марру история воспитания в античности
История воспитания в Античности, Греция, Марру А.И., 1998
История воспитания в Античности, Греция, Марру А.И., 1998.
Должен ли я просить извинения у научной общественности за то, что посвящаю общее исследование теме уже не новой, по которой существует целый ряд солидных книг, лоснящихся от долгого пользования? (1) Но книги эти начинают устаревать, постепенно исчезая под скапливающейся пылью частных исследований и находок. Возникает необходимость в подведении итогов и общем обзоре, который включил бы в себя реальные достижения всего накопленного.
СПАРТАНСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ.
Спарта, непревзойденный источник сведений об архаике, естественно составляет следующий этап нашей истории. На этом этапе мы наблюдаем, как гомеровское рыцарское образование, не прерываясь, начинает постепенно изменяться. Спарта, аристократическое, сугубо военное государство, никогда не продвинется далеко по пути к тому, что я назвал «образованием писцов». Напротив, для нее делом чести будет оставаться городом полуграмотных. Хотя ее мелочное законодательство регламентирует практически все стороны жизни, включая супружеские отношения, орфография — замечательное исключение! — никогда не будет там унифицирована. Эпиграфика открывает нам самую поразительную и беззаботную анархию в этой области (1).
Спарта, наряду с Критом — также консервативным, аристократическим и воинственным государством (2), — занимает особое место в истории греческого образования и культуры в целом: она позволяет нам представить архаический этап античной культуры, ее преждевременный расцвет в эпоху, о которой Афины, к примеру, ничего не могут нам сообщить, поскольку никакой роли еще не играли.
С VIII века искусство уже процветало в Лакедемоне, VII век — век величия Спарты, а высшая точка, говоря по-гречески, приходится, по моему мнению, примерно на 600 год (3).
Я считаю так потому, что это преждевременное развитие было резко остановлено: Спарта, некогда возглавлявшая прогресс, окажется в противоположной роли — теперь это государство консервативное по преимуществу, упрямо придерживающееся древних обычаев, от которых все остальные уже отказались. Для всей Греции она становится краем парадоксов, легко возбуждая возмущение, а у теоретиков-утопистов — страстное восхищение.
Скачать pdf
Ниже можно купить эту книгу по лучшей цене со скидкой с доставкой по всей России. Купить эту книгу
Марру история воспитания в античности
Предисловие К шестому изданию (перевод М. А. Сокольской) 6
ВВЕДЕНИЕ (перевод М. А. Сокольской) 8
Античное образование. Современное образование. — Кривая его развития. — От благородного воина к писцу. — Восточный писец. — Образование восточного писца. — Минойские и микенские писцы.
Часть II. КАРТИНА КЛАССИЧЕСКОГО ВОСПИТАНИЯ В ЭЛЛИНИСТИЧЕСКУЮ ЭПОХУ (перевод А. И. Любжина)
Глава 1. КУЛЬТУРА «ПАЙДЕЙИ» 137
Состояние вопроса. — Образование как центр эллинистической цивилизации. — Религия культуры.
Глава 2. ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЕ УЧРЕЖДЕНИЯ 147
Общественное образование. — Муниципальная принадлежность. — Афинская эфебия. — Ее развитие в эллинистическую эпоху. — Эфебия вне Афин. — Должностные лица эфебии. — Нет государственных школ. — Школьные фонды. — Частные школы. — Литургии и фонды поддержки. — Официальные игры и празднества.
Глава 3. ФИЗИЧЕСКОЕ ВОСПИТАНИЕ (перевод А. В. Пахомовой) 165
Физическое воспитание и спорт. — Бег. — Прыжок в длину. — Метание диска. — Метание копья. — Борьба. — Бокс. — Панкратион. — Обучение гимнастике. — Общая физическая подготовка. — Уход за телом. — Гимнасии и палестры. — Упадок гимнастики.
Глава 4. ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ВОСПИТАНИЕ 188
Рисунок. — Инструментальная музыка — лира. — Пение с сопровождением и хоровое пение. — Танец. — Отступление музыки в культуре и воспитании.
