олух царя небесного краткое содержание
Забытые слова. Олух царя небесного
«Предчувствую, что при слове олух наши чопорные критики вонзят по крайней мере три восклицательные знака, как будто три отбитых бунчука! Никто не помешает им обриться; но я скажу по сердечному убеждению, что отрывок сей вместе силён и естествен. Гнев, как буря, возметающая со дна морей грязь и янтарь, выбрасывает из человека самые низкие выражения и самые высокие чувства.»
Мы с братом, пожалуй, первое поколение в нашем роду, получающее свой хлеб из рук продавцов. Наши родители, деды-прадеды сеяли просо, рожь (жито), пшеницу, гречу, лён.
С детства готовились к этому, распевая в хороводе: «А мы просо сеяли, сеяли»…
Сеяли-боронили, пожинали-сушили, молотили-веяли, мололи, месили да хлеб пекли. И вот когда оставалось только донести его до рта, случались оплошности. Самая нелепая описана так: «Или вы почитаете меня за такого олуха царя небесного, что я не замечу хлеба в печи и стану её топить?»
Мне приходилось слышать это причудливое сочетание слов от мамы. Немного в другой ситуации. При других обстоятельствах.
«Остапу и Андрию казалось чрезвычайно странным, что при них же приходила на Сечь гибель народа, и хоть бы кто-нибудь спросил: откуда эти люди, кто они и как их зовут. Они приходили сюда, как будто бы возвращаясь в свой собственный дом, из которого только за час пред тем вышли. Пришедший являлся только к кошевому; который обыкновенно говорил:
— Здравствуй! Что, во Христа веруешь?
— Верую! — отвечал приходивший.
— И в троицу святую веруешь?
— Верую!
— И в церковь ходишь?
— Хожу!
— А ну, перекрестись!
Пришедший крестился.
— Ну, хорошо, — отвечал кошевой, — ступай же в который сам знаешь курень.
Этим оканчивалась вся церемония. И вся Сечь молилась в одной церкви и готова была защищать ее до последней капли крови, хотя и слышать не хотела о посте и воздержании.»
…Тепло, тепло…
Горячо!
«… у них были неохраняемые, беспечные границы, в виду которых татарин выказывал быструю свою голову и неподвижно, сурово глядел турок в зеленой чалме своей…».
Так оставим ненужные споры! Я себе уже все доказал: состав запорожцев был этнически неоднороден. Принимали всех, и узкоглазых и в зеленой чалме, только что прочел об этом в главе III «Тараса Бульбы»:
«Здесь были все бурсаки, не вытерпевшие академических лоз и не вынесшие из школы ни одной буквы; но вместе с ними здесь были и те, которые знали, что такое Гораций, Цицерон и Римская республика. Тут было много тех офицеров, которые потом отличались в королевских войсках; тут было множество образовавшихся опытных партизанов, которые имели благородное убеждение мыслить, что все равно, где бы ни воевать, только бы воевать, потому что неприлично благородному человеку быть без битвы. Много было и таких, которые пришли на Сечь с тем, чтобы потом сказать, что они были на Сечи и уже закаленные рыцари… Одни только обожатели женщин не могли найти здесь ничего, потому что даже в предместье Сечи не смела показываться ни одна женщина.»
Покровитель сказителей и поэзии? Интересно, и этого я не знал, а похоже: про кого из сказителей, сказочников нельзя сказать: «Олух ты царя небесного!»
Да я сам сказал это себе, поняв, наконец, откуда родом «Забытое слово Терезы».
Ответ пришел только что: « терезија — (тур. terazi) мала рачна вага, справа за мерење со два таса». Крупинка истины застряла в скобках. Слово это, оказывается, турецкое: «малая ручная шкала, измерительный прибор с двумя чашками».
Вспомнить забытое слово помогали земляки: Владимир Семенович Высоцкий, Николай Васильевич Гоголь, Нестор Иванович Махно, Александр Александрович Бестужев-Марлинский.
