как на протяжении войны менялось отношение к ней различных категорий общества
как относилось население России в первой мировой войне в начале и в конце войны?
Первая мировая война воспринималась русским народом, как война в защиту слабого собрата, подвергшегося нападению со стороны злых «хищников». Даже пацифисты (противники любых войн) приветствовали начавшуюся войну, как последнюю войну на свете, войну против войны, войну за мир. Пресса прославляла «единение царя с народом». 96% подлежащих призыву явились на призывные пункты. Петербург был переименован в Петроград. В армии не хватало вакансий, и офицеры зачислялись рядовыми. Немецкое посольство подверглось разгрому. Студенты оставляли ВУЗы и уходили добровольцами на фронт. Возникали различные благотворительные фонды в помощь фронту. Крестьянские общества принимали решение собирать урожай для тех семей, из которых все работники ушли на фронт.
Но по мере того, как война затягивалась, и Россия терпела поражения, к народу пришло отрезвление: В 1914 году почти весь офицерский корпус погиб и его пришлось заменить студентами, рабочими и крестьянами. Из строя вышла вся экономика. Расходы на войну к 1917 году равнялись 30 миллиардам рублей. Деньги обесценились. Цены на продукты питания возросли на 300%. Ж/д транспорт России не справлялся с перевозками, в городах не поступали продукты питания. Сократились посевные площади: все мужское население ушло на фронт. В стране росла спекуляция. Деньги обесценились. Ухудшение положения народа вызвало обострение классовой борьбы, выросла политическая активность всех слоев населения. В 1916 году бастовало более 1 миллиона рабочих. Вновь запылали помещичьи усадьбы. Волнениями была охвачена армия. Активизировалась национально-политическое освободительное движение. Политический строй начинал разрушаться назревала новая революция.
Как на протяжении войны менялось отношение к ней различных категорий общества
Для школьников, изучающих историю на одиннадцатом этапе обучения, в комплексной подготовке можно применить «ГДЗ по истории за 11 класс, Базовый уровень, Алексашкина, Данилов, Просвещение». Ученики, которые пользуются готовыми домашними заданиями, способны:
Эта универсальная информационная база с ответами, без которой современному ученику просто не обойтись.
Особенности истории в 11 классе
В результате изучения данного предмета выпускник на базовом уровне научится использовать комплекс знаний об основных этапах, ключевых событиях истории многонационального Российского государства и человечества в целом. На занятиях ему предстоит знакомство со следующими разделами учебника:
Чтобы получить максимально положительный результат от образовательного процесса, необходимо самостоятельно разобраться со всеми заданиями и пытаться сопоставить определенную ситуацию с другими датами и событиями. Ни репетитор, ни родители не смогут должным образом помочь выпускнику, лишь качественное пособие сумеет выручить в трудную минуту. Одним из таких является решебник.
Плюсы работы с онлайн-пособием
Материалы, представленные в «ГДЗ по истории за 11 класс, Базовый уровень, Алексашкина Л.Н., Данилов А.А., Косулина Л.Г., Просвещение», освещают параграфы основной книги в доступной форме для каждого старшеклассника. Имеющиеся схемы, таблицы, творческие задания способствуют наилучшему и более быстрому запоминанию информации. Подобные упражнения могут встретиться на заключительной проверке, поэтому использование этого пособия позволит ученику продуктивно подготовиться к ней. При этом подросток не затратит много сил и времени.
Учиться с онлайн-решебником по истории за 11 класс от Алексашкиной просто
Информация в сборнике с верными ответами, которая предложена подросткам для изучения, прошла глубокую и всестороннюю проверку заслуженными педагогами-методистами. Книга удовлетворяет требованиям федерального государственного образовательного стандарта. Ею могут воспользоваться не только учащиеся для повышения академической успеваемости, но и педагоги для реализации собственных целей.
Россия в Первой мировой войне. Влияние войны на российское общество
Россия в Первой мировой войне
Причины, характер и цели войны
Первая мировая война (1 августа 1914–11 ноября 1918 г.) была по своему характеру империалистической, то есть велась за передел уже поделённого мира. Её события разворачивались в форме открытого конфликта между двумя военно-политическими блоками государств, сложившимися в конце ХІХ — начале ХХ в. (Антанта и Тройственный союз) и их сателлитами, боровшимися за:
Целями России в войне было обеспечение неприкосновенности собственных территорий, усиление влияния в Юго-Восточной Европе и в районе средиземноморских проливов, а также присоединение западноукраинских земель, входивших в состав Австро-Венгерской империи.
Накануне войны русская армия находилась в «разобранном» состоянии. Военные реформы, начавшиеся после провала в Русско-японской войне, не были доведены до конца. Ограниченное финансирование сказалось на боеспособности флота и не позволило завершить перевооружение армии, которая испытывала недостаток в современном автоматическом оружии, автомобилях, средствах связи. Большая часть высшего командного состава имела устаревшие представления о способах ведения войны. Извечной проблемой оставалось слабое развитие транспортно-коммуникационной системы. Тем не менее, Российская империя уже с первых дней войны принимала в ней самое активное участие.
