наказание в пионерском лагере истории
Женькины истории. 11. Пионервожатая
Вечером был костёр, пионерские песни, игры и весёлые розыгрыши. Женька набегался, устал и, придя в палату, плюхнулся на кровать. Вскоре следом в палату вошла пионервожатая Надя и позвала Женьку на веранду для какого-то разговора. На открытой веранде дачи она попросила его об одном одолжении, переночевать с ней в воспитательской комнате на освободившейся кровати, так как ей одной было страшно спать. Женька, как настоящий мужчина согласился.
Надя была очень красивая. Ей было 19 лет отроду. Красивые груди топорщились сквозь белую пионерскую рубашку, чёрная юбка, не скрывающая колени, сидела на широком заде, как чехол на литавре. Миловидное лицо, никогда не знало уныния, всегда улыбалось. И в завершении ко всему, на голове были шикарные тёмно-русые волосы, скрученные в большой пучок. Женька во время смены нет, нет, да и поглядывал на Надю, сравнивая её со своей мамой. Надя была не хуже.
Женька зашёл в воспитательскую спальню Нади минут за пятнадцать до отбоя. Пока она укладывала ребят, он рассматривал интерьер женской комнаты. В ней было всё такое приятное, пахло духами, на тумбочке лежало зеркало, расческа, заколки. На спинке стула висел синий халат, а под ним ровно торчали лифчик и капроновая ночная голубая рубашка. Надя заглянула в комнату и произнесла: «Ложись вон на ту кровать,- указав рукой.
— И выключи свет, я сейчас приду,- добавила она.
Женька разделся, выключил свет и нырнул под одеяло, пахнущее кремом для рук и огуречным лосьоном. Очень быстро пришла Надя, переоделась за открытой дверцей шкафа в голубую ночную рубашку, и юркнула под своё одеяло. Воцарилась торжественная тишина. Примерно минут через пять Надя спросила Женьку:
— Женя, ты не замёрз?
— Нет,- ответил Женька.
— А я что-то не могу согреться.
— Можно я к тебе приду?
Женька от страха проглотил язык. Сердце забилось. Он не знал, что ей ответить. Но, не дождавшись ответа, Надя встала со своей кровати и, проходя по комнате мимо окна, высветилась сквозь ночную рубашку в лунном свете испанской гитарой. В короткие секунды Женька всё же успел её рассмотреть. Волосы спускались ниже плеч, груди подцепили кончиками сосков ткань ночной рубашки, и она на них висела ровным полотном к низу. Муравьиная талия, придавленная двумя слегка согнутыми в локтях руками, как двумя запятыми, постепенно расширяясь, переходила в широкие закруглённые бёдра, а затем постепенно сужалась, превращаясь в фигуристые ножки. Между ножек полоской моргнул свет луны, негативом отобразив на треугольном экране промежности, причудливые завитушки волос, торчащие вразброс, как струны на колках шестиструнной гитары. Женька натянул на голову одеяло и замер.
Втираясь в Женьку, Надя укладывалась набок и, просунув одну руку под шею Женьки, обняла его за грудь, другой рукой за живот и запищала: «Спи мой цыплёнок»,- и ещё сильнее прижалась своим животом к попе Женьки. Упругая пушистая губка обожгла Женькины ягодицы, а острые груди Нади улеглись на плечах Женьки, обнимая его шею. Женька разомлел. Он лежал, ему не спалось. Надя иногда слегка пошевеливала ножками, забрасывала одну на попу Женьки, немного пытаясь повернуть её к себе. В этот момент Женька чувствовал поясницей лёгкое прикосновения Надиных струн. Они, нежно царапая, щекотали попу. Вдруг в низу живота Женьки приятно закололо, и писка стала наполняться неизвестной ему странной силой. Женька от удовольствия стал сопеть. Видимо решив, что он уснул, Надина рука осторожно поползла под резинкой Женькиных трусов. Он изо всех сил старался не выдать себя и продолжал лежать и сопеть. Рука нежно обняла писку вместе с яичками и придавила их в горячем кулачке.
— О-о-о,- тихо вырвалось из уст Нади. Теперь Женькин жёлудь был уже никак жёлудь вовсе, а был, как сосиска, правда, ещё маленькая, но сосиска. Она, как куколка лежала в ладони Нади, и Надя её еле заметно покручивала, ноготками пальцев, осторожно царапая головку Женькиного недозрелого члена. Временами Женька проваливался в сон, потом просыпался, и рука пионервожатой всё также прикладывалась к его низу живота. Снова проваливался в сон, потом опять просыпался, и ночная рубаха Нади было уже на ней задрана до талии, а волосатая подушечка, напустив сырости на его трусы, всё тёрлась и тёрлась о них. Женька как бы во сне с придуманным им на ходу мычанием, повернулся к лицу Нади, и его голова оказалась между двух твёрдых грудей. Он немного опрокинул голову назад и, нащупав губами, острый горячий сосок специально зачмокал. Надя, как кормящая мать направила сосок в губы Женьки. Он приоткрыл их и конусовидная сися, распирая губы, ворвалась в рот и упёрлась в Женькин язык маленьким твердым сосочком. Женька продолжал игру. Стал губами тянуть сосок и сосать, как леденец на палочке. Надя окала, ойкала, схватила голову Женьки руками и сильно, сильно прижала между грудей. Потом обмякла. И опять прижала Женьку к своему телу. Перепуганный вертухай Женьки упёрся в плюшевые баранки девушки, она затряслась мелкой дрожью, и её замшевая упругая кожа вдруг стала липкой и мягкой, как пластилин.