Глава 5. НАЧАЛЬНАЯ ШКОЛА 200
Отсутствие начальной школы. — Гувернер, или педагог. — Распространение начальной школы. — Школьные помещения. — Условия работы учителя. — Школа и воспитание. — Расписание занятий. — Школьный календарь.
Глава 6. НАЧАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ 211
Чтение. — Алфавит. — Слоги. — Слова. — Тексты и антологии. — Чтение наизусть. — Книги, тетради и дощечки. —Письмо. — Счет. — Лаконичная и жестокая педагогика.
Глава 7. ГРАММАТИЧЕСКИЕ ЗАНЯТИЯ ВТОРОГО УРОВНЯ 225
Классики. — Гомер. — Другие классики. — Ученая филология и образование. — План и методика изучения авторов. — Чтение и декламация. — Объяснение текста. — Моральная ценность образования. — Грамматическая наука. — Практические упражнения на изложение.
Глава 8. НАУЧНЫЕ ЗАНЯТИЯ 246
Преподавание математики. — Геометрия. — Арифметика. — Музыка. — Астрономия. — Упадок изучения наук. —Арат и литературное изучение астрономии.
Глава 9. ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ: I. МАЛЫЕ ФОРМЫ 260
Общая культура эфеба. — Музей и высшее научное образование. — Настоящего технического образования нет. — Преподавание медицины.
Глава 10. ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ: II. РИТОРИКА 272
Царица наук — риторика. — Риторическая практика.
Глава 11. ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ: III. ФИЛОСОФИЯ (перевод А. В. Пахомовой) 288
Обращение в философию. — Философское образование. — Соперничество между философами и риторами. — Историческая география эллинистических школ.
Заключение. КЛАССИЧЕСКИЙ ГУМАНИЗМ 304
История и ценность. — Человек как ребенок. — Человек целиком. — Первенство морали. — Человек как таковой. — Человек против специалиста. — Словесный, а не научный гуманизм. — Ценность традиции. — Нерасчлененная многосложность. — По ту сторону гуманизма.
ПРИМЕЧАНИЯ 318
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ 413
Mappy А.-И.: История воспитания в античности (Греция)
Классический гуманизм
Теперь мы представляем себе основные элементы классического образования. Познакомившись с историческими эскизами, представленными в первой части нашей работы, читатель не будет испытывать затруднений, располагая каждый из этих аспектов по отношению к предшествующим на кривой технического развития: есть характерные черты, которые сохраняются только как воспоминание о прошлом и уходят из жизни, как гимнастика и музыка, восходящие к древней аристократической традиции; другие, более поздние, как словесность, утверждаются как преобладающие, не сохраняя прежней простоты, дифференцируясь, даже изменяясь по ходу; ораторское искусство теряет свою жизненную целесообразность, и эта последняя уступает эстетическим ценностям торжественного красноречия, потом обретает сама в себе политическую роль и ценность.
Сказать ли, что наше изучение, что касается эллинистического периода, подошло к концу, и что нам остается только перейти к следующим поколениям, чтобы исследовать следующие этапы развития, чье начало мы только что видели?
История и ценность
Но история не должна ограничиваться этим однообразным парадом последовательно-взаимосвязанных становлений, сменяющих друг друга все неумолимое время. Недостаточно знать, что эллинистическое воспитание принимало те или иные формы, отталкивалось от тех-то образцов и переменило их таким-то образом. Нужно остановиться, осознать его как таковое, так как это воспитание не только минуло, оно было, и мы останемся в долгу перед ним, пока не попытаемся определить его сущность и понять его ценности.
подъем, длительный этап, который будет продолжаться не одно поколение, когда методы классического воспитания будут рассматриваться как не подлежащие обсуждению.
