маснавии маънавии чалолиддини руми бо забони руси
Маснавии маънавии чалолиддини руми бо забони руси
Маснави — суфийская поэма, созданная великим Мастером, основателем суфийского братства Маулавийа, шайхом Джалал ад-дином Руми, по праву входит в число шедевров мировой литературы. Едва ли в поэзии за все время ее существования найдется нечто подобное, что органично включало бы в себя в огромном объеме цитаты из какого-либо священного текста так, как это сделано в Маснави ее создателем с использованием Корана и пророческих преданий. Во многом поэтому, спустя почти два века после появления Маснави, другой суфийский поэт из братства Накшбандийа, ‘Абд ар-Рахман Джами, назвал ее Кораном на персидском языке. Текст Маснави, написанный в XIII в. по Р. Х., и поныне пользуется колоссальной популярностью во всем ираноязычном регионе как в изустном бытовании, так и в письменной традиции, что уж говорить о последователях суфизма, которые приникают к нему как к кладезю мистического опыта Мастера с большой буквы.
Первый дафтар (2007)
Настоящее издание, подготовленное к отмечаемому в 2007 г. 800-летнему юбилею со дня рождения Руми, представляет собой филологический перевод на русский язык 4003 байтов, составляющих первый из шести дафтаров (тетрадей) Маснави, общий объем которых насчитывает 25 632 байта. Перевод текста выполнен на основе Кунийского списка, отредактированного самим автором, сопровожден необходимым комментарием на основе самых надежных толкований, снабжен несколькими указателями и оригинальным текстом первого дафтара для специалистов, владеющих фарси. Издатели выражают надежду, что в ходе перевода был бережно сохранен дух оригинальной поэмы, равно как и вложенная в нее душа автора. Но об этом судить уже читателю.
Третий дафтар (2010)
Настоящая книга продолжает издание филологического перевода «Маснави» на русский язык. В свет выходит третий дафтар, объемом в 4810 байтов (общий объем «Поэмы о скрытом смысле» составляет 25 632 байта). Перевод текста выполнен на основе Кунийского списка, сопровожден необходимыми комментариями, снабжен указателями и примечаниями,
а также персидским текстом.
русский язык. В свет выходит пятый дафтар, объемом в 4238 байтов (общий объем
«Поэмы о скрытом смысле» составляет 25 632 байта). Перевод текста выполнен на ос
нове Кунийского списка, сопровожден необходимыми комментариями, снабжен указа
телями и примечаниями, а также персидским текстом.
Маснавии маънавии чалолиддини руми бо забони руси
Китаб ал-Маснави (Книга двустиший)
Маснави-йи ма’нави (Двустишия(поэма) о скрытом смысле)
Поэма и пояснение скрытого смысла.
Эпиграф: Узришь ты сокрытый смысл в
двустишиях, и достаточно
Вступление: Песнь свирели
Вы слышите свирели скорбный звук? Она, как мы, страдает от разлук.
О чем грустит, о чем поет она? «Я со стволом своим разлучена. (с той поры, как меня, срезав, разлучили с зарослями камыша)
Не потому ль вы плачете от боли, Заслышав песню о моей недоле.
Я принимаю в судьбах тех участье, Кто счастье знал, и тех, кто знал несчастье.
Я потому, наверно, и близка Тем, в чьей душе и горе, и тоска.
Плоть наша от души отделена, Меж ними пелена, она темна.
Мне устранять дано посредством пенья Меж господом и вами средостенье.
Лишь тем, кто следует стезей неложной, Могу я быть опорою надежной.
Я плачу, чтобы вы постичь могли, Сколь истинно любил Маджнун Лейли.
Будь безответною моя тоска, Кто оценил бы сладость тростника?
А ныне стали скорби и тревоги Попутчиками и в моей дороге.
Ушла пора моих счастливых лет, Но благодарно я гляжу им вслед.
В воде рыбешки пропитанья ищут, А нам на суше долог день без пищи.
Но жизни для того на свете нет, Кто ищет пищу в суете сует.
