национальные истории в советском и постсоветских государствах

Национальные истории в советском и постсоветских государствах

Как «национальные истории» писались в СССР и как пишутся теперь

О проекте «Историческая политика и политика памяти в СССР, РФ и СНГ»

■ В обозримом будущем постсоветские государства не откажутся от исторической политики и политики памяти. Но историки вправе говорить об идеальной конструкции властных мер к прошлому, его сохранению и памяти о нём.

■ Наивно рассчитывать на равный диалог властью, однако историческая наука не может развиваться без автономии от политики и идеологии, от осознания прошлого как живого процесса, поскольку каждое поколение пишет свою историю. А попытки «присвоить прошлое», следовать принципу партийности приводят к бюрократизации и окостенению историознания.

■ Какими бы ни были механизмы исторической политики (включая, казалось бы, отжившие — цензуру, привилегированные институции, послушных историков и пр.), в среде профессиональных исследователей всегда будет существовать лишь видимость принятия оценок от политиков. Ведь создание собственной мифологии сопровождает практически любой режим власти. Поэтому «минные поля свободы» предпочтительнее ориентации на «тайное знание», равнения на политические абсолютизмы или позитивную идентичность, связанную в последнее время почему-то с империей, Романовыми и Сталиным.

■ Вместе с тем сообщество историков — не священная корова с презумпцией безгрешности. Все потуги власти политизировать историю оказывались бы изначально неконкурентоспособными, если бы на них не работали лакеи от исторической науки. Так было и будет всегда, а потому настоящий историк — подобно Плутарху, Тациту, Прокопию Кесариискому и многим-многим их последователям — обречён не только на исследовательское одиночество, но и на умение находить общий язык с теми, которые вершат ту историю, о которой эти историки пишут. Во благо истине и самой истории. Наивно полагать, что в будущем здесь может что-то измениться.

■ Не политизация былого, а создание условий и среды для его глубокого изучения приближает к пониманию смыслов нашей уникальной и поучительной для всего мира истории. Этому способствуют также конкуренция различных точек зрения и научных школ, ограждающая от конъюнктуры и различных культов, отказ от конфронтационных образов стран и народов в зависимости от нефтяных котировок, преодоление этноцентризма, освоение пространства общеевропейской истории.

■ История — не политический рычаг, не средство завоевания электората на выборах и легитимации власти. Гораздо предпочтительней вместо разоблачения «происков» «фальсификаторов истории» прорабатывать «трудные вопросы» истории и формировать правовое отношение к преступлениям против человечности. Именно так возникает обмен знаниями между поколениями, создаются подлинные пространство памяти и исторический ландшафт страны.

Как это ни парадоксально, но времена общественных сдвигов и изломов — самые для историков благодатные. Обнажаются, подобно геологическим породам на высоком берегу реки после оползня, ходы-выходы, что проделал крот истории в общественном теле, его социальной ткани. Частные признаки, «мелочи примет, каждая — отдельно», попадавшие в поле зрения специалистов и ранее, предстают как взаимосвязанные элементы открывшейся разом картины. Завораживая своими величественностью и многообразием, она сама по себе и становится заглавным объектом внимания и истолкования.

Нечто подобное наблюдается в сообществе историков относительно современной историографической ситуации, отмеченной процессами институционализации и активизмом национальных историографии. Они доминируют сегодня в официальных учреждениях и системах образования стран СНГ и Балтии. Научные центры и университетские кафедры нередко становятся местом культурно-национального самоопределения специалистов, проявления их этнонациональных пристрастий, не сдерживаемых идеологическими обязательствами.

В любом случае на протяжении последних 20 лет историографическую науку в странах СНГ и Балтии отличает усиление этноцентризма — исследовательского подхода, для которого характерны сочувственная фиксация черт своей этнической группы. Вплоть до выделения этнонационального фактора в качестве основного критерия исторического познания.

