нуристанцы народ история происхождения

Нуристанцы народ история происхождения

До того, как ислам достиг этих краев, такую или подобную религию исповедовало все население. Однако когда Корана распространился по всему региону, то Нуристан стал последним немусульманским бастионом современного Афганистана. Его тогда называли Кафиристан, что означает Земля неверных.

Его народ заслужил жестокую репутацию дикарей и был оставлен в покое, свободно исповедовать свою веру. Наоборот нуристанцы совершали набеги в долины на своих мусульманских соседей, некоторые их племена отличались особой воинственностью. Когда Абдуррахман-Хан, эмир Афганистана с 1880 по 1901 год, пришел к власти, то он очень негативно относился к этническим меньшинствам в Афганистане и приказал вторгнуться в Кафиристан, чтобы уничтожить бастион неверных.

Зимой 1896 года древние храмы и святыни были разрушены, а деревянные статуи, которым поклонялись нуристанцы, были проданы и вывезены в музеи по всему миру. Убивали их скот, чтобы не приносился в жертву языческим божествам. Нуристанцам больше не разрешалось исповедовать свою религию. Они либо были насильно обращены в ислам, либо вынуждены были подчиниться высоким налогам и притеснениям, если они этого не делали. Кафиристан стал теперь Нуристаном, страной света, в переводе.

Но в изолированных горах и долинах Нуристана до сих пор существуют многие доисламские традиции Нуристана, в том числе и то, как они практикуют ислам. Первоначальная религия нуристанцев утверждала, что мир делится на чистый и нечистый и что второстепенные божества влияют на повседневную жизнь. Танцы, пиры и шаманские ритуалы были важны для религии. В настоящее время только отголоски этой культуры продолжает жить.

Шаманов больше нет в Нуристане, но многие продолжают верить, что есть духи, которые должны быть почитаемы наряду с Аллахом. Регулярные жертвоприношения животных этим духам продолжаются. Многие нуристанцы продолжают включать традиционные песни и танцы в свое богослужение. Свадьбы нуристанцев также по-прежнему празднуются как и до ислама.

Понятие чести, распространенное в Афганистане, поскольку оно занимает центральное место в жизни пуштунов, но не является главным принципом нуристанев. Но то, на что нуристанцы действительно обращают большое внимание- это посредничество. В деревнях Нуристана до сих пор есть известные посредники, к которым люди приходят, когда у них есть проблемы. Считается позорным не выступать посредником в споре, если у вас есть такая возможность!

Свобода также чрезвычайно важна для нуристанцев. Они были одними из первых, кто восстал против коммунистического правления, опасаясь, что это приведет к концу их культуры под репрессиями. К сожалению, нуристанцы продолжают оставаться мишенью для нападок.

В настоящее время талибы терроризируют нуристанцев. Они радикализировали часть нуристанце, сделалав их джихадистами, в попытке уничтожить их традиционные верования раз и навсегда. Еше до прихода талибов ваххабиты из Саудовской Аравии попытались помешать нуристанцам исповедовать ислам своим уникальным способом.

Традиционный образ жизни нуристанцев подвергался угрозе в прошлом и продолжает находиться под угрозой в наши дни. Но многие продолжают жить, сохраняя свою культурную самобытность, сочетая ислам и историю.

Источник

Нуристанцы народ история происхождения

На крайнем северо-западе индийского субконтинента, между гора­ми Гиндукуш на западе и хребтом Каракорум на востоке, находит­ся область Сват и районы Гилгит, Читрал, Дир, а южнее — Гомал и Гандхара. Здесь выявлены многочисленные памятники по течению реки Инд и в долинах ее притоков Гомал и Кабул и впадающей в него реки Сват с многочисленными притоками. Открытые круглый год перевалы Хайбер, Гомал, Курам, Точи и Буригал соединяют район с соседними областями, открывая пути в Среднюю Азию, Афганистан и Индию (Müller-Karpe,1983, abb 1 map). Первые памятники были выявлены А. Стейном, с 1958 г. начались систематические раскопки Итальянской Археологический Миссии под руководством Д. Туччи (Tucci 1958, 1977), а с 1967 г. — Пакистанской экспедиции Пешавар­ского университета, под руководством А.Х. Дани (Dani 1967, 1970— 1971, 1978: fig.l2; Timargarha et al. 1967; Durrani 1968). В настоящее время зафиксировано 35 могильников и 7 поселений.

Учитывая расположение памятников на путях миграций, рас­копки привлекли большое внимание, но интерпретация вызвала дискуссию (Литвинский 1964, 1967, 1972; Кузьмина 19726, 1974е, 1975а; Müller-Karpe 1983; Виноградова 1990, 1991, 1995; Vinogra­dova 2001с; Complete Bibliography: IsMEO 1982). А.Х, Дани счита­ет памятники Свата и Гандхары единой Культурой Гандхарских могил. Д. Стакул (1975: 328—330) полагает, что некрополи Свата представляют особую культуру. Сравнение материалов заставляет склониться к мнению, что это памятники единой культуры, в кото­рой выделяются отдельные локальные варианты.

