морозов викула елисеевич биография

Потомки Саввы Морозова: Главархив рассказал о роде Викуловичей

Главархив Москвы хранит документы рода Викуловичей — династической ветви известной семьи предпринимателей Морозовых. Основатель рода Савва Морозов (1770–1860) был создателем одной из крупнейших в России торгово-промышленных текстильных мануфактур. Среди материалов фонда — письма, дневники, фотографии, одежда, предметы домашнего обихода и многое другое.

Исторически потомков каждого из сыновей Саввы Морозова принято называть по имени основателя ветви — Захаровичи, Абрамовичи, Тимофеевичи, за исключением ветви старшего сына — Елисея. Род Елисея Морозова называют Викуловичами — по имени его единственного сына Викула Морозова (1829–1894), создавшего крупный торговый дом, способный конкурировать с предприятием своего деда.

Среди документов Викула Морозова особый интерес представляют его фотопортреты, групповые снимки членов семьи Морозовых, сделанные во время семейных праздников, на которых запечатлены сыновья, дочери, внуки и друзья семьи.

Викул Морозов родился в 1829 году и уже в юности начал помогать отцу в управлении фабрикой, которую Елисей Морозов в 1837 году открыл на семейном участке в Никольском. К 1890-м годам на предприятии трудилось около 10 тысяч человек, для которых в Никольском построили собственную церковь, больницу, школы, фермы и другие здания.

Технология производства постоянно совершенствовалась за счет внедрения новейших инженерных разработок. На фабрике были установлены паровые котлы, проведено электрическое освещение. Продукция (ткани, нитки, пряжа) была отмечена медалями на всероссийских и всемирных выставках, продавалась в фирменных розничных магазинах в Москве, Санкт-Петербурге и Риге. Ежегодный доход мануфактуры достигал девяти миллионов рублей.

После смерти Викула Морозова его дело унаследовал старший сын Алексей (1857–1934), вставший во главе Товарищества мануфактур Викула Морозова с сыновьями. В 1897 году Алексей Морозов с братьями и Иваном Поляковым открыли новую мануфактуру в селе Саввино Богородского уезда Московской губернии и назвали ее Товариществом Саввинской мануфактуры Викула Морозова сыновей, Ивана Полякова и К°. Она производила пряжу и товары для Никольской мануфактуры. В 1909 году два товарищества объединили.

Пробыв на посту директора товарищества несколько лет, Алексей Викулович передал правление семейным делом младшему брату Ивану, посвятив свою жизнь коллекционированию предметов изобразительного и декоративно-прикладного искусства, интерес к которому был у него гораздо сильнее интереса к предпринимательской деятельности.

Алексей Морозов много путешествовал. В Главархиве хранится дневник, который путешественник вел во время поездки по Европе в 1878 году. В нем он делится своими впечатлениями от каждого города, который посетил. Среди них Берлин, Дрезден, Цюрих, Париж, Милан, Вена, Варшава и другие. Во время своих путешествий по России и Европе Алексей Морозов посылал письма и фотооткрытки Варваре Александровне — жене брата Ивана. Одно из таких писем-отчетов подробно описывает поездку в Ярославль и Кострому в 1913 году. Отчет состоит более чем из 50 открыток.

В 1913 году Алексей Морозов завещал свое собрание Москве, планируя создать музей в собственном особняке во Введенском переулке (с 1922 года переименован в Подсосенский). В 1918 году часть коллекции была утрачена во время захвата особняка латышскими анархистами, а спустя несколько месяцев коллекцию национализировали.

Первое время коллекция оставалась в особняке, который провозгласили Музеем-выставкой художественной старины, а Алексей Морозов был назначен хранителем собственного владения. Но через некоторое время коллекцию разделили по разным музеям. Собрание икон XIII–XVII веков передали в Государственный исторический музей и Третьяковскую галерею, серебро — в Оружейную палату, а уникальная коллекция гравюр и литографий, к которой Алексей Морозов составил четырехтомный каталог, передали на хранение в Музей изящных искусств (сегодня — Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина). Из оставшегося в доме собрания русского фарфора (около 2,5 тысячи предметов) создали Государственный музей фарфора, который в начале 1930-х годов переименовали в Государственный музей керамики и перевели в Кусково.

