около г до н э объединенное греческое войско под командованием агамемнона царя города

Около г до н э объединенное греческое войско под командованием агамемнона царя города

Агамемнон (Αγαμέμνονας) родился в царской семье, согласно греческой мифологии. Он был сыном царя Микен Атреаса (Ατρέας) и Аеропы (Αερόπη), которая была дочерью царя Миноса.

Царствование отца Агамемнона сопровождалось интригами и борьбой за трон с его братом Фиестом. Борьба была очень жестокая и вскоре царствование перешло в руки Фиеста.

В семье Агамемнона родились три дочери и один сын: Хрисофемида, Ифигения и Электра, сына назвали Орест.
Со временем, Агамемнону удалось изгнать из Микен ненавистного дядю Фиеста и царствовать самому, в то время как Менелай стал царем Спарты.
Позже, когда Парис украл прекрасную Елену из Спарты, Менелай обратился к брату за помощью, чтобы тот возглавил войско ахейцев и вернул украденное троянцами богатство и его жену, Елену.

Троянская война

Агамемнон пошёл к оракулу узнать, как ему следует поступить. Калхас (Κάλχα) — прорицатель, к которому обратился Агамемнон, посоветовал ему принести в храм Артемиды жертву, его дочь Ифигению: «Только тогда подует благоприятный ветер и флот сможет отплыть к берегам Трои». Несчастный отец так и сделал, за что потом сильно поплатился.

Когда, наконец, ахейцы добрались до берегов Трои, их встретило войско, ведомое старшим сыном царя Троянского войска, Гектором. Приам (Πρίαμος), царь Трои, был уже стар и не мог принимать участие в боях.

Во время девятилетней осады Трои, Агамемнон возглавлял войско ахейцев. Однажды между главными героями греческого войска Агамемноном и Ахиллесом, произошла крупная ссора. Агамемнон решил отобрать у самого храброго героя войны, его наложницу Брисеиду, ставшую для Ахиллеса любовницей. После этого, Ахиллес отказался участвовать в сражениях. Это стало причиной того, что оба лидера сложившейся ситуацией, ослабили греческое войско. В конечном итоге, конечно, помирились.

На десятом году войны Троя пала, правда здесь не обошлось без хитрости греков. Делая вид, что войско отступает и возвращается обратно в Грецию, троянцам в подарок был оставлен огромный конь, в котором прятались лучшие воины греков. Радостные отступлением греков воины Трои, завезли коня в город из которого ночью выбрались греки, они открыли ворота для своих войск и захватили Трою.

Клитемнестра (Κλυταιμήστρα)

В течение некоторого времени, после ухода Агамемнона на войну, Клитемнестра оставалась верна своему мужу. Кроме того, Агамемнон оставил приглядывать за ней придворного певца и поэта Димодока (Δημόδοκος).

Через некоторое время, рядом с Клитемнестрой, всё чаще стали замечать Эгиста (Αϊγισθος), сына того самого ненавистного дядюшки Фиеста, который с детства питал ненависть к своему двоюродному брату, Агамемнону. Эгист сразу же догадался о роли Димодока и с помощью Клитемнестры, сослал его на необитаемый остров, где тот потерял зрение.

После этого любовники могли спокойно встречаться во дворце. Клитемнестра не испытывала угрызения совести, потому что давно уже не любила мужа. Мало того, что он насильно взял её замуж, но после того как он принёс их дочь в жертву, Клитемнестра не могла простить этого.

И вот прошёл слух, что Троя пала и войско возвращается домой и что Агамемнон везёт с собой красавицу Кассандру (дочь Приама), что ещё больше разозлило Клитемнестру.

Убийство Агамемнона

Убийство Агамемнона организовала и выполнила Клитемнестра, в то время как бесхребетный и трусливый Эгист хвастался, что именно он придумал план расправы.

Когда войско Агамемнона въехало в Микены, навстречу выбежала радостная Клитемнестра и горячо обняла своего мужа, при этом сообщила, что готовится большой пир и все приглашаются во Дворец.

Агамемнону она сказала, что его ждёт уже готовая ванна с благовониями. После принятой ванны, Клитемнестра принесла ему толстый халат, который ему стянул руки и несколько раз ударила его ножом.

Вам может быть интересна статья

′ Тайна маски Агамемнона, читайте здесь.