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Олух Царя Небесного
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Олух Царя Небесного
Дедушка и бабушка с Мулей и Нюсей жили на Волянке, на окраине Борислава. Входили в их дом сзади, со двора. Там стояла собачья конура и росло дерево. Пес бегал вдоль растянутой между домом и деревом веревки, к которой был привязан. Звали его Лис.
Мать втаскивала меня за руку по нескольким деревянным ступенькам на веранду и открывала дверь в кухню. Все вещи здесь лежали на своих местах. Бабушка Антонина, низенькая и ворчливая, ходила в черном платье на пуговичках. У нее были черные волосы и черные глаза, как у матери и у меня. Со всеми, кроме меня, она говорила по-немецки.
В салоне на плетеной этажерке стояли тома немецкой энциклопедии, оправленные в зеленую кожу. Гладкие холодные страницы были исписаны готическими буквами. Я медленно перелистывал их, разыскивая фотографии и картинки. Немецкие летчики из подвешенной к цеппелину гондолы стреляли по самолетам с цветными кругами на крыльях. Крепко сжимая рукоятки пулеметов, рискованно перегибались через край. Я боялся, что они выпадут из гондолы в темную ночь, прорезанную лучами прожекторов.
На стене рядом с этажеркой висели бабушкина мандолина и фотография дедушки в австрийском мундире, с медалью и саблей.
Бабушка выросла в Вене. Я не знал, что она делала до знакомства с дедушкой: в самых ранних своих воспоминаниях они уже вместе пели вальсы Штрауса. Они обожали оперу; склонившись через барьер третьего яруса, слушали арии Моцарта, доносившиеся со сцены как из глубокого колодца. А еще поднимались в кабинке, прицепленной к огромному колесу Riesenrad[1], и смотрели на город, где евреи были счастливы. «В Дунае текли молоко и мед», — рассказывала бабушка.
Муля родился сразу после свадьбы. А когда бабушка была беременна Андей, началась война и мужчин забрали на фронт. Дедушка стал фельдшером в артиллерийском полку. Бабушка благодарила Бога, что пушки стоят на дальних позициях. Вскоре, однако, Галицию захлестнуло наступление русской армии. Евреи из маленьких местечек, опасаясь погромов, убегали в Вену. Отступающую австрийскую артиллерию русские обстреляли шрапнелью. Дедушка был ранен и получил медаль. Когда в полевом госпитале бабушка ворчала, что немцы чересчур деликатничают с «этими русскими дикарями», дедушка успокоил ее. «Культура все победит», — сказал он.
Однажды умер император. По обеим сторонам широченной улицы молча стояли люди. Бабушка, держа Мулю за руку, протиснулась к мостовой. Черные лошади с траурными плюмажами везли позолоченный катафалк. Сзади ехали гусары в парадных мундирах. Над их склоненными головами покачивались знамена. За войском катили кареты с важными начальниками и дамами в вуалях. Процессия двигалась к гроту, в котором хоронили Габсбургов. Там ждала высеченная в камне могила.
После войны разразилась всеобщая забастовка, и империя рухнула. На тротуарах сидели мужчины без рук и ног, а перед ними лежали военные фуражки донышком вниз. Никто не бросал шиллингов. Не было работы.
Дедушка с бабушкой уехали из Вены в Борислав, где жила дедушкина родня. Путешествие было долгим; приехав, они вынесли узлы на перрон и поставили под польским флагом, висевшим там с недавних пор.
Дедушку, который прекрасно считал и писал каллиграфическим почерком, взяли бухгалтером в нефтяную компанию, принадлежащую французам. Жалованье ему положили хорошее. Бабушка помогала его сестрам, которые с трудом сводили концы с концами. Совала им в руку деньги, а перед праздниками отправляла к ним Мулю и Андю с корзинками с едой. Свое пальто переделала для племянницы, чей отец проиграл все в карты.