Надя весёлым голосом прошептала: «Ой, как жарко стало».
Потом сдержанно поцеловала Женьку в нос, Женька специально, что-то пробормотал, как будто он спит, и тихонько сказала: «Спи, спи»,- а чуть погодя, встала с кровати и перешла на свою.
Она легла, широко расставив ноги, помахивая на себя уголком одеяла. Женька закрыл глаза и пролежал так, до самого подъёма, не уснув.
Утром за Женькой приехал папа. Надя ему рассказала, какой хороший Женька, что он очень талантлив и из него может вырасти настоящий мужчина. Папа остался доволен характеристикой сына и на память сфотографировал пионервожатую Надю вместе с Женькой.
P. S.
Эта фотография много лет хранилась в личном архиве Евгения Шварца, а теперь она хранится у меня.
Наказание в пионерском лагере истории
Как интересно было рассматривать одноклассницу Аллу совершенно голенькой,а потом Маринку и ещё нескольких девчонок.Поджилки тряслись,в руках пот и дрожь.Мой писюн напрягся.И вдруг!Рывок за ухо,я аж от боли и неожиданности вскрикнул.Это вожатая (не помню как её звали) схватила меня за ухо.Я стою перед ней от испуга и стыда весь красный.А она мне:
— Ща пойдёшь к девочкам в душ и будешь с ними мыться!
— Я уже помылся.Не надо.
(по натуре я был спокойным стеснительным и уважающим взрослых мальчиком)
— Сегодня будешь наказан!Понял?!
Я побежал,трясясь от испуга и возбуждения от наблюдения за девками.
Прибежав в палату,пацанам ничего не рассказал,скрытный я был.Всё только думал:
Я знал что наша вожатая лет 18-19,была строгая и могла при всех оскорбить или того хуже побить.
Но,тут уже все собрались,протрубил горн,и мы побежали строиться на обед.
— Я сейчас уезжаю домой на выходные.Чтоб в палате был порядок!
— Оставляю вам свой магнитофон.
— Сейчас включу вам музыку-тихо, слушайте!
— Но,если будет гам,вожатая выключит!И уберёт его!
Митя накинул сумку на плечо и отбыл.
Мы старались не шуметь.В нашей палате приглушенно играла музыка (вроде Бони М) Но,всё нарушила она!Эта дура пионервожатая!
— Так! Чтобы здесь тихо! Я сегодня одна на весь корпус!
— Предупреждаю,услышу шум,магнитофона Митиного не увидите!
— И вместо танцев вечером.Всем устрою отбой!
— Ясно! пробурчали мы.
Вожатая провела по всем взглядом,подошла ко мне и сказала!
— Инин (фамилию,конечно изменил)
— Вставай,со мной пойдёшь!
Я от такого события аж затрясся.
— За спросом! слышу в ответ.
И откинула с меня одеяло.
Потянулся я было за шортами.А она мне:
— Вставай быстрее,и сандали не трож!
Так в одних ситцевых трусах меня и вывела из палаты в коридор.А меня всего трясёт.Что будет?Открывает она дверь в палату наших девчонок,вталкивает в палату и говорит:
— Вставай по середине,и расскажи девочкам,за каким занятием я тебя сегодня застала во время приёма душа.
Я наклонил голову,молчу.Стыдно мне стало.Девчонки смотрят на меня,кто то хихихает.А я молчу и дрожу.Неудобно как то было!
— Раз тебе сдыдно,я сама расскажу девочкам.
— И так!Вот этот бесстыдник позволил себе подглядывать за вами,когда вы мылись в душе.
— Он вас всех видел голыми!
— Поднимите девочки руку,кто с ним учится в одном классе?
А это было три девочки из восьми,как щас помню:
— Вот девочки,Инину интересно было на вас смотреть!
Я молчал,и чуть не плакал.Всё стоял скрестив руки ниже пояса.И не знал куда провалиться от стыда.Эта моральная экзекуция длилась минут пять-десять.Потом началось самое страшное,что мне впечаталось на всю жизнь.
— Ну,что же девочки,как мы его накажем?С ухмылкой кинула вожатая.Все молчали, и только какая то одна девчонка сказала:
-А вы снимите с него трусы!
Вожатая эту тему подхватила:
— Ты Инин видел девочек,теперь они на тебя посмотрят!
Меня трясло! К горлу подкатил ком.Даже пошевелиться ни то чтоб сказать не могу.
— Снимай трусы! Постоишь тихий час здесь,а девочки на тебя посмотрят!
