мокошь это в древней руси
Макошь – Славянская Богиня Вселенской Судьбы
Макошь – Славянская Богиня Вселенской Судьбы
в клубок сматывает,
Макошь – женщина, и потому изменчива – может принести и радость и горе. Милует и награждает она только сильных духом, борющихся за счастье. Она дает выход из самых безнадежных положений, если человек не отчаялся, если идет из последних сил, если не изменил себе и мечте. И тогда Макошь посылает человеку богиню счастья и удачи – Сречу. И тогда человек открывает дверь, делает шаг и Среча встречает его.
Но если человек опустился, разуверился, предал мечту, устал и махнул на все рукой – мол. Кривая вывезет, то его ждет горькое разочарование. Макошь отвернет свой лик. И отверженного поведут по жизни чудовищные старухи – Лихо Одноглазое, Кривая, Нелегкая, Неделя, Несреча – туда, где уже причитают над могилами Карна с Желею.
Строго следит Макошь за соблюдением обычаев, обрядов. Милует и награждает она тех, кто крепко стоит за старинные обычаи. У восточных славян деревянные скульптуры Макоши ставились на колодцах, ей приносились жертвы (в колодец бросали ткани, кудель, нитки, овечью шерсть).
Многочисленные изображения Макоши сохранились в русских вышивках.
Макошь часто изображали между двух лосих – Рожаниц. Так же её изображали в виде женской фигурки с поднятыми руками, в которых Велесов Рог (Рог Изобилия) и Птица. Рядом могут изображаться: Богини-Потворницы Доля (справа, с поднятой правой рукой) и Недоля (слева, с поднятой левой рукой), Сноп Колосьев (воплощение урожая), небесная корова Земун (мать Велеса, кормилица божская), волшебная прялка и т.д.
Символы Мокоши
Мокошин металл — серебро, камень — горный хрусталь и так называемый «лунный камень».
Зверь Мокоши — кошка. Символом этой богини является пряжа, клубок шерсти, веретено, их и приносили накапища.
Кумиры Мокоши могли быть изготовлены из «женских пород дерева», в первую очередь— из осины.
Кумир Мокоши зачастую мог быть также рогат или иметь в руках рог изобилия.
Слуги Мокоши —пауки, потому считается хорошей приметой, если в лицо прилетит паутина.
Также с Мокошью связывают оберег-верёвочку, повязываемую на правое запястье.
Язычество древних славян. Б.А. Рыбаков. Макошь. Ч.1.
Язычество древних славян. Б.А. Рыбаков.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИСТОКИ СЛАВЯНСКОЙ МИФОЛОГИИ.
Глава седьмая. Рождение богинь и богов. Макошь.
Мы рассмотрели две группы славянских женских божеств, из которых одни, возможно, действительно являлись богинями высшего порядка, а другие были возведены фольклористами в ранг богинь неосмотрительно, вследствие путаницы в этнографической праздничной терминологии.
В особую группу выделены те мифологические персонажи, относительно которых мы располагаем большим количеством разнородных источников, требующих каждый раз специального исследования их. Это – Макошь, Лада и рожаницы. Последовательность рассмотрения персонажей совершенно условна, и обосновать её заранее нельзя. В окончательном виде славянский или праславянский пантеон богов предстанет перед нами лишь после рассмотрения всех его звеньев; тогда, в результате анализа всего материала, можно будет разместить богов и богинь в зависимости от выявленных функций и определить степень важности каждого из них.
Макошь – женское божество, оно является одним из наиболее загадочных и противоречивых. Упоминания этой богини встречаются во многих источниках, но они очень отрывочны и кратки. Мы даже не можем ответить на вопрос о географическом диапазоне её культа, а ведь в зависимости от того или иного ответа определяется возможность погружения образа божества на праславянскую глубину: если Макошь известна многим славянским народам, то можно допустить её древнее, праславянское происхождение, если же культ божества с таким именем географически ограничен, то следует осторожнее относиться к его удревнению. Впрочем, в последнем случае следует допустить возможность позднейшего изменения имени божества при древности самой идеи.
