литература древней руси в литературном процессе средневековья xi xiii вв
«РУССКАЯ ЗЕМЛЯ» В «СЛОВЕ О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»
[Из книги: А. Н. Робинсон. Литература Древней Руси в литературном процессе Средневековья (XI—XIII вв.). — М., 1980. — Глава V. — С. 219-241.]
1 Орлов А. С. «Слово о полку Игореве». 2-е изд., доп. М.; Л., 1946, с. 48.
2 Это вариант формулы, которую сообщил Владимиру Мономаху митрополит Николай: «Молимся, княже, тобе и братома твоима, не мозет погубити Руськые земли. иже беша стяжали отци ваши и деды ваши трудом великим. » (Л, 154; Летопись по Лаврентьевскому списку. СПб., 1897; Здесь и далее ссылки на это издание приводятся в тексте (Л) с указанием страницы). Как видно из текста, речь идет о княжеском роде; говорить о «всем русском народе» применительно к эпохе феодальной раздробленности (XII в.) исторически преждевременно.
3 См., например, в нескольких изданиях «Слова», относящихся к числу лучших: Слово о полку Игореве / Ред. древнерусского текста и пер. С. Шамбинаго, В. Ржиги. М.; Л., 1934, с. 239; Орлов А. С. Указ. соч., с. 90; Слово о полку Игореве / Под ред. В. П. Адриановой-Перетц; Подгот. текста и коммент. Д. С. Лихачева. М.; Л., 1950, с. 380; Слово о полку Игореве: Поэтические переводы и переложения / Под обшей ред. В. Ржиги, В. Кузьминой, В. Стеллецкого. М., 1961, с. 315; Слово о полку Игореве / Вступ. статья Д. С. Лихачева; Примеч. О. В. Творогова, Л. А. Дмитриева. — В кн.: Библиотека поэта. Большая серия. 2-е изд. Л., 1967, с. 473.
4 Слово о полку Игореве / Вступ. статья Л. А. Дмитриева, В. Л. Виноградовой; Подгот. текста и коммент. Л. А. Дмитриева. — В кн.: Библиотека поэта. Большая серия. Л., 1952, с. 239-240.
5 Орлов А. С. Указ. соч., с. 33.
7 Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве»: Историко-литературный очерк. 2-е изд. М.; Л., 1955, с. 11.
8 История СССР. Первая серия / Главный редактор академик Б. А. Рыбаков. М., 1966, т. 1, с. 574, 576.
9 История СССР, т. 1, с. 577, 578 и сл.
10 Греков В. Д., Якубовский А. Ю. Золотая Орда и ее падение. М.; Л., 1950, с. 205.
Если признать правильной концепцию существования в XII в. ряда (около 15) древнерусских (восточнославянских) княжеств как суверенных «полугосударств» или даже «государств», со своими различными интересами и разной политикой, а это, очевидно, так и было, то придется ограничить обычное понимание содержания «Слова» в том смысле, что автор его брал на себя заботы об интересах «всей Руси» (всех восточнославянских княжеств) в то время, когда он призывал многочисленных князей объединиться для отражения половецкой опасности. В действительности, как мы полагаем, автор заботился об интересах только «Русской земли» (собственно Южной Руси), призыв же его был эпической гиперболой.
Итак, «Русская земля» и ее защита, несомненно, являются главной темой «Слова», но содержание этого понятия в памятнике требует исторического определения.
14 Рыбаков Б. А. Поляне и северяне (к вопросу о размещении летописных племен на Среднем Днепре). — Советская археология: Сборник статей. М.; Л., 1947, вып. VI — VII, с. 86. Поляне занимали территорию на правом берегу Днепра, с севера ограниченную Вышгородом, Белгородом и Василевом, на юге доходившую до р. Роси, а под натиском кочевников сокращавшуюся до р. Стугны.
15 Рыбаков Б. А. Древние русы. — Советская археология: Сборник статей. М., 1953, вып. XVII, с. 39.
16 Рыбаков В. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971, с. 157.
17 Лихачев Д. С. Комментарии. — В кн.: Повесть временных лет /Статьи и коммент. Д. С. Лихачева. М.; Л., 1950, ч. 2, с. 239 — 240.