«Ей семнадцать лет, и она должна нравиться, — сказала бабушка плачущей от зависти Анде. — У тебя еще все впереди».
В это время родилась вторая девочка, но прожила недолго. Бабушка не могла с этим примириться. И хотя вскоре на свет появилась Нюся, не переставала вспоминать покойную доченьку и плакала.
Спустя несколько лет дедушка решил завести собственное дело. Он уволился и открыл на Волянке магазин скобяных товаров. На полках разложил молотки, дверные замки, керосиновые лампы и ловушки для тараканов, которые купил, взяв деньги в долг в банке. Для старой скобяной лавки на другой стороне улицы пробил последний час. Но наступила депрессия, и люди перестали покупать. Старая лавка с грехом пополам продолжала существовать, дед же обанкротился. К счастью, французы взяли его обратно. Долги он отдавал скрупулезно. Перед самым началом новой войны выкупил последний вексель.
Дедушка был седой, с коротко подстриженными усами, в очках в проволочной оправе. Носил белоснежные рубашки с твердыми воротничками. Перед выходом из дома (он любил захаживать в кондитерскую) доставал из кармана фланелевую тряпочку и протирал сверкающие, как зеркало, туфли. Потом стряхивал пылинки с лацкана пиджака и открывал дверь. Женщины в доме его уважали.
Муля ходил на уроки скрипки. За ним топала Андя, которой дедушка велел приглядывать за братом. Приближаясь к фотопластикону[2], Муля вынимал из кармана монеты, предназначавшиеся учителю, и бежал в кассу. «Я скажу папе!» — кричала Андя, поспешая за ним. Скрипку они прислоняли к стенке круглого деревянного барабана с латунными окулярами, за которыми находилась карусель со снимками. Время от времени раздавалось рычание мотора. Карусель тогда поворачивалась на несколько градусов и со скрежетом останавливалась. В окулярах появлялись новые трехмерные фотографии. Поначалу Андя делала вид, что не смотрит, но вскоре широко раскрывала глаза. Сквозь огромный калифорнийский кедр проходила асфальтовая дорога. В прямоугольном отверстии, вырезанном в стволе, стоял «форд», на который опирался шофер.
Однажды дедушка встретил в кондитерской учителя музыки, и Мулю выпороли ремнем. На следующий день, за завтраком, дед отодвинул чашку с кофе и обратился к сыну, который был похож на артиллериста с медалью и саблей на фотографии.
«В Польше для евреев, кроме торговли, адвокатского дела и медицины, все пути закрыты, — сказал дедушка. — Для торговли у тебя ума маловато. Адвокат — не профессия. Будешь врачом».
Муля и его одноклассники, евреи, поляки и украинцы, или дрались до крови, или сбивались в кучу и отравляли жизнь другим. Однажды, на уроке про древний Рим, они запустили в класс лягушек. «Самуил Мандель! Двойка по поведению», — крикнул учитель. Дедушкины мольбы не помогли. Муля остался на второй год. Когда он наконец получил аттестат, евреев на медицинский уже не принимали. Муля уехал учиться в Прагу. Однако вскоре из-за нехватки денег ему пришлось вернуться в Борислав.
Там царили безработица и скука.
На выпускном балу оркестр заиграл вальс. Андя посмотрела на танцевальный круг и увидела направлявшегося к ней высокого светловолосого мужчину. Она перестала кокетничать с приятелями. Когда он пригласил ее на танец, протянула ему вспотевшую руку. Поначалу смотрела только на желтый галстук между лацканами пиджака, но в конце концов подняла голову и увидела огромные зеленые глаза.
Олух Царя Небесного
Дедушка и бабушка с Мулей и Нюсей жили на Волянке, на окраине Борислава. Входили в их дом сзади, со двора. Там стояла собачья конура и росло дерево. Пес бегал вдоль растянутой между домом и деревом веревки, к которой был привязан. Звали его Лис.