Поэтому наше исследование не подойдет к концу, пока оно напоследок не даст ясного понятия о ценностях, несомых в разных видах этой классической Формой античного воспитания. Читатель-философ потребует, может быть, чтобы я обозначил одним термином интуитивное проникновение в эту сущность; я ему предложу удовольствоваться в качестве такового словом весьма банальным, гуманизм, с достаточным комментарием оно еще может послужить. Да, эллинистический идеал воспитания
можно обозначить как гуманизм, и при этом с многих различных точек зрения, которые можно наложить одну на другую.
Человек как ребенок
Но пусть современные люди не спешат торжествовать: не будем говорить об архаичном греческом невежестве. Когда речь идет о такой утонченной культуре, как греческая, которая во многих других областях дала столько доказательств своего творческого гения, такая лакуна может рассматриваться только как намеренная: она отражает отказ, может быть, несознательный, но твердый.
Будучи образованием человека, классическое воспитание требует для себя человеческое существо целиком: в этом, напротив, оно сходится с современной педагогикой, которая также настаивает на «общем» образовании и воспитании, противодействуя таким образом чрезмерному интересу к «образованию в узком смысле» *, к исключительному развитию умственных способностей. Да, человека целиком, душой и телом, чувствами и разумом, характером и духом.
Классическая формула этого идеала выражена пером латинского поэта в довольно позднюю эпоху II века по Р. X.: «Мы будем молиться о здоровье ума, соединенного с телесным»,
Orandum est ut sit mens sana in corpore sano2.
Если спортивный тип культуры с его идеалом профессионального атлета подчас становится предметом яростной критики, это в меньшей степени происходит в силу предрассудков чистого интеллектуала, чем исходя из традиционного понятия о совершенном человеке, гармонично равновесном, не знающем специфической спортивной дрессировки и погони за успехами.
Это стремление к цельному человеку не менее ярко выражено и в школьных программах. В теории (еще раз подчеркнем:
речь идет не о чем ином, как только об идеале) эллинистическое воспитание не согласно отказаться от своей художественной части; оно пытается даже отразить культурный прогресс во все более расходящихся областях, добавляя посвящение в пластические искусства к традиционной программе музыкального образования, наследию гомеровской эпохи.
«общей культуры», εγκύκλιος παιδεία, которая хотела определить основу формирования любого подлинно культурного сознания, пытается отстоять преимущества словесной и математической подготовки.
Это ностальгическое стремление к человеческой цельности нигде не проявляется лучше, чем в страстном соперничестве двух противоборствующих форм высшей культуры: ораторского искусства и философии. И та, и другая на равных правах принадлежат к самой сердцевине античной культуры; именно их диалог, временами столь резкий, столь натянутый, определяет ее. Мы должны представить себе человека эллинистической эпохи в его колебаниях перед лицом столь трудного выбора; этот последний не осуществляется без некоторого сожаления или некоторой попытки синтеза.
Без сомнения, повседневная жизнь, как правило, жестоко
разрушала эту парадоксальную и в некотором смысле отчаянную надежду: технический прогресс, достигнутый греческой культурой во всех областях, причем именно в эллинистическую эпоху, спровоцировал возникновение барьеров, которые были навязаны человеческой личности ограниченными возможностями ее нервной системы и краткой продолжительностью ее жизни. Античная цивилизация уже могла испытать некоторые из тех трудностей, в тенетах которых барахтается чудовищная цивилизация современности, чьи громадные конструкции утратили человеческую мерку ради планетарного масштаба (например, какой физик сегодня может претендовать на то, чтобы знать свою науку во всем ее объеме?): уже человек эпохи эллинизма чувствовал разрыв между своими целостными устремлениями, которые мы называем, на испорченном греческом, энциклопедическими тенденциями, и потребностью, ничуть не менее дорогой для гуманизма, сохранить за человеческой культурой ее персоналистическую форму и, в некотором роде, масштаб.
На одном поприще по крайней мере это гуманистическое устремление к цельному воспитанию всегда торжествовало, а именно в отношении первенства морального воспитания. Классицизм не довольствуется формированием образованного человека, художника, ученого; он ищет человека, то есть прежде всего жизненный стиль, согласный с идеальной нормой. Его пример обладает в этой области для нас высокой ценностью образца, так как это пункт, который наша образовательная система, в своей прогрессивной секуляризации, начиная с реформации и контрреформации, в конце концов упустила из вида.