18 См.: Der Begriff «Russland» im Mittelalter. Von Alexander Soloviev (Genf). — Studien zur älteren Geschichte Osteuropas. I. Teil. Festschrift für Heinrich Felix Schmid. Graz; Köln, 1956, S. 149150.
19 См.: Der Begriff «Russland». S. 149.
20 Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства: Историко-географическое исследование. М., 1951, с. 29; см. также: Третьяков П. Н. Восточнославянские племена. 2-е изд. М., 1953, с. 214, 249-250.
Учитывая изложенные концепции, мы можем констатировать, что «Русь» или «Русская земля» представляла собой издревле населенную полянами сравнительно небольшую область Среднего Поднепровья, которая со времени завоевания Киева Олегом Вещим (882 г.) стала политическим ядром государства.
Изложенная «Повестью временных лет» концепция Руси как раннефеодальной империи была фактом феодального общественного сознания изучаемого времени. В XII в. эта концепция была жива и в родовом предании, поскольку наряду с христианскими именами князья продолжали называть своих сыновей именами предков — варяжскими и славянскими (языческими), причем именно эти, дохристианские, имена фигурировали в летописании и вообще в литературе (очевидно, в соответствии с бытом). Христианские же имена в качестве церковных дубликатов вышеуказанных имен упоминались лишь в определенных ситуациях (в сообщении о рождении или смерти князя, о создании им церкви в память одноименного с ним святого и т. п.). Достаточно вспомнить, что в «Слове» в числе его героев названы князья, носящие варяжские имена — Рюрик (Ростиславич), Олег (Святославич), Олег (Игоревич), Игорь (Святославич), а также славянские имена — Святослав (Всеволодич), Владимир (Всеволодич, Мономах), Владимир (Игоревич), Ярослав (Владимирович, «Старый»), Ярослав (Всеволодич).
21 Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов / Изд. А. Н. Насонова. М.; Л., 1950 (здесь и далее ссылки на это издание приводятся в тексте (HI) с указанием страницы).
В этой обстановке само определение «русские» обычно не применялось, судя по летописи, ни к княжествам, находившимся за указанными пределами «Русской земли», ни к населению этих княжеств, в которых жили «суздальци, «ростовцы», «новгородцы», «смоляне», «рязанцы», «черниговци» и др. (по названиям столичных городов), а также еще «вятичи», «древляне», «радимичи» и др. (по старым названиям племен).
Как отмечалось выше, в период феодальной раздробленности возникала новая концепция «Руси» — «Русской земли», уже не объединявшей многие восточнославянские «земли», а противопоставляемой этим «землям». Можно предполагать, что в обстановке экономического усиления и политического обособления восточнославянских княжеств, а также зарождения в них собственных династий, образовавшихся из разветвлений княжеского рода, в крупнейших из этих самостоятельных княжеств стали появляться первые стимулы национально-идеологической дифференциации. Одним из проявлений такого нарождающегося самосознания могло оказаться отрицательное отношение к старой концепции «Руси» — «Русской земли» не только вследствие того, что она уже не отражала реального соотношения государственно-политических сил эпохи, но и вследствие ее имперского (как тогда представлялось) происхождения, которое связывалось с историческими воспоминаниями о принудительном объединении земель, теперь активно стремившихся к самостоятельности.
Таким образом, концепция «Русской земли», первоначально занимаемой главным образом полянами с центром в Киеве, быстро разрослась в представление об обширной империи, а затем, с ее распадом, постепенно все более сужалась, возвращаясь к представлению об изначальных ее размерах. Во второй половине XII в. «широкая» концепция «Русской земли» существовала преимущественно как историческое предание, а «узкая» концепция — как обычная политическая реальность. Анализируя содержание понятия «Русская земля» в «Слове», не следует смешивать разные, указанные выше, концепции этого понятия, существовавшие в XII в.