Мать втаскивала меня за руку по нескольким деревянным ступенькам на веранду и открывала дверь в кухню. Все вещи здесь лежали на своих местах. Бабушка Антонина, низенькая и ворчливая, ходила в черном платье на пуговичках. У нее были черные волосы и черные глаза, как у матери и у меня. Со всеми, кроме меня, она говорила по-немецки.
В салоне на плетеной этажерке стояли тома немецкой энциклопедии, оправленные в зеленую кожу. Гладкие холодные страницы были исписаны готическими буквами. Я медленно перелистывал их, разыскивая фотографии и картинки. Немецкие летчики из подвешенной к цеппелину гондолы стреляли по самолетам с цветными кругами на крыльях. Крепко сжимая рукоятки пулеметов, рискованно перегибались через край. Я боялся, что они выпадут из гондолы в темную ночь, прорезанную лучами прожекторов.
На стене рядом с этажеркой висели бабушкина мандолина и фотография дедушки в австрийском мундире, с медалью и саблей.
Бабушка выросла в Вене. Я не знал, что она делала до знакомства с дедушкой: в самых ранних своих воспоминаниях они уже вместе пели вальсы Штрауса. Они обожали оперу; склонившись через барьер третьего яруса, слушали арии Моцарта, доносившиеся со сцены как из глубокого колодца. А еще поднимались в кабинке, прицепленной к огромному колесу Riesenrad[1], и смотрели на город, где евреи были счастливы. «В Дунае текли молоко и мед», — рассказывала бабушка.
Муля родился сразу после свадьбы. А когда бабушка была беременна Андей, началась война и мужчин забрали на фронт. Дедушка стал фельдшером в артиллерийском полку. Бабушка благодарила Бога, что пушки стоят на дальних позициях. Вскоре, однако, Галицию захлестнуло наступление русской армии. Евреи из маленьких местечек, опасаясь погромов, убегали в Вену. Отступающую австрийскую артиллерию русские обстреляли шрапнелью. Дедушка был ранен и получил медаль. Когда в полевом госпитале бабушка ворчала, что немцы чересчур деликатничают с «этими русскими дикарями», дедушка успокоил ее. «Культура все победит», — сказал он.
Однажды умер император. По обеим сторонам широченной улицы молча стояли люди. Бабушка, держа Мулю за руку, протиснулась к мостовой. Черные лошади с траурными плюмажами везли позолоченный катафалк. Сзади ехали гусары в парадных мундирах. Над их склоненными головами покачивались знамена. За войском катили кареты с важными начальниками и дамами в вуалях. Процессия двигалась к гроту, в котором хоронили Габсбургов. Там ждала высеченная в камне могила.
После войны разразилась всеобщая забастовка, и империя рухнула. На тротуарах сидели мужчины без рук и ног, а перед ними лежали военные фуражки донышком вниз. Никто не бросал шиллингов. Не было работы.
Дедушка с бабушкой уехали из Вены в Борислав, где жила дедушкина родня. Путешествие было долгим; приехав, они вынесли узлы на перрон и поставили под польским флагом, висевшим там с недавних пор.
Дедушку, который прекрасно считал и писал каллиграфическим почерком, взяли бухгалтером в нефтяную компанию, принадлежащую французам. Жалованье ему положили хорошее. Бабушка помогала его сестрам, которые с трудом сводили концы с концами. Совала им в руку деньги, а перед праздниками отправляла к ним Мулю и Андю с корзинками с едой. Свое пальто переделала для племянницы, чей отец проиграл все в карты.
«Ей семнадцать лет, и она должна нравиться, — сказала бабушка плачущей от зависти Анде. — У тебя еще все впереди».
В это время родилась вторая девочка, но прожила недолго. Бабушка не могла с этим примириться. И хотя вскоре на свет появилась Нюся, не переставала вспоминать покойную доченьку и плакала.