Кто лишь для плоти ищет пропитанья, Пренебрегая пищею познанья.
Не очень сходны меж собою тот, Кто суть познал и тот, кто познает.
Порвите ж цепь, свободу обретая, Хоть, может, эта цепь и золотая.
И ты умерь свою, искатель, прыть: Ведь всей реки в кувшин не перелить.
И жадных глаз невежи и скупца Ничем нельзя наполнить до конца.
Лишь раб любви, что рвет одежды в клочья, Чужд и корысти, и пороков прочих.
Любовь честна, и потому она Для исцеления души дана.
Вернее Эфлатуна и Лукмана Она врачует дух и лечит раны.
Ее дыхание земную плоть Возносит в небо, где царит господь.
Любовью движим, и Муса из дали Принес и людям даровал скрижали.
Любовь способна даровать нам речь, Заставить петь и немоте обречь.
Со слухом друга ты свои уста Соедини, чтоб песнь была чиста.
Кого на веки покидает друг, Тот, как ни голосист, смолкает вдруг.
Хотя напевов знает он немало, Нем соловей в саду, где роз не стало.
И всякий, светом тем не озаренный, Как бедный сокол, крыл своих лишенный.
Темно вокруг и холодно в груди,Как знать, что позади, что впереди?
Для истины иного нет зерцала Лишь сердце, что любовью воспылало.
И то постигни, что свирель пропела, Чтоб твой отринул дух оковы тела.
Притча о бакалейщике и попугае, пролившем благовонное масло
И кто-то в заблуждении глубоком Себя считать готов под стать пророкам.
Мы тоже, мол, сродни мужам святым; Мы, как они, едим, и пьем, и спим.
Сии слепцы не чувствуют различья, Равняя все: ничтожность и величье.
Две кабарги в долине обитали, Одни и те же травы их питали,
Но мускуса дала одна немало, И лишь навоз другая даровала.
Двух тростников так схожа красота, Но сахар в том, а в этом пустота.
Таких примеров тьма, и человек Все постигает, доживая век.
Рассказ о том, как некий человек посадил на дороге колючий кустарник
Кусты колючек некто на дороге Взрастил, и люди обдирали ноги.
Его просили: «Срежь ты их с земли», Но он не слушал, и кусты росли.
Кустарник вырастал под небом божьим, Бедой он стал для всех людей прохожих.
Шипы впивались в дервишей босых, Одежды рвали юных и седых.
Узнав об этом, приказал правитель, Чтоб перед ним предстал кустов садитель.
И так сказал: «Колючки уничтожь!» Кто насадил их отвечал: «Ну что ж,
Я с корнем вырву их на той неделе!» Но все ж кусты росли, и дни летели.
Ослушник вновь предстал перед владыкой, И тот сказал в печали превеликой:
«Пойми, несчастный, то, что взращено, В конце концов ты вырвешь все равно!
Но чем ты мне противишься упорней, Тем глубже в почву проникают корни.
Становятся, увы, с теченьем дней, Слабее люди, дерева сильней.
Пойми: чем больше ты упустишь дней, Тем корни будет вырывать трудней.
Ибо кровавят проходящим ноги Не только те колючки на дороге,
Но каждый твой изъян и твой порок, Что ты взрастил, а выполоть не смог!»
Рассказ о том, как шакал угодил в бадью
Рассказ о том, как шакал угодил в бадью с краской и, став разноцветным, решил, что он отныне не шакал, а павлин
Однажды некий молодой шакал В бадью со свежей краскою попал.
И, выбравшись наружу, стал гордиться, Кричать: «Я райская отныне птица!
Среди шакалов я такой один, Да не шакал я вовсе, я павлин!»
Маснавии маънавии чалолиддини руми бо забони руси
Китаб ал-Маснави (Книга двустиший)
Маснави-йи ма’нави (Двустишия(поэма) о скрытом смысле)
Поэма и пояснение скрытого смысла.
Эпиграф: Узришь ты сокрытый смысл в
двустишиях, и достаточно
Вступление: Песнь свирели
Вы слышите свирели скорбный звук? Она, как мы, страдает от разлук.