«Слово» сложилось, по нашему представлению, как лиро-эпическое дружинное произведение (песня, чередующаяся с речитативом) вскоре после возвращения Игоря из половецкого плена (во время его приезда в Киев), а затем оно постепенно (по крайней мере до начала XIII в.) насыщалось новейшими событиями, связанными с его героями (возвращение из плена Владимира Игоревича, походы на ятвягов (1196 г.) и половцев (1202 и 1205 гг.) Романа Мстиславича и т. п.). Автор «Слова» и первый его исполнитель, видимо родовой певец князей Ольговичей, скорее всего служивший Святославу Киевскому, изображал современные ему события похода Игоря и обращался к князьям — своим современникам, заботясь о благе «Русской земли». Поэтому нам прежде всего предстоит обратить внимание на то обстоятельство, в каком смысле употреблялось понятие «Руси» — «Русской земли» летописью применительно к этим же князьям, героям «Слова».
22 Ипатьевская летопись. — ПСРЛ. М., 1962. Т. 2 (здесь и далее ссылки на это издание приводятся в тексте (И) с указанием столбца).
Проводив ее туда, «сестричь» князя Яков, вернулся — «приеха из Руси» (И, 659). Умирая, Давыд Смоленский (1197 г.) «сына своего Костянтина в Русь посла брату своему Рюрику на руце» (И, 704 — 705). Так определяли положение «Руси» восточнославянские княжества, лежавшие за ее пределами. Так же понималась «Русь» при рассмотрении ее собственных внутренних дел. Например, в «Руси» сложилась определенная политическая ситуация, когда
Молодой Ростислав Рюрикович совершил удачный набег на половцев (1193 г.) и явился к своему отцу в Овруч (который уже не входил в «Русь») для совместного похода на Литву. Тогда «Святослав же посла Рюрикови, река ему: «Се сын твой заял половци, зачал рать, а ты хочешь ити инамо, а свою землю оставив, а ныне пойди в Русь, стерези же своея земля». Рюрик же, оставя путь свой, иде в Русь со всими своими полкы» (И, 672). Такой же термин применялся для обозначения войска: «Собравшю Рурику (1202 г. — А. Р.) половци и руси много и пойде на Галичь. » (И, 717).
23 Таким образом, в эту эпоху формула летописи о «всей Русской земли» не означала всех восточнославянских княжеств.
Рядом с понятием «вся Русская земля» фигурирует соответственное ему объединительное политическое понятие «власть русская». Оно относится к междоусобной борьбе героев «Слова». В 1180 г. Святослав, «помысли во уме своемь, яко Давыда иму, а Рюрика выжену из земле и прииму един власть рускую с братьею» (И, 615). Но осуществить это Святославу не удалось: в итоге столкновений Рюрик заключил с ним договор, окончательно расчленивший Киевское княжество, уступив «ему старейшиньства и Киева, а собе взя всю Рускую землю» (И, 624). Изучаемое словосочетание, кроме территориально-политического определения, имело также значение объединения «всех» русских князей и их войск. После поражения Игоря Святослав, Рюрик и Владимир Глебович Переяславский (тоже герой «Слова») подошли к Каневу, «половци же услышавше всю землю Рускую идуще, бежаша. » (Л, 378).
Итак, в политической жизни князей — героев «Слова» существовало, как правило, ограничительное представление о «Руси» — «Русской земле», как области Среднего Поднепровья. Желая быть правильно понятым своими адресатами, автор «Слова» должен был пользоваться именно этой концепцией.
Но эта ограничительная концепция, характерная для феодальной раздробленности, получала еще свою внутреннюю дифференциацию. Северские князья, младшие «Ольговичи» (герои «Слова»: Игорь Новгород-Северский, его сын Владимир Путивльский, Игорев брат Всеволод Буй-Тур Трубчевский, племянник Святослав Рыльский) в случае конфликта с Рюриком, который владел киевскими землями, не считались с враждовавшими с ними другими южнорусскими князьями, принадлежащими к «Руси». Когда, например, Святослав в 1181 г. при помощи половцев захватил Киев, «половци же испросиша у Святослава Игоря (в качестве полководца. — А. Р.). Святослав же отпусти» его. Против них Рюрик послал свои войска, которыми руководили «воеводы рускеи» (И, 621 — 622). Войска Игоря потерпели поражение, так как «русь же потопташа é», подчиненные ему «половци бегаюче пред русью». Бросив полки, Игорь и его союзник половецкий хан Кончак, «въскочивша в лодью, бежа на Городец к Чернигову». Победа над ними войск Рюрика получила традиционное определение — «и тако поможет бог Руси» (И, 623).
