Не знать что было до твоего рождения значит всегда оставаться ребенком
Не знать, что случилось до твоего рождения, значит. продолжите цитату.
Не знать, что случилось до твоего рождения, значит. никогда не выйти на знания: как устроен мир, как устроена Вселенная, как устроено все вокруг, к чему мы прикасаемся или с чем соприкасаемся, куда текут реки и как появилось слово, как появился грех и как нужно жить, чтобы была возможность связать воедино себя и процессы, проистекающие в атомном ядре и клетке, как понять процессы биосинтеза, чтобы научиться менять себя и окружающую среду в соответствии с меняющимися условиями проживания, изменения средовости, прохождения и сдвигания предельных границ выживания биологических объектов и иже с ними, как дать человечеству шанс, как научить человека получить шанс на сохранение земной цивилизации?
Бесконечность предстоящих путей совершенных преобразований тем не менее не должна пугать того, кто делает свой собственный шаг на этом тернистом пути.
Могут ли люди позволить себе не пойти по этому пути? Вероятно, могут. Но тогда они никогда не приблизятся даже на йоту к пониманию окружающего их мира. Они просто погибнут как вещь в себе. Они не смогут потом смотреть прямо в
глаза тем, кто все же совершит этот шаг ценой больших усилий, связанных даже с опасностью для их жизни. Нет ничего убийственней, чем остаться не у дела, когда кто-то рядом творит историю, а ты, видя всё это, остаешься безучастным ко всему этому. Через боль и страдания, через слезы радости от пусть даже незначительного успеха, но продвигаясь вперед к высшей цели мироздания. Такое могут позволить себе сильные личности, люди, которые, взвалив на себя груз всемирных проблем, пытаются решить их во всемирное благо, не задумываясь о благодарности тех, для кого они это делают. Им этого и не надо. Самой большой наградой им будут те миры, в которые они войдут и которые они создадут.
Но тяжек путь к достижению намеченного результата.
Много нужно пройти, многому нужно научиться. Нужно научиться, прежде всего, быть самим собой. Потом собой в соединении с миром, потом миром и, наконец, стать Вселенной. Вы – Вселенная, Вселенная внутри Вас, Вы – внутри Вселенной. Как это всеобъемлюще и многим непонятно.
Не знать что было до твоего рождения значит всегда оставаться ребенком
«Не знать, что случилось до твоего рождения – значит всегда оставаться ребенком. В самом деле, что такое жизнь человека, если память о древних событиях не связывает ее с жизнью наших предков?»
В окутанном туманом Риме хромал грязный, с порезами от кинжалов по всему телу, с разбитым до крови лицом и в рваной тунике юноша. Прохожие задевали его и толкали плечами, пока в очередной раз парень не удержался на ногах и упал коленями на каменную улицу.
«Это меня не сломает! – думал он. – Я крепок и силен, каким и должен быть всегда. Именно этому меня всегда учил отец».
Послышались крики граждан с разных улиц. Юноша пытался разобрать, о чем они говорят, но слишком много разных голосов, которые забивали друг друга. Наконец, некоторые слова становятся понятными.
– Он скончался… – слышны голоса с нотками испуга и растерянности. – Его больше нет… Как же мы теперь…? Кто теперь позаботится о нас? Он умер, умер… Мы лишились «Утехи рода человеческого»! О боги, помилуйте нас и защитите… Нашего императора не стало… Тита Флавия больше нет! – и народ начинает рыдать.
Перед глазами юноши все замедлилось, граждане будто остановились, еле-еле можно было увидеть, как они передвигаются или оборачиваются. Он не выдержал и горько заплакал. Слезы душили его и остановиться никак не мог.
– Отец! – закричал юноша. – Отец… прошу… не покидай меня!
Шестнадцатилетний юноша, с мягкими чертами лица и вьющимися светлыми волосами, резко открыл глаза, лежа в кровати. Они были мокрые от слез. Он сел и взглянул на окно, вытирая глаза. Уже взошло солнце, которое освещало ферму и поля. Лишь пение птиц прерывало полную тишину.
– Так тихо и спокойно. – восхитился юноша. – Вдали от Рима всегда так.
– Доброе утро, Туллий! – постучала в дверь, а затем вошла в кубикулу[1] полная женщина лет сорока. – Извини, что ворвалась, но я услышала твои мысли вслух и поняла, что ты уже не спишь.