Основу периодизации составляют многослойные поселения. В Гхалигаи установлено развитие культуры от III тыс. до н.э. доис­ламской эпохи (Stacul 1969: 62—64, 84). Неолитическая культура Гхалигаи (слои 23—21) отнесена к периоду I. По С_|->она датируется 2970—2920 гг. до н.э. отмечает также связи с Белуджистаном.

Период III (слои 17—16) отражает связи Свата с соседним Каш­миром, где распространена примитивная культура с лепной кера­микой с отпечатками рогожи на дне. Эта культура Бурзахом I сло­жилась в Кашмире под влиянием Китая (Stakul 1987: 167). Период III Гхалигаи не представлен на многих других поселениях, в частности в Гумла, в период IV сохраняются связи с Кашмиром, где распростра­нена культура Бурзахом II, родственная культура Луныиан в Китае, по хмнению многих китаистов сложившаяся в результате западного импульса из Гиссара III В. Восточные связи Свата подтверждаются находками изделий из нефрита, в частности украшений «магатма» в виде клыка с дырочкой, маленьких топориков-амулетов, прямо­угольных каменных ножей с отверстием (Stacul 1978: fig. 35; 1979).

Таким образом, материалы Гхалигаи отражают картину слож­ных и разнонаправленных культурных контактов, причем в неко­торых случаях можно предполагать не только смену ориентации связей, но и появление новых этнических групп.

К концу периода IV Д. Стакул (1966) относит могильник Кхераи, который считает самым ранним и не имеющим пока аналогов.

Периоды V—VII (слои 15—9) соответствуют времени могильников Свата и Гандхары. Это принципиально новый этап развития региона. Колонка Гхалигаи во многом, но не полностью, соответствует этапам развития, выявленным на поселении Гумла, расположенном в долине Гомал. К эпохе неолита относится I слой; II слой демонстрируют им­пульсы из Сиалка III — Гиссара IВ — II А, Мундигака II — III и Намазги III, Последнее отражает сходство многих мотивов орнамента кера­мики (специфичные крест и ступенчатая пирамида) (Кузьмина 1974е).

Культура периода Гумла III была создана пришедшими из доли­ны Инда носителями цивилизации Хараппа, особенно ярко синтез местной древней и пришлой хараппской культуры выступает в пе­риод IV (Dani 1970—1971: 150—169). Поселение достигло высшего расцвета. Город окружен стенами, развито ремесло, посуда сделана на круге и украшена типично хараппскими мотивами орнамента. Введение колесного транспорта, документированное моделями по­возок, колес и упряжных быков, позволило интенсифицировать культурные связи, в том числе со Средней Азией (Кузьмина 1974е). Поселение Гумла было захвачено, сожжено и разрушено полно­стью, среди причин его гибели рассматривается нашествие ариев.

По мнению А.Х. Дани, именно арии соорудили на пепелище свой курганный могильник— V период Гумла (Dani 1970—1971: 49—53, 169).

Курган №1 диаметром 6 м, высотой 0,5 м сверху обмазан глиной, содержит в центре грунтовую могильную яму глубиной 1 м. Насыпь и заполнение ямы представляет культурный слой IV периода, в ко­торый врезана яма. Погребения некрополя совершены под курга­нами в ямах по обряду кремации; зола, уголь и обожженные кости положены на дно могилы или помещены в сосуды. Иногда в могилы поставлены не орнаментированные горшки (Dani 1970—1971: 50, fig. 4,5,7; pi 14—16). Отличительная особенность могильника— по­мещение вместе с прахом умершего костей животных. Найдены че­реп и кости ног быков, нога и другие кости лошадей, а также заме­щающие их фигурки быков, лошадей, верблюда и птицы и модель колеса (Dani 1970—1971: 50, fig. 166; pi. 31: 1—4). Подкурганный об­ряд погребения, наличие лошади и двугорбого верблюда, и их куль­та фиксируется в регионе впервые. Следов преемственности с Ха- раппой нет, что свидетельствует, что это культура пришельцев.

Совершенно аналогичная картина выявлена на поселении Хатхала (Dani 1970—1971: 56—59, fig. 166; pi. IS a-b; 31). Хараппс- кий слой (период Bj перекрыт могильником. Курганы ш твердой глины, могилы круглой и «подковообразной» формы (последние напоминают подбой-катакомбу), обряд — кремация на стороне, пепел помещен на дне ямы или в сосуде, покрытом зернотеркой.

