мистические истории в контакте

Страшные истории

Страшные истории запись закреплена

Работаю я помощником машиниста на просторах сети железных дорог России. Работаем мы парами — собственно машинист и его верный помощник. Как-то раз мой напарник заболел, и меня отправили в рейс с другим машинистом. Познакомились перед поездкой, поболтали, ну я и спросил:

— Медкомиссию не прошел, руки затряслись, — ответил он мне.

Ну, затряслись и затряслись, чего в жизни не бывает. На этом тему и замяли. Поехали. Сдружились, можно сказать — тем для разговоров нашлось предостаточно: он, как и я, ходил в тренажерный зал и представлял собой мускулистого дядю. Вот и проболтали мы с ним всю дорогу в одну сторону. В конечном пункте отдохнули и поехали обратно. Поезд достался с взрывоопасными материалами, поэтому с нами поехал еще и охранник. Для перевозок опасных веществ есть удаленная от основного пути ветка, которая проходит через поля и леса. Вот туда-то нас и завернули.

Дело было поздней ночью. Едем мы, болтаем, а в рации слышны непонятные шорохи и шепот. Ну, я и взял трубку, чтобы послушать, поднести динамик поближе к уху, как вдруг машинист изменился в лице и почти криком велел положить трубку. В недоумении я положил ее, поинтересовавшись, в чем причина столь бурной реакции. Он и рассказал:

— Помнишь, я тебе говорил, что у моего помощника руки затряслись? Так там то же самое было. Шорохи, шепот в рации, он тоже взял послушать, кто чего говорит, прямо как ты сейчас. Ему чего-то сказали, как он сам говорит — бабка какая-то, и у него руки затряслись на следующий день. Уж не знаю, от этого ли, но чем черт не шутит.

Желание слушать рацию тут же отпало. Я начал расспросы на эту тему, и он сказал, что здесь на холме деревушка, в которой живет бабка, а у нее от деда осталась радиоаппаратура. Много раз жаловались на нее, что вклинивается в эфир, мешает работать. Даже расследование провели и вычислили ее, но по каким-то причинам и после расследования она продолжала передачу своих сообщений — мер принято не было.

Чуть позже мы встали перед красным сигналом, а на железной дороге совсем не как на дороге у машин — красный может гореть хоть три, хоть все десять часов подряд. Тема про бабку забылась, понеслись анекдоты и всякая прочая болтовня. Спустя какое-то время из задней кабины прибежал охранник с глазами как два блюдца, со словами: «Там баба идет к нам в ночной сорочке и босиком». Повторюсь, что на улице глубокая ночь, время года — поздняя осень, на улице лежит снежок, градус ниже нуля. Вспомнив про злосчастную бабку, мы побежали закрывать двери локомотива. Вернувшись в кабину, погасили свет и притихли. В окно я высовываться побоялся. Только слышал, как около локомотива сначала кто-то бродил, а после начал стучаться в корпус с жалостливыми мольбами о помощи. Машинист высунулся посмотреть, кто там — мало ли, может, какая помощь и правда нужна, — но тут же закрыл окно и отошел. Тем временем на улице эта самая бабушка принялась бегать и громко смеяться. Сказать, что мы перепугались — значит, не сказать ничего. Три здоровых мужика сидели и боялись, как дети малые. К нашему счастью, загорелся желтый, и мы поехали.

После приезда рассказали это другим локомотивным бригадам, на что нам сказали, мол, это не единичный случай, но раньше она не подходила, а сидела недалеко и смотрела, что-то время от времени выкрикивая.

Вот такая история. Что это было на самом деле, не знаю — может, просто больная женщина, а может, и ведьма какая-то.

Страшные истории запись закреплена

Когда мне только-только исполнилось шесть лет, а младшему братику Шурке четыре с половиной, мы впервые оказались в Ленинграде. Мать взяла нас с собой в отпуск погостить у двоюродной родни. Её дядя с тётей жили в длинном доме довоенной постройки на Васильевском острове.
Показать полностью.

Приехали мы как раз в разгар поры белых ночей — начале июня. Дом, в котором у родственников была трёхкомнатная квартира, мне малышу, показался очень огромным. Семи— или восьмиэтажный, с нескончаемым числом подъездов, да ещё и загнутый буквой «Г». Дядя с тёткой проживали на четвёртом этаже. Вверх-вниз ходил старинный лифт с сетчатыми стенками и двумя парами двустворчатых дверей, закрывавшихся вручную. Двигаться в нужном направлении лифт начинал, лишь когда обе пары дверей были пассажиром плотно притворены.
У себя дома в Новосибирске мы жили в пятиэтажке, раньше лифты и не видели вовсе. Поэтому кататься на нём уже было приключением. За что буквально через день после приезда успели получить замечание от соседей. Соответственно — от матери нагоняй и указание впредь ходить на улицу, а также возвращаться обратно, только пешкодралом по лестнице.
Но кто же за пацанами уследит! Чуть за порог, тут и забыт строгий материнский наказ. Сейчас вряд ли малышей четырёх-шести лет родители отпускают одних играть во двор. А тогда, даже в другом городе, мы с братишкой спокойно в любое время гоняли на улицу. Но, понятно, со двора ни ногой!