Спустя несколько лет дедушка решил завести собственное дело. Он уволился и открыл на Волянке магазин скобяных товаров. На полках разложил молотки, дверные замки, керосиновые лампы и ловушки для тараканов, которые купил, взяв деньги в долг в банке. Для старой скобяной лавки на другой стороне улицы пробил последний час. Но наступила депрессия, и люди перестали покупать. Старая лавка с грехом пополам продолжала существовать, дед же обанкротился. К счастью, французы взяли его обратно. Долги он отдавал скрупулезно. Перед самым началом новой войны выкупил последний вексель.
Дедушка был седой, с коротко подстриженными усами, в очках в проволочной оправе. Носил белоснежные рубашки с твердыми воротничками. Перед выходом из дома (он любил захаживать в кондитерскую) доставал из кармана фланелевую тряпочку и протирал сверкающие, как зеркало, туфли. Потом стряхивал пылинки с лацкана пиджака и открывал дверь. Женщины в доме его уважали.
Муля ходил на уроки скрипки. За ним топала Андя, которой дедушка велел приглядывать за братом. Приближаясь к фотопластикону[2], Муля вынимал из кармана монеты, предназначавшиеся учителю, и бежал в кассу. «Я скажу папе!» — кричала Андя, поспешая за ним. Скрипку они прислоняли к стенке круглого деревянного барабана с латунными окулярами, за которыми находилась карусель со снимками. Время от времени раздавалось рычание мотора. Карусель тогда поворачивалась на несколько градусов и со скрежетом останавливалась. В окулярах появлялись новые трехмерные фотографии. Поначалу Андя делала вид, что не смотрит, но вскоре широко раскрывала глаза. Сквозь огромный калифорнийский кедр проходила асфальтовая дорога. В прямоугольном отверстии, вырезанном в стволе, стоял «форд», на который опирался шофер.
Однажды дедушка встретил в кондитерской учителя музыки, и Мулю выпороли ремнем. На следующий день, за завтраком, дед отодвинул чашку с кофе и обратился к сыну, который был похож на артиллериста с медалью и саблей на фотографии.
«В Польше для евреев, кроме торговли, адвокатского дела и медицины, все пути закрыты, — сказал дедушка. — Для торговли у тебя ума маловато. Адвокат — не профессия. Будешь врачом».
Муля и его одноклассники, евреи, поляки и украинцы, или дрались до крови, или сбивались в кучу и отравляли жизнь другим. Однажды, на уроке про древний Рим, они запустили в класс лягушек. «Самуил Мандель! Двойка по поведению», — крикнул учитель. Дедушкины мольбы не помогли. Муля остался на второй год. Когда он наконец получил аттестат, евреев на медицинский уже не принимали. Муля уехал учиться в Прагу. Однако вскоре из-за нехватки денег ему пришлось вернуться в Борислав.
Там царили безработица и скука.
На выпускном балу оркестр заиграл вальс. Андя посмотрела на танцевальный круг и увидела направлявшегося к ней высокого светловолосого мужчину. Она перестала кокетничать с приятелями. Когда он пригласил ее на танец, протянула ему вспотевшую руку. Поначалу смотрела только на желтый галстук между лацканами пиджака, но в конце концов подняла голову и увидела огромные зеленые глаза.
«Я никогда больше не встречала такого красавца, как твой папа», — рассказывала она мне впоследствии.
Когда после бала они возвращались на Волянку, шел снег, в воздухе кружились крупные хлопья. Она была в синем гимназическом пальто, он — в куртке с бобровым воротником и в фуражке. Он спросил, не поедет ли она как-нибудь с ним на санях в горы. Она ответила, что должна попросить разрешения у отца. У дверей они попрощались, как в кино.
В квартире дедушка ударил ее по лицу. Зачем она встречается с гоем?
«Пан Бронислав — еврей!» — крикнула она.
Дед не поверил. Ведь он сам видел через окно. К тому же еврея не могут звать Брониславом.
«Могут, могут», — плакала моя мать.