Узнать о династии Морозовых подробнее можно на новой выставке Главархива и центров госуслуг «Моя семья — моя история. Взаимосвязь поколений». Материалы выставки также доступны онлайн на портале «Я дома».

Источник

Вечный актив Морозовых Как «гаражная экономика» старообрядцев лечила Российскую империю

Обнищание населения, падение качества образования и медобслуживания все чаще вынуждают государство и общество апеллировать к бизнесу, тем более что в дореволюционной российской истории есть яркие примеры участия состоятельных граждан в формировании и поддержании социальной инфраструктуры. Продолжая цикл публикаций о предпринимателях Российской империи, «Лента.ру» рассказывает о том, как в Москве появилась Морозовская детская больница.

В марте 1898 года в Российской империи произошло два события, которые не только ярко обозначили развилку, перед которой оказалась страна, но и повлияли на судьбу одного из богатейших семейств того времени.

В Минске марксисты провели первый съезд РСДРП. А в Москве на стол главы городской управы легло письмо Алексея Викуловича Морозова, предлагавшего пожертвовать 400 тысяч рублей «на устроение детской больницы».

Речь шла о части капитала, завещанного его отцом — Викулой Елисеевичем Морозовым. В честь него жертвователь предлагал назвать новое медицинское учреждение — это было одно из двух условий. Второе — больница должна была располагаться либо в Замоскворечье, либо в районе Рогожской заставы.

Детская больница стала активом, навсегда связанным с фамилией Морозовых

С 1881 года Москва, наряду с Петербургом, считалась одним из самых нездоровых городов Европы. Муниципалитет тратил на здравоохранение значительные суммы, но это не приводило к желаемым результатам. Муниципальные программы ограничивались в основном учреждением традиционных богаделен и сиротских приютов, которые часто лишь способствовали распространению инфекций, отмечает американский урбанист Блэр Рубл в своей книге «Стратегия большого города».

Что касается детских больниц, их в Москве имелось только три — Святой Софьи на 100 мест, Святого Владимира на 265 мест и Святой Ольги на 40 мест. Расположены они были в центральной и северо-восточной части города, а густонаселенный район Замоскворечья не имел детских стационаров, поэтому больные дети госпитализировались во взрослые больницы (1-я и 2-я Градские), что, как отмечают исследователи, было неудобно и для взрослых, и для детей.

Иными словами, Алексей Морозов сделал городским властям предложение, от которого те никак не могли отказаться. Но не продешевил ли сам фабрикант-филантроп?

Первоначальный капитал из «раскольничьей кассы»

Инициатор создания детской больницы был представителем четвертого поколения знаменитых московских капиталистов. Алексей Викулович Морозов приходился правнуком крестьянину Савве Васильевичу Морозову, который в 1797 году основал свою первую шелкоткацкую мастерскую.

Любопытно, что по поводу происхождения у крепостного крестьянина средств на открытие собственного дела существуют разные версии. До этого Савва Морозов работал по найму за пять рублей в год, что не помешало ему довольно быстро стать купцом первой гильдии, хотя этим титулом наделяли лишь того, чей капитал составлял не менее 1 тысячи рублей. Неслучайно появилась легенда о том, что хозяин Морозова, дворянин Рюмин подарил своему крепостному пять рублей серебром по случаю свадьбы, состоявшейся в том же 1797 году.

Впрочем, скорее всего, чудесное превращение крестьянина в фабриканта объясняется его принадлежностью к старообрядцам. Раскол не только вывел значительную часть коренного населения страны за рамки официальной церкви, но и способствовал созданию параллельной финансово-экономической системы, позволяющей тем, кто оказался вне закона, минимизировать нападки со стороны государства.

«Несмотря на то что государственная политика по отношению к староверам постоянно менялась, нужно признать, что гонения на раскольников в конечном счете не переходили определенных границ. Даже в периоды усиления мер преследования и репрессий религиозная нетерпимость несколько смягчалась благодаря возможности легкого подкупа государственных чиновников. С другой стороны, продажность чиновников не смогла бы процветать в такой степени, если бы некоторое число староверов не накопили капитал и не приобрели экономическую власть», — отмечал американский экономист и историк Александр Гершенкорн в цикле лекций «Европа в российском зеркале».