Историки, если они и обращаются сегодня к «параду историографических суверенитетов» (далеко не у всех такая возможность в силу известных всем гуманитариям бывшего СССР обстоятельств наличествует), заняты в основном теоретическими разоблачениями «новой», нередко запредельной, мифологии, сличением-различением фактов и сфантазированных историографических образов. Похоже, задача эта не вполне корректная: легенда не поверяется рациональной доктриной.

Поэтому, в частности, авторы книги озадачили себя вопросом о природе и истоках разительных перемен, произошедших в историознании постсоветского времени. Случаются, и нередко (в жизни, политике, теоретических заглядах), такие повороты и превращения, смысл которых высвечивает присловье «шёл в комнату — попал в другую». Социальная прогностика здесь не исключение. В своё время, по итогам схватки за «ленинский кафтан» в большевистских верхах, была буквально демонизирована теория «перманентной революции» Троцкого, являвшаяся по сути разновидностью ленинской концепции революционного перехода от капитализма к социализму в мировом масштабе как эпохи классовых битв «по всем фронтам». Идея непрерывной революции мешала сделать легитимным произведённый размен революционного интернационализма и жертвеннности во имя «дела всесветного пролетариата» на державно-бюрократическую стабильность и привилегии.

Между тем стоявший в теоретическом отношении на голову выше других вождей большевизма «пророк революции» уловил, схватил — вопреки своему замыслу — важнейшую черту, присущую постреволюционному обществу. Путь российского социума в XX столетии — это череда перманентных революционных потрясений и сопутствовавших им конфликтов. Истоки «революции сверху» рубежа 20–30-х годов — в столкновении госмонопольной системы с хозяйственной самостоятельностью крестьянских общин. Кадровая чистка 1934–1938 годов, разрешала противоречия между «старой гвардией» и «новыми» элитами. Ultima ratio сталинизма — «культуркампф» 1946–1953 годов — явил миру пароксизм скорее именно сталинского, а не сталинистского, большевистского, курса на достижение социоэтнокультурной энтропийности общества. «Антивождистская» революция 1964-го поменяла «коренных» и «пристяжных» в системе взаимоотношений верховной котерии и аппарата…

Источник

ред. Аймермахер К., Бордюгов Г. Национальные истории в советских и постсоветских государствах.

—>До конца торгов:4 дня(ей) 21 час.Лот размещен:05/11/2021 14:33:29Окончание торгов:15/11/2021 14:33:29Лот находится в городе:Москва (Россия)

Будьте внимательны! Это важно! Покупателям с рейтингом ниже 3 или с большим количеством отрицательных отзывов нужно подтвердить в форуме своё намерение сделать ставку.

Будьте внимательны! Покупатель первым выходит на связь в течении 3-х рабочих дней, или я перевыставляю лот на повторные торги и ставлю отрицательный рейтинг.

Я гарантирую, что выставленный мною товар полностью соответствует описанию, подлинность предметов, надёжную качественную упаковку и своевременное отправление лотов.

Книги от 50 лет и старше заграницу не высылаю.

Книг очень много, если вас интересуют подробные детали и состояние, спрашивайте об этом в форуме до покупки, т.к нет возможности подробно описывать и фотографировать каждый лот.

Источник

«Новое» прошлое постсоветских республик и российская историческая политика

Прошлое есть часть картины мира, создаваемая историком на основе господствующего в данном обществе мировоззрения. Это важная, но не главная ее часть, поэтому она меняется в зависимости от доминирующих в данном обществе идей. Наглядно это подтверждает процесс создания «нового» прошлого бывшими постсоветскими республиками.

Основные идеи «нового» прошлого в постсоветских историях

Все постсоветские страны в основном отказались от образа прошлого, построенного официальной научной дореволюционной российской и советской историографиями. Их «новое» прошлое строится исходя из различных идей, однако некоторые оказались подходящими для разных национальных историй. Прежде всего – это идея угнетения российским, а позднее и советским государством и русским народом; антикоммунизм; русофобия. Этот негативный набор отношений к недавнему «старшему брату» не случаен, он обусловлен сегодняшней необходимостью вновь созданных государств дистанцироваться, обособиться от России, создав на этой негативной основе новую нацию. Сплочение, мобилизация против исторического врага, виноватого во всех бедах и неудачах народа, – распространенный принцип строительства наций в тех случаях, когда их интеллектуальная элита неспособна на создание положительных объединяющих идей.