Здесь «Русь» и «воеводы», во-первых, четко определены по своей принадлежности, во-вторых, отделены от Игоря и, естественно, от его половецких союзников. Напротив, при описании битвы Игоря и его княжеской группы с половцами, в том числе с Кончаком (1185 г.), северские войска называются «русью»: половецкие «стрельцы», «пустивше по стреле на русь» (И, 639). Затем Святослав говорит о группе Игоря: «О, люба моя братья и сынове и муже земле Руское. » (И, 645). Эти колебания, связанные с политической возможностью или невозможностью отнесения северских и близких к ним князей к «Руси», будут прослеживаться нами и далее.
Понятие «Русская земля» употреблено в «Слове» 21 раз. Ареал этого понятия в основном очерчен так же, как и в летописях, но с некоторой тенденцией к его расширительному толкованию, как раз за счет включения в него Игоря и его группы (т. е. северских и союзных с ними князей).
24 Здесь и далее «Слово» цит. по изд.: Слово о полку Игореве / Под ред. В. П. Адриановой-Перетц; Текст подгот. к печати Д. С. Лихачев. М.; Л., 1950. (Литературные памятники). Подбор примеров см.: Словарь-справочник «Слова о полку Игореве» / Сост. В. Л. Виноградова. Л., 1967, вып. 2, с. 126-130.
Если допустить, что автор «Слова» все восточнославянские княжества считал «Русской землей» и всех князей — «русскими», то его обращение к ним с призывом выступить на защиту своих собственных владений стало бы беспредметным. Когда автор мечтал о созыве (совершенно нереальном и для защиты от половцев ненужном) около 11 князей, не относящихся к «Русской земле» (кроме Рюрика), то он придавал этому призыву определенный ограниченный смысл (не только «за землю», но и за «раны»): «за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславлича». Поражение Игоря (и его группы) мыслилось здесь в качестве пояснительного синонима к понятию «Русская земля», впрочем, синонима гиперболического (даже по отношению к узкому пониманию термина «Русская земля»). Такое же преувеличение значимости третьестепенного князя наблюдается в следующих двух сопоставлениях: «Тяжко ти головы кромЂ плечю, зло ти тЂлу кромЂ головы — Руской земли безъ Игоря. Солнце светится на небесЂ — Игорь князь въ Руской земли».
В «Слове» в качестве места действия, современного сюжету, названы те города, которые и в действительности находились в «Русской земле»: Киев, Чернигов, Переяславль, Римов. Летопись знает «города русские» (Кончак якобы стремился пленить «грады русские» в 1185 г.; И, 634), один из которых имел даже собственное определение как «Русский». Так, Всеволод (Большое Гнездо) послал (1201 г.) «сына своего Ярослава в Переяславль в Русьский княжить. » (Л, 395).
Символические описания «Русской земли» и ее центров в «Слове» взаимосвязаны: «А въстона. Киевъ тугою, а Черниговъ напастьми. Тоска разлияся по Руской земли; печаль жирна тече средь земли Рускыи». Здесь совершенно правильно говорится о том, что печаль распространилась «посреди» этой «земли», т. е. в Киеве и в Чернигове. Это образное допущение так же верно, как и утверждение, что битва Игоря с половцами происходила «среди земли Половецкыи», т. е. во владениях тех ханов (Кончака, Гзака и др.), с которыми он боролся.
Но, кроме собственно «русских» городов, в «Слове» названы (с некоторым расширительным пониманием дела) города Новгород (Северский), Путивль, Курск — владения младших «Ольговичей», — которые автор тоже относит к «Русской земле», хотя в летописи в это время намечено их обособление — «Северьские городы» (И, 628 — 629) или «городи Посемьские» (И, 645). Присоединение этих городов к «Русской земле» вытекает из представления автора о действиях половцев: «. по Руской земли прострошася половцы, акы пардуже гнЂздо». Действительно, после поражения Игоря Кончак подошел к «русскому» городу Переяславлю, а Гзак — к Путивлю. Разумеется, не может быть и речи о том, что автор писал о военных действиях половцев на просторах всех восточнославянских княжеств, так как таких действий не было. Но даже в том случае, если принять здесь действительное понимание современниками «Русской земли» как Среднего Поднепровья, то и тогда перед нами поэтическая гипербола. Ведь половцы вовсе не простерлись по «Русской земле» (даже в «узком» смысле), а лишь затронули ее южные и юго-восточные зоны (к которым «Слово» относит и Посемье). «Слово» говорит: «А погании съ всЂхъ странъ прихождаху с побЂдами на землю Рускую». Действительно, имели место довольно частые набеги половцев на «Русскую землю», Среднее Поднепровье, с разных сторон: юго-западной, южной и юговосточной. И в данном случае половцы разделились: объединение донских половецких родов двинулось в сторону Киева (но дошло только до Переяславля), а донецкие половцы во главе со Гзаком двинулись в сторону
Посемья. Вторая часть фразы — приходили с «победами» — тоже поэтическая гипербола, так как общих побед половцев над «Русской землей» (даже в ее ограниченном понимании) не было никогда, а имели место более или менее успешные локальные и кратковременные грабительские набеги.