Вот однажды утром играли в какие-то свои незамысловатые детские игры с местными дворовыми ребятами. Лето, солнышко, теплынь! Благодать.
Шурке вдруг приспичило зачем-то сбегать в квартиру. Убежал и пропал. Обычно мы на дню раз по десять туда-обратно гоняли. Но ненадолго. А тут он потерялся на несколько часов. Когда позвали обедать и вернулся я один, началась паника. Дядя мой служил военкомом. На ноги поднял всю дворовую общественность. Может, и милицию подключал, сейчас уже не помнится…
Часов до десяти вечера продолжалась свистопляска с поисками как сквозь землю провалившегося маленького Шурки. Потом глядь — ведут две тётеньки его! Живенького, здоровенького, да к тому же ещё счастливо улыбающегося! Идёт братишка довольнёхонек, прижимая к груди игрушечный деревянный грузовик…

Тётеньки наткнулись на него у самого крайнего подъезда (парадной, говоря по-питерски) этого длинного «г»-образного домины. Малец стоял там и растерянно озирался по сторонам, словно потерялся только что, а не десять часов назад.
На все судорожные расспросы обступившей родни и соседей надулся и, нахмурившись, замолчал. Надо знать Шурика. Он не любил быть в центре внимания, в отличие от меня. Поэтому добиться от него более-менее внятной информации смогли только в квартире, в спокойной обстановке. Вот что он тогда рассказал…

Утром, после того, как сбегал домой, обратно на улицу решил спуститься самостоятельно на лифте. Как же, большой ведь уже! Благополучно закрыл все двери и поехал. Уверял, что нажал на кнопку первого этажа. Но когда лифт остановился, и братишка открыл попеременно дверные створки, то оказался в полной темноте неизвестного помещения! Страшно перепугавшись, начал нажимать подряд все кнопки в погруженной во тьму кабине, но лифт словно умер. Постепенно глаза испуганного малыша привыкли к темноте, и он увидел за дверьми кабины свет, пробивающийся из небольшого окошка. Так как в тёмном лифтовом склепе было страшнее, Шурик выбрался оттуда и пошёл на свет. Но оконце оказалось слишком маленьким и заляпанным грязью, чтобы через него что-то рассмотреть. К тому же находилось на недосягаемой для такого крохи высоте. Зато поблизости, в тусклом луче света, братик увидел бетонные ступеньки, ведущие вверх к какой-то двери. Поднявшись по ним, подёргал за ручку. Заперто! Прильнул глазом к небольшой щёлке и разглядел крашенные стены подъезда. Только вместо того, чтобы изо всех сил поднять трам-тарарам и привлечь внимание, сел тихонько под запертой дверью и стал плакать. От страха и одиночества. Шурик вообще был тихоня и молчун в детстве. По крайней мере, на мой взгляд тогда.

Но плакал он недолго. Неожиданно внизу, у подножия бетонных ступенек, Шурик с радостью увидел двух ребятишек — девочку своего возраста и мальчишку лет семи! Они стояли, держась за руки, и глядели на него снизу вверх. А потом сказали: «Давай поиграем. »

Счастливый, что обрёл компанию в эдаком мрачном месте, маленький Шурка с удовольствием согласился. С теми детками он и играл в подвале. Как оказалось, до позднего вечера. И ни сном, ни духом о том, что наверху его обыскались. Мне позже рассказывал, что ему казалось — час или два всего прошло.
Как детишек звали, уже позабылось. Брат говорил — они были очень худенькие и болели (сами так сказали). Но добрые. Показали ему несколько зарытых в землю «секретиков» из цветного бутылочного стекла. Дали играть своими игрушками. Правда, игрушки оказались старые и грязные. Но деревянный грузовичок ему очень понравился.

Наигравшись вдоволь, Шурка поведал новым друзьям, что приехал в гости из другого города, а тут потерялся. И хочется наружу, к маме. В ответ на это дети сказали, чтобы он не боялся. Они тут всё знают и его выведут. Взявшись за руки, все трое пошли сквозь темноту по каким-то длинным переходам, заваленным мусором и битым кирпичом. Пробирались, как ему показалось, очень долго. Но вместе с этими детьми страшно совсем не было. По дороге разговаривали. На обычные ребячьи темы…

В конце концов приблизились к такой же бетонной лестнице, на которой он сидел давеча, с дверью наверху.
Мальчик указал на дверь и сказал, что через неё Шурка сможет выйти на улицу.

— А грузовик возьми себе! И ещё вот…

С этими словами худенький пацанёнок протянул Шурику солдатскую звёздочку из красной меди. С серпом-молотом в центре.

— Это папка нам с войны привёз!

Братишка взял ценный подарок и бережно положил в карман.
Начал подниматься по ступенькам, но, оглянувшись назад, удивленно остановился. Мальчик с девочкой стояли внизу, глядя на него… И не двигались с места.

— А вы что, не пойдёте со мной?!

— Не-е, нам туда нельзя… Мамка будет ругаться.