– Доброе утро, Цецилия, ничего страшного. Я просто…
– Мой мальчик, прошло уже почти два года, как ты пережил тот ужас, но теперь все хорошо, не стоит жить прошлым или переживать, что тебя найдут здесь. Если император не обнаружил тебя и за этот год, то уже вряд ли вообще найдет.
– Мой мальчик, мы все любили твоего отца Тита Флавия! Он был лучшим из всех правителей нашей империи. Я молилась о нем каждый день, чтобы Бог даровал ему сил и удачи. Он умер таким молодым и правил так мало. А сколько бед было в период его правления… Но, как я уже говорила, жизнь продолжается, и ты должен идти вперед. Месть – это страшная вещь, которая может привести тебя к гибели.
– Я не боюсь смерти, и никогда не боялся. Если мне суждено умереть, то пусть будет так, но я все сделаю, чтобы отомстить моему дяде… Я хотя бы попытаюсь.
– Как же ты собираешься мстить?
– Ну, если ты пока не решил, то пошли доить корову и пить свежее молоко.
Туллий надел тунику[2] и они вышли на улицу. Стояла прекрасная летняя солнечная погода, это наступили первые жаркие дни 83-го года от Р.Х., после сезона дождей и такой погодой нельзя было не наслаждаться. С фермы открывался красивейший вид на находящийся рядом город Тарент, что на юго-востоке Италии.
– Доброе утро, Туллий! – радостно закричала девушка пятнадцати лет с длинными золотистыми волосами и тонкими чертами лица и, подбежав, обняла его.
– Доброе утро, Корнелия. – юноша обнял ее в ответ. – Давно встала?
– Я же просила называть меня сестричкой! – игриво улыбнулась она.
Туллий покосился на нее.
– Где твой отец, дочка? – обратилась к ней мать.
– Ушел торговать в город. Где же ему еще быть!?
– А ты ему не помогаешь?
– Он сказал, что сам справится.
– Я сейчас же отправлюсь к нему. – прервал их Туллий.
– Но, мальчик мой, – заговорила Цецилия. – ты же не завтракал, хотя бы молоко выпей.
– Да, поешь чего-нибудь. – вмешалась сестра. – А то ты такой худой, что аж кости видны.
– Не только кости, но и мышцы! – и Туллий напряг их на руках. – Да и потом, чем меньше вешу, тем легче бегаю. – улыбнулся он и убежал.
Юноша вскочил на коня и поскакал по мощенной дороге прямо в Тарент. Построенный еще спартанцами, город вначале находился под властью Древней Греции, а потом уже Римской Империи. Эта гавань, хорошо защищенная, отделяла Тарентский залив от лагуны.
Туллий миновал главные ворота и стражу, которая уже хорошо его знала и отправился прямиком на форум[3]. Строения, в основном одноэтажные, лишь иногда выделялись среди остальных инсул[4]. Огромный храм Нептуну в центре города напоминал о том, что это морской город и данный бог тут для всех главный.
Юноша соскочил с коня и, взяв его за поводья, вступил на территорию форума. Торговля уже была в самом разгаре. Множество людей, как в дорогих тогах[5], так и в бедных туниках, слонялись взад-вперед, ища что-то необычное и интересное. Ходили между ними и граждане с набедренными повязками, по взгляду которых было понятно, что они там не для покупок, а лишь для того, чтобы воспользоваться моментом и кого-нибудь лишить кремены[6]. В середине форума, на ростре[7], торговали абсолютно голыми рабами. Мужчины, женщины и дети стояли рядом с друг другом с опущенными головами и ожидали своей дальнейшей участи. Туллий рассмотрел между ними красивую девушку лет двадцати, она была прекрасна фигурой и формами. Как будто почувствовав его заинтересованный взгляд, она подняла голову и посмотрела прямо в глаза. Ее зеленые глаза покорили ярко голубые глаза Туллия. Он замер, как вкопанный. Затем, взяв себя в руки, улыбнулся ей. Однако она снова опустила голову.
– Туллий! – громко произнес мужской голос.
Юноша обернулся и увидел возле лавки мужчину пятидесяти лет.
– Иди сюда! – снова произнес мужчина.
Туллий послушался и подошел. Это был толстый бородатый мужчина, уставший и строгий с виду, но, когда улыбнулся, весь засветился добротой.
– Ты на кого там засмотрелся? – рассмеялся он. – Уж не на ту ли чудную девочку? – и он указал пальцем.