Макошь упоминается автором «Повести временных лет» (начало XII в.) под 980 г. в составе пантеона языческих богов князя Владимира. Имя её входит почти во все поучения против язычества XI – XIV вв. Известны этнографические записи XIX века на русском Севере о вере в Макошь (Мокошь, Макешь, Мокуша, Макуша). За пределами восточных славян о Макоши достоверных данных нет. (50 H. М. Гальковский писал, что «чехи почитали Мокошь божзством дождя и сырости, и к нему прибегали с молитвами и жертвоприношениями во время большой засухи» (Гальковский H. М. Борьба христианства…, т. I, с. 33). Но, к сожалению, автор привёл это интересное свидетельство без ссылки на его источник. Чех Любор Нидерле указал только некоторые топонимические признаки Макоши в Польше(объясняя их влиянием Руси) и добавил, что «нигде более она не известна» (Niederle L. Slovanske Starozitnosti, s. 122).
Не ясна не только этимология имени Макоши, но даже его орфография. Принимая часто встречающуюся в источниках форму Мокошь, это слово связывали с глаголом «мокнуть»или же с финским племенным названием «мокша», хотя y самой мордвы-мокши такого божества нет. (51 Аничков Е. В. Язычество и древняя Русь, с. 276.)
Что же касается формы написания имени богини, то и в письменных источниках, и в этнографических записях встречаются два варианта: Мокошь и Макошь. Составитель Пискаревского летописца даёт сразу обе формы: «… Макош или Мокош». (52 Гальковский H. М. Борьба христианства…, т. II, с. 300.)
В. И. Даль приводит пословицу, из которой явствует акающее произношение: «Бог не Макешь – чем-нибудь да потешит». (53 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1955, т. II, с. 291.) Условно я буду употреблять эту, акающую, форму – Макошь, хотя она и не господствует в источниках.
Отношение исследователей к этому женскому божеству весьма различно. Одни просто уклонились от каких бы то ни было пояснений. (54 Фаминцын А. С. Богиня весны и смерти…, с. 36. Автор даже не включил Макошь в общий перечень славянских божеств. См. с. 303 – 304.)
Другие считали его близким восточной Астарте или греческой Афродите. (55 Niederle L. Slovanske Starozitnosti, s. 123. )
Е. В. Аничков, опираясь на то, что в исповедальных вопросах «Мокушь» приравнена к знахарке, писал о «гадательном характере» богини, что, как увидим далее, ведет поиск по правильному пути. (56 Аничков Е. В. Язычество и древняя Русь, с. 276.)
H. М. Гальковский полагал, что Макошь – нечто вроде русалки, «дух умершего, скорее обитавший в воде, чем на суше»; впрочем, он оговорился, что «после всех толкований слово Мокошь остается темным и необъяснимым». ( 57 Гальковский II. М. Борьба христианства…, т. I, с. 33 – 34.)
Такая разноголосица в мнениях учёных объясняется тем, что каждый из них обращал внимание на какой-либо один из разрядов источников: в поучениях Макошь соседствует с вилами, и отсюда следовало приравнивание её к русалкам; обращение к летописи возвышало Макошь до ранга единственной, а следовательно, главнейшей богини; сосредоточение на этнографическом материале снижало её образ до простой покровительницы женского прядения. Тысячелетний диапазон между разрядами источников не учитывался.
Все сказанное вынуждает нас к внимательному рассмотрению источников и выявлению того, на что до сих пор достаточного внимания не обращалось.
Прежде всего необходимо рассмотреть контекст, в котором упоминается Макошь в источниках XII – XIV вв. Напоминаю общеизвестный текст 980 г.
«И нача къняжити Володимер в Кыеве един. И постави кумиры на хълме въне двора теремьнаго: Перуна древяна, а главу его сьребряну, а ус злат, и Хърса, и Дажьбога, и Стрибога, и Съмарьгла, и Мокошь».
Макошь поставлена здесь в самом конце перечня, после священной собаки Симаргла.
В поучениях против язычества XII – XIV вв. мы видим определенную систему в перечнях языческих богов. Макошь иногда примыкает к списку летописных богов (Перун, Хорс и др.), но чаще всего её имя оказывается в соседстве с вилами-русалками и собакой Симарглом, что составляет определенный комплекс аграрно-магических представлений, так как Симаргл был связан с семенами и всходами, а русалки – с орошением полей туманом (росой) и дождем. (58 Рыбаков В. А. Русалии и бог Симаргл-Переплут. – СА, 1967, № 2.)