Россия в военной кампании 1914 года
Россия встала на сторону Сербии в «сараевском кризисе», вызванном убийством наследника австрийского престола эрцгерцога Франца Фердинанда, объявив всеобщую мобилизацию. В ответ на это Германия в ультимативном порядке потребовала от России отменить мобилизацию, а получив отказ 1 августа 1914 г., она объявила ей войну. 6 августа войну России объявила Австро-Венгрия. В конце августа 1914 г., прорвав пограничные оборонительные рубежи французов, немецкая армия приблизилась к Парижу.
Более удачным оказалось наступление русских частей Юго-Западного фронта в Галиции (23 августа — 3 сентября 1914 г.), где им противостояли австро-венгерские войска. Благодаря преимуществу в живой силе, использованию мобильных кавалерийских подразделений, тяжёлой артиллерии, русские разбили силы противника, заняли Галицию, часть Польши и приблизились к стратегически важным для немцев районам Силезии и Познани, которые спасли союзников от полного разгрома, перебросив на проблемный участок своё подкрепление. Опасаясь немецкого флангового удара со стороны Лодзи, в конце 1914 г. русская армия перешла к обороне.
Россия в военной кампании 1915 года
В 1915 г. основные события разворачивались на Восточном фронте. В феврале — марте русская армия ценой огромных потерь сумела сдержать наступление немецких армий в Восточной Пруссии. Одновременно русские развернули собственное наступление против австро-венгров в Буковине и Польше. На помощь австрийцам в очередной раз пришли немцы, прорвав русский фронт (Горлицкий прорыв) и вытеснив русских, которые испытывали недостаток в боеприпасах, из Польши, Галиции и западных частей Белоруссии и Украины. Однако русской армии удалось избежать окружения, на что изначально рассчитывал противник. К концу года война на восточном фронте приобрела позиционный характер.
В этом же году возник Кавказский фронт, на котором России противостояла Турция. В результате успешных действий нашим войскам удалось овладеть хорошо укреплёнными турецкими крепостями Трапезунд и Эрзерум.
Россия в военной кампании 1916 года
Российские войска в июне 1916 г. провели успешную наступательную операцию — Брусиловский прорыв (22 мая —5 июня 1916 г.), названную в честь её вдохновителя А. Брусилова (1853–1926) — генерала, талантливого военачальника и военного педагога. Во время Первой мировой войны он разработал план наступления русской армии, сделав ставку на прорыв позиционного фронта, одновременным наступлением нескольких армий, что было тактическим новшеством и не давало противнику возможности предугадать направление главного удара.
В результате стремительной операции, целью которой было помочь союзникам удержать позиции при обороне Вердена, удалось прорвать фронт 450 км длиной и продвинуться на 80–120 км вглубь территории противника, захватив Луцк, Черновцы. Была доказана на практике возможность глубокого прорыва позиционного фронта. Австро-венгерская армия потеряла 500 тыс. убитыми и пленными. Русская армия вновь заняла Галицию и Буковину. Это наступление оттянуло 11 немецких дивизий с Западного фронта, позволив выстоять французам в «верденской мясорубке». Однако отсутствие резервов и неудачные действия соседних фронтов не позволили развить успех. Осенью 1916 г. война на Восточном фронте вновь приняла характер позиционной.
Влияние войны на российское общество
Российское общество и война
Первая мировая война имела исключительное значение для развития истории России. Она стала катализатором многих революционных изменений, уже давно назревавших в российском обществе.
В начале войны страну захлестнула общенациональная волна патриотизма. Но уже первые поражения русской армии привели к отрезвлению большей части общества, осознавшей её бесперспективность для России. Уже в 1915 г. ощущался дефицит боеприпасов — «снарядный голод». На фоне подъёма военной промышленности те отрасли народного хозяйства, которые не были связаны с военными поставками, переживали глубокий кризис. Нехватка топливных ресурсов, прежде всего угля, привела к коллапсу транспортной системы. С 1915 г. в большинстве районов империи проводилась продразвёрстка, усилилась антивоенная пропаганда. Страна переживала разруху.
К концу 1916 г. общие потери России составляли 9 млн человек, из них 2 млн безвозвратные. Огромные, часто неоправданные, потери негативным образом влияли на моральный дух армии и общественное мнение по поводу войны. Революционные настроения подогревались постоянно углублявшимся экономическим кризисом, включавшим нехватку основных продуктов питания, инфляцию, введение карточной системы, разорение крестьянских хозяйств и др. Введение в 1916 г. правительством твёрдых цен на хлеб и карточной системы распределения основных продуктов питания не дало ожидаемого эффекта. Крестьяне предпочитали сбывать зерно на чёрном рынке.
Общественно-политическая жизнь в годы войны
Но поражения на фронтах, ежемесячно углублявшийся кризис общества привели к тому, что авторитет царской власти стремительно падал. В условиях политического кризиса в Государственной думе складывается Прогрессивный блок (август 1915), требовавший формирования нового правительства, которое пользовалось бы доверием у народа и отвечало перед Думой. Он представлял объединение депутатских фракций IV Государственной думы.