Отношение к России в подавляющем большинстве новых национальных историй негативное, независимо от сегодняшних отношений между странами. Это обусловлено тем, что внутренние задачи нациестроительства на данном этапе для элиты зачастую оказываются важнее сохранения хороших отношений с русским народом.

Принадлежность к европейской цивилизации и истории – важная историческая идея для тех государств и народов, которые попали или только надеются попасть в объединенную Европу. Это страны Прибалтики, Украина, Грузия. Европейски ориентированное прошлое создает часть историков в «румынской» Молдавии и Белоруссии. Так, на Украине издано огромное количество книг и публикаций, призванных «создать новый образ Украины – не только части Европы, но и великой европейской державы, становлению которой мешала и продолжает мешать Россия»[1].

Горькие уроки истории для России

«Новая» история и историческая память некогда братских народов представляют ряд горьких, но необходимых уроков для России, которая, как и СССР, продолжает оставаться многонациональным государством, поэтому должна учесть его положительный и отрицательный опыт.

Этот опыт свидетельствует о том, что экономические, социальные, культурные связи и общая положительная история хоть и играют важную роль, но не являются гарантией сохранения единого государства и общества в будущем. По-настоящему братская, бескорыстная помощь по подъему экономики и культуры национальных меньшинств не гарантирует в будущем благодарности народов, ее получивших, но вот любое негативное явление будет обязательно упомянуто в их «новой» истории.

Опыт царской России и СССР показывает, что единственной надежной скрепой, объединяющей в едином государстве народы, является общая идея и основанная на ней внутренняя и внешняя сила. В дореволюционной России такой идеей было православие. Оно объединяло русский народ, включая малороссов и белорусов, с другими православными народами. Народы, которые были против их воли присоединены к России, удерживались в составе страны той силой, которую рождало православие.

Иные народы, вошедшие в состав России добровольно, чаще всего из-за угрозы истребления соседями, пребывали в ней в силу жизненной необходимости, не испытывая при этом особой благодарности к защитившему их русскому народу и российскому государству. Когда опасность уничтожения миновала, они стали тяготиться своим зависимым положением, а после обретения независимости и вовсе обвинили Россию во всех своих бедах и неудачах. Так, по утверждению О. Джанелидзе и Г. Сиамашвили, «пребывание в Российской империи стало для Грузии но­вой формой рабства», а советский период признан «интервенцией и оккупацией»[2], принесшими ей новые несчастья и испытания.

Подобное отношение к совместному прошлому можно было бы объяснить напряженными отношениями между Грузией и Россией из-за Абхазии и Южной Осетии, но и Казахстан, который поддерживает самые беспроблемные на постсоветском пространстве отношения с Россией, тем не менее, исходя из своих внутриполитических задач, создает образ России-колонизатора, который экстраполируется и на Советский Союз. В учебнике для пятого класса можно было прочитать, что «советское правительство конфисковало весь скот казахов, таким образом намеренно подвергнув народ голоду, и до последнего наблюдало, как гибнут люди. С по­мощью оно не торопилось. Советскому Союзу не нужен был казахский народ со своей землей и скотом, сюда хотели переселить другие народы и разбить здесь лагеря»[3]. Реально проводившаяся в Советском Союзе политика интернациональной дружбы и помощи забыта практически всеми бывшими братскими республиками.

Историческая политика России в этих условиях сводится к реагированию на наиболее вопиющие факты исторической фальсификации, способные привести к неблагоприятным последствиям сегодня и завтра. Это касается прежде всего пересмотра причин и итогов Второй мировой войны. Чаще всего она выражается в «войне памятников», отрицании всенародного, отечественного характера войны для народов бывшего СССР. Вместе с тем победа в Великой Отечественной войне по-прежнему является главным событием прошлого, объединяющим наши народы, поэтому нельзя допустить, чтобы оно было извращено и превращено в разъединяющий фактор.