Надо полагать, что соседство имён в текстах поучений не случайно, а вполне осмысленно. Наиболее устойчиво соседство Макоши с вилами-русалками. Однако уравнивать богиню с ними нельзя, так как Макошь всегда пишется в единственном числе, а вилы всегда во множественном, подобно тому как с одним Родом связаны несколько рожаниц.
Большой интерес представляет контекст, в котором находится Макошь в «Слове об идолах»:
«… тем же богам требу кладуть и творять и
словеньскый язык: вилам
и Мокошьи диве,
Перуну,
Хърсу…». (59 Гальковский H. М. Борьба христианства…, т. II, с. 23.)
К сожалению, мы не можем решить вопрос о том, как понимать соседство двух слов: «Мокошьи диве». Это может быть перечислением двух разных богинь – Макоши и Дивы(женской параллели Диву-Дыю), но с равным правом может быть и определением – Макошь-дива, т. е. Макошь-богиня. Далее в этом источнике упоминается Геката и рядом с ней – вторично Макошь: жертвенной кровью «мажють Екатию богыню, сию же деву творять, и Мокошь чтуть…». (60 Гальковский H.,М. Борьба христианства…, т. II, с. 23.)
Если в первом случае Макошь находилась в общем перечне славянских божеств, то здесь повторное нарочитое упоминание Макоши выглядит как пояснение греческой Гекаты-Екатии.
Образ Гекаты в античном мире проделал сложную эволюцию от богини, повелевавшей всей Вселенной, до покровительницы человеческого благосостояния, дарующей удачу в делах и победу в состязаниях.
В конце концов Геката стала восприниматься греками как мрачная богиня заклинаний и гаданий, связанная с миром мёртвых.
Какую ипостась этой богини имел в виду Григорий Богослов, сказать трудно. Он был начитанным и образованным писателем, хорошо знакомым с античной литературой, и мог выбрать для своего обличения и космическую Гекату из Гесиода, и богиню успеха классической поры, но наиболее вероятно, что он бичевал кровавый культ Гекаты позднейшей фазы представлений о ней, когда она рисовалась людям окруженной «страшными и мрачными призраками», душами умерших и своими псами. (61 Гальковский H. М. Борьба христианства…, т. II, с. 28.)
Русский книжник Григорий Богослов, уподобляя Макошь Гекате, не совершал ошибки, так как в его собственном тексте Макошь стояла рядом с душами умерших (вилами) и священной собакой.
Возможно, что русская Макошь отражала в какой-то мере и среднюю фазу культа Гекаты, являясь благожелательной богиней, связанной с аграрно-магическим комплексом представлений: ведь русалки и Симаргл содействовали получению урожая.
Контекст, в который поставлено имя Макоши в поучениях против язычества, уже дважды помог нам приблизиться к пониманию этого образа. Есть ещё и третья группа упоминаний, где контекст раскрывает нам дополнительные черты, не противореча тому, что уже наметилось.
Некоторые поучения упрекают русских людей в том, что они слепо верят в различные предсказания и гадания, астрологические гороскопы и толкования снов. В нашем основном источнике – «Слове об идолах», связанном с именем Григория Богослова, эти суеверия перечисляются в таком порядке: «халдейская астрономия и родопочитание (иже есть мартолой) и фрачскыя сны и чяры и усряче и къшь…» (62 Гальковский H. М. Борьба христианства…, т. II, с. 24.)
В более позднем «Слове от св. Евангелия» упоминаются и астрология, и «еллинские кощуны», и вера «в стрячю, и в кошъ, и в сновидения». (63 Гальковский H. М. Борьба христианства…, т. II, с. 275.)
Один из списков данного «Слова» (Троицкий) содержит любопытный вариант: «… и в Мокошъ и в сносудец...». (64 Гальковский H. М. Борьба христианства. т. II, с. 276.) Не исключено, что в этом случае перед нами ошибка или описка – вместо слова «кошь» поставлено «Мокошь», но сама возможность подобной ошибки уже представляет для нас интерес.