Мрачным символом этого трагического для династии Романовых времени стала фигура Григория Распутина (1869–1916). Будучи выходцем из крестьян, он стал известен благодаря близости к семье императора Николая II. Обладал репутацией экстрасенса и целителя. Пользуясь своим влиянием на императрицу, часто вмешивался в дела государственного управления, неоднократно уличался в растратах и аморальном поведении. Был убит в декабре 1916 г. заговорщиками, близкими к черносотенцам (В. Пуришкевич, Ф. Юсупов).
На фоне кризиса царской власти, дискредитации Николая ІІ, слабости правительства, в котором только за 1916 г. четыре раза менялись премьер-министры, происходит сплочение радикальных сил (большевиков, меньшевиков, эсеров), проводивших антиправительственную и антивоенную пропаганду. Росла активность народных масс. К 1917 г. в России сложились все признаки революционной ситуации. Свержение царизма стало неизбежным.
Большая политика памяти «31 спорный вопрос» русской истории: как менялось отношение ко Дню Победы
«Цена победы СССР в Великой Отечественной войне» — 22-й «спорный вопрос» по русской истории, сформулированный составителями единого школьного учебника. Великая Отечественная — главный «живой миф» российской истории: он и часть пропаганды, и часть реальной исторической памяти; а еще он находится в центре широкой общественной полемики. Чиновники и близкие к ним ученые настаивают на том, что легенда о войне, а значит — и цена Победы, пересмотру не подлежат. Их оппоненты полагают, что дискутировать о войне можно и нужно, и всей правды об этом периоде мы еще не знаем. «Лента.ру» решила поговорить не о количестве жертв и утраченных материальных ценностях, а о том, почему в новой России официальная история Великой Отечественной войны стала неприкосновенной темой.
Миф основания
«Любая политическая нация должна иметь свое учредительное событие. Иначе нация не функционирует ― или по меньшей мере функционирует с большими трудностями», — рассуждает в беседе с «Лентой.ру» профессор Высшей школы экономики Святослав Каспэ. Обычно в качестве такой вехи выступают революционные потрясения, в результате которых закрепился тот социально-политический режим, с которым отождествляют себя современное общество и государство: в США это Американская революция 1775–1783 годов, во Франции — одновременно и Великая французская революция 1789–1794 годов, и окончательное учреждение республиканского строя после поражения в войне с Пруссией в 1871 году, в Германии — провозглашение демократической ФРГ в 1949 году и воссоединение ее в «единстве, праве и свободе» с ГДР в 1990-м.
Постсоветская Россия такого «учредительного события», на котором держался бы «миф об основании», так и не обрела. «Преображенская революция», как когда-то назвал провал путча ГКЧП 19–21 августа 1991 года Александр Солженицын, в качестве такового закрепиться не смогла. Сами события в Москве обрели лишь половинчатый официальный статус — в 1994 году 22 августа было провозглашено Днем Государственного флага России, а в обществе отношение к ним остается исключительно двусмысленным: «революцией» их признают претендующие на оригинальность публицисты вроде Максима Соколова, а большинство предпочитают называть максимально обезличенно — «августовскими событиями».
Шанс на продвижение мифа о «новой России», чья история начиналась бы с победы над путчистами, был утрачен почти сразу же после прихода к власти демократов, рассуждает профессор Каспэ. «Я не уверен, что ставка на “революцию 1991-го” сыграла бы тогда, уж больно тяжелые времена наступили после распада СССР. Обывателю было бы трудно объяснить, что тяжесть нынешних времен укоренена гораздо глубже, чем в самом 1991-м или даже в “перестройке”. Но можно было хотя бы попытаться ― и стыдно, что такие попытки остались единичными», — говорит исследователь.
«У Ельцина была установка на позиционирование современной России как “новой России”, подчеркивалась ее непохожесть на Россию предыдущую; символическая политика была направлена на разрыв с прошлым и строительство светлого будущего», — рассказала «Ленте.ру» главный научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам РАН Ольга Малинова. Однако эффективных механизмов запечатления этого нового исторического опыта в рамках коллективной памяти так и не было предложено — в отличие от той же Октябрьской революции, деятели которой активно занялись созданием собственной мифологии и сопряженных с ней мест памяти вроде Марсова поля в Петрограде или ставшей колумбарием революционеров кремлевской стены. Трое погибших противников ГКЧП удостоились лишь скромного памятного камня и серии почтовых марок, их товарищи — медалей «Защитника Белого дома», а сами события 19–21 августа — юбилейной монеты и переименования площади перед зданием Верховного Совета РСФСР в площадь Свободной России.
«На некоторое время страна осталась без учредительного мифа, и когда пришло время собираться снова, она посмотрела вокруг себя, заглянула внутрь себя и не увидела ничего другого, кроме Великой Отечественной войны», — продолжает профессор Каспэ.