О чем грустит, о чем поет она? «Я со стволом своим разлучена. (с той поры, как меня, срезав, разлучили с зарослями камыша)
Не потому ль вы плачете от боли, Заслышав песню о моей недоле.
Я принимаю в судьбах тех участье, Кто счастье знал, и тех, кто знал несчастье.
Я потому, наверно, и близка Тем, в чьей душе и горе, и тоска.
Плоть наша от души отделена, Меж ними пелена, она темна.
Мне устранять дано посредством пенья Меж господом и вами средостенье.
Лишь тем, кто следует стезей неложной, Могу я быть опорою надежной.
Я плачу, чтобы вы постичь могли, Сколь истинно любил Маджнун Лейли.
Будь безответною моя тоска, Кто оценил бы сладость тростника?
А ныне стали скорби и тревоги Попутчиками и в моей дороге.
Ушла пора моих счастливых лет, Но благодарно я гляжу им вслед.
В воде рыбешки пропитанья ищут, А нам на суше долог день без пищи.
Но жизни для того на свете нет, Кто ищет пищу в суете сует.
Кто лишь для плоти ищет пропитанья, Пренебрегая пищею познанья.
Не очень сходны меж собою тот, Кто суть познал и тот, кто познает.
Порвите ж цепь, свободу обретая, Хоть, может, эта цепь и золотая.
И ты умерь свою, искатель, прыть: Ведь всей реки в кувшин не перелить.
И жадных глаз невежи и скупца Ничем нельзя наполнить до конца.
Лишь раб любви, что рвет одежды в клочья, Чужд и корысти, и пороков прочих.
Любовь честна, и потому она Для исцеления души дана.
Вернее Эфлатуна и Лукмана Она врачует дух и лечит раны.
Ее дыхание земную плоть Возносит в небо, где царит господь.
Любовью движим, и Муса из дали Принес и людям даровал скрижали.
Любовь способна даровать нам речь, Заставить петь и немоте обречь.
Со слухом друга ты свои уста Соедини, чтоб песнь была чиста.
Кого на веки покидает друг, Тот, как ни голосист, смолкает вдруг.
Хотя напевов знает он немало, Нем соловей в саду, где роз не стало.
И всякий, светом тем не озаренный, Как бедный сокол, крыл своих лишенный.
Темно вокруг и холодно в груди,Как знать, что позади, что впереди?
Для истины иного нет зерцала Лишь сердце, что любовью воспылало.
И то постигни, что свирель пропела, Чтоб твой отринул дух оковы тела.
Притча о бакалейщике и попугае, пролившем благовонное масло
И кто-то в заблуждении глубоком Себя считать готов под стать пророкам.
Мы тоже, мол, сродни мужам святым; Мы, как они, едим, и пьем, и спим.
Сии слепцы не чувствуют различья, Равняя все: ничтожность и величье.
Две кабарги в долине обитали, Одни и те же травы их питали,
Но мускуса дала одна немало, И лишь навоз другая даровала.
Двух тростников так схожа красота, Но сахар в том, а в этом пустота.
Таких примеров тьма, и человек Все постигает, доживая век.
Рассказ о том, как некий человек посадил на дороге колючий кустарник
Кусты колючек некто на дороге Взрастил, и люди обдирали ноги.
Его просили: «Срежь ты их с земли», Но он не слушал, и кусты росли.
Кустарник вырастал под небом божьим, Бедой он стал для всех людей прохожих.
Шипы впивались в дервишей босых, Одежды рвали юных и седых.
Узнав об этом, приказал правитель, Чтоб перед ним предстал кустов садитель.
И так сказал: «Колючки уничтожь!» Кто насадил их отвечал: «Ну что ж,
Я с корнем вырву их на той неделе!» Но все ж кусты росли, и дни летели.
Ослушник вновь предстал перед владыкой, И тот сказал в печали превеликой:
«Пойми, несчастный, то, что взращено, В конце концов ты вырвешь все равно!
Но чем ты мне противишься упорней, Тем глубже в почву проникают корни.