Бронек Рабинович был старше Анди на пять лет. Он служил в самой большой в городе нефтяной компании, зарабатывал в три раза больше деда, и его величали «пан инженер». Проверив все, дед разрешил Анде пригласить его домой. Гость всех очаровал. Выглядел он как Гэри Купер[3]. Старшая дочь Манделей вытянула счастливый лотерейный билет.
Они начали ходить на танцы. Поджидая Бронека, Андя крутилась перед зеркалом. Муля корчил рожи и распевал: «Выходной у панны Анди, на ее наряды гляньте».
В феврале 1935 года они поженились. На свадьбу поехали в санях. Поселились на Панской, в центре Борислава. Двухэтажный дом стоял в глубине двора. Из сеней налево дверь вела в кухню и комнатку прислуги. Справа тянулась анфилада белых комнат: столовая, салон и спальня, из которой было видно здание полиции на другой стороне улицы.
Олух Царя Небесного
Скольких бы проблем, избежало человечество, будь у него возможность взглянуть на лица своих вождей в конце своей жизни. Физиономистика наука точная, другое дело, что узкоспециализированная. Мне доводилось изучать ее в процессе профессиональной деятельности оперативника, хотя бы на примере теории Ламброзо, о типах уголовных преступников. На удивление, при ее грамотном использовании, совпадение от первого впечатления и материала розыска, почти 100%. Русский народ недаром говорит, что встречают по одежке, провожают по уму.
Попалась мне, намедни, фотография нынешнего Горбачева. Нет, это не благообразная старость, которую можно увидеть у многих людей. Да, конечно у всех болячки и жизненная усталость, не без того. Но здесь что то особенное. Весь в шишках, оспинах, бородавках. Отекшее лицо урода из Кунсткамеры. Во взгляде сквозит страх за расплату перед содеянным, а на лице печать всех пороков. Наверное, так и должна выглядеть душа, получившая мирские удовольствия от дьявола, понимающая, что скоро наступит момент, когда будут предъявлены счета.
Я, почему то подумал, что в ближайшее время от него поступят извинения обществу, и оказался прав. Действительно вышла статья с его именем в авторском заголовке, где он признает свою вину за развал СССР, но оправдывает свои действия обстоятельствами того времени. Виеватая статья. Это не покаяние! Это очередная попытка отыграть у жизни последние минуты и оттянуть час расплаты. Наверное, еще и желание, хоть как то реабилитировать себя в глазах собственного народа.
Сейчас ему это очень важно, ведь скоро, очень скоро, наступит черта, за которой мирские законы не имеют действа, и суд неподкупен. Конечно, я далек от его восприятия, нарисованного гением Данте Алигьери или притчами попов разной масти. Все это примитивизм и аллегория. Но то, что ответственность наступит, я понимаю однозначно, тем более былина (не история – ИсТорыЯ) Руси говорит о том, что правителям, обрекшим себя на предательство Руси,ее веры, уготована жестокая судьба в грядущих поколениях. Его потомки уже стесняются своего имени, предпочитая рассказывать о деде в очень узких кругах, а то вообще придав эту тему забвению. Слишком многое хочется им забыть.
Я считаю своим долгом рассказывать читателю о том, что мы совершенно недавно забыли, а точнее о том, что нас заставили забыть.
Олух царя небесного. Это опять о дураках. Ох и любим мы эту тему. Как говорится, у кого что болит. Ну, олух и есть олух и расшифровки не требует, хотя и по-арабски это тоже дурак, а царь небесный — это арабское cap набес “стал говорить”. Все выражение буквально означает “олух, который стал говорить”. Если бы молчал, никто и не узнал бы, что он дурак. Кстати, дураки, как и болван, тоже от арабского, а именно от слова дурака “дураки”. Также и балда от арабского балда “дура”, и балбес от арабского бал би ‘са “плохая голова”. Еще раз кстати. Почему мы говорим круглый дурак, когда хотим подчеркнуть особую степень дурости? Потому что арабское слово дура по-арабски означает “круг”. Так мы маскируем семантический и звуковой повтор.