Единственным по-настоящему «народным» праздником все эти годы по-прежнему выступал День Победы 9 мая. Великая Отечественная война на протяжении двух десятилетий постсоветской истории России сохраняла статус самого важного исторического события. Об этом неизменно говорили опросы общественного мнения начиная с проведенного в 1990-м для ЦК КПСС исследования «исторического сознания населения РСФСР»; все прочие события, явления и исторические персонажи ― от мучеников и святых Русской православной церкви, царей, Октябрьской революции до падения «железного занавеса» ― отходили на второй план, где было место русскому балету, Юрию Гагарину и успехам в космонавтике, а также спортивным достижениям. «Объективно, кроме как на [Великую Отечественную войну], российским властям больше не на что опереться. Но этот символический ресурс не бесконечен, и гиперэксплуатация только ускоряет его исчерпание», — говорит профессор Каспэ.
Существуют по крайней мере три критерия, которым должны соответствовать символы прошлого, чтобы их можно было использовать для строительства национальной идентичности, рассуждает Малинова: «Первый — это узнаваемость. В этом кроется разгадка того, почему так сложно заново номинировать символы прошлого для политического использования, как это было в случае с заменой ноябрьского праздника, и почему память о Великой Отечественной войне является удобной — это, безусловно, узнаваемый символ, память о котором формируется по разным каналам, как публичным, так и приватным. Второй критерий — способность представлять нас в положительном свете, то есть соответствовать культурно заданным шаблонам воображения политических сообществ. И с этой точки память о войне ― уникальный ресурс, ибо она хорошо вписывается в разные шаблоны: это символ героического прошлого, великих жертв, страданий, спасения, который можно представить и в националистических проекциях коллективного подвига, и в либеральных проекциях гуманизма и борьбы за свободу. Это очень пластичный символ, который можно встраивать в разные линии культурного повествования. Третий критерий — неоспариваемость. Непригодны для конструирования национальной идентичности те символы прошлого, которые являются объектом оспаривания по принципу игры с нулевой суммой — например, Октябрьская революция, которую одни воспринимают как безусловное зло, а другие — как безусловное благо. В этом плане Великой Отечественной повезло, потому что при всем обилии самых разных интерпретаций и трактовок никто всерьез не подвергает сомнению значение войны, и поэтому оказалось, что это символ, универсально пригодный для политического использования. Кстати, в соседней Украине все сложилось иначе: память о войне стала предметом ожесточенных споров».
Постсоветская Россия изначально располагала весьма скудным набором символов прошлого, которые соответствовали бы всем трем критериям и могли бы использоваться как готовый ресурс для конструирования национальной идентичности, утверждает Малинова.
Значимому отсутствию каких-то «новых оснований» была предложена лишь одна альтернатива — День народного единства, пришедшийся на 4 ноября, спорную среди историков дату сдачи польскими войсками Кремля народному ополчению Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского в 1612 году. За десятилетие ассоциировать себя с этим праздником россияне так и не начали, подчеркивал в прошлом году глава «Левада-центра» Лев Гудков, зато он слился в их сознании с националистическими «Русскими маршами». «Кремлевская молодежка», движения «Наши», «Местные» и «Россия молодая» пытались перехватить этот посыл, очистив его от национализма и оставив лишь государственнический патриотизм, но, по общему признанию, безуспешно.
Результат оказался плачевным. «Наша политическая и интеллектуальная элита удивительно мало сделала для того, чтобы расширить этот репертуар. Хотя стоящие у руля государства располагают эксклюзивными ресурсами для того, чтобы номинировать события прошлого для политического использования», ― подводит итог Малинова. Таким парадоксальным образом, считает исследователь ― ведь речь идет о событии, изначально встроенном в систему производства памяти в СССР, то есть в государстве с другими ценностными установками, — День Победы и стал главным «учредительным событием» для российской истории. «Гитлеровская Германия была абсолютным злом. А если мы боролись с абсолютным злом, то ― простым риторическим ходом ― мы оказываемся абсолютным добром, заведомо не подлежащим никакой критике», — суммирует профессор Каспэ.
Два рождения одного праздника
В первое послевоенное десятилетие отношение к Великой Отечественной войне, как, впрочем, и ко многим сторонам советской жизни, определялось позицией Иосифа Сталина, которую до масс доносил сборник «О Великой Отечественной войне Советского Союза». Выдержавший несколько послевоенных изданий, этот сборник как объяснял причины войны, например, подписание с Германией пакта о ненападении («Ни одно миролюбивое государство не может отказаться от мирного соглашения с соседней державой, если во главе этой державы стоят даже такие изверги и людоеды, как Гитлер и Риббентроп»), так и давал ей оценку как войне отечественной, освободительной и справедливой.
8 мая 1945 года, в день повторной капитуляции немецких войск ― уже не в освобожденном Реймсе, а в покоренном Берлине ― указом Президиума Верховного Совета СССР следующее, 9-е число было объявлено «Днем всенародного торжества ― Праздником Победы». Точно так же был установлен и второй праздник, с точно таким же статусом, ― день победы над Японией, 3 сентября. Оба дня были объявлены нерабочими. Этот сдвоенный День Победы в советских календарях продержался, правда, недолго ― уже в декабре 1947 года Президиум ВС СССР опубликовал постановление, в котором объявил, в частности, «день 9 мая ― праздник победы над Германией ― рабочим днем»; прочие эпитеты были опущены. Тем же постановлением нерабочим днем объявлялось 1 января. Следующие 18 лет победа в Великой Отечественной в СССР не праздновалась.