После грустного замечания о поражении Игоря: «А Игорева храбраго плъку не крЂсити» — дается символическая картина, очевидно ориентированная на те же южнорусские пределы: «За нимъ кликну Карна и Жля, поскочи по Руской земли. Жены руския въсплакашась, аркучи: „Уже намъ своихъ милыхъ ладъ. ни очима съглядати. «». Как видим, речь идет о «руских» женах (Игоря и его соратников), и именно здесь «по Руской земле» поскакали Карна и Жля.
Далее, после уже приведенного фрагмента о печали, постигшей Киев и Чернигов, говорится: «А князи сами на себе крамолу коваху, а погании сами, побЂдами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по бЂлЂ отъ двора». Действительно, междоусобная борьба среди князей, владевших «Русской землей» (не говоря уже о всех восточнославянских князьях), была почти постоянной (войны между Святославом и Рюриком, обмен набегами между Игорем и Владимиром Глебовичем Переяславским и т. п.). Что же касается второй части фразы, о том, что половцы «сами» приходили с победами, то это значительное преувеличение: обычно половцы приглашались кем-либо из князей в качестве союзников для борьбы с другими князьями. В этих случаях бывали и победы и поражения (например, поражение Игоря и Кончака в борьбе с войсками Рюрика). Конец фразы («емляху дань») — очень архаичная поэтическая гипербола: половцы дани с русских не брали, так как не могли этого сделать.
Исходя из своих общих понятий об ограниченных Средним Поднепровьем пределах «Русской земли», летописец охарактеризовал результат неудачного похода Игоря и его группы: «. отвориша ворота на Русьскую землю» (И, 645). Об этом же и в таком же смысле говорит «Слово»: «Загородите полю ворота своими острыми стрЂлами за землю Рускую. ».
25 В научной литературе встречаются два основных предположения: во-первых, здесь усматривается «Русская земля» как страна, от которой Игорево войско уже удалилось, зайдя за пограничный вал, холм (предположение более вероятное, подтверждаемое в комментарии Д. С. Лихачева); во-вторых, «Русская земля» понимается как Игорево войско, уже находящееся за пограничными сторожевыми курганами, т. е. углубившееся в половецкие владения (предположение, поддерживаемое В. И. Стеллецким).
26 Стилистически «Русская земля» адекватна (в качестве антипода) «Половецкой земле»; может быть, поэтому автор пользуется только этим словосочетанием и не употребляет название «Русь» (встречающееся в летописях и в том же значении, что и «Русская земля»).
Интересы «Слова», о которых в данном случае идет речь, ограничены взаимосвязями «земель» Русской и Половецкой. Никакие другие «земли», хорошо известные летописям, в «Слове» не упоминаются. Обращение «Слова» к князьям, не относящимся к «Русской земле», имеет персональный характер и не является обращением к тем княжествам, которыми они владели. Только в одном случае имеется определение, указывающее на владение князя: «Галичкы ОсмомыслЂ Ярославе!».
27 «Отечьствие» — «отечество», «родина»; см. именно этот летописный пример в данном значении: Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1902, т. 2, стлб. 833.