– Да я просто… – попытался оправдаться Туллий. – смотрел…
– Стой здесь! Я подойду и узнаю, сколько за нее…
– Нет, Клитус, – перебил его юноша. – не стоит.
Клитус отправился к ростре. В тоже время туда подошел в белой тоге гражданин и заговорил с торговцем рабов. Все трое долго общались, пока мужчина в белой тоге не дал мешочек с монетами и забрал понравившуюся Туллию девушку, прихватив при этом еще трех рабынь. Клитус вернулся грустным:
– Извини, сын, но он оказался оптовым покупателем.
– Сын префекта города, Авл.
– Понятно. А сколько хотели за ту рабыню?
– Цена приемлемая. В Риме она бы стоила тысячу или даже полторы. А у меня же еще остались ауреи[8] отца…
– Ну да ладно, – прервал юношу мужчина. – я все понимаю, ты уже вырос, так что найдем еще тебе достойную девушку. А пока давай работать.
Кубикула – небольшая частная комната древнеримского дома. Как правило, выполняла функцию спальни.
Туника – мужская одежда, сделанная из двух прямоугольных кусков материи, сшитых на боках и на плечах, и стягивающаяся ремнем.
Форум – площадь в каждом городе, служившая центром общественной жизни. Так же это и рыночная площадь.
Инсулы – многоэтажные и многоквартирные дома.
Тога – верхняя одежда граждан мужского пола. Кусок белой шерстяной ткани эллипсовидной формы, драпировавшийся вокруг тела. Лицам, не имевшим статуса граждан, не позволялось носить тогу.
Ростра – ораторская трибуна.
Аурей или ауреус – древнеримская золотая монета. Название происходит от лат. aurum – золото.
ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Цицерон Марк Туллий
Книга «Оратор»
Оглавление
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
(112) Но оставим его на время: ведь мы изучаем не человека, а общий вопрос. Мы хотим изъяснить природу и сущность самого предмета, то есть красноречия, памятуя, однако, что наша цель, как уже было сказано, совсем не в том, чтобы давать предписания: скорее мы постараемся явиться не учителями, а ценителями. Если мы при этом часто вдаемся в далекие отступления, то лишь потому, что эту книгу будешь читать не ты один, которому все это гораздо лучше известно, чем нам, мнимым наставникам: она неминуемо получит широкое распространение, если не благодаря моим заслугам, то благодаря твоему имени.
Оратор должен обладать философским и научным образованием (113–120)
(113) Итак, я полагаю, что совершенный оратор должен не только владеть свойственным ему искусством широко и пространно говорить, но также обладать познаниями в близкой и как бы смежной с этим науке диалектиков. Хоть и кажется, что одно дело речь, а другое спор, и что держать речь и вести спор вещи разные, — однако суть и в том и в другом случае одна, а именно — рассуждение. Наука о разбирательстве и споре — область диалектиков, наука же о речи и ее украшениях — область ораторов. Знаменитый Зенон, от которого пошло учение стоиков, часто показывал различие между этими науками одним движением руки: сжимая пальцы в кулак, он говорил, что такова диалектика, а раскрывая руку и раздвигая пальцы — что такую ладонь напоминает красноречие.
(114) А еще до него Аристотель сказал в начале своей Риторики[85], что эта наука представляет как бы параллель диалектике, и они отличаются друг от друга только тем, что искусство речи требует большей широты, искусство спора — большей сжатости.
Итак, я хочу, чтобы наш совершенный оратор знал искусство спора в той мере, в какой оно полезно для искусства речи. В этой области существуют два направления[86], о которых ты, основательно занимаясь этими науками, конечно, знаешь. Именно, и сам Аристотель сообщил немало наставлений об искусстве рассуждать, и после него так называемые диалектики открыли много тонкостей.
(115) Поэтому я полагаю, что тот, кого влечет слава красноречия, не останется в этих вопросах невеждою, но просветит себя или учением древних, или же учением Хрисиппа. Прежде всего он познает значение, природу и разряды слов простых и связанных; затем, что какими способами говорится; как различить истинное и ложное; что из чего происходит; что чему соответствует или противополагается; и так как обычно в словах бывает много неясного, то каким образом следует это раскрыть при разделении. Такие случаи встречаются часто, так что оратор должен владеть всеми этими знаниями; но так как сами по себе они слишком грубы, то он должен развивать их с некоторым ораторским блеском.