Существуют разные мнения относительно того, почему ни Сталин, ни Никита Хрущев не попытались встроить культ Победы в пропагандистскую матрицу советского государства. Некоторые ― например, выдающиеся исследователи советского культа Победы американка Нина Тумаркин и британец Ричард Овери ― предполагают, что при Сталине роль войны принижалась, поскольку могла концептуально затмить собой культ личности вождя. «Он желал восстановить свою личную власть после войны, после нескольких лет своей зависимости от лояльности и компетентности других», и для этого вполне достаточно было «заставить замолчать тех, кто прямо или косвенно противоречил его излюбленному нарративу о себе как об “архитекторе победы”», ― писал Овери в своем труде «Война России». Категорически с этим не согласен ведущий научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам РАН Алексей Миллер. «Можно, конечно, и так все объяснять — злыми намерениями начальства, но дело обстоит намного сложнее. Ни во время войны (особенно после 1943 года), ни тем более сразу после нее желания оспаривать роль Сталина как “архитектора победы” не было ни у кого, кто хоть чуть-чуть понимал, как работает режим», — рассуждает он в беседе с «Лентой.ру».
При Хрущеве сталинский миф был развенчан: «Не Сталин, а партия в целом, советское правительство, наша героическая армия, ее талантливые полководцы и доблестные воины, весь советский народ ― вот кто обеспечил победу в Великой Отечественной войне», ― объявил (*.pdf) первый секретарь ЦК на историческом закрытом заседании XX съезда КПСС 25 февраля 1956 года. Огосударствление опыта Победы ― через ее «партизацию», таким образом, началось еще при Хрущеве. При этом все одиннадцать лет его пребывания у власти в общество транслировались совсем другие ценностные установки: предполагалось, что советский народ ориентируется на «светлое будущее», созидает коммунистическое общество всеобщего изобилия, ― а пережитая травма войны не вписывалась в это оптимистическое строительство. «Что, в конце концов, вы собираетесь делать в стране, которая пережила войну и находится в абсолютно разрушенном состоянии, — будете постоянно педалировать военную тему или сделаете так, чтобы люди переключились на будущее?» — рассуждает Миллер. К тому же у Советского Союза были и другие «оправдания своего существования», добавляет профессор Каспэ: «СССР противостоял мировому империализму, утверждал дружбу народов, покорял космос и глубины мирового океана… Война была лишь частью этого инструментария легитимации [режима]».
А вот при Брежневе, когда невозможность осуществления грандиозных планов построения коммунизма стала очевидной, потребовалась новая цементирующая идея, своего рода укоренение режима в Великой Отечественной, и согласие с ее официальной трактовкой стало восприниматься как обязательный элемент проявления лояльности советского гражданина по отношению к государству. Указом Президиума ВС СССР от 26 апреля 1965 года было объявлено, что «впредь» 9 мая будет праздничным днем в честь победы советского народа в Великой Отечественной войне. Возобновление празднований повлекло за собой и широкую кампанию по созданию соответствующих ритуалов — парадов Победы, из которых тот, что проходил на Красной площади в Москве, приобрел канонический характер.
«Когда память о войне начинает институционализироваться? Когда уже все инвалиды войны убраны в интернаты, когда выросло новое поколение, которому надо что-то объяснять, когда сам полковник Брежнев собирается с этого что-то получить, когда структура международных отношений несколько поменялась и полезно напомнить товарищам, что Советский Союз внес свой вклад в победу над Германией. Это всегда комбинация сложных причин», — перечисляет резоны брежневской политики Миллер. Одновременно с установлением Дня Победы началось оформление мест ритуализированной памяти о войне. На территории Союза стали возводить крупномасштабные архитектурные и скульптурные мемориалы: уже в 1967 году открылись два памятника, наделенные наибольшим символическим значением: Могила неизвестного солдата у кремлевской стены и монумент «Родина-мать зовет!» в Волгограде.
В поисках нового мифа
Что касается молодого российского государства, то речь о выработке у него собственного канона Великой Отечественной на первых порах и вовсе не шла. Наоборот, еще до распада Союза был взят курс на «деполитизацию образования»: в октябре 1990 года в Министерстве образования РСФСР на семинаре «Перестройка обществоведческого и исторического образования в РСФСР в условиях государственного суверенитета» обсуждали возможности выйти за рамки «советского прошлого». Эту политику продолжил первый министр образования новой России Эдуард Днепров, добившийся уже в начале 1991 года «демилитаризации» школы (была отменена обязательная военная подготовка) и выдворения из школы партийных организаций.