Источник

Около г до н э объединенное греческое войско под командованием агамемнона царя города

Поиск по сайту:

Новые статьи

Статистика

Агамемнон, царь-предводитель ахейцев в троянской войне

Агамемнон — персонаж греческих мифов и «Илиады» Гомера, сын Атрея и Аэропы, микенский царь, предводитель объединенных ахейских войск в троянской войне.

Гордый и властный, могучий и храбрый воин и в то же время мнительный эгоист, теряющийся в сложных ситуациях, — таким предстает Агамемнон у Гомера, Эсхила, Еврипида и Софокла, в романах и пьесах современных авторов; его характер одновременно и привлекает нас, и отталкивает, а трагическая судьба вызывает сострадание.

Агамемнон родился в Микенах, где отец его, Атрей, пришел к власти после смерти царя Эврисфея, не оставившего после себя потомков. Детство Агамемнона и его младшего брата Менелая прошло в атмосфере интриг и борьбы за власть между Атреем и его братом Фиестом.

Ребенком Агамемнон стал свидетелем отвратительного преступления своего отца, убившего Плисфена и Тантала, сыновей Фиеста; позже на глазах у Агамемнона Атрей был убит Эгисфом, сыном Фиеста.

Агамемнон стал одним из самых могучих и богатых ахейских властителей. Он жил в дружбе со всеми царями и даже примирился с убийцей своего отца, Эгисфом. О его резиденции говорилось не иначе, как о «златообильных Микенах». Был он также счастливым супругом и отцом.

Когда его брат Менелай взял в жены Елену (Прекрасную), Агамемнон женился на ее сводной сестре Клитеместре, которая родила ему сына Ореста и дочерей Хрисофемиду, Электру и Ифигению (в более старых источниках вместо Электры названа Лаодика, а вместо Ифигении — Ифианасса).

Агамемнон жил в своем дворце спокойно и счастливо, пользуясь всеобщим уважением, и грозило ему лишь одно: что он войдет в мифы без всякой славы.

Но вот в Микены пришла тревожная весть: у Менелая, который после смерти Тиндарея стал царем Спарты, похитил жену троянский царевич Парис. Вскоре в Микены прибыл сам Менелай и попросил Агамемнон помочь вернуть ему Елену. Ведь она была самой прекрасной из всех смертных женщин, отцом ее был сам Зевс, а коварный Парис похитил ее, будучи гостем Спарты. И не только это: заодно он прихватил и сокровища Менелая.

Это было грубейшее нарушение гостеприимства, тягчайшее оскорбление царя, супруга, мужчины. Такое вероломство никак не могло остаться безнаказанным.

Агамемнон посоветовал брату отправиться с каким-нибудь опытным посредником, лучше всего — с царем Итаки Одиссеем, в Трою и там обратиться за справедливостью к отцу Париса, троянскому царю Приаму, который, конечно, уладит все дело. Менелай так и поступил, но ничего не добился. Парис готов был вернуть украденные сокровища, но о возвращении Елены и говорить не хотел.

Тогда Менелай и Одиссей пригрозили троянцам войной, однако Парис стоял на своем, и Приам поддерживал его. Узнав об этом, Агамемнон разослал послов ко всем ахейским царям, призывая их помочь Менелаю и наказать Париса.

Поход, возглавленный Агамемнон, сулил участникам славу и богатую добычу. В гавани Авлиды собралось 1186 кораблей и 100 тысяч воинов, готовых выступить против Трои.

В статье использованы кадры из фильма «Троя» 2004 год. В роли Агамемнона — актер Брайан Кокс.

В сознании своей ответственности главнокомандующего Агамемнон готов был на любую жертву, лишь бы боги были благосклонны к походу. Он принес в жертву Артемиде родную дочь Ифигению, чтобы искупить оскорбление, которое нанес некогда богине.

После опасного плавания, полного непредвиденных препятствий, флот ахейцев пристал, наконец, к берегам Трои. Хотя там их поджидало могучее войско, ведомое старшим сыном Приама Гектором, ахейцам удалось высадиться в Троаде. Однако взять штурмом высокие стены Трои греки не сумели и откатывались от них, как волны от несокрушимой плотины. Тогда Агамемнон велел разбить укрепленный лагерь и из него начинал новые и новые приступы Трои — целых девять лет, но все тщетно!