Основа для положительного прошлого на постсоветском пространстве

Единое положительное прошлое разных народов сегодня возможно только в рамках государственных и надгосударственных объединений, созданных на единых ценностных основаниях. В СССР такой идеей был коммунизм, в современной объединенной Европе – либеральная демократия, правовое государство, права и свободы человека. Действительная европейская история – это постоянные войны, покорения и геноцид соседних народов, революции. На таком прошлом сложно возвести прочный фундамент общеевропейского дома. Поэтому в современном европейском сообществе принята практика создания совместных комиссий по учебникам. Такие комиссии (англо-французская, французско-немецкая и др.) призваны рассматривать готовящиеся к изданию учебники на предмет их политической и национальной нейтральности.

Подобная практика приносит свои плоды только потому, что европейские страны объединились на прочной идейной основе. На постсоветском пространстве такой идеи, которую бы разделяли все или хотя бы большинство стран и народов, нет.

Процесс создания «нового» прошлого

«Новое» прошлое строится исходя из главенствующих мировоззренческих идей. Сначала подбирается, реже вырабатывается самостоятельно необходимая теория прошлого как идеальное представление о нем. Под эту теорию подверстываются необходимые события, процессы и личности прошлого. При этом факты, созданные в рамках советской историографии, редко оказываются востребованными, поэтому столь велик спрос на архивы спецслужб и секретные ранее документы, а также эмигрантские и зарубежные источники, содержащие в основном негативную информацию об отношениях народов, депортациях, репрессиях, голоде.

Россия по-прежнему остается самым мощным центром по производству исторических знаний на постсоветском пространстве. У нас сохранился научный потенциал, в нашем распоряжении остается огромный массив документов, разработаны различные подходы к интерпретации фактов, касающихся прошлого наших бывших соседей по Союзу. Единственное, чего не хватает, – это современная теория, которая могла бы создать положительный образ Российской империи и Советского Союза.

Прошлое, построенное на историческом материализме, с его пролетарским интернационализмом, сегодня убедительно только для старшего поколения, а оно постепенно и неуклонно сокращается. После краха коммунистической идеи восстановить образ прошлого, исходя из прежних советских идейных парадигм, не представляется возможным. Нужна новая объединяющая идея, на основе которой можно было бы вновь создать положительное прошлое, объединяющее народы и государства на постсоветском пространстве. К сожалению, евразийская идея, положенная в основу Евразийского экономического союза, не обладает на сегодняшний день необходимым объединяющим потенциалом, а значит, со временем должна быть заменена.

Анализ прошлого, которое строят бывшие республики Советского Союза, показывает, что оно не может быть основой для объединения. Прошлое сегодня больше разъединяет наши страны и народы, нежели объединяет. Только новый проект общего будущего может поменять отношение к прошлому подобно тому, как это происходит в Евросоюзе. Сегодня и в России ширится понимание того, что привлекательный образ будущего, конкурентный западному[4], – единственно верное средство мирного и добровольного объединения постсоветского пространства в прошлом, будущем и настоящем.

[1] Национальные истории в советском и постсоветских государствах. М.: Фонд Фридриха Науманна, АИРО-ХХ, 2003. С. 82–83.

[2] Джанелидзе О., Сиамашвили Г. По следам «белых пятен» истории Грузии // Национальные истории на постсоветском пространстве. М.: Фонд Фридриха Науманна, АИРО-ХХI, 2009. С. 245, 249.

[3] Кундакваева Ж. В поисках исторического нарратива Казахстана: «диалог памятей» или «национальная память» // Национальные истории на постсоветском пространстве. М.: Фонд Фридриха Науманна, АИРО-ХХI, 2009. С. 278.

[4] Подобный образ, предложенный мной, см.: Герасимов Г. И. Творчество как альтернатива либеральному пути модернизации // Философские науки. 2017. № 10. С. 69–75.