Текст, окружающий спорное место, требует специального разбора, так как уже в XVI – XVII вв. переписчикам не всё было понятно, и они «усрЯчу» толковали как «встречу» с кем-либо, а «къшь» путали с чохом. Это непонимание повлияло и на исследователей XX в. Так, H. М. Гальковский пишет о вере «во встречу, в чох». (65 Гальковский H. М. Борьба христианства…, т. II, с. 272.)
Любор Нидерле признаётся в невозможности для него дать перевод таких слов, как «устрячя» и «сносудец». (66 Niederle L. Slovanske Starozitnosti, s. 123.)
Разберем окружение слова «кошь» (вариант «Мокошь»). «Халдейская астрология» не требует пояснений. «Родопочитание» уже нуждается в правильном переводе. Это слово ни в коем случае нельзя переводить как «почитание бога Рода», так как Род вместе со своими рожаницами помещен в этом источнике в другом месте, а в контексте с астрологией и разгадыванием снов никогда не упоминается. Впрочем, сами средневековые книжники не позже XV века уточнили понятие «родопочитание», пояснив: «родопочитание, иже есть мартолой». (67 «Слово об идолах». Софийский список (Гальковский H. М. Борьба христианства…, т. II, с. 24).
Мартолоями называли в древней Руси ложные книги, трактующие о гадании по звездам. А мартолой определяется как астрологический гороскоп: «мартолой, рекше Остролог», в котором речь идёт о судьбе человека в зависимости от обстоятельств его рождения. (68 Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. М., 1958, т. II, стлб. 112.)
«Сносудец» («суждение о снах») – сонник, по которому разгадывают вещее значение снов.
«УсрЯча» (позднее превратилась в «устряцю» – встречу) не представляет серьезной загадки. В старых памятниках это «срешта» или «сърАща» – слово, не имеющее связи с встречей, а обозначающее ворожбу, гадание, предопределение. Запрещалось «сряща смотрити от птиць», т. е. поступать в зависимости от того, которая из двух птиц первая подаст голос; предварительно нужно было загадать определенную птицу.
«Веруем в волхвы, а ворожу… веруем в поткы… коли где хощемь пойти – которая переди пограет, то станем послушающе, правая или левая ли? Аще ны поиграеть по нашей мысле, то мы к собе глаголем: добро ны потка си, добро ны кажеть…». (69 «Слово Кирилла о злых духах»» (Гальковский H. М. Борьба христианства…, т. II, с. 68 – 69).
Русской средневековой «сряще» соответствует сербская «среhа», широко представленная в фольклоре. Среча – красивая девушка-пряха, прядущая нить человеческой судьбы.Среча помогает людям в сельскохозяйственных делах: «среhном и петлови jаjца носе» («y удачливого и петухи несутся»); Среча помогает и в удалых забавах: «ако бог да cpeha jуначуа». Антитезой срече является «несреhа» – седая старуха с мутным взором. Несреча – тоже пряха, но прядет она слишком тонкую, легко обрывающуюся нить — «несреhа танко преде». (70 Кулишиh Ш., Петровиh П. Ж., Пантелиh H. Српска митолошки речник. Београд, 1970, с. 274.)
В этих югославянских фольклорных образах нетрудно угадать близкую аналогию античным богиням судьбы – мойрам, прядущим нити жизни: Клото и Лахезис прядут, а Атропа обрывает нить.
Возвратимся к тому поучению, в котором в перечне различных гадательных манипуляций стоит в одном списке «кош», а в другом – «Мокошь». Которое из этих слов соответствует общему духу сочинения и какое является опиской? Для этого мы должны определить, что означало древнерусское слово «кош». H. М. Гальковский почему-то пишет: «…непонятное кошь мы считаем за чох». (71 Гальковский H. М. Борьба христианства…, т. II, с. 273.)
Объяснение этого слова вовсе не так безнадежно. Переводные памятники XI – XIII вв., привлеченные И. И. Срезневским для объяснения древнерусских слов, позволяют определить, что «къшь» означает «жребий»; «къшение» или «кошение» – процесс жеребьевки; «кошитися» – метать жребий; «прокъшити» – победить в жеребьевке. (72 Срезневский И. И. Материалы…, т. I, стлб. 1306, 1415; т. II, стбл. 1540.) Эта группа слов хорошо увязывается с иными видами гадания и испытания судьбы, известными нам по поучениям против язычества.