На десятом году в ахейском войске открыто проявилось долго накапливавшееся недовольство. Воины мечтали о возвращении домой, а полководцы утратили надежду на добычу и славу. К тому же, когда разочарование бесперспективной войной достигло предела, возник спор между Агамемнон и лучшим ахейским бойцом Ахиллом, предводителем мирмидонян.

Причиной послужила женщина: при одной из военных экспедиций в соседние с Троей царства Ахилл завладел несколькими пленницами, в том числе дочерью Хриса, жреца Аполлона; при дележе добычи Хрисеида досталась Агамемнону.

Вскоре в лагерь пришел ее отец и попросил Агамемнон вернуть ему дочь за богатый выкуп. Но Агамемнон не согласился, так как девушка ему понравилась, и он с позором изгнал ее отца. Тогда Хрис обратился к Аполлону с мольбой об отмщении. Аполлон, оскорбленный в лице своего жреца, спустился с Олимпа и с помощью своих стрел, выпущенных из серебряного лука, рассеял погибельный мор в стане ахейцев.

Поскольку Агамемнон ничего не предпринимал, чтобы умилостивить Аполлона, вмешался Ахилл. Он созвал народное собрание, чтобы оно решило, что им следует предпринять. Агамемнон был этим задет, так как считал, что право созывать собрание принадлежит ему одному. На собрание он явился, но с гневом в душе и с намерением продемонстрировать Ахиллу свою власть и силу. На собрании ахейских воинов армейский прорицатель Калхант заявил, что Аполлона удастся умилостивить лишь в том случае, если дочь Хриса вернут отцу, но без всякого выкупа и с извинениями.

Агамемнон набросился на Калханта, а когда Ахилл вступился, Агамемнон прикрикнул и на него и грубо оскорбил. После резкой перепалки, в которой ни тот ни другой не выбирали слова, Агамемнон в конце концов заявил, что в интересах войска отказывается от Хрисеиды, но взамен возьмет у кого-нибудь из вождей другую пленницу — и выбрал Брисеиду, наложницу Ахилла. Ахилл подчинился решению главнокомандующего, каким бы опрометчивым и несправедливым оно ни было, но сделал из этого свои выводы. Он провозгласил, что не будет участвовать в войне, пока Агамемнон и все ахейцы, не выступившие в его защиту, не попросят у него прощения, не снимут с него бесчестие.

Тщетно уговаривали Ахилла остальные вожди, особенно пилосский царь, старик Нестор, отважный Диомед из Аргоса и хитроумный Одиссей из Итаки. Он стоял на своем и этим навлек на войско беду: когда троянцы узнали, что с ними не будет сражаться Ахилл, наводивший на них ужас, они сделали вылазку из города, вынудили ахейцев отступить и стали готовиться к сокрушительному штурму их лагеря.

Агамемнон направил к Ахиллу послов с извинениями и предложением помириться. Он обещал вернуть ему Брисеиду с семью другими пленницами в придачу и с богатыми дарами. Однако Ахилл не мог забыть обиду и отверг как предложение мира, так и дары. Пришлось ахейцам сражаться без Ахилла и его войска.

Несмотря на упорное сопротивление, троянцы прижали греков к самому морю. Агамемнон храбро сражался в первых рядах, как и подобает предводителю, но когда из-за ранения и потери крови ему пришлось покинуть поле боя, он предложил остальным ахейским вождям отказаться от дальнейшей борьбы и спасать жизнь воинов бегством. Однако воины продолжали мужественно сражаться, а вместе с ними и все вожди.

Наконец они дождались нового поворота событий: увидев, что Гектор уже начал поджигать ахейские корабли, Ахилл позволил своему другу Патроклу вступить в бой во главе мирмидонян и одолжил ему свои доспехи. Троянцы решили, что против них выступил сам Ахилл, и в страхе бросились наутек.

Но Патрокл, спасший таким образом корабли и стан ахейцев, из боя не вернулся; он погиб в единоборстве с Гектором, которому помогал бог Аполлон. Тогда Ахилл решил вступить в сражение, чтобы отомстить за друга. Он принял предложение Агамемнон о примирении и сражался под стенами Трои до самой своей героической смерти.