А.Х. Дани (1970—1971: 169, fig. 37) сопоставляет культуру этих могильников с культурой Гандхара и кремацией в Сараджхала около Таксилы. Но отмечает, что в керамике есть различия. Часть сосудов сделана на круге, обжиг красный внутри, снаружи посуда красная или белая, есть один серый кубок. Вся керамика лишена орнамента. Варианты в гончарстве указывают на то, что пришель­цы не были едины. По мнению А.Х. Дани, разрушив поселения Гумла и Хатхала, они двинулись в долину Инда и сокрушили Мохенжо-Даро. Их собственная материальная культура была бедна, поэтому они легко заимствовали достижения аборигенов.

Многие типы посуды и урн находят аналогии в некрополе Тимаргарха и в могильниках Свата. Некрополи объединяет ряд общих признаков. Они расположены на холмах, господствующих над реч­ными долинами. Некоторые содержат большое количество могил (например, в Тимаргархе— 270). Прослежено стратиграфическое перекрывание захоронений. Погребения снаружи иногда обозна­чены каменными выкладками. Детские могилы обособлены. Моги­ла двухъярусная, сверху вырыта круглая или прямоугольная каме­ра диаметром 2,5—4 м, глубиной 1—2 м, на дне которой выкопана прямоугольная яма длиной 1,5—2 м, глубиной 0,5—1,5 м. В Зариф- Каруна есть также круглые ямы. Стены верхних камер первона­чально были укреплены каменными оградками, сохранившимися в Тимаргархе и Кателаи, или обложены деревом, закрепленным по углам вкопанными столбами диаметром 10—15 см, что зафиксиро­вано в Лоэбанр I. В Тимаргархе выявлены смыкающиеся круглые и квадратные каменные ограды и кучи камней над могилами, так что по внешнему виду некрополь очень напоминает андроновские могильники (рис. 42). Стенки ям укреплены четырьмя каменными плитами, поставленными на торец, или цистой из горизонтально уложенных плит. Сверху яма перекрыта одной или несколькими плитами. Погребения ориентированы головой на запад, с отклоне­нием на юго-запад, реже на северо-запад, иногда на юг, и соверше­ны по обряду ингумации или кремации. Умершие лежат скорченно, женщины на левом, мужчины на правом боку. Есть парные погре­бения — сати и очень редко — тройные захоронения. В Лоэбанре есть могила с трупосожжениями, разделенная на две части камен­ной стенкой, для двух погребенных (Silvi Antonini, Stakul 1972, pi. XCI; XCII). В головах погребенного стоит один или несколько сосу­дов, иногда крупные горшки поставлены также у ног, В могилах с трупосожжен ием пепел и обожженные кости рассыпаны по дну или помещены в керамический ящик или сосуд, а чаще в урну с отвер­стием или в появляющиеся во II периоде урны с моделированным из глины лицом. В западной части, как и в могилах с ингумацией, поставлена керамика. Есть также расчлененные погребения, но они малочисленны.

Посуда или слеплена от руки, или сделана на гончарном круге. Цвет поверхности серый или черно-серый, урны часто красные. Формы сосудов необычайно разнообразны. Почти все сосуды ли­шены декора, изредка в поздних могилах встречается резной гео­метрический орнамент, иногда инкрустированный белой пастой или обрамленный ямочными вдавлениями. Характерна гофриров­ка поверхности,особенно бокалов.

Остальной инвентарь погребений беден и включает плоские схематичные статуэтки, бронзовые украшения (булавки, височные привески, кольца, бусы), каменные бусы и немногочисленные ору­дия: листовидные черешковые ножи и два маленьких ножа с упо­ром, бритвы, крючки, костяную стрелу, а также железные изделия, в том числе псалии (Silvi Antonini, Stakul 1972, pi. LIV — LXIII).

Классификация материалов вызвала разногласия. Первоначаль­но исследователи (Castaldi 1968; Silvi Antonini 1969; Satkul 1975> привлекали очень широкий круг сравнений от Гиссар Шс до Тагис- кена, но единичные аналогии не могут быть основой хронологии. Периодизация трех могильников была предложена С. Сальватори (Salvatori 1975), общая картина культуры Свата была нарисована Г. Мюллером-Карпе (Müller-Karpe 1983). А.Х. Дани (Dani 1967: 25) выделил три периода: I — скорченные одиночные погребения; II — кремация в урнах; III — ингумация, в том числе парные и расчле­ненные погребения. Иная классификация была предложена Д. Ста- кулом (Stacul 1969; 1966, 66, fig. 8). К. Сильви Антонини и Д. Стакул (Silvi Antonini, Stacul 1972) на основании стратиграфии могил, пе­рекрывающих друг друга, и статистико-комбинаторного метода классификации инвентаря, прежде всего керамики, создали свою классификацию. Она была подтверждена Н. Виноградовой (Vino­gradova 2001), проанализировавшей распространение типов кера­мики в закрытых комплексах стратифицированных погребений.

Таблица составлена на основании данных N. Vinogradova (2001: 13, table 3).