В упомянутом выше спорном месте предпочтение следует отдать слову «кошь» – жребий, а не персонифицированному образу богини Макоши. Такое решение подтверждается и тем, что в наборе гадательных понятий уже есть одна персонификация – Среча. Макошь в этом контексте была бы лишней, дублирующей фигурой; её появление в единственном списке XV – XVI вв. следует считать ошибкой писца.
Однако нас должна заинтересовать несомненная близость слов, обозначающих жребий и имя богини. Учитывая глубокую индоевропейскую древность слова Ма (мать), можно представить себе «Ма-кошь» как наименование «Матери счастливого жребия», богини удачи, судьбы.
Здесь мы вступаем в область, содержащую много отвлеченных понятий, близких по смыслу, но отличающихся незначительными оттенками, и сталкиваемся с явным противоречием авторитетному источнику, каким является автор VI в. н. э. Прокопий Кесарийский, отрицавший наличие y славян веры в судьбу:
«Судьбы они (славяне и анты) не знают и вообще не признают, что она по отношению к людям имеет какую-либо силу…». (73 Прокопий из Кесарии. Война с готами. М., 1950, с. 297. Греческий текст см.: Niederle L. Slovanske Starozitnosti, s. 25.)
Отвергая веру в судьбу, Прокопий не назвал ни одну из греческих богинь, ведавших судьбой, – ни Тихе, ни Ананке, а применил слово eimarmene, обозначающее «предопределение», «рок», т. е. наиболее абстрагированную форму понятия судьбы; в латинском этому слову соответствует fatum. Славяне спустя 400 – 500 лет оставляли это слово без перевода, просто транскрибируя его – «имарменя», «имаръмения», чем подтверждали своё недостаточное знакомство с самим понятием. (74 Срезневский И. И. Материалы…, т. I, стлб. 1091.)
Так оно и должно было быть: греческое общество, прошедшее тысячелетний путь развития, разработало многоступенчатую шкалу отвлеченных понятий, доведенную философами разных направлений до высокой степени совершенства. Прокопий оценивал верования славян с этой своей высоты и, естественно, не находил соответствия. Верования славян были более простыми, менее абстрактными. Это очень явно ощущается при этимологическом рассмотрении слов, выражающих в той или иной мере понятие судьбы:
Я разделил их на три группы по принципу происхождения понятий. Слова первой группы относятся, по всей вероятности, к глубокой первобытности и все связаны с дележом чего-то на доли, на части, с делением (y-дел, уделить), с сопричастностью к разделяемому (счастье). Эта группа слов может восходить даже к охотничьей эпохе, к разделу добычи между охотниками, которые делили добычу, оделяли каждого соответственной долей, дачей, частью, уделяя что-то женщинам и детям. «Счастьем» было право участвовать в этом дележе и получать свою долю. Все здесь вполне конкретно, «весомо, грубо, зримо».
Точно такой же смысл могли сохранить эти слова и в земледельческом обществе с первобытным коллективным хозяйством: доля и часть означали ту долю общего урожая, которая приходилась на данную семью. Но в условиях земледелия старые слова могли приобрести новый, двойственно-противоположный смысл: когда большак первобытной задруги распределял работы между пахарями и делил пашню на участки, то одному мог достаться хороший «удел», а другому – плохой. В этих условиях слова требовали качественного определения: «хороший удел» (участок), «плохой удел». Вот здесь-то и происходило первичное зарождение отвлеченных понятий, дуалистических по существу, заключающих в самих себе разноречивые ответы.
Вторая группа слов связана с решением, постановлением, определением. Выносящим решение может быть вождь, совет старейшин, коллектив равноправных. Слово «судьба» (сХдьба) в древних памятниках иногда означает «суд», «приговор», «решение». Таково же значение слова «рок» («постановление», «правило», «судьба», «срок», «мера»). (75 Срезневский И. И. Материалы…, т. III, стлб. 163.)