Мы знаем, что ахейцы в конце концов хитростью взяли Трою. По предложению Одиссея они соорудили огромного деревянного коня, внутри которого спрятались самые отважные воины. Затем Агамемнон велел поджечь лагерь, посадил войско на корабли и отплыл всем флотом на запад. Однако он не уплыл в Грецию, как полагали троянцы, а укрылся за мысом Тенедос и с наступлением тьмы вернулся со всем войском.

Троянцы между тем ввезли коня в город — и даже разобрали ради этого часть городской стены, так как ворота были слишком узки. Слишком легко троянцы поверили рассказу греческого воина Синона, которого оставил на берегу Одиссей, снабдив его соответствующими инструкциями. Синон рассказал, будто гигантский деревянный конь посвящен ахейцами богине Афине и может послужить защитой городу.

Ночью же спрятавшиеся воины вышли из коня, одолели ничего не подозревавшую стражу, а Синон дал условленный знак Агамемнон, который вторгся с войском в город через пролом в стене. Наутро лишь дымящиеся руины напоминали о некогда славной Трое.

Победоносный Агамемнон возвратился в Микены, корабли его были перегружены золотом, серебром, бронзой, рабынями. Вступив на родную землю, он растроганно поцеловал ее и принес благодарственную жертву богам. Затем Агамемнон велел зажечь на прибрежной горе огромный костер — перед уходом на войну он обещал супруге известить ее таким способом о возвращении. Клитеместра с нетерпением ждала условленного сигнала, но ждала его не одна.

Пока Агамемнон сражался у стен Трои, в Микенах появился его двоюродный брат Эгисф и соблазнил его жену. Правда, вначале она сопротивлялась, но затем поддалась его лести, а теперь у них уже был совместно разработан план, как избавиться от Агамемнона.

Эгисф торжественно приветствовал его, ввел в зал для пиршеств, а когда пир был в самом разгаре, Эгисф дал знак спрятанным воинам, и те убили Агамемнона вместе со всеми его соратниками (как сказал Гомер: «И, угостивши, зарезал, как режут быка возле яслей»). Затем Эгисф велел спешно похоронить Агамемнон за городскими стенами, женился на Клитеместре и провозгласил себя царем Микен.

На этом рассказ об Агамемнон не заканчивается. Последнее слово сказал в 1876 г. немецкий археолог Г. Шлиман. На фото: так называемая «маска Агамемнона» из кованого золота, изготовленная в XIV веке до нашей эры. Золотая маска обнаружена Генрихом Шлиманом в 1876 г. в Микенах. Сейчас хранится в Национальном музее, в Афинах.

После того как в 1871–1873 гг. Шлиман раскопал развалины Трои, в существовании которой сомневалось большинство ученых того времени, он отправился в Микены на поиски гробницы Агамемнона. При этом Шлиман опирался на сведения из «Илиады» Гомера, «Орестеи» Эсхила, «Электры» Еврипида и «Описания Эллады» Павсания, посетившего Микены во 2 в. до н. э.

Восторженный археолог решил, что это и есть сам Агамемнон: «Я обнаружил гробницы, которые Павсаний, опираясь на традицию, считает гробницами Агамемнона, Кассандры, Эвримедонта и их друзей, убитых коварным Эгисфом и вероломной Клитеместрой».

Однако более поздние исследования показали, что люди, останки которых Шлиман обнаружил в Микенах, жили примерно за два с половиной века до гибели Трои, а значит, и до гибели Агамемнона.

Правда, чтобы Агамемнон мог погибнуть, он сначала должен был жить — однако прямых доказательств его существования у нас нет, поэтому даже после открытий Шлимана Агамемнон остается героем из мифов.

Микенские сокровища находятся теперь в Национальном археологическом музее в Афинах. Они занимают там почти весь вводный зал, и их сияние свидетельствует, что Гомер не зря говорил о «златом богатых Микенах». Имя Агамемнон там упоминается на каждом шагу, в частности перед золотой маской, которую приписал ему Шлиман.

Кроме упоминавшихся выше аттических трагедий 5 в. до н. э. ему посвящена трагедия Сенеки «Агамемнон».

В новое время судьба Агамемнон легла в основу десятков разнообразных произведений; назовем лишь трагическую тетралогию Г. Гауптмана и оперу-трилогию «Орестея» С. И. Танеева.