Становятся, увы, с теченьем дней, Слабее люди, дерева сильней.
Пойми: чем больше ты упустишь дней, Тем корни будет вырывать трудней.
Ибо кровавят проходящим ноги Не только те колючки на дороге,
Но каждый твой изъян и твой порок, Что ты взрастил, а выполоть не смог!»
Рассказ о том, как шакал угодил в бадью
Рассказ о том, как шакал угодил в бадью с краской и, став разноцветным, решил, что он отныне не шакал, а павлин
Однажды некий молодой шакал В бадью со свежей краскою попал.
И, выбравшись наружу, стал гордиться, Кричать: «Я райская отныне птица!
Среди шакалов я такой один, Да не шакал я вовсе, я павлин!»
И впрямь, на том, чья шкура пестрой стала, Чудесно солнце жаркое играло.
И был он не в пример другим шакалам И голубым, и розовым, и алым.
Шакалье племя очень удивилось: «Ответь, собрат наш, что с тобой случилось?
Скажи, чем возгордился ты сейчас, Что свысока теперь глядишь на нас?»
Ведь ты готов взобраться на мимбар И поучать всех нас, кто юн и стар,
И с высоты своей гордыни ложной Всех болтовней смущать пустопорожней.
Но что слова и пестрой шкуры цвет, Когда в тебе святого пыла нет?
Но гордый пестротой своей шакал Так отвечал тому, кто порицал.
«Взгляни на облик мой, на яркий цвет, Таких божков и у шамана нет.
Китаб ал-Маснави
Руми Джалаладдин Китаб ал-Маснави
Китаб ал-Маснави (Книга двустиший)
Маснави-йи ма’нави (Двустишия(поэма) о скрытом смысле)
Поэма и пояснение скрытого смысла.
Эпиграф: Узришь ты сокрытый смысл в
двустишиях, и достаточно
Вступление: Песнь свирели
Вы слышите свирели скорбный звук? Она, как мы, страдает от разлук.
О чем грустит, о чем поет она? «Я со стволом своим разлучена. (с той поры, как меня, срезав, разлучили с зарослями камыша)
Не потому ль вы плачете от боли, Заслышав песню о моей недоле.
Я принимаю в судьбах тех участье, Кто счастье знал, и тех, кто знал несчастье.
Я потому, наверно, и близка Тем, в чьей душе и горе, и тоска.
Плоть наша от души отделена, Меж ними пелена, она темна.
Мне устранять дано посредством пенья Меж господом и вами средостенье.
Лишь тем, кто следует стезей неложной, Могу я быть опорою надежной.
Я плачу, чтобы вы постичь могли, Сколь истинно любил Маджнун Лейли.
Будь безответною моя тоска, Кто оценил бы сладость тростника?
А ныне стали скорби и тревоги Попутчиками и в моей дороге.
Ушла пора моих счастливых лет, Но благодарно я гляжу им вслед.
В воде рыбешки пропитанья ищут, А нам на суше долог день без пищи.
Но жизни для того на свете нет, Кто ищет пищу в суете сует.
Кто лишь для плоти ищет пропитанья, Пренебрегая пищею познанья.
Не очень сходны меж собою тот, Кто суть познал и тот, кто познает.
Порвите ж цепь, свободу обретая, Хоть, может, эта цепь и золотая.
И ты умерь свою, искатель, прыть: Ведь всей реки в кувшин не перелить.
И жадных глаз невежи и скупца Ничем нельзя наполнить до конца.
Лишь раб любви, что рвет одежды в клочья, Чужд и корысти, и пороков прочих.
Любовь честна, и потому она Для исцеления души дана.
Вернее Эфлатуна и Лукмана Она врачует дух и лечит раны.
Ее дыхание земную плоть Возносит в небо, где царит господь.
Любовью движим, и Муса из дали Принес и людям даровал скрижали.
Любовь способна даровать нам речь, Заставить петь и немоте обречь.
Со слухом друга ты свои уста Соедини, чтоб песнь была чиста.
Кого на веки покидает друг, Тот, как ни голосист, смолкает вдруг.