(116) Например, во всем, что мы изучаем разумно и последовательно, необходимо прежде всего установить, что чем является: ибо если между сторонами нет согласия насчет предмета спора, то невозможно ни правильно рассуждать, ни прийти к какому-либо выводу. Следовательно, часто придется излагать словами наши представления о всяком предмете и раскрывать определениями скрытое в предмете понятие: ведь именно определение способно короче всего показать, чем является предмет речи. Далее, как тебе известно, объяснив общий род каждого дела, надо взглянуть, каковы виды или части этого рода, и в соответствии с этим распределить всю речь.
(117) Стало быть, и тот, в ком мы хотим увидеть красноречие, будет способен давать определения предметам, и при этом не так кратко и сжато, как обычно делается в ученых спорах, но более развернуто, обильно и применительно к общим мнениям и к пониманию народа; а если предмет того потребует, он будет расчленять и разделять родовое понятие на известные видовые, ничего не упуская и не допуская ничего лишнего. Но в каких случаях это делать и каким образом, — об этом сейчас говорить не время, потому что, как я уже сказал, я хочу быть не ученым, а критиком.
(118) Он должен быть вооружен не только диалектикой: пусть он имеет знания и опыт во всех областях философии. В самом деле, ни о религии, ни о смерти, ни о благочестии, ни о любви к отечеству, ни о добрых и злых делах, ни о добродетелях и пороках, ни об обязанностях, ни о горести, ни о радости, ни о душевных волнениях и заблуждениях, — а все это попадается в речах часто, но рассматривается слишком сухо, — ни о чем, говорю я, без помощи названной науки он не сможет говорить и рассуждать важно, высоко и богато.
(119) Сейчас я все еще говорю о материале речи, а не о самом характере выражения. Действительно, прежде всего нужно, чтобы предмет, о котором говорит оратор, был достоин искушенного слуха, и лишь затем оратор должен обдумать, как и какими словами о нем сказать. Я хочу, чтобы он был знаком даже с учениями физиков, как Перикл[87], о котором я говорил, ибо это придаст ему величия и возвышенности: в самом деле, если он будет переходить от небесных предметов к человеческим, все его слова и чувства станут возвышеннее и великолепнее.
(120) Однако, познав дела божественные, он не должен пренебречь и делами человеческими. Пусть он владеет знаниями о гражданском праве, которых так мало в наши дни в судебных речах: ибо что может быть постыднее, чем браться за защитительную речь в прениях о законах и праве, когда ты не знаешь ни того, ни другого?
Пусть он изучит также последовательность памятных событий старины, прежде всего, разумеется, в нашем государстве, но также и у других державных народов и знаменитых царей. Эту работу облегчил нам труд нашего Аттика[88], который собрал в одной книге память о семи столетиях[89], соблюдая и отмечая хронологию и не пропустив ничего замечательного. Не знать, что случилось до твоего рождения — значит всегда оставаться ребенком[90]. В самом деле, что такое жизнь человека, если память о древних событиях не связывает ее с жизнью наших предков? А упоминания о древности и почерпнутые оттуда примеры придадут речи не только необыкновенную сладость, но и достоинство и убедительность.
Оратор должен обладать риторической техникой (121–124)
(121) После такой подготовки приступит он к судебным делам и прежде всего установит, какого рода эти дела. Ведь для него не будет тайной, что во всяком сомнительном деле могут оспариваться либо факты, либо слова Если факты, то рассматривается, так ли это было, справедливо ли это было и как это следует определить; если слова, то рассматривается или двусмысленность, или противоречивость. Так, когда мысль выражает одно, а слова — другое, это будет одним из случаев двусмысленности: так бывает, если оказывается пропущено слово, и весь смысл становится двояким, что и является признаком двусмысленности.
(122) А поскольку судебные дела столь неразнообразны, постольку неразнообразны и предписания насчет доводов[91]. Согласно традиции, они развиваются на основании «мест» двоякого рода: одни из самих фактов, другие со стороны.
Таким образом, только разработка предмета делает речь восхитительной: ведь познать самые предметы совсем нетрудно. Что же, следовательно, является достоянием искусства? Создать вступление к речи, чтобы привлечь слушателя, возбудить его внимание и подготовить его к своим поучениям; изложить дело кратко и ясно, чтобы все в нем было понятно; обосновать свою точку зрения и опровергнуть противную и сделать это не беспорядочно, а при помощи такого построения отдельных доводов, чтобы общие следствия вытекали и из частных доказательств; наконец, замкнуть это все воспламеняющим или успокаивающим заключением.