В моих глазах всё потемнело.Помню еле выдавил :
— Ах! Не будет он!Может быть тебя к директору лагеря отвести и ты там расскажешь как пионер Инин любит подсматривать?
— Или родителям всё рассказать?
— Девочки,а как зовут вашу учительницу?
— Может быть и ей рассказать чем Инин занимается в лагере?А?
Я законючил.Начал плакать и просить не наказывать меня.Что больше не буду.Просил простить.Но вожатая видно вошла в раж! Подошла ко мне и скомандовала:
Я схватился крепко за резинку трусов и стал держать изо всех сил.Тогда вожатиха дала мне подщётчину,из глаз хлынули «звёздочки»!Я от неожиданности отпустил руки и схватился за лицо.А она тем временем ловко спустила с меня трусы,сдёрнула с ног и я остался стоять совершенно голым.Прикрываю свой писюн руками и рыдаю.
— Руки за голову!Скомандовала вожатая.А я не слышу,стою и хлюпаю.
— Руки за голову! Или сейчас будет следующая щека гореть!
Я как в тумане нехотя и опять же трясясь заложил руки за голову.Теперь девочки чьи кровати стояли напротив меня,могли меня видеть и рассматривать.Некоторые даже приподнялись,чтобы лучше меня разглядеть.Сквозь слёзы почти ничего не видел,всё слилось.Но у девчонок были круглые глаза и полная тишина,лишь прерывало тишину моё хлюпанье время от времени.
— Вот девочки полюбуйтесь Ининым.Пусть и ему теперь будет стыдно!
— Ноги на ширину плеч Инин!Слышишь?
Я бесприкословно расставил их.Боясь получить оплеуху.
Ощущения были совершенно не понятными.Всё смешалось.Я потихоньку стал успокаиваться,привыкать,появилось лёгкое безразличие к происходящему.Мой писюн даже не
Наказание в пионерлагере (fb2)
Возрастное ограничение: 18+
Как интересно было рассматривать одноклассницу Аллу совершенно голенькой,а потом Маринку и ещё нескольких девчонок.Поджилки тряслись,в руках пот и дрожь.Мой писюн напрягся.И вдруг!Рывок за ухо,я аж от боли и неожиданности вскрикнул.Это вожатая (не помню как её звали) схватила меня за ухо.Я стою перед ней от испуга и стыда весь красный.А она мне:
— Ща пойдёшь к девочкам в душ и будешь с ними мыться!
— Я уже помылся.Не надо.
(по натуре я был спокойным стеснительным и уважающим взрослых мальчиком)
— Сегодня будешь наказан!Понял?!
Я побежал,трясясь от испуга и возбуждения от наблюдения за девками.
Прибежав в палату,пацанам ничего не рассказал,скрытный я был.Всё только думал:
Я знал что наша вожатая лет 18-19,была строгая и могла при всех оскорбить или того хуже побить.
Но,тут уже все собрались,протрубил горн,и мы побежали строиться на обед.
— Я сейчас уезжаю домой на выходные.Чтоб в палате был порядок!
— Оставляю вам свой магнитофон.
— Сейчас включу вам музыку-тихо, слушайте!
— Но,если будет гам,вожатая выключит!И уберёт его!
Митя накинул сумку на плечо и отбыл.
Мы старались не шуметь.В нашей палате приглушенно играла музыка (вроде Бони М) Но,всё нарушила она!Эта дура пионервожатая!
— Так! Чтобы здесь тихо! Я сегодня одна на весь корпус!
— Предупреждаю,услышу шум,магнитофона Митиного не увидите!
— И вместо танцев вечером.Всем устрою отбой!
— Ясно! пробурчали мы.
Вожатая провела по всем взглядом,подошла ко мне и сказала!
— Инин (фамилию,конечно изменил)
— Вставай,со мной пойдёшь!
Я от такого события аж затрясся.
— За спросом! слышу в ответ.
И откинула с меня одеяло.
Потянулся я было за шортами.А она мне:
— Вставай быстрее,и сандали не трож!
Так в одних ситцевых трусах меня и вывела из палаты в коридор.А меня всего трясёт.Что будет?Открывает она дверь в палату наших девчонок,вталкивает в палату и говорит:
— Вставай по середине,и расскажи девочкам,за каким занятием я тебя сегодня застала во время приёма душа.
Я наклонил голову,молчу.Стыдно мне стало.Девчонки смотрят на меня,кто то хихихает.А я молчу и дрожу.Неудобно как то было!
— Раз тебе сдыдно,я сама расскажу девочкам.
— И так!Вот этот бесстыдник позволил себе подглядывать за вами,когда вы мылись в душе.
— Он вас всех видел голыми!
— Поднимите девочки руку,кто с ним учится в одном классе?
А это было три девочки из восьми,как щас помню:
— Вот девочки,Инину интересно было на вас смотреть!
Я молчал,и чуть не плакал.Всё стоял скрестив руки ниже пояса.И не знал куда провалиться от стыда.Эта моральная экзекуция длилась минут пять-десять.Потом началось самое страшное,что мне впечаталось на всю жизнь.