С советским каноном Великой Отечественной войны «деполитизация» сыграла злую шутку. Была как разоблачена откровенная ложь официальной пропаганды, вроде отсутствия тайных статей в пакте Молотова–Риббентропа или возложения ответственности за гибель польского офицерства в Катыни на немецких захватчиков, так и пересмотрено множество мифов, созданных в 1941–45 годах военной журналистикой. Это коснулось истории Зои Космодемьянской, первоначально героини статьи Петра Лидова «Таня» в «Правде», — именно сконструированный госпропагандой образ получил посмертно звание Героя Советского Союза; истории «28 гвардейцев-панфиловцев» — этот символ обязан своим возникновением журналисту «Красной звезды» Василию Коротееву и переработавшему его материалы о 8-й Панфиловской дивизии литературному секретарю той же газеты Александру Кривицкому; истории краснодонских подпольщиков из «Молодой гвардии», воспроизводившейся практически полностью по одноименному роману Александра Фадеева; обстоятельств уничтожения белорусского села Хатынь — не немецкими оккупантами, а коллаборационистами-карателями под руководством бывшего старшего лейтенанта Красной армии Григория Васюры.
В свое время доктор исторических наук Елена Сенявская из Института российской истории РАН разработала классификацию методов, использовавшихся в годы войны советской системой для создания необходимых ей символов: это «фальсификация — полная или частичная, включая подмену одного героя другим, присвоение чужих заслуг, искажение обстоятельств подвига, неверную трактовку событий; несправедливое умалчивание об одном герое или подвиге и целенаправленное возвеличивание другого с использованием всех доступных средств агитации и пропаганды; выделение одного героя из ряда других, совершивших аналогичный подвиг, неравная оценка равного подвига, персонификация подвига; создание пропагандистского клише, стереотипа героя, под который искусственно “подгонялись” живые, реально существовавшие люди».
Но одновременно история ВОВ стала обрастать альтернативной мифологией, как откровенно антисоветской, наибольший вклад в которую внес советский разведчик-перебежчик Виктор Суворов (Резун), так и советофильской, запустившей в оборот так называемый «план Даллеса». «Когда кто-то пытался или пытается доказать, что Сталин и Гитлер — одинаковые гады, все это было прошито какими-то политическими интенциями. Во-первых, они, по определению, разные гады ― убивали разных людей, по-разному, и во имя разных целей. Важно спокойно разбираться — когда тебе плевать, кто из них был лучше, кто хуже, Сталин или Гитлер, — задаваясь другим вопросом: “Как это было?” Вот что следует делать», — рассуждает Миллер.
«В 1990-е события Великой Отечественной подвергались переоценке, но значит ли это, что они подвергались глубокому переосмыслению? Нет, конечно, не значит. Понятно, что люди были больше сосредоточены на наиболее очевидных темных сторонах коммунистического прошлого, чистках, репрессиях и тому подобном. Есть ли у истории войны темные стороны? Безусловно. Но не в этом ключе люди думали, и до сих пор отказываются так думать», — добавляет Миллер.
Материалы по теме
Армия патриотов-налетчиков
В конце останется только один
«Германия и СССР воспринимались в Финляндии одинаково»
При Ельцине конкуренция этих нескольких проекций войны не создавала проблемы. «Разоблачение отдельных мифов — о героях-панфиловцах или о колоссальной роли “Малой земли” для хода войны — это стрельба по ложным мишеням. Разоблачения способны взбеленить оппонентов, но не нанести серьезного ущерба [представлению о войне в целом]. Вопросы должны ставиться не о конкретных эпизодах, а о генеральных смыслах этого трагического события в судьбе страны», — комментирует профессор Каспэ. Официозная наука, особенно ориентированная на подготовку образовательных пособий, ревизию советских мифов о войне так и не проделала. «Они этими историками во многом и созданы, — кратко отмечает Миллер, и добавляет: — Институциональная наука в настоящий момент много занимается изготовлением юбилейных изданий, а в последнее время — вообще проблемой выживания в условиях реформы РАН, так что ожидать от нее революционных научных прорывов не приходится».
Несмотря на институционализацию государственного культа Великой Отечественной войны для молодого поколения события 70-летней давности становятся прошлым. Это показывают (*.pdf) и исследования Социологического центра РАГС, проведенные в 2004 году, и позднейшие опросы. Десять лет назад всего 38 процентов россиян заявили в интервью, что их интересуют события Великой Отечественной войны, причем для молодых групп населения ― младше 39 лет ― доля заинтересованных еще меньше ― от 17 до 22 процентов. Исследование 2011 года, проведенное Ольгой Черновой, в этом смысле выглядит более оптимистично: события ВОВ вызывают большой интерес у 28 процентов россиян в возрасте до 20 лет, у 36 процентов тех, кто младше 30, и у 40 процентов не достигших 40 лет, но это все равно немного по сравнению с 98 процентами заинтересованных в событиях войны среди россиян старше 70 лет. Остается, однако, вопрос о «качестве» этой памяти ― в 2004 году среди молодежи было в три раза больше, чем среди старших возрастных групп, тех, кто не мог вспомнить ни одного полководца Великой Отечественной; в 2011-м сорок процентов респондентов младше 40 лет не смогли назвать имена получивших звания героев СССР в годы войны.
«То, что представляется достаточно закономерным предшествующему поколению, воспитанному еще на советских стереотипах, вызывает непонимание и отторжение у поколения-2020. Насущной проблемой политики памяти в России становится не только защита своей истории от произвольной фальсификации со стороны недоброжелательных политиков, но и выстраивание собственной траектории исторического развития, опирающейся не на привычные стереотипы, а на реальное положение России в современном мире», ― писал (*.pdf) Даниил Аникин из Саратовского госуниверситета.