«Риторика» Аристотеля начинается словами: «Риторика представляет собой параллель диалектике», но дальнейшие рассуждения у Аристотеля отсутствуют: Цицерон передает его мысли с чужих слов.
Два направления — перипатетическое, идущее от Аристотеля, и стоическое, разработанное Хрисиппом и его последователями — «диалектиками». Далее следует обзор основных разделов стоической логики.
Не знать что было до твоего рождения значит всегда оставаться ребенком
«Не знать, что случилось до твоего рождения – значит всегда оставаться ребенком. В самом деле, что такое жизнь человека, если память о древних событиях не связывает ее с жизнью наших предков?»
В окутанном туманом Риме хромал грязный, с порезами от кинжалов по всему телу, с разбитым до крови лицом и в рваной тунике юноша. Прохожие задевали его и толкали плечами, пока в очередной раз парень не удержался на ногах и упал коленями на каменную улицу.
«Это меня не сломает! – думал он. – Я крепок и силен, каким и должен быть всегда. Именно этому меня всегда учил отец».
Послышались крики граждан с разных улиц. Юноша пытался разобрать, о чем они говорят, но слишком много разных голосов, которые забивали друг друга. Наконец, некоторые слова становятся понятными.
– Он скончался… – слышны голоса с нотками испуга и растерянности. – Его больше нет… Как же мы теперь…? Кто теперь позаботится о нас? Он умер, умер… Мы лишились «Утехи рода человеческого»! О боги, помилуйте нас и защитите… Нашего императора не стало… Тита Флавия больше нет! – и народ начинает рыдать.
Перед глазами юноши все замедлилось, граждане будто остановились, еле-еле можно было увидеть, как они передвигаются или оборачиваются. Он не выдержал и горько заплакал. Слезы душили его и остановиться никак не мог.
– Отец! – закричал юноша. – Отец… прошу… не покидай меня!
Шестнадцатилетний юноша, с мягкими чертами лица и вьющимися светлыми волосами, резко открыл глаза, лежа в кровати. Они были мокрые от слез. Он сел и взглянул на окно, вытирая глаза. Уже взошло солнце, которое освещало ферму и поля. Лишь пение птиц прерывало полную тишину.
– Так тихо и спокойно. – восхитился юноша. – Вдали от Рима всегда так.
– Доброе утро, Туллий! – постучала в дверь, а затем вошла в кубикулу[1] полная женщина лет сорока. – Извини, что ворвалась, но я услышала твои мысли вслух и поняла, что ты уже не спишь.
– Доброе утро, Цецилия, ничего страшного. Я просто…
– Мой мальчик, прошло уже почти два года, как ты пережил тот ужас, но теперь все хорошо, не стоит жить прошлым или переживать, что тебя найдут здесь. Если император не обнаружил тебя и за этот год, то уже вряд ли вообще найдет.
– Мой мальчик, мы все любили твоего отца Тита Флавия! Он был лучшим из всех правителей нашей империи. Я молилась о нем каждый день, чтобы Бог даровал ему сил и удачи. Он умер таким молодым и правил так мало. А сколько бед было в период его правления… Но, как я уже говорила, жизнь продолжается, и ты должен идти вперед. Месть – это страшная вещь, которая может привести тебя к гибели.
– Я не боюсь смерти, и никогда не боялся. Если мне суждено умереть, то пусть будет так, но я все сделаю, чтобы отомстить моему дяде… Я хотя бы попытаюсь.
– Как же ты собираешься мстить?
– Ну, если ты пока не решил, то пошли доить корову и пить свежее молоко.
Туллий надел тунику[2] и они вышли на улицу. Стояла прекрасная летняя солнечная погода, это наступили первые жаркие дни 83-го года от Р.Х., после сезона дождей и такой погодой нельзя было не наслаждаться. С фермы открывался красивейший вид на находящийся рядом город Тарент, что на юго-востоке Италии.
– Доброе утро, Туллий! – радостно закричала девушка пятнадцати лет с длинными золотистыми волосами и тонкими чертами лица и, подбежав, обняла его.
– Доброе утро, Корнелия. – юноша обнял ее в ответ. – Давно встала?
– Я же просила называть меня сестричкой! – игриво улыбнулась она.
Туллий покосился на нее.