Хотя напевов знает он немало, Нем соловей в саду, где роз не стало.
И всякий, светом тем не озаренный, Как бедный сокол, крыл своих лишенный.
Темно вокруг и холодно в груди,Как знать, что позади, что впереди?
Для истины иного нет зерцала Лишь сердце, что любовью воспылало.
И то постигни, что свирель пропела, Чтоб твой отринул дух оковы тела.
Притча о бакалейщике и попугае, пролившем благовонное масло
И кто-то в заблуждении глубоком Себя считать готов под стать пророкам.
Мы тоже, мол, сродни мужам святым; Мы, как они, едим, и пьем, и спим.
Сии слепцы не чувствуют различья, Равняя все: ничтожность и величье.
Две кабарги в долине обитали, Одни и те же травы их питали,
Но мускуса дала одна немало, И лишь навоз другая даровала.
Двух тростников так схожа красота, Но сахар в том, а в этом пустота.
Таких примеров тьма, и человек Все постигает, доживая век.
Рассказ о том, как некий человек посадил на дороге колючий кустарник
Кусты колючек некто на дороге Взрастил, и люди обдирали ноги.
Его просили: «Срежь ты их с земли», Но он не слушал, и кусты росли.
Кустарник вырастал под небом божьим, Бедой он стал для всех людей прохожих.
Шипы впивались в дервишей босых, Одежды рвали юных и седых.
Узнав об этом, приказал правитель, Чтоб перед ним предстал кустов садитель.
И так сказал: «Колючки уничтожь!» Кто насадил их отвечал: «Ну что ж,
Я с корнем вырву их на той неделе!» Но все ж кусты росли, и дни летели.
Ослушник вновь предстал перед владыкой, И тот сказал в печали превеликой:
«Пойми, несчастный, то, что взращено, В конце концов ты вырвешь все равно!
Но чем ты мне противишься упорней, Тем глубже в почву проникают корни.
Становятся, увы, с теченьем дней, Слабее люди, дерева сильней.
Пойми: чем больше ты упустишь дней, Тем корни будет вырывать трудней.
Ибо кровавят проходящим ноги Не только те колючки на дороге,
Но каждый твой изъян и твой порок, Что ты взрастил, а выполоть не смог!»
Рассказ о том, как шакал угодил в бадью
Рассказ о том, как шакал угодил в бадью с краской и, став разноцветным, решил, что он отныне не шакал, а павлин
Однажды некий молодой шакал В бадью со свежей краскою попал.
И, выбравшись наружу, стал гордиться, Кричать: «Я райская отныне птица!
Среди шакалов я такой один, Да не шакал я вовсе, я павлин!»
И впрямь, на том, чья шкура пестрой стала, Чудесно солнце жаркое играло.
И был он не в пример другим шакалам И голубым, и розовым, и алым.
Шакалье племя очень удивилось: «Ответь, собрат наш, что с тобой случилось?
Скажи, чем возгордился ты сейчас, Что свысока теперь глядишь на нас?»
Ведь ты готов взобраться на мимбар И поучать всех нас, кто юн и стар,
И с высоты своей гордыни ложной Всех болтовней смущать пустопорожней.
Но что слова и пестрой шкуры цвет, Когда в тебе святого пыла нет?
Но гордый пестротой своей шакал Так отвечал тому, кто порицал.
«Взгляни на облик мой, на яркий цвет, Таких божков и у шамана нет.
Еще недавно был я незаметным, Как райский куст стал теперь стоцветным.
Хочу я, чтоб отныне всякий знал: Я средь шакалов боле не шакал!»
Его спросили:»Кто ж ты, господин?» Шакал ответил:»Райский я павлин!»
Его спросили: «Райские долины Ты украшаешь ли как все павлины?
Ты излучаешь ли небесный свет?» Шакал подумал и ответил: «Нет!»
«Скажи еще, оплот наш и твердыня, Умеешь ли кричать ты по-павлиньи?»
«Нет, не могу!»-сказал шакала сын. «Тогда ты лишь хвастун, а не павлин.