Мы очень не любим созвучий. Например, случайно возникшая рифма в прозе — тяжкий грех пишущего. У арабов и на санскрите это не так. Если бы они избегали звукового или семантического повтора, им вообще лучше бы молчать. Структура арабского языка такова, что повторов не избежать. Отсюда естественным образом возникает поэзия.
И, тем не менее, мы все таки используем арабский язык или санскрит в своих выражениях, что добавляет им поэтичности. Например, трын-трава, это не особый вид травы по аналогии с травушкой-муравушкой или травой-муравой. Это просто произношение двух равнозначных слов, где трын и есть трава, только на санскрите. И таких примеров множество.
Итак, с 17 века олух царя небесного имеет неодобрительное звучание, что странно для окружения Бога. Ведь единственно, кто имел в его окружении отрицательную роль, так это ангел Денница или падший ангел. Его история известна и он явно не олух, а князь тьмы. И тем не менее, в 17 веке это выражение принимает нарицательный характер.
Предлагаю читателю посмотреть, как менялось отношение к этому словосочетанию.
И все таки, наиболее веское объяснение: слово «олух» — это не что иное, как «волух» — пастух волов. Ведь образовал же русский язык сходные производные от «конь» — «конюх» и от «свинья» — бранное «свинтус» (ранее «свин-тух», то есть свинопас). В общем ухври они!
Если так, то олух в прямом смысле — это пастух. В переносном — неуч, недалекий, глуповатый человек.
Но какое отношение олух имеет к Царю Небесному, к Богу?
Здесь существует много различных предположений, но, ни одно из них не имеет под собой реальной научной основы. А причина проста, если рассказать правду, то придется признать, что христианство и то, что ныне именуется идолопоклонничеством если не одно и тоже, то во всяком случае родные сестры вместе с язычеством, которого тоже никогда не существовало. Мир знал единобожие, а точнее веру в Бога Добра и отрицание бога Зла. Вот и вся тайна всех религий мира имеющая научное определение, как дуализм.
Конечно, читатель, потребует доказательств, потому как не прост и еще как не прост. Ты тоже читаешь много книг, под рукой имеешь такой же справочник, как и у меня – Интернет, да только далек от логики. И в этом ты не виноват – тебя просто ей не учили, а ведь еще недавно, до революции 1917 года, этот предмет был главным в любой школе-гимназии империи русов. И лишили тебя этой науки не зря – управлять стандартно думающим человеком легче.
Сегодня, мы оторвемся с читателем от грешной земли и вознесемся к звездам, ведь именно там, я собираюсь явить миру ОЛУХА ЦАРЯ НЕБЕСНОГО.
Но сначала я расскажу тебе о славянской мифологии, которую ныне, за греческую и римскую почитают. Это и понятно, ведь все религии мира произошли именно из славянского эпоса, который был применен к местным условиям.
Когда Каллисто была беременна Аркадом, Зевс превратил её в медведицу — то ли чтобы утаить от своей ревнивой супруги Геры.
Миф связывает Волопаса с историей Большой Медведицы и Аркасом – сыном Зевса и Каллисто, воспитанным отцом матери Ликаном, как КОЗОПАСОМ (выделено автором). Когда Зевс гостил у Ликана, последний прислал своего воспитанника прислуживать ему на ужине, чтобы убедиться, что за столом сидит действительно Зевс. В наказание за это, разгневанный Зевс превратил Ликана в двух волков: Большого и Малого. Сегодня это созвездие Гончих Псов.
Между тем Мать Аркаса Каллисто была превращена в медведя ревнивой женой Зевса – Герой. Не признавая ее в лесу, Аркас сразу стал преследовать ее, вместе со своими собаками. Зевс, однако, решил, что она должна быть помещена на небо вместе со своим сыном.
Позволь отступление читатель? И состоять оно будет вот в чем. По моему глубокому убеждению, в Библии, в Святом писании староверов, в мифологии Рима и Греции, практически во всех религиозных традициях заложены реальные события из жизни славянских князей или русских царей.