У А.С. Пушкина в стихотворении «Была пора: наш праздник молодой…» (1836) Агамемнон — император Александр I:

«Вы помните, как наш Агамемнон
Из пленного Парижа к нам примчался».

Источник

Глава 2 Микены

Они прилепили маски к нашим лицам, трагические или комические. У нас нет зеркал, чтобы увидеть себя в них.

Октай Рифат. Агамемнон

«Я смотрел в лицо Агамемнону» – так можно было бы кратко и броско передать суть сообщения, отправленного по телеграфу в греческие газеты в ноябре 1876 г. воодушевленным и глубоко ошибавшимся Генрихом Шлиманом, «сделавшим себя» прусским мультимиллионером и предпринимателем, превратившимся таким же способом в «раскопщика» [11]. Для любителя, влекомого честолюбивым желанием отыскать прототипов гомеровских персонажей, ошибка была неизбежной. Микены эпической «Илиады» Гомера удостоились персонифицированного формульного эпитета «златообильных», и Агамемнон являлся великим царем Микен, гораздо более могущественным, нежели другие правители царского ранга, объединившиеся для того, чтобы вырвать сбившуюся с пути истинного жену Менелая, брата Агамемнона, из роковых когтей разрушителя брачных уз Париса (известен также под именем Александра), принца из царской династии Трои. Шлиман, конечно, произвел уже раскопки и здесь и потому мог с полным основанием утверждать, что обнаружил на холме Гиссарлык господствующее над Дарданеллами со стороны азиатского берега единственное место, подходящее для гомеровской Трои, – если вообще существовало точное, единое и подлинное соответствие этому легендарному «обдуваемому ветрами» городу. Однако то, что Шлиман и его греческие рабочие обнаружили в Микенах в одной из шести богатейших шахтных гробниц, находившихся в пределах много более поздних (ок. 1300 г. до н.э.) городских стен, представляло собой красивую посмертную маску взрослого мужчины с аккуратной бородой и весьма выразительным лицом. Она датируется примерно 1650 г. до н.э., то есть задолго до времени, когда произошло то, что можно считать описанной у Гомера Троянской войной.

Микены были крупнейшим городом позднего бронзового века в Арголиде на северо-востоке Пелопоннесского полуострова, и достаточно трезво, точно и профессионально то, что его имя дали имя целой эре – микенской эпохе. Это произошло благодаря сочетанию археологических данных и текстов Гомера – прежде всего, конечно, результатов раскопок. Как мы уже видели, свидетельства археологии и филологии показывают, что ок. 1450 г. до н.э. грекоязычные захватчики с севера сокрушили Кносс. Эти воинские сообщества принадлежали к культуре, основой которой, как и у критской культуры эпохи поздней бронзы, являлись дворцы. Однако в то время как минойская культура выглядит чем-то сугубо мирным или по крайней мере внутренне гармоничным, правители Микен и других дворцовых центров микенской эпохи на материке к северу и югу от Коринфского перешейка [12](Фивы, Иолк, Пилос) отличались воинственностью и любили окружать свои резиденции мощными стенами (стены Микен имеют 6 метров толщины). Были грамотны или нет сами правители, но они располагали архивами, в которых хранились документы, составленные на примитивном бюрократическом варианте греческого письма, известного под названием «линейное письмо Б» (расшифровано в 1952 г., см. предшествующую главу). Знаменитое издательство «Thames & Hudson» когда-то включило книгу «Микенцы» в свою серию «Древние народы и страны» (это было рассчитанное на широкий круг читателей сочинение лорда Уильяма Тейлора). Однако микенцы не были народом в каком-либо аутентичном, органическом, засвидетельствованном в древности смысле.

Рис. 1.Цитадель Микен (основные раскопанные объекты):Gere С. Tonb of Agamemnon.