Когда грек говорит об «образовании ребенка», των παίδων άγωγη, речь идет прежде всего и по преимущественно о моральном воспитании.
Человек как таковой
Цельный человек, но человек как таковой, а не в одной из своих частных форм или отдельных ролей. Мимоходом отметим, что разница между мужчиной и женщиной в эллинистическом воспитании стремится к исчезновению, в то
время как в архаическую эпоху она была весьма четкой: как мы видели, сапфическое воспитание противостояло мужскому, столь глубоко отмеченному педерастией. Теперь молодые дочери обычно воспитываются как их братья, даже если логика системы и не везде приводит к последовательному совместному воспитанию, примеры чего мы видели на Хиосе4 и на Теосе5.
Человек против специалиста
Но прежде всего классическая педагогика интересуется человеком как таковым, а не специалистом, снаряженным для выполнения частной задачи. Именно здесь она более всего противостоит воспитанию нашего времени, вынужденного создавать прежде всего специалистов, которых требует чудовищно дифференцированная цивилизация со своей всепоглощающей техникой.
Для того чтобы избавиться от упрека, которым является для нас античная позиция, недостаточно ее «объяснить» воздействием аристократических корней классической культуры: безусловно, вполне справедливо, что существование рабства позволяло грекам отождествить человека (свободного) со знатным бездельником, освобожденным чужим трудом от всяких низменных задач, располагающего своей жизнью для изящного досуга и духовной свободы.
Она презирает (поскольку это скорее сознательный отказ, чем незнание) технический уклон. Ее воспитание надеется образовать человека как такового, способного в своей внешней ипостаси к любым задачам, но которого ничто заранее не вгоняет в рамки определенной специализации.
Только медицина, более необходимая для общества, ранее сформировавшаяся как самостоятельная сфера, смогла установить для своих приверженцев тип собственного образования. И вот мы чувствуем, что медиков непрерывно подстерегает комплекс неполноценности: от Гиппократа до Галена они повторяют, что «медик тоже философ»; они не хотят замыкаться в своей частной культуре, но рассчитывают овладеть общей культурой в чисто человеческом плане. Для этого медик не довольст-
вуется своим профессиональным образованием, но, как видно в римскую эпоху на примере Галена, пытается тоже стать культурным человеком, знающим своих классиков, говорящим как настоящий ритор и спорящим как философ.
строгая и абстрактная атмосфера, показанная ее расцвету, становится скоро невыносимой большинству умов: и Платон, подчеркивающий значимость отбора, который могут осуществлять трудные науки, сам с этим соглашается.
Словесный, а не научный гуманизм
Когда идет речь не о том, чтобы образовать узкий крут властвующих, но об элите вообще, лучше удержаться на более скромном уровне словесности, в более конкретной литературной области, в средней зоне общих идей, высоких благородных чувств, которые вызывает классическая традиция и где она видит по преимуществу поприще культуры, общей для всех правильно настроенных умов.
ценности: в идеальной программе эллинистического воспитания четыре математических науки фигурируют лишь на уровне средней школы; высокая научная культура есть плод специализации, исключительного призвания и, как и всякая специализацию, ее скоро начинают подозревать в бегстве за пределы человеческого.
Я подчеркиваю, поскольку это важно: в глазах потомства Исократ победил Платона в этом пункте. Классическая культура есть по преимуществу эстетическое образование, художественное, литературное, но не научное. Гомер остался «воспитателем Греции», философам не удалось изгнать его за пределы Государства, они даже не стали пытаться; Евклид не смог занять его места,
объяснить преобладающую роль Гомера в образовании. Их попытки сделать из него наставника то ли в добродетели, то ли в красноречии имеют жалкий вид, но поэтический опыт обходился без их официальных разъяснений. Может быть, они смешны, но главное то, что непрерывность традиции оставалась нетронутой.