Употребление здесь слова не только обычного — «отчина» (родовой домен), но и очень редкого в летописях более широкого — «отечьствие» (отечество) весьма знаменательно. Летописец выходит за пределы распространенных рассуждений о владениях князей, он говорит именно о патриотизме Мстислава и связанных с этим его переживаниях. Братья сказали ему: «. аже зовуть тя с честию, иде, а тамо не наша отчина», — он согласился, но подумал: «. то не могу никако же Руской земле забыти» (И, 607). Далее этот патриотизм подтверждается при помощи сопоставления двух разных «земель», в которых пришлось княжить Мстиславу. Когда он умер (1179 г.), в некрологе говорилось: «. всегда бо тосняшется умрети за Рускую землю и за хрестьян», «от всего сердца бьяшеться за отчину свою», «и плакашеся по нем вся земля Руская», «и плакашеся по нем вся земля Новгородьская» (И, 610 — 611). На фоне этих примеров достаточно отчетливо видно, что патриотические идеалы автора «Слова» связывались только с «Русской землей».
В строгой зависимости от концепции «Русской земли» летопись выделяла несколько произвольных понятий, также весьма важных для изучения «Слова». Так, по признакам того же географического и политического ареала создавалось представление о «русских князьях», которое в те времена не применялось для обозначения всех восточнославянских князей. «Русские князья» не смешивались с князьями «суздальскими», «рязанскими», «галицкими» и др. Например, Святослав созвал свою «братью», принадлежавшую к «русским князьям», — Ярослава, Игоря, Всеволода (Буй-Тура) «и поча с ними думати, хотя на рязанский князи. » (И, 697). Персональный состав «русских князей» был хорошо известен современникам. Когда Святослав (1179 г.) поджидал Ростиславичей южнее Треполя для похода на половцев, в летописи в связи с этим говорилось: «Слышавше же князи рустии поидоша за Сулу. половци яшася бегу. » (И, 613); в марте 1185 г. о Святославе и Рюрике сказано: «бог» дал «победу князема рускыма» (И, 636). Подобно «всей Русской земле», в летописи фигурируют и «все» русские князья, как вполне определенное ограниченное объединение. Собираясь в поход на половцев (июль 1184 г.), Святослав и Рюрик послали за князьями переяславским, луцким, туровским, пинским, городенским, дубровицким. Эта княжеская группировка получила в двух летописях разные, но корреспондирующие обозначения: по южной версии Святослав «послата по околнии князи» (И, 630), по северной версии — «ходиша бо князи русстии вси на половце» (Л, 374). Иначе говоря, для суздальского летописца «все русские князья» — это именно те, которых киевский летописец назвал «окольными». Точно так же, по суздальской летописи, после поражения Игоря Святослав «посла по сыны свои и по вси князи» (Л, 378); тогда к нему явились его сыновья Олег и Владимир, его «сват» Рюрик, еще какие-то безымянные (мелкие) дополнительные силы «со инеми помочьми». Летописный контекст не позволяет нам предполагать, что Святослав, пославший за двумя своими сыновьями и, кроме них, «по вси князи», решил собрать всех тех могущественных знаменитых и отдаленных князей, к которым обращало свой поэтический призыв «Слово».
Вот еще показательный пример того, кто именно назывался «всеми» русскими князьями. В 1187 г. Рюрик сказал Святославу: «Ты, брате, еди в Черьнигов, совокупись же со братьею своею, а яз сдесе — со своею. И тако совокупишеся вси князи руские поидоша по Днепру» (И, 635). В этом походе на половцев участвовали Рюрик, Святослав и Ярослав (Черниговский), видимо, со своими ближайшими вассалами.
Таким образом, в общественном сознании эпохи «всеми» русскими князьями считались только те князья, которые были сюзеренами или вассалами «всей» Русской земли (Среднего Поднепровья), а отнюдь не все восточнославянские князья. Однако и эта группа южнорусских князей, за исключением Святослава и Рюрика, третьестепенных, не всегда бывала единой, так как и она раздиралась политическими противоречиями. Из состава «русских князей» выделялась особая маленькая группа родичей Святослава, которая подчинялась ему только в тех случаях, когда это представлялось ей выгодным, и успешно уклонялась от его воздействия в других случаях. Это были его «своя братья» (И, 630) или «Ольговы внуки» (Л, 376), т. е. герои «Слова» — Ярослав Черниговский (брат Святослава), Игорь (двоюродный брат Святослава) и его группа. В июле 1184 г., имея в виду Святослава и Рюрика, Игорь сказал Всеволоду (Буй-Туру), Святославу Рыльскому, Владимиру Игоревичу и дружине: «Половци оборотилися противу руским князем и мы без них кушаимся на вежах их ударити. » (И, 633). Подчеркнутая здесь обособленность северских князей («мы»), отделивших себя от «русских князей», была связана с прецедентом предшествующего похода на половцев (весной 1184 г.), когда Владимир Глебович Переяславский потребовал для себя у Игоря места в авангарде на следующем основании, отделявшем его от северских князей: «Князи бо русции дале бяхуть напереде ездити в Руской земли» (И, 628).