Шурик попрощался и, толкнув легко распахнувшуюся дверь, выбежал наружу. Из подъезда сразу же выбрался на улицу. Тут его и обнаружили две тётеньки. Они уже были в курсе, что весь двор ищёт потеряшку.

Тогда в россказни братишки мало кто поверил. К тому же, о похожих детишках, про которых он твердил, никто из местных жильцов не припоминал. Раз инцидент закончился благополучно, всё и подзабылось со временем.
Грузовичок деревянный, правда, Шурик с собой в Новосибирск забрал. И звёздочка солдатская долго у него в коробке с «сокровищами» лежала.

Этот случай вспомнился недавно. В разговоре с мамой. Оказывается, она всё помнит. И некоторые подробности происшествия я только с её помощью восстановил.
Если брат ничего не придумал, то так и осталось непонятным, как он смог пройти по тёмному подвалу метров четыреста, в другой конец дома и отыскать выход наружу? Да ещё каким-то образом минуя стенные перегородки каждого подъезда?!
И что это за детишки, живущие в подвале?

В то время, конечно, были у меня в Новосибирске однокашники по детсаду, семьи которых жили в подвальных помещениях. Но они вскорости разъехались по нормальным квартирам.
А в ленинградском доме, где мы гостили тем летом, подвал был нежилой. Мама это помнит точно…

Страшные истории запись закреплена

Мы были детьми. Самыми обычными детьми — во времена нашего детства еще не было мобильников, компьютеров и планшетов, поэтому все свое время мы посвящали обычным развлечениям дворовых детишек — целыми днями где-то пропадали, строили секретные штабы из старых досок и мокрого рубероида в дальнем углу двора и, конечно же,
Показать полностью. просто обожали лазить по стройкам и заброшенным домам — умудряясь обходить запреты родителей и предупреждающие надписи красным мелом на заборах (кто-то из взрослых очень хорошо постарался и оставил в подобных местах множество зловещих надписей вроде «Не влезай — убьет!», как будто это могло нам помешать).

Ничем плохим это обычно не заканчивалось — максимум ободранными коленками и домашним арестом на пару вечеров, если случалось попасться на глаза кому-то из родителей. Поэтому мы были неприлично смелыми и безбашенными, и сейчас, будучи уже взрослым, я поражаюсь, какими смелыми мы были — большую часть того, что мы вытворяли на этих заброшках, я не решился бы повторить сейчас даже за большие деньги — например, у нас была любимая игра — на спор нужно было пройти по узкой балке с одной бетонной плиты на другую, на высоте примерно восьмого этажа. А внизу — арматура и обвалившийся корпус старого недостроенного еще в советские годы завода.

Таким образом мы облазили почти все интересные места в нашем микрорайоне. И только один дом не давал нам покоя. Это был старый-старый заброшенный театр, про который ходили местные легенды о том, что там водятся призраки, по ночам в пустых окошках мерцают синие огоньки, о людях, пропадающих по ночам в окрестностях этого здания. Нельзя сказать, что кто-то всерьез верил в это, но в каждом уважающем себя дворе были свои легенды, которые передавались из одного поколения местной шпаны в другое. У нас был театр. И никто туда не заходил только потому, что это было практически невозможно: двери были намертво заварены металлическими пластинами, а единственные доступные окна были слишком высоко. Привлекали нас в этом театре не неведомые привидения, а совершенно конкретная выгода, которую мы могли из этого места извлечь — поговаривали, что весь реквизит, костюмы, аппаратура и еще черт знает что остались прямо в театре — как его прикрыли в один прекрасный день, так больше никто туда за этим хламом не возвращался.

Однажды мы решили-таки туда пробраться. Скооперировавшись, мы обдумали, как это лучше сделать, и сошлись на том, что собираться нужно ночью, даже нашли два неплохих фонаря. Лезть придется в окна, потому что открыть заваренные железом двери нам было явно не под силу, а днем это привлекло бы очень много внимания — фасадом театр выходил прямо на улицу, где обычно было очень оживленно.

В назначенный день мы втроем, с большим рюкзаком, фонарями и крепкой веревкой, стояли перед театром.

— Легенду все придумали? — громким шепотом спросил Антон, старший из нас.

Я только кивнул. Мне и думать было не о чем: сказал родителям, что буду ночевать у друзей — они даже не спросили, у кого.

— Меня сестра прикроет, — поежилась Лера, единственная девчонка в нашей компании.

Антон удовлетворенно кивнул.

— Значит, так. Я лезу первый — тут крепкий козырек прямо над дверью, будет несложно на него влезть. Оттуда, по выступам, наверх — тут главное не сорваться — и в окно. Дальше Лера, я дам ей веревку, а ты подстрахуешь снизу, — он посмотрел на меня и я снова молча кивнул, — последним лезешь ты, старайся не шуметь. Это не должно быть сложно.