С другой стороны, классический идеал трансцендентен по отношению к технике: изначальный гуманист, культурный человек, даже если он становится высококвалифицированным специалистом, должен заботиться о том, чтобы оставаться прежде всего человеком. Здесь снова диалог с древностью оказывается поучительным для нас. Мы страдаем от очевидной метафизической переоценки техники; может быть, полезно прислушаться к тому, как греки настаивают на человеческой целесообразности, которая одна может узаконить любую деятельность специалиста.
Всякая техника обладает непобедимым завоевательным инстинктом: в силу своей собственной логики она стремится развиваться по своему плану в себе и для себя, и в конце концов порабощает человека, использующего ее; кто сейчас не в силах понять, к какой бесчеловечности может привести наука в руках ученого, биология в руках медика, забывающего, что он должен лечить людей, политическая наука в руках государственного деятеля, которого так легко делает неумолимым слишком надежная концепция? Классики повторяют нам, что любое учреждение, любое знание, любая техника не должны становиться целью для себя самих. На службе человека и руководимые человеком, они должны подчиниться и в своих опытах, и в своих результатах этой высшей ценности: человеческому.
По ту сторону гуманизма
и как бы подготовительным этапом для новой тоталитарной цивилизации, которой предстояло цвести в Spätantike, в эпоху Поздней Империи и в Византии; история цивилизации постоянно нам показывает это любопытное явление подстановки, когда припозднившиеся предрассудки старой традиции становятся зародышем для будущего развития.
Остается истиной, что классический гуманизм в своей совокупности глубоко отмечен персоналистическим идеалом, столь свойственным эллинизму, когда классицизм принял свою окончательную форму. Классическое воспитание стремится образовать человека как человека, а не как элемент на службе политического аппарата, не как пчелу в улье.
Можно увидеть здесь сужение перспективы и риск. Не без основания: есть причины опасаться, что классический гуманизм послужит прежде всего формированию человека со вкусом, с достоинствами, просвещенного и художественно одаренного; что он будет культивировать те качества души, которые ведут к утонченности внутреннего опыта, к изящным наслаждениям, к сладости жизни. И действительно он часто всем этим и был, и в особенности собственно в эллинистическую эпоху.
более честолюбивой культуры, что в эллинистическую эпоху часто и происходило.
Но плодотворность системы не ограничивается этими первыми историческими воплощениями, эмпирическими и обусловленными. Классический гуманизм может достичь и на самом деле достигает высшего величия, становясь на службу более великого дела, которое принимает человеческая личность, чтобы осуществиться в самопреодолении. Поскольку гуманизм вовсе не замкнут и не опирается только на себя. Не выходя за рамки античности, продолжение этой Истории даст нам два замечательных примера, показывая, как классическое воспитание сначала служит Государству в Риме, где античный идеал полиса исчезает в контексте эллинистической цивилизации, и позднее, в христианской Империи, служит Богу.
Mappy А.-И.: История воспитания в античности (Греция)
Введение
Должен ли я просить извинения у научной общественности за то, что посвящаю общее исследование теме уже не новой, по которой существует целый ряд солидных книг, лоснящихся от долгого пользования? (1) Но книги эти начинают устаревать, постепенно исчезая под скапливающейся пылью частных исследований и находок. Возникает необходимость в подведении итогов и общем обзоре, который включил бы в себя реальные достижения всего накопленного.
С другой стороны, историческое знание, частный случай знания о человеке, по самой своей сути изменчиво и всегда неокончательно. Наши взгляды на человека, мир и жизнь непрерывно меняются; в истории нет такой темы, к которой не нужно было бы время от времени возвращаться, чтобы поместить ее в должной перспективе, так как общее освещение успело перемениться.