В «Слове» по отношению к северским князьям (как и в отношении их владений, будто бы входивших в состав «Русской земли») дается несколько расширенное толкование: они относятся к «русским», выступают как «русичи» — «русици», у них «рускыя плъкы», «жены руския».
Упоминает летопись и о «русских воинах» в определенном контексте: в результате похода Мстислава Киевского на половцев (1168 г.) «всим руским воем наполнитися до изобилья» трофеями (И, 540). От «русских» воинов ясно отличаются, например, «все новгородьские» (И, 607). Таким образом, вполне определенные военные ситуации, связанные с постоянными междоусобными войнами, позволяют ясно отличить «русские полки», «русских воинов» от всех иных военных сил, принадлежащих к той же народности, но так не называемых.
«Русская земля» для многих князей, владевших иными землями, долгое время еще оставалась вожделенной целью их политических и военных усилий (как это было, например, для Юрия Долгорукого), и древняя ее слава сохраняла свое очарование. Но уже новое поколение князей, особенно владимиро-суздальских и галицко-волынских, стало проявлять к ней совсем иное, только терпимое, а иногда и отрицательное отношение. В этой связи наибольший интерес представляет появление новой концепции «Русской земли» в воззрениях и действиях Андрея Боголюбского (сына Юрия Долгорукого).
28 Как известно, в 1174 г. Андрея Юрьевича убили его придворные («свои милостьници»; HI, 34). Утверждавшаяся Андреем «самовластная» политика потерпела неудачу, потому что Андрей, у которого не было опыта предшественников, предпринял крупные внешнеполитические акции (походы на Киев, Новгород, в Волжскую Болгарию и др.), не ограничив положения собственной аристократии и не создав корпуса преданных ему «служилых людей» (типа позднейших опричников). Эту ошибку Андрея отметил уже Кузьмища: «Господине мой, како еси не очютил скверных и нечестивых пагубоубийственных ворожьбит своих, идущих к тобе, и како еси не домыслил победити их, иногда побежая полкы поганых болъгар?» (И, 590).
Если к Андрею, по словам Кузьмища, «гость приходил из Царягорода, и от иных стран, изь Руской земли, и аче (если. — А. Р.) Латынин, и до всего хрестьянства и до всее погани, и рече (Андрей. — А. Р.): «Вьведе и (его. — А. Р.) вь церьковь и на полаты, да видять истиньное христьянство и крестяться»» (И, 591). Так полуполовец (по матери — половецкой ханше) Андрей усердно стремился обосновать новый религиозно-политический миф «истинного» православия с тем, чтобы опорочить традиционное представление о «Русской земле». Современникам было достаточно хорошо известно, что Киевская Русь приняла христианство от Византии, что киевская митрополия зависела от цареградского патриарха и в свою очередь ставила епископов в разные княжества, и в тот же Владимир. Именно поэтому Андрею было необходимо унизить авторитет Царьграда, а «Русскую землю» приравнять к «землям» иностранным и даже иноверным, не обладавшим «истинным христианством», на которое уже безраздельно претендовал новый в русской истории «самовластец».
Эта концепция была вполне закономерной в первый период военно-политической борьбы «Суздальской земли» с «Русской землей». Но уже вскоре, в период правления Всеволода (брата Андрея по отцу), когда «Русская земля» перестала представлять для него сколько-нибудь серьезную опасность, такие воззрения оказались политически непригодными. Вторая империя, зарождавшаяся на Северо-Востоке, уже начавшая подчинять своей власти доступные ей восточнославянские и неславянские земли, нуждалась теперь в присвоении старинного высокого авторитета и славы своей южнорусской предшественницы. Одним из первых свидетельств этого идеологического процесса явилось создание универсальной государственной формулы, объединившей старое понятие «Русь» с ее новым широким толкованием в качестве «всея Руси».