В результате по данным трех могильников выделено три перио­да. Фракционные погребения характерны для всех периодов; обряд кремации господствует в период I; в период II преобладает ингу- мация; в III периоде она абсолютно господствует. Кенотафы харак­терны для I периода и почти исчезают во II и III периодах.

Самым ранним является могильник Кателаи, в котором преоб­ладают погребения I типа, самым поздним — Буткара II. Отмеча­ется непрерывное развитие могильников Гандхары — Свата, про­являющееся в постепенном изменении обряда, преемственности развития керамических форм и женских статуэток. Однако Д. Стакул и А. Дани предполагают две волны миграций: в начале I и III периодов

Время могильников вызвало споры: XVI—VIII вв. до н.э. по А. Дани (1967: 240); XIV—IV вв. до н.э. по Д. Стакулу (позже: XVII—

V вв. до н.э.); XI—VIII вв. до н.э. по Г. Мюллеру-Карпе (1983: 76). Верхняя дата устанавливается на основании стратиграфии поселе­ния Баламбат, где могилы и здания конца III периода перекрыты постройками эпохи Ахеменидов. Поселение Гхалигаи перекрыто слоем буддийского времени. Эта дата подтверждается также наход­ками в Ш периоде железных изделий, в том числе — трехдырчатого железного псалия, относящегося к типу, известному в степях Евра­зии и в Сиалке в раннем железном веке (Jettmar 1968).

Степные аналогии есть также для чайников с носиком и круглой ручкой (ср.: Vinogradova 2001, fig. 8: 14—9; Мошхова (ред.) 1952, табл. 32: 36, 37; 37: 48; 56; 62).

Сосуды с подкошенным дном III этапа близки типам керами­ки ахеменидской эпохи Средней Азии (сравни: Vinogradova 2001, fig. 8:5; 8, Kuzmina 1976а, fig. 2), на что уже обращала внимание К. Сильви Антонини (Silvi Antonini 1969: 113; 1973), предполагая кон­такты с Яз II.

Абсолютная хронология могильников устанавливается по радиоуглеродным датам, но, к сожалению, для могильников они не всегда подтверждают стратиграфию (Vinogradova 2001, tab. 9). Бо­лее надежны даты Тимаргарха, период I — 1530±60 до н.э, и пери­од III — 940±60 до н.э. (по А, Дани) и даты поселений Свата: пери­од IV 1510+60 до н.э. и 1150 ±60 до н.э. и период V — интервал от 1230±40 до н.э. до 790±135 до н.э. (о хронологии см: Possehl 1994; Yule 1994; Vinogradova 2001, pi. 9).

В целом, по-видимому, могильники Свата могут быть датирова­ны XVI—VIII вв. до н.э., наиболее поздние погребения, возможно, относятся к ахеменидской эпохе.

Каковы происхождение этой культуры и ее этническая атрибу­ция? Д. Стакул (1971) высказал предположение, что люди, принесшие обряд кремации, пришли из Анатолии на Дунай и оттуда, гонимые варварами срубной культуры степей Причерноморья, мигрировали позже в Сват. Эта гипотеза была создана на основе миграционистской концепции Р. Гейне-Гельдерна (Heine-Geldern von 1965) и М. Гимбутас. В качестве ее доказательства приводились сходства с отдельными эле­ментами разновременных культур Дуная от энеолита до Гальштатта; обряд кремации, лицевые урны, орнаментация шишечками, налепами и резным декором, женские статуэтки и медные булавки.

Эта гипотеза неубедительна. В теории миграций условиями до­казательства переселения считается: 1) одновременность сопоста­вимых памятников; 2) наличие не единичных, а массовых аналогий в закрытых комплексах; 3) выделение комплекса этнически значи­мых признаков; 4) соседство территорий или наличие коммуника­ций; 5) историческое обоснование причин и характера миграции. Ни одному из этих условий венгерская гипотеза не удовлетворя­ет. Сопоставляемые памятники разновременны; выявлены только единичные формальные соответствия случайных, а не этнически значимых признаков; закономерность этнических связей Венгрии V- Свата не установлена. Обряд кремации распространен на очень широкой территории, урны с изображением лица отсутствуют в Свате в ранних могильниках периода I А, а появляются только поз­же в результате местного развития; сосуды, украшенные шишечка­ми, налепами и резным орнаментом появляются только в период II; медные булавки относятся к типам, широко распространенным в соседних культурах, особенно в Средней Азии.

В другой своей работе Д. Стакул (Stacul 1970) высказал предпо­ложение, что миграционных волн в Сват было две. Принимая ги­потезу К. Йеттмара (Jettmar 1956) о миграции арийских племен из степей через Кавказ, Д. Стакул полагает, что вторая волна осущест­влялась из Ирана и с ней связано распространение в Свате железа и коня, принесенных иранцами. Детальный анализ материалов, про­веденный М.Н. Погребовой (1977: 145—147), привел ее к выводу, что хотя в Свате есть аналогии отдельным иранским типам сосудов, керамические комплексы Ирана и Свата резко различны, причем опосредованные связи с Ираном не привели к распространению там железа в конце II тыс. до н.э. «Все это не позволяет согласиться с мнением Стакула о проникновении в Сват в конце II тыс. до н.э. собственно иранского населения» (Погребова 1977:145).