— Ну,что же девочки,как мы его накажем?С ухмылкой кинула вожатая.Все молчали, и только какая то одна девчонка сказала:
-А вы снимите с него трусы!
Вожатая эту тему подхватила:
— Ты Инин видел девочек,теперь они на тебя посмотрят!
Меня трясло! К горлу подкатил ком.Даже пошевелиться ни то чтоб сказать не могу.
— Снимай трусы! Постоишь тихий час здесь,а девочки на тебя посмотрят!
В моих глазах всё потемнело.Помню еле выдавил :
— Ах! Не будет он!Может быть тебя к директору лагеря отвести и ты там расскажешь как пионер Инин любит подсматривать?
— Или родителям всё рассказать?
— Девочки,а как зовут вашу учительницу?
— Может быть и ей рассказать чем Инин занимается в лагере?А?
Я законючил.Начал плакать и просить не наказывать меня.Что больше не буду.Просил простить.Но вожатая видно вошла в раж! Подошла ко мне и скомандовала:
Я схватился крепко за резинку трусов и стал держать изо всех сил.Тогда вожатиха дала мне подщётчину,из глаз хлынули «звёздочки»!Я от неожиданности отпустил руки и схватился за лицо.А она тем временем ловко спустила с меня трусы,сдёрнула с ног и я остался стоять совершенно голым.Прикрываю свой писюн руками и рыдаю.
— Руки за голову!Скомандовала вожатая.А я не слышу,стою и хлюпаю.
— Руки за голову! Или сейчас будет следующая щека гореть!
Я как в тумане нехотя и опять же трясясь заложил руки за голову.Теперь девочки чьи кровати стояли напротив меня,могли меня видеть и рассматривать.Некоторые даже приподнялись,чтобы лучше меня разглядеть.Сквозь слёзы почти ничего не видел,всё слилось.Но у девчонок были круглые глаза и полная тишина,лишь прерывало тишину моё хлюпанье время от времени.
— Вот девочки полюбуйтесь Ининым.Пусть и ему теперь будет стыдно!
— Ноги на ширину плеч Инин!Слышишь?
Я бесприкословно расставил их.Боясь получить оплеуху.
Ощущения были совершенно не понятными.Всё смешалось.Я потихоньку стал успокаиваться,привыкать,появилось лёгкое безразличие к происходящему.Мой писюн даже не давал никаких реакций.А девочки с необыкновенным любопытством разглядывали меня.Я был крупным мальчишкой,деревенский.
Вожатая (никак её не вспомню озабоченную дуру как звали) продолжала:
— Девочки,ему не приятно!
— Давайте ему сделаем приятно!
— Ни каких резких движений,трогать за писюн ласково и нежно!
Все девочки за-угу-кали и закивали головами.Я обалдел.
Вожатая подвела меня между кроватий к моей однокласснице Алле и сказала мне:
Я встал перед Алой,почти перед её лицом.Она лежала на кровати на боку с ухмылкой и любопытством рассматривала мой стволик и яички,которые были как небольшой камешек.Мне стало ещё стыднее.Стоять перед Алкой совершенно голым!О таком не Алка ни я не думали.
— Начинай Аллочка! Нежно и аккуратно! Сказала вожатая.
Я видел как Алка дрожащей рукой потянулась к моему писюну и стала его поглаживать.Потом яички.Потом стала нежно открывать головку моего стволика.Всё это время вожатая Алке подсказывала как да что?А сзади по попе трогала меня другая девочка.
Потом мне стало приятно от Алкиных действий и мой писюн. Да,начал возбухать.И так опять мне стыдно стало.А вожатая не унималась!
— Поворачивайся к Свете!
— Ноги на ширину,не забывай!
И вот теперь Светка поглаживала мой уже порядком возбуждённый писюн.
Я пошёл в палату.Ребята,кто спал кто нет.Мафон уже не играл,видимо кассета закончилась,а без разрешения трогать маф-нельзя.Лёг в кровать и стал ждать подъёма.
Ребята потом меня спрашивали,где я был,но я отмалчивался.Некоторые девчонки из этой палаты, потом тихонько подходили и расспрашивали меня:
Эротическая ностальгия по пионерлагерю им. Карбышева
Все знают, что в Советском Союзе секса не было. Особенно его не было, конечно же, в пионерлагерях. Только лучезарный коммунистический Ильич и мороженое-льдинка. Но загадочный человек под никнеймом Старикан, в детстве бывавший в лагерях, рассказал нам свою историю, полную пионерского эротизма. Однако и здесь не обошлось без мистики и войны: так получилось, что ваш любимый самиздат «Батенька, да вы трансформер» вообще ничего не знает об авторе этого текста. Доподлинно известно лишь одно: он был опубликован на одном неизвестном литературном сайте пользователем под псевдонимом Снежок. Мы провели расследование и выяснили, что автор, вероятно, живёт в Донецке или Донецкой области, попытались связаться с ним, но последние полгода он молчит. Надеемся, он ещё жив и что-нибудь нам напишет, а пока — вот вам история о том, как гордые советские пионеры фотографировали свои гениталии под руководством заботливого советского пионервожатого.