На деле все, конечно, выглядело не так радужно. Козырек оказался деревянным и насквозь прогнившим, поэтому, когда Антон наконец залез на него, пара досок проломилась под его ногами, и он чуть не сорвался вниз с высоты второго этажа. Чертыхнувшись, он осторожно пошел по краю. До окон было еще далеко, а стена снизу казалась абсолютно ровной. За спиной у Антона был прицеплен фонарь и какой-то сверток — как самый предусмотрительный, он всегда таскал с собой аптечку и ножи. Наконец, прикинув, он решил сделать ход конем и прошел по козырьку вдоль стены к другому окну — с той стороны примерно на середине торчала большая арматурина, за которую можно было уцепиться. Убедившись, что она выдержит его вес, он, опираясь на нее, залез, наконец, на вожделенный подоконник. Возиться с окном долго не пришлось — гнилая рама поддалась легко и с мерзким скрипом открылась внутрь.

Следующая проблема возникла с Лерой, которая, пока Антон пытался залезть, порядком струхнула и начала упираться, что никуда не полезет и вообще не хочет переломать себе ноги с нашими сомнительными идеями. Под угрозой оставить ее внизу, она все-таки решилась. Антон спустил ей веревку, она обвязала ее вокруг пояса для подстраховки и с большим трудом, периодически чуть ли не срываясь, матерясь под нос и проклиная нас и наши безумные идеи. Наконец, и она была внутри — теперь они оба стояли за окном с другой стороны и поджидали меня. Я, как самый худой и ловкий, преодолел эти препятствия почти играючи.

Итак, мы были внутри. Удивившись, что никто до нас так и не додумался залезть сюда, мы пошли обследовать помещение. Судя по тому, что нас окружало, мы попали в фойе театра — окна были большими, от пола до потолка, между ними стояли кадки с давным-давно засохшими цветами, по центру полукруглой комнаты стояло несколько колченогих советских банкеток, а между ними были облупленные декоративные колонны, привлекающие своей белизной. Сразу показалось, что здесь что-то не так. Мы не сразу поняли, в чем дело — на стенах и колоннах не было ни одной надписи. Обычно такие места, даже не очень исследованные, пестрели надписями на стенах, а тут здание стояло заброшенным уже добрый десяток лет, а все равно оставалось девственно-чистым, хотя попасть на него было не так уж и сложно, как мы уже поняли. Тогда мы не придали этому значения и, перешептываясь, пошли обследовать помещения. Театр был построен по типичному советскому образцу — из фойе был вход в сам зал, с двух сторон были две лестницы, ведущие вниз, судя по всему, к гардеробу и главному входу.

Естественно, первым делом мы ломанулись в зал. Двери были открыты, поэтому мы сразу же попали в большое помещение, с рядами кресел и сценой. Окон в нем не было, поэтому мы освещали себе путь фонарями. Дошли до сцены, где обнаружили покосившуюся декорацию со схематично нарисованными то ли холмами, то ли лугами — она была пыльной и затянутой паутиной, побитый молью занавес, криво свисавший сбоку и старый разбитый прожектор. Побродив по сцене и не найдя ничего интересного, мы обнаружили дверь за кулисы и радостно пошли туда — предвкушая множество интересных находок. Мы попали в длинный коридор, по бокам которого было несколько дверей. За одной из дверей была гримерка — мы знатно испугались, когда зашли туда и увидели три фигуры и блики, движущиеся нам навстречу, но уже через секунду поняли, что это было просто обычное зеркало. В гримерке не оказалось ничего, кроме нескольких париков, старого дивана и трюмо.

За следующей дверью была костюмерная, и здесь мы остались уже надолго — Лера чуть ли не визжала от восторга, найдя полный шкаф костюмов, старых платьев и неплохо сохранившегося реквизита, Антон, смеясь, рассекал туда-обратно в картонном крашеном цилиндре, а я, смеха ради, нацепил свалявшуюся бороду. В конце концов, и здесь нам надоело, и, прихватив с собой парочку наиболее интересных шмоток, мы пошли дальше. А дальше коридор заходил в тупик, и мы не сразу нашли небольшую дверь сбоку. Здесь нам почему-то стало не по себе — Лера уцепилась за мой рукав, а Антон судорожно сглотнул. Дверца вела в следующее помещение, которое, судя по всему, было довольно большим — до следующей стены свет от фонаря не доходил. Окон здесь так же не наблюдалось, либо они были чем-то закрыты. Из кромешной темноты нам удалось вырвать лучом фонаря кусок стены — и на этот раз она была исписана какими-то надписями, находящими друг на друга. Мы со вздохом констатировали факт, что все-таки мы тут не первые, но наши предшественники, похоже, не стали портить стены в фойе и оторвались именно здесь.

Дойдя до конца комнаты, мы поняли, что это было что-то вроде подсобного помещения. Воняло какой-то гнилью или плесенью, никакой мебели не было, за исключением каких-то толстых матрасов у дальней стены. Осмотрев это скучное помещение, мы решили, что пора уже выходить. Но тут нас ждал неожиданный сюрприз. Двери не было.

Нервно усмехнувшись, мы решили, что в темноте заплутали в четырех стенах, и попробовали поискать дверь с другой стороны. Но и там нас ждало разочарование. В довершение ко всему, Антон запнулся и разбил фонарь, за что на его голову посыпались наши проклятия. В темноте дверь было найти совершенно нереально, а второй фонарь мы забыли где-то в гримерках.