Источник

ЛитЛайф

Жанры

Авторы

Книги

Серии

Форум

Бордюгов Геннадий Аркадьевич

Книга «Вчерашнее завтра: как «национальные истории» писались в СССР и как пишутся теперь»

Оглавление

Читать

Помогите нам сделать Литлайф лучше

Там же. 1951. № 9. С. 76–96.

Вестник АН СССР. 1952. № 5. С. 46.

История СССР. 1972. № 3. С. 40; № 6. С. 40–41.

Лойко Т.В. Введение в историю Беларуси. Учебно-методическое пособие для студентов всех специальностей. — Минск, 1992. С. 5.

См.: Гузенкова Тамара. Этнонациональные проблемы в учебниках по истории // Национальные истории в советском и постсоветских государствах / Под редакцией К. Аймермахера, Г. Бордюгова. Предисловие Ф. Бомсдорфа. Изд. 2-е, испр. и дополн. — М.: Фонд Фридриха Науманна, АИРО-ХХ, 2003.С. 121.

Назарбаев Н. Хранить память, крепить согласие // Мысль. 1998. № 3. С. 2.

См. подробнее: Искандарян Александр, Арутюнян Бабкен. Армения: «карабахизация» национальной истории; Шукуров Рустам. Таджикистан: муки воспоминания // Национальные истории в советском и постсоветских государствах. С. 145–158, 228–253.

Бич М.О., Сидоров В.Н.. Фомин В.М. История Беларуси. XX век. Учебное пособие для 10–11 кл. средних школ. — Минск, 1992. С. 3.

Гузенкова Тамара. Этнонациональные проблемы в учебниках истории // Национальные истории в советском и постсоветских государствах. С. 125.

Подробнее см.: Вишняускас А. Россия в литовских учебниках истории // Россия и страны Балтии, Центральной и Восточной Европы, Южного Кавказа, Центральной Азии: старые и новые образы в современных учебниках истории. Научные доклады и сообщения / Под ред. Ф. Бомсдорфа, Г. Бордюгова. — М., 2003. С. 149–164.

Анчабадзе Юрий. Национальная история в Грузии: мифы, идеология, наука // Национальные истории в советском и постсоветских государствах. С. 161.

Сембинов Мурат. Становление национальной истории Казахстана // Национальные истории в советском и постсоветских государствах. С. 177–179.

Благодатских Ирина. Молдова и Приднестровье в поисках «своей» истории // Национальные истории в советском и постсоветских государствах. С. 192, 198–199.

Анчабадзе Юрий. Национальная история в Грузии: мифы, идеология, наука // Национальные истории в советском и постсоветских государствах. С. 165.

Там же. С. 169, 170, 172.

Искандарян Александр, Арутюнян Бабкен. Армения: «карабахизация» национальной истории // Национальные истории в советском и постсоветских государствах. С. 153.

Васильев Валерий. От Киевской Руси к независимой Украине: новые концепции украинской истории // Национальные истории в советском и постсоветских государствах. С. 209–210.

См.: Куркчи А., Примебетов С. Великий тюркский эль // Казахстанская правда. 1997, 28 февраля.

Васильев Валерий. От Киевской Руси к независимой Украине: новые концепции украинской истории // Национальные истории в советском и постсоветских государствах. С. 211.

Анчабадзе Юрий. Национальная история в Грузии: мифы, идеология, наука // Национальные истории в советском и постсоветских государствах. С. 163.

Шукуров Рустам. Таджикистан: муки воспоминания // Национальные истории в советском и постсоветских государствах. С. 228–229, 237–239.

Подробнее см.: Зубкова Елена, Куприянов Александр. Возвращение к «русской идее»: кризис идентичности и национальная история // Национальные истории в советском и постсоветских государствах. С. 297–306.

Коваль М.В., Кульчицкий С.В., Курносов Ю.А., Сарбей В.Т. История Украины / Пробное учебное пособие для 10–11 кл. средней школы. Допущено Министерством народного образования Украины. Перевод с укр. — Киев, 1991. С. 3.