Он был похож на длинное, ветвистое дерево. Или на эластичного человечка-бегуна из коллекции настольных игрушек Икеа. Почти два метра ростом, очень худые ноги с острыми коленями и длинными пальцами. Руками он двигал медленно и плавно, будто совершая магические пассы. Когда он начинал говорить тягучим карамельным голосом, дети замирали и внимательно слушали, ловя каждое его слово. В лагере он работал уже шесть или семь лет. Дмитрий Васильевич, вожатый.
В тот июль мне исполнилось четырнадцать, и я наконец-то попал в первый отряд. Самый старший, самый привилегированный, самый желанный. Каждое лето родители отправляли меня и брата в детский оздоровительный лагерь имени Карбышева. Минимум на два сезона по восемнадцать дней. Оздоравливаться. Свежий воздух, волшебный хвойный лес, ежедневная зарядка, приседания, кружок авиамоделирования, чемпионат по футболу, первое, второе и компот. Мы с братом росли как на дрожжах.
— Здравствуйте, дети! Меня зовут Дмитрий Васильевич. Я — вожатый первого отряда, — он внимательно смотрел на нас, покачивая головой, как неваляшка. Вверх-вниз, вверх-вниз… — Я надеюсь… Вернее, я уверен, вас ждут незабываемые восемнадцать дней. Очень скоро вы все познакомитесь, подружитесь, поругаетесь и снова подружитесь. Многие из вас приезжают сюда не первый раз…
Я приезжал сюда уже где-то восьмой раз и знал все закоулки лагеря вдоль и поперёк. В прошлом году мы с пацанами закопали пачку сигарет «Пётр Первый» у корней какой-то сосны, и буквально через день эту часть леса вырубили. В результате многочасовой розыскной работы я выучил наизусть все пеньки, тропки и муравьиные гнёзда. Мог ориентироваться по скорости роста мха. Виртуозно разбивал фонари тяжёлыми шишками. Знал, где отходит кусок забора и как зовут деревенских кошек. Лагерь стал моим вторым домом. Здесь разворачивалось большинство счастливых и не очень любовей, сбивались костяшки кулаков и приобретались верные друзья. Лето и лагерь стали синонимами.
Пока Дмитрий Васильевич толкал приветственную речь для новичков, я разглядывал девчонок. Взрослые, глазастые, фигуристые, в обтягивающей одежде, некоторым уже по пятнадцать. Это были уже не девчонки, а женщины. А я по-прежнему оставался худощавым белобрысым мальцом. В то лето я всё время старался тянуться вверх, к небу. В трамвае или автобусе я выпрямлял спину, поднимал подбородок вверх, незаметно оглядывался вокруг и считал, сколько людей выше меня. Если число превышало пятнадцать, я расстраивался и шёл висеть на турнике. Вверх, вверх и только вверх. Я буду умнее, выше и сильнее, как олимпийцы. На физкультуре я ещё недавно был крайним слева, но постепенно перемещался в середину.
— Первый отррряя-яд! На построение! — командным голосом сказал Дмитрий Васильевич. — Все на улицу!
Сорок молодых тел сорвались с места. Кеды, ботинки, босоножки затопали вниз по бетонным ступеням. Я старался бежать быстрее всех. Я всегда стараюсь бежать быстрее всех, такой уж характер. На улице разлилось жаркое, знойное лето. Сухой и горячий ветер залезал под футболку, от зелёной листвы рябило в глазах, редкие островки асфальта пахли городом. Первый отряд с грехом пополам построился в четыре ряда по десять, настороженно поглядывая друг на друга, как домашние животные, выпущенные на волю. Сезон начался.
Как любая человечья стая, отряд вскоре расслоился на множество групп, кружков по интересам, отличников и отморозков, спортсменов и театралов, красавиц и не очень. Я крутил мячи с правого фланга против слабой, но упёртой команды второго отряда, проваливался в сон под фантастическую мешанину из «Пикника на обочине», подкатывал по очереди к миниатюрной легкоатлетке Анечке и роковой пятнадцатилетней женщине Александре. Несколько раз приезжали родители с полным пакетом фруктов и свежим номером «Спорт-Экспресса», после чего я подолгу валялся в кровати, разглядывая турнирные таблицы европейских чемпионатов и перечитывая интервью какого-нибудь усатого Газаева. Сезон катился весело и ровно, я не успевал считать, как проходят дни.
Дмитрий Васильевич оказался на редкость отличным вожатым. Строгим и серьёзным при высшем начальстве и по-детски весёлым в узкой компании. Наша комната постепенно вошла в число его любимчиков, что гарантировало индульгенцию против большинства невинных лагерных грехов, типа курения в туалете или невыхода на зарядку.
Тем вечером Андрею, соседу по комнате, родители привезли арбуз. Громадный спелый шар с желтыми прожилками в светло-зелёной полосатой шкуре, такой, что глухо отдаёт каким-то невероятно летним звуком, если постучать по нему согнутым указательным пальцем. Король арбузов. Было решено сточить его под покровом ночи в обществе желанных девушек и Дмитрия Васильевича. Устроить праздник живота.