Д. Стакул датировал появление железа в Свате эпохой Ахеменидов, в действительности время поздних контактов с Ираном и распространение железа (вероятно, опосредовано через Среднюю Азию) — это IX—VIII вв. до н.э., что подтверждается типом псалия из Тимаргархи (Jettmar 1968).

А. Дани (1967, 1978) выделял две волны миграций создателей могильников, полагая, что участники первой миграции (периоды I,

А. Дани (1967: 3) датировал поздние могилы Тимаргарха и Тха- на IX—VI вв. до н.э. и связывал их с доахеменидским царством Гандхара, от чего культура получила свое название. По мнению А. Дани, Ф. Дуррани (1966: 165), носители этой культуры пришли из степей Закаспия в Иран и Афганистан, откуда около 1000 г. до н.э. переселились в Сват, принеся новый язык.

Б. и Р. Оллчины (Allchin В. and R. 1972: 303; 1973: 214, 215) по­лагали, что культура Свата была близкой Гияну I и Си лаку А и В и появилась в Индии в результате миграции ариев из Ирана.

По мнению Б.К. Тхапара (Tliapar 1981: 299), культура могильни­ков Гандхары принесена из Ирана и «является хорошим кандида­том на идентификацию с ариями Ригведы». Индийский исследо­ватель отмечал, что могильники I и II периодов отражают первую волну арийской миграции, а Ш периода — вторую. Рафик Мугал в докладе на индо-иранском симпозиуме в Гарвардском университе­те в 2002 г. предложил свою периодизацию и также признал созда­телей культуры могильников Гандхары ариями.

Таким образом, сложилось два направления поисков истоков культуры Свата: иранское и среднеазиатское, Д. Туччи (Tucci 1962: 28) высказал убеждение, что истоки этой культуры надо искать в Средней Азии, а ее создатели были дардами. Сторонником этой гипотезы выступил Б.А. Литвинский <1964; 1967; 1972). Он <1964;

1967) предположил, что культура Свата связана с культурой Биш­кент-Вахш в Таджикистане, и признал население Свата кафирами. Я попыталась (19726; 1974е; 1975а) найти аналогии материалам Свата в Тулхаре и предположила, что это были индоарии, следуя за А.М. Мандельштамом (1968), который провел сопоставление погребального обряда могильника Тулхар с данными о ведическом погребальном ритуале. Но Д. Стакул и К.Сильви Антонини в дис­куссиях отметили, что при сходстве обряда в керамическом комп­лексе мало общего.

Для этногенетических выводов особый интерес представляет ранний могильник Кхерай в Свате (Staku) 1966: 261—274), относи­мый к концу периода IV (рис. 41). Горная долина Горбанд связана перевалами с Таджикистаном и Афганистаном, а также с долиной Инда. Раскопано 12 погребений. Поверхность развеяна, судить, были ли земляные курганы, нельзя. Могильные ямы прямоуголь­ные 0,4—0,5×0,7—1,7м глубиной 0,4—0,5 м. Внутри могилы камен­ный ящик из четырех плит сланца, он перекрыт одной или тремя плитами. Умершие лежат скорченно, на правом боку, головой на запад — юго-запад. У головы стоят один-два сосуда, иногда в ногах есть горшок. Погребальный обряд не имеет аналогий ни в Индии, ни в Иране, а во всех деталях аналогичен андроновскому, вклю­чая юго-западную ориентировку (табл. 5). Преобладает керамика класса А: лепная грубая ассиметричная, плохого качества обжига, серо-коричневого цвета (Stacul 1966: fig. 4). Это горшки с отогну­тым венчиком, с округлым или грушевидным туловом, глубокие миски и чаши с прямыми стенками и сосуд с подкошенным дном (вариант AIH, fig. 4d), Единственный сосуд класса В сформован на гончарном круге, покрыт серо-черным лощением и по форме ана­логичен сосудам класса AVII (fig. 4f).

Где есть подобная посуда? Классификация керамики культуры Бишкент-Вакш была проведена Л.Т. Пьянковой (Pyankova 1986: abb. 61—72; Пьянкова 1989: 57—77). Лепная посуда Таджикиста­на часто повторяет формы гончарной керамики ВМАК. Большая часть керамики покрыта специфичным для ВМАК белым ангобом. Наряду с этим типом в Бактрии бытовала краснолощеная и черно- лощеная керамика. По форме почти все сосуды могильника Кхерай находят аналогии в раннем могильнике долины Бишкента — Тул- хар (Кузьмина 19726; ср.: Stacul 1966: fig. 4 и Мандельштам 1968: табл. X: 2, 5, 7, 8; XII: 2, 7, 8; XV; I, 2; XXIII, 9 (Аруктау); Kuzmina 1976а: tab. 2). Особенно существенно сходство сосудов цилиндро­конической и грушевидной формы, составляющих специфику тад­жикских памятников. В керамике более поздних могильников Па­кистана, особенно периода la (Vinogradova 2001 fig. 4: 3—5, 8, 10, 12), как отмечают исследователи, прослеживаются некоторые чер­ты преемственности с предшествующей посудой Кхерая, но в це­лом керамические комплексы гораздо богаче и разнообразнее.