Не придумав ничего лучше, мы решили искать дверь на ощупь и пошли друг за другом по стенке, ощупывая каждый сантиметр. Мы все еще надеялись, что это не какая-то дурная шутка реальности, а простая дезориентация в пространстве. Но нашим надеждам не суждено было сбыться — мы поняли, что что-то не так, когда в очередной раз споткнулись о кучу матрасов, лежащих в углу.

Разум отказывался понимать, что происходит что-то совершенно нереальное, поэтому мы, в состоянии, близком к истерике, делали круг за кругом по стенам, раз за разом спотыкаясь о матрасы. Наконец, мы отчаялись что-либо сделать, поэтому просто уселись на них и начали ждать рассвета — в конце концов, должно же было что-то произойти.

Лера начала плакать, Антон даже не пытался ее успокоить, было видно, что он страшно напуган. Я пытался найти логичное объяснение происходящему, но у меня это плохо получалось. В конце концов, мы притихли и сидели обреченно в полной темноте, прислушиваясь к звукам ночи. Откуда-то с улицы доносились привычные, спокойные звуки, которые только обостряли ситуацию — мы понимали, что находимся в каком-то странном вакууме, словно в другом мире, поэтому тихий лай собак, далекий-далекий пьяный смех и звуки проезжающих машин все сильнее нервировали нас.

Вдруг Антон напрягся.

— Тише, — шепнул он, хотя мы и без того сидели молча и не шевелясь.

— Слышите? — чуть слышно прошептал мой друг.

В тишине раздавался тихий-тихий звук, напоминающий то ли еле слышное пение, то ли мелодичный плач нараспев. Слов было не разобрать, сам звук доносился словно через вату. Звук убаюкивал и приносил какое-то странное спокойствие. Мне хотелось лечь и задремать, забыть хотя бы до утра о странном доме, о непонятной комнате. Обо всем. Какая прекрасная колыбельная, какая восхитительная.

— Не спать! — из полудремы меня вырвал оклик Антона — судя по всему, он почувствовал то же самое, что и я, но какое-то шестое чувство заставило его сопротивляться. Звук снова стал еле слышным и совершенно не чарующим, а вновь непонятным и пугающим. Я слышал, как Антон трясет за плечо перепуганную Леру.

— Я почти уснула. — словно оправдываясь, прошептала она.

— Спать нельзя, — строго сказал Антон, — Я не имею представления, что это, но с мозгами явно происходит какая-то. херня, — судя по всему, лучшего определения происходящему он не нашел.

Следующие полчаса мы проводили в состоянии полудремы, откуда успешно выгоняли друг друга толчками под ребра или окриками — втроем сопротивляться было относительно несложно. Однако вскоре нас это основательно вымотало. Песня манила, влекла к себе и давала хотя бы на пару минут успокоиться. хотя бы. на минутку. сейчас, одну минутку всего, и все.

На этот раз из забытья меня вывел не толчок Антона, а что-то внутри себя, и я с удивлением понял, что звучание прекратилось. Я шепнул Антону, который зашевелился — судя по всему, почувствовал то же самое, что и я.

— Где Лера? — спросил я взволнованно.

— Не знаю, — ответил Антон, в его голосе читался неподдельный страх.

Мы ощупали матрас — до этого она сидела сзади нас, прижавшись к стене, но там никого не оказалось. Стало по-настоящему страшно.

— Лера! — почти крикнул я, забыв об осторожности. — Если ты решила нас напугать, выходи, это не смешно! — мой голос дрожал от испуга. Никто не ответил.

Мы еще раз обошли комнату, но Леры нигде не было.

Антон ругался уже почти в полный голос.

Я без сил свалился на матрас, Антон сел рядом.

— Охренеть. — бессильно прошептал он.

Я посмотрел на слегка фосфорецирующий циферблат наручных часов — до рассвета оставалось часа два.

Все, что оставалось — это ждать.

Я сам не заметил, как задремал — видимо, мой организм не выдержал такого напряжения и включил какой-то защитный механизм.

Когда я проснулся, было уже утро.

Я увидел солнечный свет, проникающий сквозь щели в окнах, которые оказались забитыми досками и храпящего Антона, которого я не преминул тут же растолкать.

— А? Что? — он не сразу понял, где находится, а когда понял, то страх снова заплескался в его глазах.

— Уже утро! — почти крикнул я.

Из-за заколоченных окон комната все равно была погружена в почти полную темноту, поэтому я не придумал ничего лучше, чем подойти к окну и отодрать одну из хлипких и почти гнилых досок. Комната озарилась солнечным светом. Мы тут же увидели дверь, но вместо того, чтобы радостно броситься к ней, на несколько секунд зависли, осознавая.

Все стены были исписаны надписями. Когда мы только зашли сюда, я их заметил, но не прочитал, а теперь.

«Я не знаю, когда настанет утро».

«12.08.99 года. Запомни. нас. »

«Нельзя спать. Буду писать. Утро никогда не настанет».

«Даша Наумова. Скажите маме, что я в порядке».

И все в таком же духе. Меня передернуло. Мы были тут явно не первыми — по периметру, в человеческий рост, стены были покрыты надписями. Где-то в несколько слоев.