После двенадцати, когда менее инициативная половина отряда мирно сопела в две дырочки, к нам в дверь тихонько постучались и промелькнули три худощавые фигурки в трусиках и футболках. Лена, Аня, Таня. Все три с одного двора, школьные подруги. Смазливые и смешливые самки человека.
— Может, Васильича подождём? — прошептала Таня, — он же потом обидится, если мы без него арбуз съедим.
— Обещал прийти после отбоя, — ответил Андрей. — Наверное, с Тамарой Ивановной чаи гоняет, ждёт, пока она отрубится.
Тамара Ивановна была старшей вожатой. Вредной советской тёткой лет шестидесяти, требовавшей соблюдать устав лагеря так же строго, как христианские каноны. В паре вожатых с Дмитрием Васильевичем она была плохим полицейским. Классическим воспитателем с многолетним стажем, бессонницей и армейской выдержкой.
Арбуз лоснился и пах свежестью. Андрей сделал первый хрустящий надрез, показалась бледно-розовая мякоть.
— Ммм… — тихо причмокнула Лена. Я сидел рядом и неотрывно смотрел на её загорелую шею и круглые блестящие коленки. У Лены были золотые кудрявые волосы и кукольно красивое лицо. Пухлые алые губы и по-лисьи прищуренные хитрые глаза. Томный голос с хрипотцой и матово-белая, прозрачная кожа с россыпью крошечных, почти незаметных родинок.
Лет через десять я случайно наткнулся на её профиль в одной из социальных сетей и долго рассматривал фотографии, пытаясь что-то вспомнить, почувствовать. Похоже, с течением времени от человека остаются одни лишь глаза.
Я придвинулся ближе к Лене, незаметно прижался правым бедром к её горячей ноге. Она быстро повернула голову, несколько секунд посмотрела на меня и потянулась за арбузом. Я тоже прихватил сочный кусок и начал вгрызаться в него, капая себе на ноги сладкой жижей. В комнате стало тихо, слышно было только мелодичное чавканье и довольное похлюпывание.
— А давайте рассказывать страшные истории, — тихонько сказала Таня, — не про пиковую даму и гномика-матершинника, а настоящие страшные истории…
— Давайте, — все закивали.
— Я тогда начну, — сказала Таня. — У нас во дворе вот такой случай недавно был: одна девочка, Маша её зовут, сидела на лавочке вечером. Даже не ночью, а просто вечером, часов в семь, ждала маму после работы. Ключей от дома у неё не было, а мама поздно возвращалась. И к ней подошёл какой-то человек, что-то сказал, буквально несколько слов, она встала с лавочки, взяла его за руку и ушла вместе с ним…
Дружное чавканье стихло на несколько секунд.
— И что? — спросил Андрей. — Ушла и не вернулась?
— Вернулась, — сказала Таня, — через неделю вернулась домой и больше не разговаривает. Вообще не разговаривает, её из школы забрали на домашнее обучение.
— Ммдааа, неприятная история… — в комнате повисла тишина.
— Её мама к нам приходила, плакалась, — продолжила Таня. — Оказалось, что этот человек, который Машу забрал, — гипнотизёр. Он уже несколько лет ходил по району, забирал детей. Если с ним встретиться глазами и заговорить, он сразу же тебя гипнотизирует, и ты делаешь всё, что он прикажет. Он как бы у тебя забирает волю.
— Бррр… — поёжилась Лена. — Это не страшная история, это какая-то гнусная правда. Давайте лучше сменим тему… А то теперь даже арбуз не хочется есть…
Вдруг заскрипела дверь, все резко бросились врассыпную по кроватям, пытаясь притвориться спящими. В комнату зашёл Дмитрий Васильевич.
— Спокойно, пионеры, — приглушенным голосом сказал он, — Тревога отменяется. Тамара Ивановна уже седьмой сон видит. Надеюсь, у вас хватило совести оставить мне хотя бы кусочек арбуза?
Все подскочили с кроватей, радостно окружили Васильича. Андрей торжественно отрезал сочный полумесяц.
— Ладно, не толпитесь, рассаживайтесь вокруг, — сказал Дмитрий Васильевич, — будем байки травить. Или погадаем.
Мы снова дислоцировались вокруг заляпанной сладкими пятнами тумбочки. Я все настойчивее прижимался к Лене, она как будто не замечала, но в то же время не отстранялась. Маленькие подарочные свечи начали истлевать одна за другой, приятно запахло палёным воском. Дмитрий Васильевич рассказывал какие-то забавные случаи из своей вожатской практики, но меня так разморило, что жёлто-серое пространство комнаты начало как будто сжиматься. Я автоматически гладил Лену по руке, полузасыпая, почти растворившись под небольшим закутком нагретого одеяла.
Неожиданно Дмитрий Васильевич встрепенулся, как борзая гончая, шикнул и приложил указательный палец к губам. Все замолкли, прислушиваясь к звукам в коридоре.
— Так, девочки, — быстро и тихо сказал Дмитрий Васильевич, — бегом в свою комнату, только на цыпочках, через холл. Тамаре Ивановне не спится.