Кульчицкий С., Курносов Ю., Коваль М. История Украины / Пробный учебник для 10–11 кл. средней школы. Ч. 1. Перевод с укр. Допущено Министерством образования Украины. — Киев, 1994.

См.: Ионов И.Н. Российская цивилизация и истоки её кризиса. Пособие для учащихся 10–11 классов. — М., 1994. С. 259; Боханов А.Н. История России (XIX — начало XX века). Учебник для 8–9 классов. — М., 1998. С. 7–9.

Богатырев Валентин. Кыргызы: восстановление истории // Национальные истории на постсоветском пространстве — П / Под редакцией Ф. Бомсдорфа, Г. Бордюгова. — М.: Фонд Фридриха Науманна, АИРО-XXI, 2009. С. 296, 308.

Кундакбаева Жанат. В поисках исторического нарратива Казахстана: «диалог памятей» или «национальная память» // Национальные истории на постсоветском пространстве — П. С. 270.

Адамсон Андрее. Национальная история Эстонии в контексте европеизации прошлого и «войны памятников» //Национальные истории на постсоветском пространстве — П. С. 188–189.

Шепетис Нериюс. Отсутствующая «национальная история» Литвы // Национальные истории на постсоветском пространстве — П. С. 161.

Макаров Виктор. «Бои за историю» в Латвии // Национальные истории на постсоветском пространстве — П. С. 148.

См.: Исмаилов Эльдар, Нифталиев Ильгар. Проблемы развития национальной истории в Азербайджане // Национальные истории на постсоветском пространстве — П. С. 201–210.

См.: Касьянов Георгий. «Национализация» истории в Украине // Национальные истории на постсоветском пространстве — П. С. 119, 122, 124.

Касьянов Г. Указ. соч. С. 120.

Буховец Олег. Историописание постсоветской Беларуси: демифологизация «ремифологизации» // Национальные истории на постсоветском пространстве — П. С. 21.

Касьянов Георгий. «Национализация» истории в Украине // Национальные истории на постсоветском пространстве — П. С. 128.

Источник

Национальные истории в советском и постсоветских государствах

Как «национальные истории» писались в СССР и как пишутся теперь

О проекте «Историческая политика и политика памяти в СССР, РФ и СНГ»

■ В обозримом будущем постсоветские государства не откажутся от исторической политики и политики памяти. Но историки вправе говорить об идеальной конструкции властных мер к прошлому, его сохранению и памяти о нём.

■ Наивно рассчитывать на равный диалог властью, однако историческая наука не может развиваться без автономии от политики и идеологии, от осознания прошлого как живого процесса, поскольку каждое поколение пишет свою историю. А попытки «присвоить прошлое», следовать принципу партийности приводят к бюрократизации и окостенению историознания.

■ Какими бы ни были механизмы исторической политики (включая, казалось бы, отжившие — цензуру, привилегированные институции, послушных историков и пр.), в среде профессиональных исследователей всегда будет существовать лишь видимость принятия оценок от политиков. Ведь создание собственной мифологии сопровождает практически любой режим власти. Поэтому «минные поля свободы» предпочтительнее ориентации на «тайное знание», равнения на политические абсолютизмы или позитивную идентичность, связанную в последнее время почему-то с империей, Романовыми и Сталиным.

■ Вместе с тем сообщество историков — не священная корова с презумпцией безгрешности. Все потуги власти политизировать историю оказывались бы изначально неконкурентоспособными, если бы на них не работали лакеи от исторической науки. Так было и будет всегда, а потому настоящий историк — подобно Плутарху, Тациту, Прокопию Кесариискому и многим-многим их последователям — обречён не только на исследовательское одиночество, но и на умение находить общий язык с теми, которые вершат ту историю, о которой эти историки пишут. Во благо истине и самой истории. Наивно полагать, что в будущем здесь может что-то измениться.