Как только осознание пришло, мы рванули к двери и уже через несколько минут были на улице. Солнце, проезжающие машины и прохожие были сродни манне небесной. Вернувшись домой, мы были подвергнуты тщательному допросу — исчезновение Леры заметили почти сразу, и в последующие несколько дней, нас, перепуганных и зареванных, таскали в милицию, где мы раз за разом пересказывали историю — да, пошли в заброшенный театр. Да, малолетние идиоты. Да, она была с нами. Потом ушла. Куда — непонятно, свернула в какой-то коридор, мы звали ее, но не нашли. Про странную песню и комнату с исписанными стенами мы, не сговариваясь, предпочли умолчать.

Естественно, после этого случая старый театр чуть ли не по кирпичикам разобрали — открыли двери, обыскали, нас тоже туда водили, но, по всем законам жанра, ни комнаты, ни Леры, никаких странных звуков — ничего не нашли. Театр потом снова заколотили, а мы до конца лета просидели под домашним арестом, и с тех пор сторонимся любых заброшенных домов и никогда не вспоминаем об этом случае.

Страшные истории запись закреплена

Четыре года назад у нас в городе произошел случай, который взбудоражил общественность. Одна женщина похоронила свою родную сестру у себя в огороде! Соседи увидели в окно, что на участке стоит крест. Пошли к ней домой узнать, что это за крест такой, но она разговаривать по этому поводу отказалась. Вместо нее соседям все объяснял муж.
Показать полностью.

Когда сестру хоронили, женщина была в страшном отчаянии. Она схватилась за гроб и кричала, что пусть только попробуют вынести его из дома — она тут же повесится в сарае. Сказала, пусть хоронят прямо в огороде. Пришлось так и поступить: не решились перечить, испугались, что и правда удавится. После похорон она прямо поселилась на этой могиле. Дневала и ночевала на ней, благо было лето — ночью не холодно. Вся семья надеялась, что со временем она успокоится. Ведь время, как известно, лечит.

Как-то в один вечер мужик вышел покурить, смотрит — а жена, облокотившись о могилу, дремлет. Он подошёл, а она проснулась и начала ругаться, что он, мол, помешал ей видеть сон, где сестра пыталась ей что-то сказать. Где-то через месяц после этого сын рассказал отцу о том, что видел свою мёртвую тётку, когда утром шёл в туалет. Она за ним шла, а потом остановилась и ему свою руку протянула. Парень ужасно испугался. Потом, рассказывая об этом случае отцу, он отметил, что тётка сказала, что скоро с ним что-то плохое случится. Его успокаивали все, как могли. А через три дня его сбила машина. Слава Богу, не насмерть, но парень долго лежал в больнице с переломами.

Потом случилось так, что женщина та дома вообще не появлялась целый день, и на могиле её тоже не было. Пришла она только под вечер. Говорила, что дела какие-то улаживала.

Вечером сидели все вместе дома, смотрели телевизор. Вдруг женщина резко встала и вышла из дома. Ну, думали, на могилу опять пошла. Чуть погодя вышел мужик курить, но на могиле её не обнаружил. Не понял, куда делась, вокруг дома глянул — тоже нет. Потом зашёл в сарай, зажигалкой подсветил, и у него чуть сердце не остановилось. Жена висела в петле.

В кармане платья нашлась записка, где женщина написала, что теперь она будет со своей сестрой всегда. Семья продала дом переехала в другой город.

Страшные истории запись закреплена

Вещий сон
Автор: Денис Сидоров

Этот день был самым обычным и проходил он так же обычно, как и предыдущие дни. Вот уже ночь, и пришло время ложиться спать. Я закрыл окно, т.к. начинался дождь, и изредка сверкала молния. Выключив свет, я лёг в кровать. Через какое-то мгновение я уснул.
Показать полностью.

Страшные истории запись закреплена

На дворе стояли 50-е годы. Я устроилась работать воспитателем в новый, недавно открывшийся детский сад. Садик был не обычный, а специализированный — для детей, отстающих в развитии. Всего было четыре группы по 12 детей в каждой. Дети находились в саду 24 часа в сутки, 5 дней в неделю, лишь на выходные отправлялись домой. Поэтому приходилось иногда работать в ночное время. Обычно на дежурство оставалось шесть человек — две нянечки, два воспитателя, сторож и медсестра.
Показать полностью.

Как сейчас помню — произошло это в начале октября. Уложив детей спать, мы отправились почаевничать в сестринскую. Время подходило к полуночи. Мы болтали о том о сем. Неожиданно раздался гул такой силы, что казалось — еще пару секунд, и я оглохну. Затем гул медленно начал угасать, но не пропал совсем, а будто отошёл на второй план, создавая своеобразный фон. Не прошло и секунды, как затряслись все имеющиеся в здании двери. Закрытые ходили ходуном — создавалось впечатление, что они сейчас послетают с петель, — а открытые двери резко закрылись. С перепуга мы не могли даже пошевелиться.