Ибо никто, бывавший лишь в пустыне, нам не расскажет о святой Медине. (Если я не бродил в пустыне, то что я могу сказать о долине Мина?)
О том, как горный козел теряет рассудок, завидя козу
О том, как горный козел теряет рассудок, завидя козу, как он прыгает через пропасть и как становится порой легкой добычей охотников
Козел в горах пасется высоко, Меж скал, что от вершин недалеко.
Он осторожен, ибо и стрелки, И звери хищные недалеки.
Ему и подобает осторожно Судить: опасность истинна иль ложна?
Но вот он видит горную козу За пропастью на склоне, там, внизу.
Но лучники умны, неторопливы, Козлиный знают нрав и ждут поживы.
Им ведомо, что все забудет он, Внезапным вожделеньем ослеплен.
И зверь, чей глас любви подруги кличет, Становится нетрудною добычей.
Ведь и герою собственная страсть Страшней порой, чем прочая напасть.
Дерево и незрелые плоды
Сей мир подобен дереву, а нам Уподобляться суждено плодам.
Пока незрелы на ветвях плоды, Они висят, не ведая беды.
Но держатся на ветках еле-еле Плоды, которые уже созрели.
Всяк норовит сорвать созревший плод, Пока на землю сам не упадет.
Вот так же созреванье человека И означает окончанье века.
Рассказ о ловце змей.
Рассказ о ловце змей, который счел замерзшего дракона мертвым и приволок его в Багдад
Послушай то, что слышал я стократ, В чем скрытый смысл и тайный аромат.
Однажды в горы некий змеелов Пошел, надеясь обрести улов.
Тот, кто избрал в удел исканий путь, Отыщет, что искал, когда-нибудь.
Охотник змей искал, как ищут клад, В ту пору был обильный снегопад.
И вот во впадине крутого склона Ловец увидел мертвого дракона.
Китаб ал-Маснави (Книга двустиший)
Маснави-йи ма’нави (Двустишия(поэма) о скрытом смысле)
Поэма и пояснение скрытого смысла.
Эпиграф: Узришь ты сокрытый смысл в
двустишиях, и достаточно
Вступление: Песнь свирели
Вы слышите свирели скорбный звук? Она, как мы, страдает от разлук.
О чем грустит, о чем поет она? «Я со стволом своим разлучена. (с той поры, как меня, срезав, разлучили с зарослями камыша)
Не потому ль вы плачете от боли, Заслышав песню о моей недоле.
Я принимаю в судьбах тех участье, Кто счастье знал, и тех, кто знал несчастье.
Я потому, наверно, и близка Тем, в чьей душе и горе, и тоска.
Плоть наша от души отделена, Меж ними пелена, она темна.
Мне устранять дано посредством пенья Меж господом и вами средостенье.
Лишь тем, кто следует стезей неложной, Могу я быть опорою надежной.
Я плачу, чтобы вы постичь могли, Сколь истинно любил Маджнун Лейли.
Будь безответною моя тоска, Кто оценил бы сладость тростника?
А ныне стали скорби и тревоги Попутчиками и в моей дороге.
Ушла пора моих счастливых лет, Но благодарно я гляжу им вслед.
В воде рыбешки пропитанья ищут, А нам на суше долог день без пищи.
Но жизни для того на свете нет, Кто ищет пищу в суете сует.
Кто лишь для плоти ищет пропитанья, Пренебрегая пищею познанья.
Не очень сходны меж собою тот, Кто суть познал и тот, кто познает.
Порвите ж цепь, свободу обретая, Хоть, может, эта цепь и золотая.
И ты умерь свою, искатель, прыть: Ведь всей реки в кувшин не перелить.
И жадных глаз невежи и скупца Ничем нельзя наполнить до конца.
Лишь раб любви, что рвет одежды в клочья, Чужд и корысти, и пороков прочих.
Любовь честна, и потому она Для исцеления души дана.
Вернее Эфлатуна и Лукмана Она врачует дух и лечит раны.
Ее дыхание земную плоть Возносит в небо, где царит господь.