Старообрядцы внимательно следили за теми, кто пользовался их кассой

Фото: Архив аудиовизуальной документации Нижегородской области / russiainphoto.ru

Экономическая власть старообрядцев распространялась не только на противников, но и на союзников. В 1780-х годах князь Михаил Щербатов подчеркивал, что все они «упражняются в торговле и ремеслах», демонстрируя большую взаимопомощь и «обещая всякую ссуду и вспомоществование от их братьев раскольников; и через сие великое число к себе привлекают». Российский агроном и писатель Дмитрий Шелехов, путешествовавший в 30-40-е годы XIX века по старообрядческим поселениям Владимирского края, рассказывал о тамошних «русских Ротшильдах» братьях Большаковых, которые располагали капиталом в несколько сот тысяч рублей, ссужая их купцам и крестьянам, что называется, под честное слово — без оформления каких-либо документов.

Старообрядцы, объясняет профессор МГПУ Александр Пыжиков, руководствовались принципом «твоя собственность есть собственность твоей веры». «Вследствие дискриминационного положения предельную актуальность приобретала задача выживания во враждебной среде. И оптимальным инструментом для этого, позволяющим максимально концентрировать как экономические, так и духовные ресурсы, стала знаменитая русская община. Общинно-коллективистские (а не частнособственнические) отношения послужили тем фундаментом, на котором строилась вся жизнь раскола», — пишет Пыжиков в книге «Грани русского раскола».

Отсюда логичен вывод, что Морозов, как многие его единоверцы, получил стартовый капитал из «раскольничьей кассы», благо незадолго до открытия первых фабрик Морозова началась екатерининская экономическая либерализация. В 1775 году вышел манифест «О высочайше дарованных разным сословиям милостях, по случаю заключенного мира с Портою Оттоманскою». Им, в частности, узаконивалась конкуренция, подтверждался уведомительный порядок устройства любых производств, отменялись специальные сборы с фабрик и заводов. А в 1777-м был издан специальный указ, разрешающий крестьянам записываться в купечество.

Агенты протекционизма

Ставка раскольников на Савву Морозова оправдалась. Уже в 1823 году он выкупил у своего бывшего хозяина, помещика Рюмина, земли на правом берегу Клязьмы и в 1830 году перевел туда из Зуева товаро-отделочную и красильную мануфактуры. А в 1839-м благодаря сотрудничеству с молодым немцем-лютеранином Людвигом Кнопом он, как сейчас сказали бы, вышел на международный уровень.

Будучи британским торговым представителем, Кноп начинал карьеру с импорта в Россию пряжи и тканей. Затем, в обход запрета Уайтхолла, занялся поставками оборудования — сначала для прядильных, а позже для текстильных российских фабрик. В общей сложности Кноп основал или модернизировал около 120 предприятий. «Где церковь — там и поп, где казарма — там и клоп, а где фабрика — там Кноп», — говорили тогда в народе.

Британское технологическое эмбарго было снято, а Морозовы превратились чуть ли не в основных российских контрагентов Соединенного Королевства. Например, Викула Елисеевич, внук основателя династии, часто бывал в Англии (ездил туда на лечение) и пригласил на свои фабрики немало английских специалистов, хотя соотечественники могли устроиться к нему на работу только при условии, что были старообрядцами.

Ивана Вышнеградского старообрядцы считали лучшим министром финансов

Изображение: «Управленческая элита Российской Империи (1802-1917). Лики России» С-Петербург 2008

Некоторые любители конспирологии, вроде известного современного мыслителя Дмитрия Галковского, в связи с этим подозревают Морозовых и других раскольничьих капиталистов в работе на британские спецслужбы. Но трудно было найти в России второй половины XIX века силы, которые больше купцов-старообрядцев сопротивлялись экспансии иностранного капитала, ратовали за повышение таможенных тарифов и прочие протекционистские меры.

Неслучайно у фабрикантов-старообрядцев сложились теплые взаимоотношения с главным правительственным протекционистом того времени, министром финансов Иваном Вышнеградским. Савва Тимофеевич Морозов, еще один внук Саввы Васильевича, называл Вышнеградского «лучшим министром не только России, но и всего мира». А тот в ответ утверждал: «Наши христолюбивые старообрядцы — преображенцы в российском торгово-фабричном деле, великая сила. Они основали и довели нашу отечественную заводскую промышленность до полнейшего совершенства и цветущего состояния».