Profile, 2006. P. 182-183

Более того, хотя микенская цивилизация и пользовалась греческим языком, в других базовых отношениях она представляла собой форпост ближневосточной культуры, важнейшие центры которой находились в Египте, Сирии и Ираке. Впечатляющие Львиные ворота – вход в цитадель Микен – напоминают о хеттской Хаттусе или даже Вавилоне; ульеобразные на сухой кладке со ступенчатыми выступами гробницы, известные как сокровищница Атрея (отца Агамемнона) и гробница Эгиста (любовника жены Агамемнона Клитемнестры), свидетельствуют о почти египетской страсти к роскошной жизни после смерти. Украшавшие дворцы фрески показывают, что здания оглашались песнями придворных музыкантов; возможно, существовали и микенские придворные поэты или по крайней мере поэты-песенники. Однако тексты «линейного письма Б», насколько они на данный момент дешифрованы (из Фив, Тиринфа, Айос-Василиоса, Пилоса, Микен, если говорить о материке, а также из Кносса и Кании, древней Кидонии, на Крите), не содержат ни одной поэтической строки и вообще какого-либо рода литературы. Учитывая их документальную, бюрократическую функцию текущих сообщений экономических сведений, преимущественно для выполнения задач, связанных с налогами, очень маловероятно, что нечто подобное обнаружат в будущем. (Не случайно – как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло – таблички с «линейным письмом Б» сохранились: огонь, опустошивший дворцы Микен и других городов ок. 1200 г. до н.э., лишь придал им абсолютную прочность.)

Коротко говоря, микенские культура и общество представляли собой, если смотреть на них с точки зрения последующего развития Греции, фальстарт. По иронии судьбы в некотором отношении наилучшим источником по периоду между миром дворцов и миром полиса являются те самые эпические поэмы «Илиада» и «Одиссея» и ряд других, известных под общим наименованием эпического цикла, которые цитируются, чтобы доказать отношения прямой непрерывной цивилизационной преемственности. Якобы и в самом деле цель эпических поэм – описать давно ушедшую, намного более высокоразвитую цивилизацию такого масштаба, какой вызывали в воображении доступные взору остатки Микен и других центров позднего бронзового века. Однако то, что греческая аудитория VIII и VII столетий до н.э. – времени, когда эпос обрел свою завершенную, монументальную форму, – представляла себе как огромный, колоссальный дворцовый истеблишмент, бледнеет по сравнению с тем, что имело место в действительности и было обнаружено с помощью недоступных древним грекам средств, а именно археологии, истории искусства и лингвистики. Например, аудитория Гомера, по-видимому, думала, что пятьдесят рабов – вполне подходящее и достаточно многочисленное для героических царей прошлого имущество, а в действительности в микенских дворцах XIII в. до н.э. могли находиться команды для физических работ из нескольких сотен, если не тысяч do-er-oi(микенский вариант классического греческого douloi, то есть рабов). И как уже отмечалось в предшествующей главе, греки более позднего времени не могли поверить, что массивные стены Микен были построены обычными простыми [13]смертными.

Все это, однако, не означает, что мы напрочь отрицаем преемственность между микенской и исторической Грецией: принципиально важным является тот факт, что имена нескольких божеств олимпийского пантеона встречаются уже на табличках с «линейным письмом Б», а герои исторических мифов греков действуют в крупнейших микенских центрах. Однако микенская дворцовая религия весьма мало напоминала храмовую религию Греции исторического периода. Начнем с того, что настоящий храм богини Афины, наподобие описанного в «Илиаде», появился в Трое самое раннее в конце IX в. до н.э. И в идеологическом, и в материальном отношении признаки существования этой важнейшей структуры (‘ naos’по-гречески; святилище или священная обитель обозначалась словом ‘ hieron’) прослеживаются лишь до XII в. до н.э., в то время как в Микенах центр отправления культа во дворце имел куда больше общего с частной молельней в солидном английском доме в начале Нового времени, нежели с пространством для религиозных отправлений, где собиралась вся община. (Для ценителей вин: как можно предполагать на основании научного анализа органических остатков, обнаруженных в большом сосуде из Зала Фресок в находившемся внутри стен дворцовом культовом центре, участники церемонии пили вино с легким запахом сосновой смолы, возможно даже, это был прообраз современной рецины.)