Любовью движим, и Муса из дали Принес и людям даровал скрижали.
Любовь способна даровать нам речь, Заставить петь и немоте обречь.
Со слухом друга ты свои уста Соедини, чтоб песнь была чиста.
Кого на веки покидает друг, Тот, как ни голосист, смолкает вдруг.
Хотя напевов знает он немало, Нем соловей в саду, где роз не стало.
И всякий, светом тем не озаренный, Как бедный сокол, крыл своих лишенный.
Темно вокруг и холодно в груди,Как знать, что позади, что впереди?
Для истины иного нет зерцала Лишь сердце, что любовью воспылало.
И то постигни, что свирель пропела, Чтоб твой отринул дух оковы тела.
Притча о бакалейщике и попугае, пролившем благовонное масло
И кто-то в заблуждении глубоком Себя считать готов под стать пророкам.
Мы тоже, мол, сродни мужам святым; Мы, как они, едим, и пьем, и спим.
Сии слепцы не чувствуют различья, Равняя все: ничтожность и величье.
Две кабарги в долине обитали, Одни и те же травы их питали,
Но мускуса дала одна немало, И лишь навоз другая даровала.
Двух тростников так схожа красота, Но сахар в том, а в этом пустота.
Таких примеров тьма, и человек Все постигает, доживая век.
Рассказ о том, как некий человек посадил на дороге колючий кустарник
Кусты колючек некто на дороге Взрастил, и люди обдирали ноги.
Его просили: «Срежь ты их с земли», Но он не слушал, и кусты росли.
Кустарник вырастал под небом божьим, Бедой он стал для всех людей прохожих.
Шипы впивались в дервишей босых, Одежды рвали юных и седых.
Узнав об этом, приказал правитель, Чтоб перед ним предстал кустов садитель.
И так сказал: «Колючки уничтожь!» Кто насадил их отвечал: «Ну что ж,
Я с корнем вырву их на той неделе!» Но все ж кусты росли, и дни летели.
Ослушник вновь предстал перед владыкой, И тот сказал в печали превеликой:
«Пойми, несчастный, то, что взращено, В конце концов ты вырвешь все равно!
Но чем ты мне противишься упорней, Тем глубже в почву проникают корни.
Становятся, увы, с теченьем дней, Слабее люди, дерева сильней.
Пойми: чем больше ты упустишь дней, Тем корни будет вырывать трудней.
Ибо кровавят проходящим ноги Не только те колючки на дороге,
Но каждый твой изъян и твой порок, Что ты взрастил, а выполоть не смог!»
Рассказ о том, как шакал угодил в бадью
Рассказ о том, как шакал угодил в бадью с краской и, став разноцветным, решил, что он отныне не шакал, а павлин
Однажды некий молодой шакал В бадью со свежей краскою попал.
И, выбравшись наружу, стал гордиться, Кричать: «Я райская отныне птица!
Среди шакалов я такой один, Да не шакал я вовсе, я павлин!»
И впрямь, на том, чья шкура пестрой стала, Чудесно солнце жаркое играло.
И был он не в пример другим шакалам И голубым, и розовым, и алым.
Шакалье племя очень удивилось: «Ответь, собрат наш, что с тобой случилось?
Скажи, чем возгордился ты сейчас, Что свысока теперь глядишь на нас?»
Ведь ты готов взобраться на мимбар И поучать всех нас, кто юн и стар,
И с высоты своей гордыни ложной Всех болтовней смущать пустопорожней.
Но что слова и пестрой шкуры цвет, Когда в тебе святого пыла нет?
Но гордый пестротой своей шакал Так отвечал тому, кто порицал.
«Взгляни на облик мой, на яркий цвет, Таких божков и у шамана нет.
Еще недавно был я незаметным, Как райский куст стал теперь стоцветным.
Хочу я, чтоб отныне всякий знал: Я средь шакалов боле не шакал!»
Его спросили:»Кто ж ты, господин?» Шакал ответил:»Райский я павлин!»
Его спросили: «Райские долины Ты украшаешь ли как все павлины?