Олигархи с обременениями

Тем не менее Александр Гершенкорн обращает внимание на то, что «в развивающейся промышленности требовалось перенести акцент с выпуска потребительских товаров на производственные», а ткацкие фабрики Морозовых и им подобных не могли этого сделать. «Появились новые люди, на которых не давило бремя традиций. Они устанавливали тесные коммерческие и интеллектуальные связи с Западом и стремились активно сотрудничать с правительством», — резюмирует Гершенкорн.

Отчасти причина этому — своеобразный уклад старообрядческой экономики, ориентированной вовсе не на индивидуальный успех. Раскольничьи фабрики создавались как распределители общественного блага: с их помощью более успешные члены общины делились доходами с остальными. Именно поэтому, отмечает Пыжиков, «законные с точки зрения официального гражданского права владельцы торгово-промышленных активов в раскольничьей среде таковыми не считались, выступая лишь в качестве управленцев, которых община наделила соответствующими полномочиями».

Данный момент, кстати, роднит капиталистов-раскольников Российской империи с постсоветскими олигархами — по крайней мере если вспомнить версию о том, что крупные состояния в 90-х годах XX века создавались благодаря деньгам КПСС и КГБ, спрятанным во время распада Советского Союза.

Никольская мануфактура Морозовых не выдержала социальной ответственности

Существенная разница заключается в том, что бывшие комсомольцы и цеховики, получив в свое управление советские промышленные гиганты, старались как можно быстрее избавиться от их социальной инфраструктуры. А бывшие крестьяне-старообрядцы, став фабрикантами, наоборот — ее создавали: таково было условие предоставления стартового капитала. Потому и рабочих они набирали главным образом тоже из числа старообрядцев и поначалу создавали им максимально комфортные условия. «Чернь богатство их считает своим достоянием, выманивая его по частям посредством ловкости и хитрости», — сетовал один из купцов, принадлежащих к официальной церкви.

Однако такой «социалистический» подход отрицательно сказывался на эффективности старообрядческих предприятий: по производительности труда владимирские и московские ткацкие фабрики вдвое, а некоторые почти втрое уступали петербургским, чьи управленцы не были обременены «раскольничьими» обязательствами.

«Обеспечение потребностей рабочих из первейшей обязанности превращалось в обузу, а обширная социальная инфраструктура становилась в глазах хозяев непрофильным активом, расходы на который следует минимизировать», — констатирует Александр Пыжиков. Неудивительно, что уже в 1863 году на одном из морозовских предприятий — Никольской мануфактуре в Иваново-Вознесенске — произошли первые волнения: 300 из 1700 ткачей самовольно прекратили работу. А в январе 1885 года стачка на фабрике в селе Никольском под Орехово-Зуево стала крупнейшим организованным выступлением рабочих в Российской империи.

Он пошел другим путем

Оба инцидента произошли во владениях Тимофея Саввича Морозова, что резко пошатнуло здоровье фабриканта. Он скончался в октябре 1889 года, не прожив и 67 лет. А его сын Савва Тимофеевич вскоре превратился в одного из основных спонсоров для марксистов.

Вряд ли дело было исключительно в стремлении задобрить лидеров пролетарского протеста и тем самым стабилизировать социальную обстановку на своих предприятиях. Личные обстоятельства, а именно роман Саввы Морозова-младшего с актрисой МХТ Марией Желябужской (Андреевой), сотрудничавшей с большевиками, — безусловно, тоже важный мотив. Но надо вспомнить и о его ссоре с министром финансов Сергеем Витте, случившейся в 1896 году.

Не сумев договориться с правительством, Савва Морозов решил финансировать оппозицию

В отличие от Вышнеградского, Витте делал ставку скорее на банкиров и биржевиков, нежели на промышленников. Именно с его подачи 2 января 1897 года Россия перешла на золотой стандарт. Мануфактурщики-старообрядцы оказались еще более беззащитными перед экспансией иностранного капитала.

Спустя сто лет после триумфа Саввы Морозова-старшего его потомки рисковали превратиться в аутсайдеров. Повлиять на правительственную бюрократию, тем более на двор, они уже не могли. Старообрядческая община тоже давно не получала от их деятельности той отдачи, на которую изначально рассчитывала. В этой ситуации альянс Саввы Морозова-младшего с большевиками, самыми непримиримыми противниками режима, можно рассматривать как весьма экстравагантную попытку спасти семейный бизнес.