Данные археологии все еще не подтвердили, что в действительности имела место десятилетняя осада Трои коалицией материковых и островных греков под предводительством великого царя Микен, – несмотря на то что Гиссарлык, место, где находился важнейший город Анатолии на Геллеспонте (Дарданеллах), имевший на востоке связи с могущественной Хеттской империей в XIII в. до н.э., несомненно, являлся гомеровской Троей – точка, притягивавшая воображение гомеровских греков. Подобным образом мысль о большой военной коалиции греков соотносится с тем обстоятельством, что между 1200 и 700 г. до н.э. они этого достичь не могли – в сущности, так никогда и не достигли, даже при Александре Великом. Как было удачно подмечено, создание эпоса и саги предполагает крушение предшествующей цивилизации, но отсюда не следует еще, что последующие произведения искусства будут исторически достоверным воспроизведением или зеркалом предполагаемого оригинала. Было сделано и другое, в высшей степени удачное наблюдение: мир Гомера потому и бессмертен, что существовал лишь в богатом воображении целых поколений поэтов, пять столетий после 1200 г. до н.э. творивших и оттачивавших до совершенства формульную устную традицию. А затем – было ли это достижением одного гениального поэта, впоследствии прославившегося под именем Гомера (или двух таких гениев?) – элементы этой многообильной традиции выкристаллизовались в две несравненные монументальные эпические поэмы с четко оформившимся сюжетом. Целых семь греческих городов боролись впоследствии за право считаться родиной Гомера, однако не подлежит сомнению лишь то, что этот поэт (или поэты) был родом из Малой Азии. Ибо именно оттуда, из ионийского диалекта греческого, к вопросу о котором мы вернемся в пятой главе, Гомер более всего позаимствовал для своего искусственного языка, которым никогда не пользовались за рамками эпической традиции.

Вернемся от вымыслов к фактам. Ок. 1200 г. до н.э. богатые центры микенской греческой цивилизации постигла катастрофа (причины этого – несомненно, многочисленные – до сих пор остаются предметом споров). С XI по IX столетие до н.э. последовало время «темных веков» в истории Греции. Они являются для нас «темными» не в последнюю очередь потому, что отсутствовала письменность – за исключением Кипра, где продолжало использоваться слоговое письмо, восходящее к «линейному письму Б». Однако они «темные» и в объективном смысле, поскольку в ту эпоху число поселений уменьшилось, там проживало куда меньше людей, которые были рассеяны на более обширных пространствах и в техническом отношении сильно отставали от предшественников. Конечно, существовали и отдельные исключения, среди которых наиболее известно поселение Левканди на острове Эвбея. И одним из предвестников более радостного будущего стал переход от бронзы к железу при изготовлении важнейших видов острых инструментов. Но в целом царила тьма. «Линейное письмо Б» отмерло само вместе с иерархической общественно-политической структурой, неотъемлемым атрибутом которой она являлась. Сами Микены, подобно Кноссу, в физическом смысле дожили до исторического периода, несмотря на неоднократные разрушения, но они были лишь тенью того, чем являлись во времена бронзового века. В нижнем городе современного Тиринфа, расположенном недалеко от Микен и Аргоса (см. третью главу), по воле судьбы сохранились жалкие и убогие остатки жилищ последворцовых времен упадка, которые выглядят, пожалуй, даже лучше, чем аналогичные постройки в Микенах.

Мощь Микен, как ее описывает Гомер, может показаться нам весьма впечатляющей, однако стоит пожалеть бедных микенцев, обитателей города уже исторической эпохи, после бронзового века, которые слушали бесконечные эпические рецитации, напрасно надеясь, что хотя бы малая часть Агамемноновой ауры снизойдет на них, если они будут часто и усердно молиться в Агамемнонейоне, храме героизированного Агамемнона, или святилище другого мифологического персонажа, Персея. (От этого святилища дошла капитель с надписью, датируемой примерно 525 г. до н.э., – ныне она находится в Афинском музее эпиграфики; некоторые сокровища из царского дворца в Микенах сейчас хранятся рядом с ним, в Национальном археологическом музее.) Однако немного проку – надеяться вопреки надежде, как мог бы сказать микенцам беотийский поэт Гесиод, живший ок. 700 г. до н.э. [14], во времена, когда завершалось формирование гомеровского эпоса.

