Детиздат). В первых же номерах были напечатаны знаменитые тексты Хармса, тут же прославившегося как детский писатель: «Иван Иваныч Самовар», «Иван Топорышкин», « и », «Как старушка чернила покупала» и другие. Успешно работал в детской литературе и Введенский. Заболоцкий же, некоторое время работавший в детском секторе, в основном занимался адаптациями для детей классической литературы.

6. О поганом запахе кислой псины

«Интересно, но противно.
Сижу от всех в стороне. Так думаю будет и дальше.
Уже на лестнице хватил меня поганый запах кислой псины и того супа, которым пахнет от гимназий.
Нас 14 человек. Каковы они еще не знаю. Интеллигентных почти нет. Кроме меня кажется еще один, да и тот сомнительный».

7. Об Эстер Русаковой, любви и несчастиях

«Кто бы мог посоветовать, что мне делать? Эстер несет с собой несча­стие. Я погибаю с ней вместе. Что же, должен я развестись или нести свой крест? Мне было дано избежать этого, но я остался недоволен и просил соединить меня с Эстер. Еще раз сказали мне, не соединяйся! — Я все-таки стоял на своем и потом, хоть и испугался, но все-таки связал себя с Эстер на всю жизнь. Я был сам виноват или, вернее, я сам это сделал. Куда делось ОБЭРИУ? Все пропало, как только Эстер вошла в меня. С тех пор я перестал как следует писать и ловил только со всех сторон несчастия. Где мне найти совет и разрешение? Эстер чужда мне как рациональный ум. Этим она мешает мне во всем и раздражает меня. Но я люблю ее и хочу ей только хорошего».

«Она была для меня не только женщиной, которую я люблю, но и еще другим, что входило во все мои мысли и дела. Потом мы с Эстер расста­лись. Я не разлюбил ее, и она меня не разлюбила, но я первым пожелал расстаться с ней. Почему — это мне трудно объяснить. Но я почувствовал, что довольно смотреть „в окно на далекую звезду“».

Расставание, однако, было не окончательным. Хармс не раз упоминает в дневнике о встречах с Эстер после своего возвращения в конце 1932 го­да из ссылки.

8. О жизни в ссылке

«Я один. Каждый вечер Александр Иванович уходит, и я остаюсь один. Хозяйка ложится рано спать и запирает свою комнату. Соседи спят за четырьмя дверями, и только я один сижу в своей маленькой комнатке и жгу керосиновую лампу.
Я ничего не делаю: собачий страх находит на меня. Эти дни я сижу дома, потому что я простудился и получил грипп. Вот уже неделю держится небольшая температура и болит поясница.
Но почему болит поясница, почему неделю держится температура, чем я болен, и что мне надо делать? Я думаю об этом, прислушиваюсь к своему телу и начинаю пугаться. От страха сердце начинает дрожать, ноги холодеют и страх хватает меня за затылок. Я только теперь понял, что это значит. Затылок сдавливают снизу, и кажется: еще немного и сдавят всю голову сверху, тогда утеряется способность отмечать свои состояния, и ты сойдешь с ума. Хоть бы Александр Иванович пришел скорее! Но раньше, чем через два часа, его ждать нечего. Сейчас он гуляет с Еленой Петровной и объясняет ей свои взгляды на любовь».

9. О маленьких гладкошерстных собаках, приятных людях, толстых карманных часах, хорошем юморе и других увлечениях

«Люблю писать. Люблю наблюдать приятных мне людей. Люблю наблюдать красивых женщин. Люблю есть. Люблю курить трубку. Люблю петь. Люблю голым лежать в жаркий день на солнце возле воды, но чтобы вокруг меня было много приятных людей, в том числе много интересных женщин. Люблю маленьких гладкошерстных собак. Люблю хороший юмор. Люблю нелепое. Люблю часы, особенно толстые, карманные. Люблю записные книжки, чернила, бумагу и карандаши. Люблю гулять пешком в Петербурге, а именно: по Невскому, по Марсову полю по Летнему саду, по Троицкому мосту. Люблю гулять в Екатерининском парке Царского Села. Люблю гулять возле моря, на Лахте, в Ольгино, в Сестрорецке и на курорте. Люблю гулять один. Люблю находиться среди деликатных людей».

Перечисление круга интересов и пристрастий — часть игры, которая велась в годах в кружке, собиравшемся у философа и поэта Леонида Липавского, не входившего в ОБЭРИУ, но близкого группе. В кружок входили Хармс, Введенский, Олейников, Заболоцкий, Друскин и историк Дмитрий Михайлов. Каждое из пристрастий Хармса может быть предметом долгих комментариев. Например, у Даниила Ивановича имелись эксгибиционистские наклонности, из-за чего у него бывали даже неприятности с милицией. «Маленькие гладкошерстные собаки» (например, такса по имени Чти Память Дня Сражения При Фермопилах) также были его неизменными спутницами. Интересна и топография хармсовских прогулок. Он любил бывать в Царском Селе, где жили его тетушки, любил северо-западные приморские окрестности Петербурга (особенно Лахту и Ольгино). Важно, что и город, и пригород он упорно называет старыми именами: Петербург, а не Ленинград, Царское Село, а не Детское.

10. О нелюбви к детям

«Все вещи располагаются вокруг меня некими формами. Но некоторые формы отсутствуют. Так, например, отсутствуют формы тех звуков, которые издают своим криком или игрой дети. Поэтому я не люблю детей».