Как говорилось, решающее значение для этногенетических вы­водов имеют данные о духовной культуре Свата, поскольку она со­храняется при дальних миграциях и запечатлена в языке. Анализ таблицы 3 показывает, что по всем параметрам все детали погре­бального обряда Гомала и Свата имеют полные аналогии в культу­ре Андроново и только в ней.

В постхараппских курганах Гумла и Хатхала выявлена кремация под курганом, найдены фигурки двугорбого верблюда — бактриана и лошади и захоронения животных, в том числе коня — характер­ный андроновский обычай. В книге «Откуда пришли индоарии» б разделе «Транспорт» говорилось о появлении в Свате культа и изоб­ражений колесниц в андроновском стиле. Почитание коня сохрани­лось в Свате и в период ILA, к которому относятся булавка и крыш­ка с лошадкой из Кателаи (Silvi Antonini, Stacul 1972: pl. LH; LIII).

В погребениях Свата все детали погребального обряда родс­твенны андроновским: сооружение вокруг ямы круглой или пря_: моугольной ограды; прямоугольная яма, в которой построен ка­менный ящик или циста и редко — сруб; сочетание кремации и ингумации; положение умерших скорченно, на боку, головой на запад — юго-запад (что отличает андроновский обряд от срубно­го, где господствует ориентировка на восток или север); наличие парных разнополых погребений, как при ингумации, так и при кремации — сати; случаи сооружения в могиле каменной перего­родки, разделяющей два погребения; помещение одного-двух со­судов у черепа; жертвоприношения животных, в том числе — коня и изредка верблюда; обычай рассыпать прах по дну ямы. Отличие погребального обряда Свата — частое помещение праха в урну. В Андронове есть прямоугольные глиняные бяюда, в которых пере­носили пепел (табл. 14), но рассыпали его в могиле кучкой или в виде куклы. Последние два обряда заставляют обратиться к мате­риалам культуры Бишкент-Вахш, сложившейся в результате синте­за андроновских традиций и культуры ВМАС при участии потом­ков культуры Заман-Баба. В последней находят аналогии ящичные урны периода LA (ср.: Silvi Antonini et al. 1972: pi. XLIV— Гулямов и др. 1966: таб. VII; XIV; XV). Цилиндрические алтари с крышкой есть в Джаркутане (Аскаров и др. 1993: рис. 51).

В Бактрии и Свате сходны фигурки животных, в том числе ло­шадей. Фигурка птицы из Кателаи (Silvi Antinini, Stacul 1972) се­мантически тождественна жертвеннику с головой птицы из некро­поля Бустан VI, которую Н. Аванесова (Avanesova 1995а: 42, fig. 7) справедливо связывает с арийским культом огня и солнца.

Как же сложилась культура Свата? Если исходить из решающего значения погребального обряда, то она генетически связана с андро­новской общностью. Несомненно, что это миграция II типа, при кото­рой пришельцы сохраняют свой язык, мифологию и ритуал, но в про­цессе миграции усваивают элементы чужой материальной культуры.

Модель миграции в Свате отличается от модели миграции в Северной Бактрии. Там создатели культуры Бишкент-Вахш пер­воначально сохранили многие черты погребального обряда, но за­тем восприняли обряд захоронения в катакомбе и не только стали использовать местную керамику земледельцев ВМАС, но и стали делать свою лепную посуду в подражание гончарной. Они устано­вили мирные отношения с земледельцами Джаркутана, навязав им элементы своей духовной культуры и обряда, о чем свидетельству­ют могильники Бустан, и, возможно, передали свой язык (элитар­ная миграция и последующая ассимиляция).

В Гомале и Свате земледельческая культура Хараппа была унич­тожена, причем гипотезы гибели в результате экологического кри­зиса и наводнения здесь неприемлемы. По-видимому, укрепленные поселения пали под ударами пришельцев. Они сохранили свой погребальный обряд, но керамический комплекс был создан под воздействием родственного населения Тулхара в процессе их дви­жения с севера из степей через Таджикистан. В Гумла и Тимаргар­хе употреблялась керамика с белым ангобом (Dani 1970—1971: fig. 37). Этот технологический прием чужд гончарству Ирана и Индии и составляет отличительную особенность ВМАС и заимствован от­туда в культуру Бишкент-Вахш. Керамика Свата могильника Кхе­рай по форме аналогична посуде Тулхара, но, как и последующая лепная посуда Свата, покрыта лощением и имеет серо-черный цвет поверхности, получающийся б результате восстановительного об­жига. Эта технология специфична для андроновского гончарства. Важно подчеркнуть, что традиции андроновского ручного изго­товления посуды (Кузьмина «Гончарство» 1994: 132), сохранились в северо-западном Пакистане и афганском Бадахшане вплоть до современности (Rye, Evans 1976).