К советским корням
Власти и дальше продолжили оперировать советскими символами. В конце концов на Красную площадь вернулся парад с участием военной техники; правда, возвращение канонического советского ритуала заняло несколько больше времени. С приходом к власти Бориса Ельцина традиция военных парадов на Красной площади на 9 мая, казалось, ушла в прошлое — в 1991–1994 годах они не проводились, лишь в 1995 году, в ознаменование 50-летия победы, колонны военной техники вновь появились в Москве. Но не на Красной площади, а на Поклонной горе — единственном крупном мемориальном сооружении постсоветской России, посвященном Великой Отечественной войне. Администрация Ельцина вновь продемонстрировала как разрыв с мемориальными практиками прошлого, так и определенную преемственность с ними — с 1996 года военнослужащие вновь стали проходить торжественным маршем по Красной площади, но без участия военной техники. Отказ от ее использования объяснялся даже не столько отказом от показного милитаризма, сколько необходимостью беречь брусчатку главной площади страны и логистическими затруднениями, возникшими после воссоздания Иверских ворот, перекрывших проезд на Красную площадь между Историческим музеем и дореволюционным зданием Московской городской думы. Парад с участием военной техники вернулся на Красную площадь только в 2008-м, на следующий день после вступления Дмитрия Медведева в должность президента.
Российским ответом на это стало печально известное учебное пособие для учителей (и школьный учебник) «Новейшая история России, 1945-2006 годы» Александра Филиппова и Александра Данилова, фактически оправдывавшее сталинскую тиранию. Вот цитаты, собранные (*.doc) Миллером: «Сопротивление курсу Сталина на форсированную модернизацию и опасения лидера страны утратить контроль над ситуацией было главной причиной “большого террора”»; «организованного голода на селе в СССР не было»; «говоря о репрессированных, было бы правильно, если бы здесь появилась формула, в которую будут включены лишь осужденные к смертной казни и расстрелянные лица»; «относительно похода Красной Армии в сентябре 1939 года следовало бы подчеркнуть, что речь шла о реальном освобождении тех территорий, которые отошли к Польше по Рижскому мирному договору 1920 года, то есть было не чем иным, как освобождением части Отечества»; «не оправдывая убийства военнопленных в Катыни, следовало бы отметить, что со стороны Сталина расстрелы в Катыни ― это был не просто вопрос политической целесообразности, но и ответ за гибель многих (десятков) тысяч красноармейцев в польском плену после войны 1920 года».
Филиппов и Данилов фактически давали ответ на все ключевые претензии, сформулированные в историографии соседних стран, ― в связи с советским вторжением в Польшу и оккупацией балтийских стран, резней в Катыни, голодом на Украине. Методологически же «авторы провозглашали отказ от концепции тоталитаризма как ненаучного инструмента холодной войны и предлагали анализ советского периода с точки зрения теории модернизации», отмечал Миллер. По его мнению, содержание этого учебника было «обращенным в прошлое дискурсом современной правящей элиты», который «очень похож на послесталинский советский нарратив, если вычесть из него коммунистическую риторику». «Логика в данном случае проста ― критика советского прошлого непременно приведет и к дискредитации борьбы с нацизмом», ― комментирует эту реакцию профессор Каспэ. Тогда публикация учебника Филиппова и Данилова вызвала скандал, и, хотя Минобрнауки в конце 2007 года и включил его в федеральный перечень учебников на 2008–2009 учебный год, широкого распространения в системе образования, по всей видимости, он не получил.
Параллельно активно ломались копья вокруг исторической политики ближайших соседей, не проявивших должного пиетета перед памятью о Великой Отечественной войне. Особенно громким оказался скандал с переносом «Бронзового солдата» в Таллине в 2007 году ― эстонское посольство тогда в течение нескольких дней было блокировано прокремлевской «молодежкой», Совет Федерации предлагал президенту разорвать с Эстонией дипломатические связи, а Государственная Дума ― ввести против соседнего государства экономические и политические санкции. Заодно неизвестные хакеры обвалили сайты эстонских государственных органов, а по Таллину прокатилась волна погромов, в которых правительство ― как выяснилось, не имея достаточных для суда доказательств, ― обвинило десантировавшихся в Эстонию активистов движения «Наши» и дружественных ему эстонских русских из движения «Ночной дозор».
Правда, с годами потребность оформить каноническое представление о Великой Отечественной проникло и в научное сообщество. «Россия обладает мощным политическим, экономическим и военным, а, главное, огромным духовным потенциалом, уходящим своими корнями в тысячелетнее прошлое, веками обеспечивавшим ее выживание в экстремальных условиях, ее победы над иноземными захватчиками. И хранить этот потенциал, реализовывать его на поприще возрождения России после поражения Соединенным Штатам в “холодной войне”, обеспечивать государственную безопасность представляется одной из важнейших задач современного российского общества», ― так объясняла, к примеру, доктор исторических наук Елена Малышева необходимость блюсти память о Великой Отечественной войне, как о «ценностной основе национального самосознания».