Возможно, формула эта была занесена в летописи несколько позднее (XIV в.), но она удачно определила политические отношения, зародившиеся еще до монголо-татарского нашествия. Нельзя не заметить, что именно эта формула, получившая впоследствии мировую известность, первоначально была применена относительно двух героев «Слова», располагавших владениями как раз по противоположным «украинам», юго-западной и северо-восточной от древнего киевского центра «Русской земли». В пышном некрологе (1205 г.) Роману Мстиславичу, «како державшего бывша всей Руской земли князя Галичкого», говорилось: «По смерти же великаго князя Романа, приснопамятнаго самодержьца всея Руси. » (И, 715). Могущественный Роман, которого в Западной Европе называли «королем Руси» (и сын которого, Даниил, действительно стал королем), не княжил в Киеве, но рассматривал его как северо-восточную окраину своих притязаний. Очевидно, он (полуполяк, по матери — польской принцессе) стремился возвысить престиж Галицко-Волынского княжества перед другими государствами (Византией, Польшей, Венгрией) за счет падения авторитета старой империи («Русской земли»), но в силу известных исторических и политических условий такое начинание не оказалось перспективным. С гораздо большими основаниями, получившими полное историческое оправдание, на ту же самую государственную формулу стали претендовать владимиро-суздальские князья, которые рассматривали Киев и «Русскую землю» как юго-западные пределы своего влияния. Здесь эта формула появилась (видимо, позже) в летописном некрологе Всеволоду (Большое Гнездо), причем даже с намеренной попыткой ретроспективного отнесения ее не только к самому Всеволоду, но даже к его отцу, Юрию Долгорукому: в 1212 г. «преставися великий князь Всеволод. сын Гюргев, благочестиваго князя всея Руси» (Л, 414).
Горячий патриотизм «Слова», обращенный к сравнительно небольшой и теснимой со всех сторон и самостоятельными русскими княжествами, и половцами «Русской земле», если рассматривать его с позиций современных автору, но не относящихся к этой земле князей и княжеств, в особенности «Суздальской земли», должен был бы вызвать скорее осуждение и в лучшем случае удивление, нежели сочувствие. Политическое (и даже религиозное) понятие «Русской земли» как мощного в свое время фактора объединительной государственной политики (до 30-х годов XII в.) во времена «Слова» безнадежно устарело. Сама «Русская земля» давно уже сделалась объектом приложения противоборствующих сил могущественных и суверенных княжеств. Для владимиро-суздальских князей, насаждавших культ богородицы (не случайно еще Андрей Боголюбский перенес с Юга во Владимир византийскую икону, впоследствии — Владимирскую божью матерь), «истинное христианство» и церковную литературу, вся идеология «Слова», традиционно киевская, дружинно-эпическая, в большей мере языческая, чем христианская, т. е. идеология, направленная к возрождению архаических традиций «Русской земли», не могла не показаться совершенно неприемлемой. Такая архаичная высокая поэзия (например, обращение Ярославны с мольбой не к богоматери, а к ветру, Днепру и солнцу) лишний раз подтвердила бы представление этих властных и суверенных феодалов о том, что выходцев из «Русской земли» нужно заново крестить, чтобы они познали наконец «истинное христианство». Возвышенные идеализированные представления «Слова» о «Русской земле» с древним центром в Киеве были чужды новой концепции государства, которая складывалась во Владимиро-Суздальской земле.
Со временем это положение существенно изменилось. Не случайно «Слово» оказало сильное влияние на «Задонщину» (XV в.) именно тогда, когда идеи объединения русских земель вокруг Москвы вообще, и прежде всего для борьбы с монголо-татарским игом, стали политически реальной перспективой для ближайшего будущего. Примененная в «Слове» территориально и политически ограничительная концепция «Русской земли» (как Среднего Поднепровья с добавлением Посемья), свойственная феодальным представлениям именно изображаемой в нем эпохи, показательна для нас и в том смысле, что она служит одним из свидетельств подлинности и древности этого великого поэтического памятника.