Когда оцепенение спало, а все вокруг немного утихомирилось, я и две нянечки ринулись проверять детей. К нашему удивлению, никто даже не проснулся, все мирно посапывали. Казалось, кошмар закончился. Но это был еще не конец — через несколько минут все возобновилось с новой силой. Ко всему прочему мы услышали дикий хохот, который постепенно сменялся то плачем, то криком. Казалось, что по коридорам бегает толпа народа, завывая и издавая нечленораздельные, душераздирающие звуки. Все голоса сливались в единую какофонию, отчего волосы вставали дыбом. Это было невыносимо страшно.

Мы сбились в кучку, прячась друг за друга. Кто-то плакал, кто-то молился. Единственный наш мужчина, охранник, переборов страх, вызвал милицию. Не знаю, как он объяснил им происходящее, но они приехали на удивление быстро. Вовнутрь стражи порядка не смогли попасть, так как двери напрочь отказывались открываться. Служебная собака скулила и, поджав хвост, пряталась за ноги сотрудников. Двери все так же бешено колотились, голоса не умолкали. Милиция была бессильна что-либо сделать.

Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем все прекратилось. Одним махом распахнулись все двери, голоса и гул исчезли. Ошеломленные милиционеры еще долго не решались переступить порог злополучного садика. Немногим позже мы обошли все здание, осмотрели каждый его уголок. Ничего, конечно, не обнаружили. Милиция развела руками и уехала, а мы остались отпаивать друг друга валерьянкой. Наверное, в силу нашей молодости мы быстро пришли в себя и вскоре уже вспоминали о случившемся с улыбками.

По правде сказать, это была далеко не последняя такая ночь в этом садике. Я-то вскоре уволилась, но потом бывшие коллеги мне рассказывали, что мучались они еще долго, даже как-то начали привыкать. По району поползли слухи, родители стали забирать детей. Закончилось все благодаря священнику из местной церкви (когда он про все узнал, сразу же вызвался помочь). Как только он освятил садик, все прекратилось.

Как потом выяснилось, район, где был построен садик, был своеобразным кладбищем. Немцы в военное время закапывали в этом месте тела советских солдат, и далеко не все из этих захоронений были обнаружены.

Страшные истории запись закреплена

Я не знаю, как это назвать

Я русская, но детство мое прошло в другой стране. Мама вышла замуж за иностранца, и мы уехали из России. Мой отчим любил мою маму, да и ко мне относился хорошо. Сначала. А потом все пошло наперекосяк.
Показать полностью.

Чтобы нам было легче привыкнуть к стране, к правилам и порядкам, да и к самим людям, он продал свою квартиру и купил небольшой коттедж в русскоговорящем квартале. Он заботился о нас. Где-то с год все шло хорошо. Я изучала язык, который мне давался с очень большим трудом — мозг ну никак не хотел обрабатывать полученную информацию. Я старалась контактировать только с детьми, говорящими на русском, так как с местными я чувствовала себя ущербно. К чему я все это рассказываю. К тому, что с этого все и началось. По крайней мере? я так запомнила. Для меня это является отправной точкой моего личного ада. Первый скандал с мамой был именно из-за этого. Я была свидетелем ссоры, но мало чего понимала. Говорили они не на русском. Все, что я запомнила и перевела со своим скудным запасом знаний, сводилось к тому, что я тупая. Что я не хочу учиться и общаться с людьми не моей национальности. Что надо меня отправить обратно. А потом он ее ударил. Сильно. Я запомнила этот хруст навсегда. Маму увезли в больницу — отчим сломал ей челюсть. В ту ночь я не могла уснуть, плакала и все звала маму. А потом вдруг резко все прекратилось. Я не знаю, как это описать. Как будто мир замер, время остановилось. Я не могла ни дышать, ни двигаться. Даже слезы замерли на моих щеках. Не было ни шума ветра, ни какого-либо движения на улице. Не было ничего. В этот момент, именно в этот, я поняла, что в доме есть какая-то угроза. Как и откуда я это поняла, для меня загадка до сих пор. Я просто это знала. Я знала, что за моей дверью кто-то стоит. Я жутко боялась, что она откроется. Я боялась того, что могу увидеть. И я ничего не могла сделать. А потом с меня резко слетело одеяло, и все прекратилось так же, как и началось — внезапно. Надо сказать, что в доме никого не было: отчим уехал с мамой, и со мной осталась наша соседка Анелька. Ей было 16 лет тогда. И спала она со мной в комнате на раскладушке. Я завизжала так, что, наверное, проснулся весь район. Анелька вскочила и стала меня успокаивать, а я не могла ничего сказать. Меня колотило так, как будто на улице минус двадцать, а я в одних трусах. Это не детская выдумка — всё было было на самом деле. Я помню это до сих пор в мелких деталях. Я помню одеяло, валяющееся прямо у двери, отлетевшее на пять метров. Мне было шесть, я физически не могла это тяжелое одеяло швырнуть с такой силой. И Анель не могла — она спала.