– Где твой отец, дочка? – обратилась к ней мать.
– Ушел торговать в город. Где же ему еще быть!?
– А ты ему не помогаешь?
– Он сказал, что сам справится.
– Я сейчас же отправлюсь к нему. – прервал их Туллий.
– Но, мальчик мой, – заговорила Цецилия. – ты же не завтракал, хотя бы молоко выпей.
– Да, поешь чего-нибудь. – вмешалась сестра. – А то ты такой худой, что аж кости видны.
– Не только кости, но и мышцы! – и Туллий напряг их на руках. – Да и потом, чем меньше вешу, тем легче бегаю. – улыбнулся он и убежал.
Юноша вскочил на коня и поскакал по мощенной дороге прямо в Тарент. Построенный еще спартанцами, город вначале находился под властью Древней Греции, а потом уже Римской Империи. Эта гавань, хорошо защищенная, отделяла Тарентский залив от лагуны.
Туллий миновал главные ворота и стражу, которая уже хорошо его знала и отправился прямиком на форум[3]. Строения, в основном одноэтажные, лишь иногда выделялись среди остальных инсул[4]. Огромный храм Нептуну в центре города напоминал о том, что это морской город и данный бог тут для всех главный.
Юноша соскочил с коня и, взяв его за поводья, вступил на территорию форума. Торговля уже была в самом разгаре. Множество людей, как в дорогих тогах[5], так и в бедных туниках, слонялись взад-вперед, ища что-то необычное и интересное. Ходили между ними и граждане с набедренными повязками, по взгляду которых было понятно, что они там не для покупок, а лишь для того, чтобы воспользоваться моментом и кого-нибудь лишить кремены[6]. В середине форума, на ростре[7], торговали абсолютно голыми рабами. Мужчины, женщины и дети стояли рядом с друг другом с опущенными головами и ожидали своей дальнейшей участи. Туллий рассмотрел между ними красивую девушку лет двадцати, она была прекрасна фигурой и формами. Как будто почувствовав его заинтересованный взгляд, она подняла голову и посмотрела прямо в глаза. Ее зеленые глаза покорили ярко голубые глаза Туллия. Он замер, как вкопанный. Затем, взяв себя в руки, улыбнулся ей. Однако она снова опустила голову.
– Туллий! – громко произнес мужской голос.
Юноша обернулся и увидел возле лавки мужчину пятидесяти лет.
– Иди сюда! – снова произнес мужчина.
Туллий послушался и подошел. Это был толстый бородатый мужчина, уставший и строгий с виду, но, когда улыбнулся, весь засветился добротой.
– Ты на кого там засмотрелся? – рассмеялся он. – Уж не на ту ли чудную девочку? – и он указал пальцем.
– Да я просто… – попытался оправдаться Туллий. – смотрел…
– Стой здесь! Я подойду и узнаю, сколько за нее…
– Нет, Клитус, – перебил его юноша. – не стоит.
Клитус отправился к ростре. В тоже время туда подошел в белой тоге гражданин и заговорил с торговцем рабов. Все трое долго общались, пока мужчина в белой тоге не дал мешочек с монетами и забрал понравившуюся Туллию девушку, прихватив при этом еще трех рабынь. Клитус вернулся грустным:
– Извини, сын, но он оказался оптовым покупателем.
– Сын префекта города, Авл.
– Понятно. А сколько хотели за ту рабыню?
– Цена приемлемая. В Риме она бы стоила тысячу или даже полторы. А у меня же еще остались ауреи[8] отца…
– Ну да ладно, – прервал юношу мужчина. – я все понимаю, ты уже вырос, так что найдем еще тебе достойную девушку. А пока давай работать.
Кубикула – небольшая частная комната древнеримского дома. Как правило, выполняла функцию спальни.
Туника – мужская одежда, сделанная из двух прямоугольных кусков материи, сшитых на боках и на плечах, и стягивающаяся ремнем.
Форум – площадь в каждом городе, служившая центром общественной жизни. Так же это и рыночная площадь.
Инсулы – многоэтажные и многоквартирные дома.
Тога – верхняя одежда граждан мужского пола. Кусок белой шерстяной ткани эллипсовидной формы, драпировавшийся вокруг тела. Лицам, не имевшим статуса граждан, не позволялось носить тогу.
Ростра – ораторская трибуна.
Аурей или ауреус – древнеримская золотая монета. Название происходит от лат. aurum – золото.