Впрочем, у загнанных в угол фабрикантов был и другой путь. Этим путем пошел двоюродный племянник марксистского спонсора Алексей Викулович Морозов, предложив московским властям построить «именную» больницу. Эта была не первая инвестиция миллионеров-старообрядцев в городскую «социалку», но первый и, пожалуй, последний раз больница называлась в честь жертвователя.

Трудно сказать, предвидел ли Алексей Морозов масштабы потрясений, которые предстояло пережить стране. Но детская больница превратилась в единственный актив Морозовых, который никто не сумел отнять — ни конкуренты, ни «раскольничьи кассиры», ни большевики. Даже в советское время, несмотря на различные официальные варианты названия, в народе она все равно оставалась Морозовской. А большинство современных «красных» и «белых» оценивают роль семьи Морозовых в истории страны скорее со знаком плюс, чем минус.

Источник

Морозовы. История одной купеческой династии

Морозовы — одна из самых знаменитых династий предпринимателей, меценатов и благотворителей Москвы. Ее основатель Савва Васильевич совершил почти невозможное. Будучи крепостным крестьянином, он открыл свое дело, преуспел и вскоре смог выкупить себя и семью. Начав с маленькой шелкоткацкой мастерской, к концу жизни Савва Морозов был купцом первой гильдии и владельцем множества фабрик. Его потомки стали богатейшими людьми страны, проявившими себя не только в области промышленности.

После Октябрьской революции 1917 года все предприятия Морозовых были национализированы. Их общий капитал составлял более 110 миллионов рублей.

Савва Первый

Крепостной-старообрядец Савва Морозов, принадлежащий помещику Николаю Рюмину, никогда не сидел без дела: трудился и извозчиком, и пастухом, и рабочим. В юности он устроился ткачом в шелкоткацкую мануфактуру Федора Кононова в деревне Зуево Богородского уезда Московской губернии. Он внимательно следил за тем, как устроено производство, мечтая когда-нибудь создать собственное.

Закрыть эту дорогу могла рекрутская служба, на которую его призвали. Забыть о мечте на 25 лет (а именно столько тогда требовалось отдать военному делу) Морозов не хотел и решился на беспрецедентный поступок: просил Кононова дать ему в долг большую сумму денег, чтобы откупиться, и перешел на сдельную оплату труда. Невероятно, но вернуть средства он смог всего через два года — пришлось много работать, отказывая себе во всем.

В 1797 году его женой стала Ульяна Афанасьевна — дочь красильного мастера. Отец дал за нее пять золотых рублей приданого, и эти деньги позволили Морозову открыть свою мастерскую.

Через 14 лет на него работали уже 20 наемных работников, которые в год изготавливали товара на сумму более чем тысяча рублей — вложение предприимчивого Морозова окупилось сполна. В 1812 году, когда хозяева всех московских текстильных мануфактур опустили руки, глядя на сожженный город, Савва Васильевич не растерялся, а обратил печальные события себе во благо. Он знал: Москва — вместе со всеми провинциями — сильно нуждалась в ткани. Незадолго до войны в Россию перестали поступать ткани из Англии, этому поспособствовал Наполеон. Морозов использовал все возможные мощности своей мастерской, чтобы наладить достойное производство.

В 1821 году он выкупил у помещика себя и четырех своих сыновей: Елисея, Захара, Абрама и Ивана. Деньги за вольную потребовали баснословные — 17 тысяч рублей. Чуть позже в семье Морозовых родился пятый сын — Тимофей.

Еще два года Савве Васильевичу понадобилось, чтобы приобрести у своего теперь уже бывшего хозяина земли в селе Никольском (сейчас — Орехово-Зуево). Именно там чуть позже будет создана знаменитая Никольская мануфактура, которая позволит его семье больше никогда не беспокоиться о деньгах.

Семейная фирма выходит на новый уровень

В Москве ткацкую фабрику Савва Васильевич основал в 1825 году. Поначалу дела шли хорошо, однако после Крымской войны (1853–1856) ее пришлось закрыть. В 1830-м Морозов открыл фабрику в Богородске (сейчас это город Ногинск). Там же располагались красильня и отбельня, а также контора, где мастерам выдавали пряжу и получали от них уже готовую ткань.