Отчима я увидела только на следующий день вечером. Он принес много сладостей, всячески возился со мной. Сейчас я понимаю, что он хотел извиниться передо мной таким образом. Дети легко покупаются. И может быть, я бы тоже купилась, если бы не события прошедшей ночи. Я о них не забыла и весь день пребывала в страхе. Я перенервничала, и мне было не до вкусностей. Мне хотелось к маме. Я закатила истерику, плакала, топала ногами, кричала и визжала. Мне почему-то казалось, что мамы нет больше, что я ее никогда не увижу. И что этот монстр за дверью сегодня меня сожрет. Почему именно сожрет — я не знаю. Я была уверена, что он питается исключительно маленькими детьми, поэтому и Анельку не тронул. В общем, мой воспаленный, замученный последними событиями мозг выдал такую вот реакцию на все заискивания отчима. Он в шоке убежал. Пришел с Анелькой. И только после того, как она посадила меня к себе на колени и прижала к себе, он рассказал, что мама жива-здорова, и что завтра я смогу ее увидеть.

Вы же знаете, что если ребенок устал за день, спит он без задних ног. Я практически не спала прошлой ночью и весь день переживала из-за мамы и ночных приключений. По идее, я должна была вырубиться, но. Глаза закрываться не хотели, и все тут. Страх заставлял слушать все, что происходит в доме и на улице. Впрочем, ничего примечательного не произошло. Уснула я к утру, а проснувшись, поехала к маме. Она не могла говорить — просто обнимала меня, и все. Стало легче. Скоро она вернулась домой, и все пошло так, как прежде.

А вот ночью снова началось необъснимое. Я не помню, почему я проснулась. Не успела я слезть с кровати, как снова пришло то же чувство, будто все замерло. Времени нет, пространства нет. Я не знаю, как это описать. Я не могла двигаться и как будто даже не хотела, навалилась какая-то апатия и только после случившегося — неимоверный ужас. Дверь распахнулась. Я не видела, что там, не могла повернуть голову. Распахнулось окно, слетели шторы, причем я видела, что их как бы тянут снизу. Карниз упал на мою подушку и на комод, где стоял старый советский будильник. Он начал звенеть, как сумасшедший. На минуточку, он был сломан всегда, сколько я его помнила. На шум будильника прибежала мама, я взахлеб начала ей все рассказывать — и про эту ночь, и про ту первую. Мама меня обняла и посмеялась, начала успокаивать. Она осталась спать со мной, и все снова стало тихо.

Прошел, наверное, год. Ситуация в доме ухудшалась. Постоянные скандалы и постоянные ночные приключения. Мои игрушки разбрасывались сами собой, двери и окна отрывались, падали вещи. Один раз даже свалился комод. Я уже не удивлялась и не боялась. Я привыкла. Такова человеческая натура. И я сделала вывод: это случалось тогда, когда отчим злился. Причем перепады его настроения ни от чего не зависели. Была ли это разбитая тарелка, или двойка, мною принесенная, или соседка не дала денег в долг, или на работе неудача, или. или. Миллион причин. И еще я заметила, что вне дома он нормальный. Вне дома на него не влияли все эти мелкие неурядицы. Сам по себе он всегда был добродушным. С этих пор я начала чувствовать угрозу в доме постоянно. Днем, утром, вечером — всегда. А потом я заговорила с мамой про ее сломанную челюсть. Я сидела с ней рядом на диване. Она вязала, а я смотрела мультик. Как сейчас помню — диснеевскую «Русалочку». И в тот момент, где ее гладит принц по щеке, я вспомнила, что маме отчим сломал челюсть. Я начала маму гладить в том месте и спросила, больно ли ей было и зачем отчим ее ударил. Она очень удивилась и сказала, что ее никто не бил, она упала сама. Я начала говорить, что я все видела — ее ударил отчим. Она сказала мне, чтобы я не говорила глупостей. И все. И, что самое интересное (забегу вперед), она до сих пор говорит мне, что в тот день он ее не бил — она мыла пол и поскользнулась. Не то что мама не хочет это признавать — она до сих пор считает, что я несу ересь. Сейчас мне двадцать пять, и мы с мамой довольно откровенны друг с другом. Говорили об отчиме много раз, но она все это отрицает, впрочем, как и многое другое.

В последнюю ночь в этом доме (мне было около тринадцати — уже тот возраст, где на детскую фантазию не спишешь) я вышла на улицу, потому что услышала мяуканье котенка. Я налила молока и пошла его накормить. И когда я стояла в двух метрах от дома, то увидела, что дом полностью в том белом тумане, что когда-то окутывал моего отчима. Я слышала ругань моих родителей в ту ночь, но не пошла в дом. Я не знаю, почему. Мне было просто страшно. Я простояла так до рассвета, пока туман не рассеялся. Мама вышла искать меня, а за ней отчим уже в привычной позе «извини-я-больше-так-не-буду». Мама забрала меня, и мы снова уехали к дяде, а потом и обратно в Россию.

Я, честно говоря, не знаю, о чем эта история — о домашнем насилии или об этом тумане непонятном. Знаю только, что мой отчим не такой плохой человек, как здесь описано. Сейчас на протяжении десяти лет он живет с другой женщиной. У нее двое своих детей и один от него. Я встречалась с ними просто для интереса. Разговаривала о поведении отчима. Никакого насилия в их семье не было никогда. Может, потому что они живут в другом доме?

Источник