Античное образование. Современное образование
История образования в античности не безразлична для нашей современной культуры: она возвращает нас к непосредственным истокам своей собственной педагогической
В конце книги я покажу, как замиравшая жизнь античной школы, кое-где тянувшаяся очень долго в потемках варварской эпохи Высокого Средневековья, на Западе в конце концов оборвалась (даты различны в зависимости от страны). Но к методам античной педагогики вернулись, когда с наступлением Каролингского возрождения наметилось возобновление образования. Эта реставрация была несовершенной и неуклюжей, как все реставрации, однако Каролинги сознательно старались подхватить прерванную традицию, и в определенном смысле это им вполне удалось.
Пышный расцвет средневековой культуры привел впоследствии западное христианство (особенно начиная с XII века) к выработке совсем иных и по-настоящему самобытных педагогических учреждений и методов (2). Однако еще и в XIII веке память об античных образцах и старание им подражать занимали мысли людей той эпохи, чье место в истории гуманизма не следует преуменьшать, как это слишком долго делалось.
Однако цель нашего исследования состоит не только в том, чтобы лучше понять самих себя, осознав свои истоки. Уже и это
Кривая его развития
Вот почему классическое образование обретает свою подлинную форму лишь тогда, когда великая творческая эпоха греческой цивилизации уже позади. Лишь с наступлением эллинистической эры оно предстает перед нами во всеоружии своих учреждений, программ и метода. Но, раз достигнув зрелости, оно сохраняет без особых изменений, по инерции, свойственной явлениям культуры (в особенности явлениям, зависящим от педагогической рутины), одну и ту же структуру и приемы на протяжении долгих веков. Распространение его за пределы греческого мира в Рим, Италию, на романизированный Запад повлекло за собой лишь перемены и отступления второстепенного характера. Это относится, против всякого ожидания, и к событию столь потрясающему, как обращение средиземноморского мира в христианство. В области образования упадок античной культуры скажется лишь явлениями застоя, что еще более обостряет это впечатление неподвижности.
Поэтому история, этапы которой мы собираемся бегло проследить, не соответствует пресловутой схеме кривой в виде колокола, как ни дорога она была античным мыслителям (Pol. VI, 51.): подъем, высшая точка, или άκμή, неотвратимый спад. Начнем мы, разумеется, по восходящей, очертив развитие, приведшее классическое образование с X по IV век от истоков к зрелой его форме (часть I). Но это состояние внутреннего совершенства не ограничивается краткой άκμή: классическое образование медленно движется к полной зрелости и приобретает окончательную форму. Наивысший подъем растягивается на долгие века: на весь эллинистический период (часть II) и за его пределы. Приток свежей римской крови (часть III) обеспечивает ему
От благородного воина к писцу
содержит в порядке архивы, составляет приказы, способен получать их в письменном виде и потому, естественно, ответствен за их исполнение.
«избранных отрывков» и долго оставались популярными, так глубоко были укоренены выраженные в них чувства (8).
Прежде всего учитель обучал ученика держать стиль или калам и выдавливать либо чертить простейшие знаки. Затем он давал ему образец для воспроизведения и подражания: сначала простые знаки, потом все более и более сложные отдельные слова, например, имена собственные. Затем, постепенно, целые фразы и связные тексты, в частности, образчики писем. До нас дошли на папирусе и на табличках приготовленные учителем образцы и упражнения учеников (11).
Наряду с обучением письму было и устное обучение. Учитель читал текст, объяснял его и задавал ученику вопросы о прослушанном. Уровень беседы постепенно повышался, и, в
счетами и уже, возможно, школьными упражнениями (18), при одновременном появлении письменности и культуры писцов, и даже их образования.
Минойские и микенские писцы
«образованием писцов» мы встречаемся непосредственно на земле будущей Греции с того самого момента, которым открывается история или, по крайней мере, предыстория этой страны, а позже и самого греческого народа.
На Крите и отчасти в материковой Греции такое образование существовало в прекрасные дни минойской культуры: археологические данные наводят на мысль о существовании в средне- и позднеминойский периоды (1700-1400? гг.) сильной монархии, память о которой сохранял еще Фукидид 3, монархии восточного типа, обладавшей и администрацией писцов-чиновников.
внешнего и внутреннего пролетариата, если воспользоваться терминами Тойнби?