Именно славяне дали миру культуру и веру, что заставило дикие народы воспринимать их как богов. Это естественно, ведь стояли они намного выше по развитию, чем дикие племена той же Европы. И если Зевс или Род, воспринимается как Праотец всех людей, то есть тот, от которого и пошли славяне, то вполне закономерно воспринимать и остальных персонажей, как недавних его потомков.
Это позже появятся разные праотцы, типа Авраама, украденные из пантеона славян – реальный праотец это Бог по имени Род, чьим сыном и станет Исус Христос в позднейшей мифологии. То есть, я хочу сказать, что древнее единобожие органически перетекает в христианство, а все мифологические боги и полубоги с героями, реально жившие цари славян, которые нашли свое отражение на в названии созвездий. Сегодня мы их называем святыми угодниками.
Прямо на небе написана вся былина народа русского, просто ее нужно разгадать. Вот поэтому-то я и начал рассказ с дурака и возношусь с ним к одному из самых красивых созвездий северного полушария Волопасу у ног которого бегут два Пса – Большой и Малый.
Кстати подобная история встречается и в Библии, и в истории Рима с Нероном и вообще в преданиях многих народов. И везде мать вмешивается в правление сына, причем она имеет корни в северной стране. А уж превращение ее в медведицу, говорит само за себя – медведь символ Руси.
Меня заинтересовала Каллисто и первое, что я прочел о ней, развеяло сомнения – речь идет о русской женщине
У читателя еще есть сомнения в национальности этой нимфы, которую Зевс поселил вместе с сыном на небо, дабы избежать убийства им матери? Думаю, стоит верить своим глазам. Очевидно речь идет о каком то малом племени славян, например порусов или прусов.
По легенде медведица забежала спасаясь от преследования сына в храм Зевса и он вознес обоих на небо.
Что еще известно о ней, кроме того, что она мать русского олуха и сама русская? Стоит поинтересоваться именем ее сына Аркад, что означает все тот же пастух. Но ведь и она аркадианка, а значит пастушка. Возможно речь идет об некой княжне или ханше из племени занимавшемся скотоводством, а это явно степная полоса Евразийского континента, но никак не Европа, где и стад то никогда не было – три паршивых овцы и две коровы именовались там тучными стадами.
Таким образом, становится очевидным, что при глубоком изучении греческой мифологии, возникает четкое убеждение – она переснята и искажена с русского предания, и требует нового осмысления. Лишь сопоставление мифов приписанных ныне народам Эллады с русским устным преданием, поможет установить истину, края которой прямо таки выглядывают из под наслоений многовековой лжи.
Пряча эту легенду под дурацкий колпак, Романовы очевидно понимали, что правда о олухе, станет катастрофична для их правления и поэтому массово сжигали древнерусские рукописи, уничтожали росписи в храмах (даже в Кремле), насаждая какую то новую религию (не веру, а религию) русскому народу.
Вот и опасаюсь я, как бы с «просвещенного запада», не пришла к нам новая мануфактурная легенда, про горбатого верблюда, спасшего очередную нимфу Россию. Ведь если умудрились Романовы переиначить олуха-Волопаса в дурака и лентяя, то почему бы фонду Горбачева не попытаться реабилитировать своего отца-основателя. Ведь так легко из клички Мишка-меченый, перевести его в носители меча, а там уж и до архангела Михаила недалеко. Кто вспоминает ныне про родимое пятно на его плешивой башке, отливавшее дурной кровью, за что и получил этот проходимец кличку Меченый? С историков станется, да только в народе он все равно чертом останется и фото, вдохновившее автора своим уродством, на написание этой миниатюры, яркое тому подтверждение. Ужасная и пакостная старость у человека. Да какой он человек? Предатель Отечества и Русь его отрыгнула на свалку истории.
Нет, не пасти ему коров Царя Небесного над нашими головами.