Хотя выступления величайшего детского писателя в школах и детских садах всегда имели огромный успех, а дети знакомых относились к нему с симпа­тией, сам Хармс испытывал к детям отвращение и нена­висть. Цитаты можно приводить в изобилии. «Травить детей — это жестоко. Но ведь надо же с ними делать!» «Записные книжки».

По свидетельству обэриута Александра Разумовского, над столом Хармса висело изображение дома с подписью: «Здесь убивают детей». Возможно, Хармс, как инфантильный взрослый, видел в детях экзистенциальных соперников. Сам он, впрочем, как видно из цитаты, предлагал другое, более тонкое объяснение.

11. О смехе

Юмор Хармса основан на нарушении мотивации слова или поступка, или на том, что цепочка идеально мотивированных действий ведет к абсурду, или на вторжении немотивированного, иррационального начала в логичный житейский мир. Смешное у него — также как у его предшественников, Достоевского, Гофмана и особенно любимого им Гоголя, — соприкасается со страшным и мистическим. Юмор Хармса — юмор без улыбки, с абсолютно серьезным лицом. Ему чужд примитивный, утробный комизм.

12. О фисгармонии

«1) Мы вчера ничего не ели. 2) Утром я взял в сберкассе 10 руб., оставив на книжке 5, чтобы не закрыть счета. 3) Зашел к Житкову и занял у него 60 руб. 4) Пошел домой, закупая по дороге продукты. 5) Погода прекрасная, весенняя. 6) Поехал с Мариной к Буддийской пагоде, взяв с собой сумку с бутербродами и фляжку с красным вином, разбавлен­ным водой. 7) На обратном пути зашли в комиссионный магазин и увидели там фисгармонию Жидмейера, двухмануальную, копию с филармонической. Цена 900 руб. только! Но полчаса тому назад ее купили! 8) Пошли к Житкову. 9) С Житковым узнали, кто купил фисгармонию, и поехали по адресу: Песочная 31 кв. 46 Левинский. 10) Перекупить не удалось. 11) Вечер провели у Житкова».

Фисгармония — компактный духовой музыкальный инструмент, популярный в тридцатые годы: он умещался в тесных комнатках коммуналок. Хармс, очень музыкальный человек, готов был потратить последние деньги на фисгармонию и залезть в неоплатные долги. В конце концов покупка совершилась, и всю вторую половину 1930-х у Хармса регулярно проходили музыкальные вечера с пением песен на множестве языков. На фисгармонии обычно играл Друскин, имевший консерваторское образование и написавший ряд музыковедческих работ. По всей вероятности, в числе посетителей этих вечеров был и приставлен­ный к Хармсу агент ГПУ.

13. О травле и голоде

«Пришло время еще более ужасное для меня. В Детиздате придрались к моим стихам и начали меня травить. Меня прекратили печа­тать. Мне не выплачивают деньги, мотивируя случай­ными задержками. Я чувствую, что там происходит тайное, злое. Нам нечего есть. Мы страшно голодаем».

Если судить по дневникам, Хармс «не заметил» Большого террора, хотя в годы были арестованы многие близкие к нему люди: Эстер Русакова, Николай Олейников, Николай Заболоцкий. Все его дневниковые записи, сделанные с марта по декабрь 1937 года, посвящены собственному бедствен­ному денежному положению. «Какие-то стихи» — это знаменитое стихотво­рение «Из дома вышел человек», в котором увидели намек на «исчез­но­вения» людей. Задержки с гонорарами объяснялись «текучкой кадров» в изда­тель­ствах — многие ответственные за выплату денег люди были аресто­ваны. Над самим Хармсом тоже нависла угроза. Например, Заболоцкий вспоминал в своей биографии:

«…По ходу допроса выяснялось, что НКВД пытается сколотить дело о некоей контрреволюционной писательской организации. Главой организации предполагалось сделать Н. С. Тихонова. В качестве членов должны были фигурировать писатели-ленинградцы, к этому времени уже арестованные… Усиленно допытывались сведений о Федине и Маршаке. Неоднократно шла речь о Н. М. Олейникове, Т. И. Табидзе, Д. И. Хармсе и А. И. Введенском, — поэтах, с которыми я был связан старым знакомством и общими литератур­ными интересами».

В отличие от многих других Хармс был арестован не в эти годы, а в начале 1940-х.

14. О Марине

«Подойдешь к Марине, с нежной душой, а отойдешь с раздражением. И виной тому, должно быть, я сам. Не знаю, что и написать, так я растерян и смущен сам. Страшно пусто во мне. Ничем похвастаться не могу. Во всем сплошные недостатки».

Марина Владимировна Малич стала женой Хармса в 1934 году. Второй брак писателя тоже нельзя было назвать безупречно счастливым. Дело было не только в постоянной нищете, но и в не менее постоянных поводах для рев­ности, которые Хармс давал своей жене. Малич несколько раз пыталась уйти от мужа, но в итоге оставалась с ним до дня его ареста. После гибели Даниила Ивановича, арестованного 23 августа 1941 за антисоветскую агитацию, при­знан­ного невменяемым и скончавшегося 2 февраля 1942 в тюремной пси­хиатри­ческой больнице, его жене удалось эвакуироваться из блокадного Ленинграда, а после драматичных и причудливых приключений она оказалась в Венесуэле.

Источник