Для того чтобы эта красивая рабочая гипотеза превратилась в строгую научную гипотезу, необходимо, во-первых, проверить хронологическую классификацию материалов Тулхара, предложен­ную К. Канинтом и М. Тойфером (Kaninth, Teufer 2001), и уточнить хронологию таджикских могильников, а во-вторых — провести де­тальный сопоставительный анализ керамических комплексов двух регионов с учетом технологии производства.

Тесла с боковыми выступами (цапфами) найдены около Дар­релла в Шелозане (Heine-Geldner 1956: fig. 1) и в Маникал (Jeffinar 1961: fig. 1,2). Большинство авторов, изучавших эти артефакты культуры дардов, пришли к выводу, что они попали в Индостан через Иран, вероятно, с Кавказа. Б.А. Литвинский (1964: 144) вы­сказал предположение, что они проникли через Среднюю Азию. Центром изготовления этих предметов в XV—XIII вв. до н.э. был Средний Урал, что доказывает находка литейной формы в Зиргане и самих изделий в Елабуге и Миловке (Тихонов I960: табл. I: 1; VIII: 21; XVII: 10). Связи уральских металлургов со Средней Азией были очень активны, что делает вероятным попадание тесел в Пакистан из Средней Азии. Псалий из Тимаргарха сделан из железа (Jettmar

1968) и принадлежит к типу, который сложился в степях Евразии в XII—IX вв. до н.э. (Кузьмина 1994: рис. 39, 5, 7; Boroffka 1998а: abb.

10 тип III) для верховой езды и бытовал в железном веке.

Вывод о северных истоках культуры Свата подтверждают дан­ные антропологии, о которых говорилось в разделе «Антропология» (Кузьмина 1994: 245, 246). Исследовано 12 черепов из могил Бутка- ра II и 4 черепа поселения Алиграма. Они относятся к средиземно- морскому типу, представленному в Средней Азии. Б.А. Литвинский (1972: 186) подчеркивает отмеченное Б. Бернхардом (Bernhard 1967: 317—385) «удивительное сходство. серии черепов из Свата с сакскими памирскими черепами». Оно обозначает возможное гене­тическое родство двух популяций. В Тимаргарха среди 25 черепов представлен этот тип, а также массивный протоевропеоидный, ха­рактерный для андроновцев степи, веддоидный (3 черепа), харак­терный для коренного населения Индостана, и монголоидный (2 черепа), вероятно, принесенный в период III Гхалигаи из Кашмира.

Каков же был этнос, слагавшийся на протяжении четырех ты­сячелетий из столь разных компонентов? Некоторые исследовате­ли признали создателей могил Свата иранцами (Castaldi 1968; Silvi Antinini 1973). Большинство во главе с Б. и Р. Оллчинами (Allchins 1973: 303) и Б.К. Тхапаром (Thapar 1981: 299) полагало, что эта культура пришла из Ирана и принадлежала ригведийским ариям.

А. Парпола (1994: 16, 17) полагал миграцию первой волны ариев с Дуная и думал, что создатели ранней культуры могильников Ган- дхары были протор игведийцами = протодардами, поздняя Гандха- ра — поздние ригведийцы — нуристанцы. В работе (Parpola 2002а: 71—72) он подчеркивает связи Гхалигаи IV и ВМАС, а Гхалигаи

V с Хасанлу V, и считает, что часть индоариев прошла через се­вер Индостана, а ареал культуры Гандхара совпадает с дардским языком. Третьи: С. Гупта (Gupta 1972; 19/9), Е. Кузьмина (1972а, Ь; 1974; 1975) считали создателей могильников ригведийскими арил- ми, пришедшими не из Ирана, а из Средней Азии.

Арийская атрибуция культуры подтверждается анализом погребального обряда, находящего аналогии в Ведах. Арийская этимология топонимов Гомала и Свата доказывает это: вед. Go- mati — Гомал, Suvastu — Сват, Kubha — Кабул, Sindhu — Инд, Kurau— Куррам (Stein 1917: 91—99; Топоров 1962: 59—66; Елиза- ренкова 1972: 12, 13; 1989: 440—443; Allchins 1973: 218).

Но эти факты отражают общеарийский, а не ведический харак­тер культуры Свата, указывая на то, что разные группы индоариев, в том числе дарды и кафиры, мигрировали в эти регионы.