Лена, Аня, Таня вскочили с постелей, бесшумно скользнули в дверной проём, мелькнула жёлтая полоска света. Дмитрий Васильевич поднялся во весь двухметровый рост, прошагал к открытой двери, развернулся спиной в коридор и громко сказал: «И чтобы я больше звука вашего не слышал!».
— Представляете, Тамара Ивановна, полвторого ночи, а они ещё спа… — эхом удалялся его как бы возмущённый голос.
Мы рассеялись по кроватям и притихли. Живот превратился в тугой барабан, арбуз планомерно давил на мочевой пузырь. У меня начали слипаться глаза. В коридоре кто-то бесшумно ходил, изредка стучали двери. Я лежал и вспоминал Ленину щёку, болезненно-белую, и полуоткрытые мятные губы. Удивительно, но я никогда не присматривался к ней так близко. Вернее, я всегда знал, что она красивая, симпатичная, наша комната неизменно котировала её в топ-пять девушек отряда, но непосредственная физическая близость оказалась какой-то необъяснимо другой. Словно побывал в необычном, совершенно невообразимом месте, в Аргентине, например, и потом вернулся обратно к продавленному дивану на кухне, бутербродам с докторской колбасой и газете «Спорт-Экспресс».
— Ты спишшшь?… — прошипел Андрей. — Вы что, заснули? У нас же ещё арбуз остался…
— Нет, нет… — забормотали с разных сторон. — Ещё к бабам ночью пойдём, какой спать-то? Сейчас, Ивановна успокоится, и пойдём…
Я закутался почти с головой в одеяло, за окном шумели ветки деревьев, их раскачивал лёгкий ночной ветер. Батарея нагревала левый бок и затягивала в сон.
Какое-то время ничего не происходило, я задремал. Вдруг скрипнула дверь, в комнату, чуть пригнувшись, зашёл Дмитрий Васильевич.
— Пионеры, — торжественным шёпотом сказал он, — Тамара Ивановна наконец-то заснула и у меня для вас подарок. От девочек.
Сон мгновенно испарился, все повскакивали с кроватей. Дмитрий Васильевич с лукавой улыбкой что-то прятал за спиной.
— Они легли спать. А я здесь в роли дипломатического посла. Передаю конфиденциальное послание. Из рук в руки, — торжественно усмехнулся он и протянул нам стопку твердых квадратиков. Мгновенных фотографий плохого качества фирмы Polaroid. Андрей включил ночник, все сгрудились под лампой и начали рассматривать.
Девочки постарались на славу. На фоне бледно-синего туалетного кафеля на нас смотрели молодые нимфы и мегеры. Преданные фанатки журнала Cool! и молодёжного телеканала MTV. Практически в неглиже. Девочки призывно извивались, похотливо выпячивали губы, показывая всё, что можно показать в неполные пятнадцать лет. Я вырвал фотографию с Леной и отбежал в сторону. Она была в красной юбке и красном лифчике. Лена распушила золотые волосы и давала классику — Мэрилин Монро над люком метрополитена. Чуть ниже пупка у нее была коричневая родинка.
Качество фотографий было ужасным. Цвета расплывались, горизонт поехал, черты лиц неразличимы. Но главной творческой находкой там были отнюдь не черты лиц. Пацаны давились от смеха, передавая друг другу этот самодельный эротический коллаж. Дмитрий Васильевич тоже хихикал, зажимая рот большой ладошкой.
— Это вызов! — сказал Андрей. — Надо что-то придумать в ответ. А откуда у них фотоаппарат?
— Отсюда, — сказал Дмитрий Васильевич и достал коробочку Polaroid из массивных шорт. — Ему уже лет десять, поверьте, он видел и не такое.
— Парни, ну мы же не будем стриптизом страдать? — сказал Андрей. — Надо что-то ржачное и суровое.
— Мы в прошлом году с первым отрядом устраивали конкурс, — задумчиво сказал Дмитрий Васильевич, — на «самый длинный» отряда.
— Что, прямо там, в холле устраивали? — тупо спросил Андрей. — И сколько человек участвовало?
— Андрей, извини, ты в своём уме? — слегка обиженным голосом сказал Дмитрий Васильевич. — Это было ночью и только для своих. В четвёртой палате, самые дерзкие пионеры тогда жили там.
— Не… — сказал Андрей. — «Самый длинный» отряда — это не то. Я не хочу, чтобы девки мою шляпу под микроскопом изучали. Как они потом в лицо мне смотреть будут? А если им не понравится? Или у меня окажется недостаточно длинным?
— Пацаны… — подал тихий голос с дальней кровати маленький Стас, ему было еще тринадцать. — А если лица закрыть, ну, чтобы они не поняли, где чей?
Все на секунду замолчали. Это было близко, горячо.
— А чем закрывать? Руками? — спросил Андрей
— Зачем руками? — сдавливая смех, сказал Дмитрий Васильевич. — Можно тазиками, у нас в туалете несколько разноцветных тазов стоят, они не слишком грязные, почти новые…
— Нет, — снова сказал Андрей. — Вы что, думаете, если лица не будет видно, то они не поймут, кто где? Да я почти на голову выше Стаса и плечи у меня в два раза шире.