Близок к этому и смысл слова «среча» (сърАща, cpetia). Оно легко объясняется такими производными, как «нареченная» (суженая невеста), «обреченный» (приговоренный) и т. п. Во всех словах этой группы ощутимо «решение», «речь», «суд» кого-то высшего по отношению к данному человеку, того (или тех), кто может судить, рядить, изрекать, приговаривать. Слова этой группы могут относиться и к первобытному разделу добычи или урожая, но лишь как частный случай. В целом же они выражают в своём первичном значении широкий круг случаев социальной подчиненности человека (или семьи) воле коллектива или вышестоящей инстанции – старейшине рода, вечу, князю и т. д. – и могут относиться к самым различным видам социальной необходимости: выполнение определенной работы, сторожевая служба, выделение пахотного надела, очередность в выполнении повинностей и многое другое. Вторая группа на одну ступень выше первой, она более полисемантична — многозначна и поэтому легче переходит в отвлеченные понятия.
Третья группа тоже может восходить к первобытности, но она отражает не простой делёж и не распоряжение («речь») старейшины, а выбор определенной доли путём метания жребия («жребия»). Здесь уже подразумевается некая слепая сила, которая может дать одному счастливый, а другому «худой» жребий. Синонимом жребия в древнерусском языке являлось, как мы уже знаем, слово «кошь», «къшь». (76 Срезневский И. И. Материалы…, т. I, стлб. 1306 и 1415.)
Для нас представляет значительный интерес второй семантический ряд слова «кошь»:корзина, плетеный возок для снопов (они известны со времен энеолита); «кошьница», «кошуля», «кошелка», «кошель» – различные, обычно плетёные, емкости для зерна, хлеба и других продуктов; иногда – мера емкости. «Кошара» – плетёный хлев для овец.
В свете всего, что было сказано выше, нам понятна подобная двойственность слова «кошь»: в прямом первоначальном смысле оно относилось к хозяйству, к различным приспособлениям для хранения и перемещения продуктов земледелия и к скотоводческим сооружениям. Словосочетание «мой жребий» означало тогда не что иное, как «мой воз снопов», «моя корзина зерна», «хлев моих овец» – «моё добро», «моё благо». В этом смысле «кош» – жребий был равнозначен разобранным выше словам, выражавшим долю, часть, доставшуюся кому-то, но в то же время этот смысл неизбежно расширялся в связи с тем, что в земледельческом обществе размер каждой доли-части был в прямой зависимости от общего объёма урожая со всех полей данного коллектива.
Отсюда на стадии матриархального земледельческого мышления только один шаг до появления представлений о покровительнице наполненных кошей, о матери урожая. Это – не богиня произрастания, не божество плодородия как такового, а богиня итогов хозяйственного года, мать урожая в его окончательной форме. Поэтому и было возможно новое осмысление простого слова: поскольку урожай при одних и тех же трудовых усилиях и молениях богам каждый год был различен, объём его в глазах первобытного земледельца определялся случаем. А отсюда слово «кош» приобретало значение «случайного», «неверного», «непостоянного», «непредвиденного», т. е. именно жребия, который мог выпасть и как счастливый и как несчастный.
Макошь вполне может быть осмыслена как Ма-кошь – «мать хорошего урожая», «мать счастья».
В классической мифологии богинями, которые сочетали бы покровительство изобилию с влиянием на случайности человеческой судьбы, были греческая Тихе и римская Фортуна.Атрибутом обеих богинь был рог изобилия, связывавший отвлеченное понятие счастливой, удачливой судьбы с конкретным земным понятием обилия продовольствия. Такой, судя по всему, была и славянская Макошь.
В поучениях против язычества Макошь вместе с вилами-русалками, а иногда и с псом Симарглом, упоминается в общем списке богов, являясь, как и в пантеоне князя Владимира, единственным женским божеством. Автор «Слова об идолах», переводя с греческого обличение культа Гекаты, вспомнил Макошь с её русалками.
Противоречия тому, что сказано о близости Макоши и Тихе, нет, так как Тихе и Гекату (триликая) объединяет причастность 1) к плодородию в ранней фазе развития образа и 2) к заклинаниям судьбы, 3) гаданиям о судьбе-доле в поздней фазе.