■ Не политизация былого, а создание условий и среды для его глубокого изучения приближает к пониманию смыслов нашей уникальной и поучительной для всего мира истории. Этому способствуют также конкуренция различных точек зрения и научных школ, ограждающая от конъюнктуры и различных культов, отказ от конфронтационных образов стран и народов в зависимости от нефтяных котировок, преодоление этноцентризма, освоение пространства общеевропейской истории.

■ История — не политический рычаг, не средство завоевания электората на выборах и легитимации власти. Гораздо предпочтительней вместо разоблачения «происков» «фальсификаторов истории» прорабатывать «трудные вопросы» истории и формировать правовое отношение к преступлениям против человечности. Именно так возникает обмен знаниями между поколениями, создаются подлинные пространство памяти и исторический ландшафт страны.

Как это ни парадоксально, но времена общественных сдвигов и изломов — самые для историков благодатные. Обнажаются, подобно геологическим породам на высоком берегу реки после оползня, ходы-выходы, что проделал крот истории в общественном теле, его социальной ткани. Частные признаки, «мелочи примет, каждая — отдельно», попадавшие в поле зрения специалистов и ранее, предстают как взаимосвязанные элементы открывшейся разом картины. Завораживая своими величественностью и многообразием, она сама по себе и становится заглавным объектом внимания и истолкования.

Нечто подобное наблюдается в сообществе историков относительно современной историографической ситуации, отмеченной процессами институционализации и активизмом национальных историографии. Они доминируют сегодня в официальных учреждениях и системах образования стран СНГ и Балтии. Научные центры и университетские кафедры нередко становятся местом культурно-национального самоопределения специалистов, проявления их этнонациональных пристрастий, не сдерживаемых идеологическими обязательствами.

В любом случае на протяжении последних 20 лет историографическую науку в странах СНГ и Балтии отличает усиление этноцентризма — исследовательского подхода, для которого характерны сочувственная фиксация черт своей этнической группы. Вплоть до выделения этнонационального фактора в качестве основного критерия исторического познания.

Историки, если они и обращаются сегодня к «параду историографических суверенитетов» (далеко не у всех такая возможность в силу известных всем гуманитариям бывшего СССР обстоятельств наличествует), заняты в основном теоретическими разоблачениями «новой», нередко запредельной, мифологии, сличением-различением фактов и сфантазированных историографических образов. Похоже, задача эта не вполне корректная: легенда не поверяется рациональной доктриной.

Поэтому, в частности, авторы книги озадачили себя вопросом о природе и истоках разительных перемен, произошедших в историознании постсоветского времени. Случаются, и нередко (в жизни, политике, теоретических заглядах), такие повороты и превращения, смысл которых высвечивает присловье «шёл в комнату — попал в другую». Социальная прогностика здесь не исключение. В своё время, по итогам схватки за «ленинский кафтан» в большевистских верхах, была буквально демонизирована теория «перманентной революции» Троцкого, являвшаяся по сути разновидностью ленинской концепции революционного перехода от капитализма к социализму в мировом масштабе как эпохи классовых битв «по всем фронтам». Идея непрерывной революции мешала сделать легитимным произведённый размен революционного интернационализма и жертвеннности во имя «дела всесветного пролетариата» на державно-бюрократическую стабильность и привилегии.

Между тем стоявший в теоретическом отношении на голову выше других вождей большевизма «пророк революции» уловил, схватил — вопреки своему замыслу — важнейшую черту, присущую постреволюционному обществу. Путь российского социума в XX столетии — это череда перманентных революционных потрясений и сопутствовавших им конфликтов. Истоки «революции сверху» рубежа 20–30-х годов — в столкновении госмонопольной системы с хозяйственной самостоятельностью крестьянских общин. Кадровая чистка 1934–1938 годов, разрешала противоречия между «старой гвардией» и «новыми» элитами. Ultima ratio сталинизма — «культуркампф» 1946–1953 годов — явил миру пароксизм скорее именно сталинского, а не сталинистского, большевистского, курса на достижение социоэтнокультурной энтропийности общества. «Антивождистская» революция 1964-го поменяла «коренных» и «пристяжных» в системе взаимоотношений верховной котерии и аппарата…

Источник