Андрей действительно был здоровый не по годам. Все приуныли. И тут мне в голову пришло оптимальное решение. Озарение. Эврика. Яблоко на голову Ньютона.
Через пятнадцать минут наша палата в полном составе — я, Андрей, Стас и Вадик — собралась в мужском туалете. Дмитрий Васильевич сходил в вожатскую, проверил крепкий сон Тамары Ивановны и вернулся с полароидом наготове. В углу стояли разноцветные тазы, вложенные друг в друга. Мы их тихонько вымыли и распределили вдоль умывальников. Как раз четыре таза на четыре умывальника.
— Пацаны, тут же всего две кабинки, — вдруг сказал Стас, — Мы как, по очереди будем?
— А ты чё, в раковину обломаешься? — спросил Андрей. — Не знаю, как вы, а я не обломаюсь
— А я обломаюсь, — сказал Вадик. — Не могу при всех…
— Ладно, — спокойно сказал Андрей. — Не можешь, так не можешь. Вы со Стасом идите по кабинкам, а мы с Жекой здесь будем, раз вы такие стеснительные. Да же? — обернулся он ко мне.
Я кивнул. Как-то не хотелось давать заднюю. Вроде я всё это и придумал, значит, надо идти до конца. С другой стороны, сейчас на холодном кафеле, при бледном свете ночной лампы в туалете, эта затея уже не казалась такой весёлой.
— Я буду стоять на стреме у входа, — сказал Дмитрий Васильевич. — Если что, вы услышите мой голос. Свистните, когда все будут готовы.
Андрей деловито накинул полотенце на плечо, отошел к дальней раковине, достал свой шланг и начал наяривать. Вадик со Стасом скрылись в кабинках. Я несколько секунд стоял и смотрел на Андрея, он включил воду, закрыл глаза, прикусил нижнюю губу и методично разгонял свой поршень. Я выбрал умывальник с другого края, тоже включил теплую воду, представил Лену в красной юбке и взялся за дело.
У меня тоже что-то стало налаживаться, воспоминания из дворового подвала и сегодняшние фотографии способствовали процессу. Андрей начал примерять полотенце, сначала оно спадало, но он как-то наловчился и, в конце концов, нашёл баланс.
Из кабинки медленно вышел Вадик, слегка придерживая трусы руками, подошел к желтому тазику, осторожно наклонился, поднял его и закрыл лицо. Полотенце он пока держал на плече. Вроде выглядело неплохо.
— Стас, ты там скоро? — зашипел Андрей. — Давай резче!
— Я не могу, что-то не получается, — донёсся из кабинки слабый всхлип. — Давайте лучше без меня сегодня.
— Так и знал, — сказал Андрей, — что этот сопляк в последний момент сольётся. Он точно так же в замесе со вторым отрядом съехал с темы. Ладно, все готовы?
Я пытался удержать равновесие. Откровенно говоря, получалось так себе, полотенце постоянно перевешивало на одну сторону и норовило упасть на пол. Наконец, одной рукой я взял таз, а второй научился контролировать ситуацию снизу.
— Все готовы, — тихо сказал Вадик, и Андрей легонько присвистнул.
Дмитрий Васильевич шагнул в туалет, оценивающе посмотрел на нас и поднял большой палец правой руки вверх.
— Отлично, пионеры, — сдавливая смех сказал он, — а теперь выстроились вдоль стенки и на счёт «три» улыбочку!
Балансируя, как канатоходцы, мы разместились недалеко друг от друга, приготовились.
Левая рука придерживает таз, правая сжимается в козу, зигу или фак. Еле слышно щёлкает полароид. Буквально несколько секунд — и мы начали гоготать как сумасшедшие.
— Тц-тц, тихо, тихо, — пытался что-то сказать Васильич, но мы уже взорвались и бежали со всех ног по коридору, как стадо слонов, будя на ходу пол-отряда. Несколько секунд — и мы уже пытаемся не дышать под одеялами. Бинго. Диверсия удалась. Из коридора доносилась брань Тамары Ивановны и мягкий, успокаивающий голос Дмитрия Васильевича.
Фотографии мы увидели только в конце сезона. Тёмная стена и какие-то невнятные белые пятна раскоряченных рук и ног. Никто даже не засветил шляпу.
— Забирайте, пионеры, и никому не показывайте, — с грустной улыбкой сказал Дмитрий Васильевич. Я спрятал свой экземпляр где-то в недрах книжного шкафа и скоро забыл про него.
Лет через шесть я приехал домой получать права, буквально на пару дней. Забежал в «Сбербанк» за какой-то квитанцией, встал в очередь. Поднял голову. По ту сторону стекла сидел Дмитрий Васильевич. Он усердно стучал по клавиатуре, параллельно перешучиваясь с коллегами-операционистками. Я замер на мгновение, опустил голову и сделал вид, что его не заметил. В конце концов, сколько у него было таких пионеров.