«В современных условиях задача политизации сферы исторического образования не только не “скрывается” от общества, но даже декларируется на государственном уровне», ― писал (*.pdf) в 2012 году главный научный сотрудник Института содержания и методов обучения РАО Евгений Вяземский, кстати, полностью эту политизацию поддерживающий.
Высшей точки институционализация государственной «политики памяти» достигла при Дмитрии Медведеве. Именно он своим указом от 15 мая 2009 года создал Комиссию по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России. Возглавил ее тогдашний глава президентской администрации Сергей Нарышкин, а его заместителями стали замминистра образования и науки Исаак Калина и помощник руководителя АП Игорь Сирош. Назначение Калины взбудоражило либеральную общественность ― чиновник был известен тем, что в середине 2000-х выступал в поддержку внедрения в школе учебника Александра Филиппова. Не меньше вопросов вызывал и ответственный секретарь комиссии ― глава одного из департаментов управления президента по внутренней политике Иван Демидов, склоняющийся к православному фундаментализму известный телеведущий, ставший в середине 2000-х одним из идеологов сперва «Молодой гвардии Единой России», а затем и самой ЕР. Под их руководством комиссия должна была выявлять «фальсификации исторических фактов и событий, направленные на умаление международного престижа РФ», а также «определять стратегию противодействия [таким] фальсификациям».
Назревавшей идеологической унификации, правда, не случилось. Начало работы комиссии было отмечено небольшим скандалом ― когда по НИИ отделения историко-филологических наук РАН прошло письмо с просьбой персонально выявлять фальсификаторов истории, ― но дальнейшие события заставили некоторых наблюдателей заговорить если не о перемене, то о корректировке государственного курса по выстраиванию монолитной исторической памяти. Уже осенью 2009-го разгорелся скандал вокруг якобы инициированной государством кампании по обелению образа Иосифа Сталина, для которой были привлечены западные пиарщики, ― РИА «Новости», называвшееся одним из исполнителей заказа, дало тогда жесткий ответ на эти обвинения. Другими сигналами раскрепощения стал уход в январе 2010-го из комиссии по борьбе с фальсификациями Демидова, приглашение к участию в параде 9 мая воинских подразделений почти всех стран антигитлеровской коалиции, воевавших в Европе.
А летом и осенью того же года закипели страсти вокруг еще одного учебного пособия ― профессоров истфака МГУ Александра Барсенкова и Александра Вдовина. В нем нашли и характеристики Сталина как «выдающейся личности, импонирующей жестокому времени», и обвинения чеченцев в коллективном дезертирстве в годы войны, а евреев ― в косвенной вине за депортацию Сталиным крымских татар. Впоследствии припоминали также, что дипломником у Вдовина был Никита Тихонов, один из виднейших представителей националистического террористического подполья. В итоге декану истфака МГУ Сергею Карпову за националистический учебник пришлось извиняться, а само пособие было рекомендовано изъять из процесса обучения, что, конечно, оставило «патриотическую общественность» в недоумении.
В президентство Медведева считалось хорошим тоном делать реверансы в сторону жертв советской власти. В своем видеоблоге, посвященном Дню памяти жертв политических репрессий 30 октября 2009 года, президент, например, отметил, насколько важно «не допустить под видом восстановления исторической справедливости оправдания тех, кто уничтожал свой народ». И здесь же ― ответная двусмысленность: «Правда и то, что преступления Сталина не могут умалить подвиги народа, который одержал победу в Великой Отечественной войне».
Что касается комиссии по противодействию попыткам фальсификаций истории, то ее работа ограничилась имитацией деятельности — за первый год существования она собиралась лишь дважды и не выступила ни с какими громкими инициативами. Это позволило критикам назвать ее «опереточной», а президенту Медведеву — расформировать ее в феврале 2012 года.
Сейчас российское государство подходит к политике памяти с другой стороны. После неудачи с «учебником Филиппова» и скандалом с «учебником Вдовина-Барсенкова» речь вновь зашла о создании единого школьного образовательного пособия по отечественной истории, которое бы унифицировало историческое знание. Подготовка к этому началась загодя, еще в 2010 году. Тогда впервые Государственно-патриотический клуб «Единой России» в лице своего председателя Ирины Яровой заговорил о необходимости «предложить государству стать заказчиком на разработку единого учебника». «За прошедшие полгода “Единая Россия” сделала крутой поворот. Еще недавно в феврале, на заседании клуба, где обсуждали патриотическое воспитание, все соглашались, что учебников истории должно быть несколько. Замминистра образования и науки Исаак Калина тогда сказал, что после того многообразия, которое было, учебник истории не может оставаться один. Прошло полгода, и тот же Калина уже говорит о единственном государственном выверенном учебнике», ― писала тогда «Новая газета».
В материале «Большая политика памяти» была обнаружена и исправлена ошибка. На фотографии, подписанной «Александр Филиппов», был изображен не Александр Вячеславович Филиппов, соавтор и соредактор учебника «Новейшая история России, 1945-2006 годы», а Александр Фридрихович Филиппов, профессор НИУ ВШЭ.
«Лента.ру» приносит свои извинения читателям и лично А. Ф. Филиппову.