Д. Туччи (Tucci 1963, 1977) связывал древнюю культуру Свата с современным населением — дардами и предложил искать ее истоки в Средней Азии. К. Йеттмар (Jettmar 1960, 1966, 1975: 466), изучив этнографию Гиндукуша, пришел к выводу, что удардов и кафиров много пережитков древнейшей индоиранской культуры, возник­ших в культуре Андроново и законсервированных в изолирован­ных горных долинах. Большое внимание происхождению дардов и кафиров уделил Б.А. Литвинский (1964: 142—151; 167: 123—127; 1972: 144—149). Он показал сходство некрополей Свата и долины Вахта и, суммировав археологические, лингвистические и антро­пологические данные, пришел к выводу, что предки кафиров и дар­дов были группой ариев и пришли из Средней Азии. Расселившись в горных долинах, они сохранили древнюю культуру.

Дарды и нуристанцы (старое название — кафиры) — это третья группа индоиранских народов. В их языках сохранились многие реликтовые черты, сближающие их с одной стороны с иранскими, с другой стороны —: с индоиранскими. Исследованием языков этих народов занимались Дж. Моргенстьерне (Morgenstierne 1929; 1938;

Е. Хелимский (Helimsky 1996) высказал предположение, что со­здателями языков дардов и кафиров были андроновцы (но его пред­ставление, что все андроновцы были предками только этой третьей группы, неверно в связи с многочисленностью и многообразием андроновского этноса и его ведическими связями). И.М. Дьяконов (1995а; Dyakonov 1996) допускал, что арии, пришедшие в Переднюю

Азию, были ветвью дардов, первыми ушедших с прародины, а веди­ческие арии мигрировали в Индостан позже. Он защищал гипотезу, что племена срубной культуры были иранцами, а андроновцы — это индоарии, нуристанцы, дарды и, хотя бы частично, иранцы.

Эта лингвистическая концепция представляется наиболее веро­ятной и согласующейся с данными археологии.

В культуре Свата андроновскими элементами являются анало­гичные ведийским погребальный обряд, культ колесницы, коня, верблюда, некоторые традиции ручного гончарства, а также анд- роновские типы металлических изделий.

Пришедшее в Сват индоарийское население не идентично веди­ческим ариям. Это отличие касается прежде всего хозяйственно­культурного типа. Ведические арии были скотоводы-полукочев­ники. Население, пришедшее в Сват, построило долговременные поселения и перешло к оседлому комплексному хозяйству, соче­тавшему земледелие и скотоводство. Переход к оседлости демонс­трирует постепенное сокращение числа кенотафов в могилах.

Дардский и нуристанский этносы и их культура формировались в результате интеграции с аборигенами, от которых были заимс­твованы многие элементы материальной культуры, адаптирован­ной к условиям горной долины, а также типы гончарной круговой керамики.

Аборигенный субстрат, вероятно, составляли дравиды, родствен­ные хараппцам. Осколок древней дравидийской общности представ­ляет язык брахуи, распространенный в Белуджистане (Воробьев- Десятовский 1956; Andronov 1980). Вторым компонентом мог быть язык Мунда, распространенный на севере и востоке Индостана и принадлежащий к аустроазиатской семье (Бонгард-Левин 1979; 1984; Бонгард-Левин, Гуров 1988; 1990; Kuiper 1991; Witzei 2001)

С.А. Арутюнов (2003: 432—433) отмечает, что население севера Индии светлокожее и светлоглазое, чем резко отличается от жи­телей других регионов. Дарды и нуристанцы, по данным антропо­логии, принадлежат к тому миграционному потоку, который пред­шествовал приходу в Индостан ведических Ариев.

Архаичные общие индоиранские черты мифологии позволяют предполагать, что приход дардов в Индию происходил до прихода ведийских ариев. Это была особая волна. Б пользу этого предполо­жения говорят культы козла и женского божества, слабо засвиде­тельствованные в Ведах.

Б.А. Литвинский (1964: 147—148) обратил внимание на соот­ветствия в Таджикистане и особенно на Памире культа горного козла, который К. Йеттмар считает специфичным для дардов. Зна­чение этого культа в обоих регионах подтверждается тем, что гор­ный баран занимает первое место на петроглифах (Olivieri 1998).

Другой важный культ дардов — культ женского божества Маг- kum (Маркум) — покровительницы женщин и владычицы горных козлов — также близок народам Гиндукиша и Памира. Это приводит Б.А. Литвинского (1964: 151) к выводу о тесном контакте предков этих народов на территории Средней Азии в эпоху бронзы. Пере­житки этого культа и обычай наряжать женщину в головной убор с рогами козла сохранился в Пакистане и поныне (Olivieri 1998). Ком­плекс приведенных данных позволяет считать, что предки дардов и нуристанцев пришли из андроновских степей через Северную Бакт- рию и составляли особую, отличную от ведийских ариев группу.

Кузьмина Е.Е.

Источник