В 1838 году Морозов-старший открыл Никольскую бумагопрядильную и механическую ткацкую фабрики, а чуть позже рядом с последней появился прядильный корпус. Примерно в это же время у предпринимателя начались проблемы со здоровьем, и свои дела он постепенно начал передавать сыновьям. В 1842-м богородским заведением начал управлять Захар Морозов — он перенес его в село Глухово, а через пять лет построил там механическую ткацкую фабрику. В том же году семья купцов получила потомственное почетное гражданство.

В 1855-м Захар Саввич создал паевое товарищество «Компания Богородско-Глуховской мануфактуры», а в 1860-м был основан паевой торговый дом «Савва Морозов с сыновьями» — семейное дело вышло на новый уровень. Саввы Васильевича не стало в том же году.

Тимофей, который не знал неволи

Дети Саввы Васильевича прославились на всю страну — все, кроме Ивана, которого не интересовало предпринимательство. Наиболее обласкан славой был младший, Тимофей Саввич. Отец относился к нему благосклоннее, чем к остальным детям. Он даже не скрывал причины своего особенного отношения: Тимофей единственный из братьев не ощутил на себе, что такое крепостное право, был рожден свободным, вольным человеком — стало быть, и дела он сможет вести без оглядки на кого бы то ни было.

В начале 1850-х годов отец доверил Тимофею организацию работы своих фабрик, торговлю. Через семь лет находчивый Тимофей начал приобретать под новую фабрику земли в Тверской губернии, чем в очередной раз заслужил одобрение отца. Тверская мануфактура была создана в 1859-м. В 1873-м Тимофей Морозов переименовал семейное предприятие в Товарищество Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и К». Спустя время она стала лучшей среди текстильных предприятий России.

Станки Морозов закупал в Англии, красители тоже были импортными. С его продукцией было трудно соперничать. Тимофей Саввич каждый год получал несколько миллионов рублей. Село Никольское в это время было похоже на владение Морозовых: все жители трудились у Тимофея Саввича. Его вклад в экономику страны был настолько велик, что ему — первому в России — пожаловали титул «господин мануфактур-советник». В 1882 году ему вручили орден Святой Анны — «за особые труды по Всероссийской промышленно-художественной выставке в Москве».

Помимо основной деятельности, он был соучредителем Московского купеческого и Волжско-Камского банков. Он платил стипендии студентам Московского технического училища, вкладывал деньги в строительство гинекологической клиники на Девичьем поле.

Формула процветания

Морозовы часто заключали браки с представителями других влиятельных семей купцов или промышленников. Так, женой Тимофея Саввича стала Мария Симонова, двоюродная племянница фабриканта, книгоиздателя и владельца имения Кунцево Козьмы Солдатенкова. Супруги поселились в Трехсвятительском переулке, на территории их богатой усадьбы была собственная моленная, оранжерея. В целом семейная пара старалась придерживаться старообрядческого уклада жизни, но от шумных приемов гостей отказаться не могла.

Мария поддерживала мужа во всех его начинаниях. Больше 20 лет она помогала благотворительным заведениям, жертвовала церквям, за что получила знак отличия — первая среди купчих России. Помогала получить образование бедным талантливым девушкам, выделяла деньги на стипендии в московской гимназии. После себя Мария Федоровна оставила самое большое состояние в России — 30 миллионов рублей.

Ее младший сын Сергей открыл Музей кустарных изделий — основу коллекции составили приобретенные им экспонаты кустарного отдела Всероссийской художественно-промышленной выставки 1882 года. Вскоре меценат перенес музей из флигеля особняка на углу Знаменки и Ваганьковского переулка в перестроенное для него здание в Леонтьевском переулке.

Савва Второй и любовь вопреки

Непростые отношения у Марии Федоровны были с сыном Саввой, названным в честь деда. В семье парня считали сумасбродом. Он отказался от дворянского титула, который хотел пожаловать ему сам царь. Не обращая внимания не недовольство родителей, в 26 лет женился на Зинаиде Морозовой, бывшей жене собственного двоюродного племянника Сергея Викуловича. Разразился скандал: разведенная женщина, да еще и родственница! Но Савва Тимофеевич был непреклонен. В подарок на свадьбу он выстроил для возлюбленной неоготический особняк на Спиридоновке. Архитектурным проектом занимался Федор Шехтель, а внутренним оформлением — малоизвестный тогда Михаил Врубель. Балы, светские приемы, званые ужины — с легкой руки хозяйки в этом доме всегда царило веселье.

Источник