Считается, что его поэзия наряду с гомеровской лежит в основе свойственных классической Греции представлений об обличье богов и богинь, их функциях и сфере деятельности. В особенности это касается «Теогонии» – генеалогии божеств, но также и другой выдающейся поэмы – «Труды и дни». Последняя во многом являет собой календарь крестьянина, но, кроме того, содержит важные сведения из области политики и религии. В этом произведении, написанном гекзаметром, как и поэмы Гомера, Гесиод излагает миф о Пандоре («всеми одаренной»), первой женщине, подобии Евы у древних греков, созданной Зевсом и другими богами и богинями и посланной на Землю, чтобы наказать погрязших в пороках людей за их гордыню. Чрезмерно любопытная (классический недостаток «женской» природы, как полагали шовинистически настроенные мужчины-греки), она открыла большой сосуд (пифос), содержавший зло и благо. Так что именно из-за нее (а ведь она является аллегорическим воплощением всего женского племени) жизнь несчастных смертных оказалась навеки отравлена злом. Лишь одно качество осталось накрепко запертым в пифосе, когда ей наконец удалось вновь закрыть его, и глубока была его двойственность: то была Elpis– «Надежда», или «Ожидание».

Надежды микенцев исторического периода на славное будущее – или хоть на какое-то вообще – для своего маленького города поддержало то, что его название среди прочих было начертано на Змеиной колонне – памятнике, воздвигнутом греками в честь совместной победы во время персидского вторжения 480–479 гг. до н.э. (подробности см. в Приложении ниже). Однако ожиданиям не суждено было сбыться. В 468 г. до н.э. Аргос просто уничтожил Микены, прервав существование маленького полиса на достаточно длительное время (далеко не единственный случай в истории Древней Греции).

Когда десятилетием позднее Эсхил занялся написанием, а затем поставил на сцене драматическую трилогию «Орестея» («Агамемнон», «Клятва у гроба» и «Эвмениды»), он многозначительно локализовал дворец и местопребывание Агамемнона из традиционных гомеровских Микен во вполне исторический Аргос, который, как это случилось – или не случилось, – в то время состоял в союзе с его родными Афинами против общего врага – Спарты. Геродот в самом начале своей «Истории» утверждал как своего рода непреложный закон, что города, которые некогда были большими, позднее становятся малыми: он мог думать – и, вероятно, думал – именно о судьбе Микен [15].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Читайте также

Глава 2 Микены

Глава 2 Микены Они прилепили маски к нашим лицам, трагические или комические. У нас нет зеркал, чтобы увидеть себя в них. Октай Рифат. Агамемнон «Я смотрел в лицо Агамемнону» – так можно было бы кратко и броско передать суть сообщения, отправленного по телеграфу в

Глава IX

Глава IX Когда боги Олимпа получают гражданство Однажды, прекрасным ветреным днем, бог Борей стал гражданином города Туриори, нового Сибариса в Великой Греции. Дело было так. В 379 году до н. э. Денис Сиракузский, воевавший с Карфагеном, отправил морем экспедицию против

Глава XI

Глава XI Связи с богами Некогда, во времена, предшествовавшие появлению богов-граждан, боги частенько покидали Олимп. Они давали себе отдых от текущих дел и каждодневных забот на своих собраниях. Они уезжали на край света, к Океану, по направлению к стране эфиопов, то к

Глава XII

Глава XII От алтаря к местности: обиталища божественных сил Город Колофон в Малой Азии, расположенный между Смирной и Эфесом, в самом конце IV века до н. э. вновь получает свободу, благодаря Александру и особенно Антигону, и решает присоединить к себе «старый город», от

Глава XIV

Глава XIV Сила женщин. Гера, Афина и их близкие Посейдон метался в поисках города и края, которые признали бы его верховную власть. Бог морей оказался в незавидном положении: всюду ему отказывали, тогда как, судя по некоторым чертам его божественного характера, он лучше,

Глава XV

Глава XV Фаллос для Диониса В политеистической Греции боги входили в некое сообщество, были организованы, каждому из них предоставлялось поле для деятельности, привилегии, почитаемые остальными; они располагали знаниями, властью, ограничиваемой либо соседями, либо

Глава 12 Сад

Глава 12 Сад IВ 1730 году королева Каролина Ансбахская, супруга короля Георга II и сторонница прогресса, сделала весьма рискованную вещь. Она приказала отклонить русло маленькой лондонской речки Уэстборн, чтобы создать большой пруд в центре Гайд-парка. Пруд, названный

Глава 4

Глава 4 Природные склонностиЕсли фотография продолжает жить в кинематографе, то у него, видимо, должны проявляться те же специфические склонности. Во всяком случае, четыре из пяти склонностей, характерных для кино, совпадают с фотографическими. Тем не менее их следует

Источник