отряд лиза алерт история возникновения
Как тысячи добровольцев спасают людей по всей стране: фрагмент книги «Найден, Жив! Записки о поисковом отряде «Лиза Алерт»
ИСТОРИЯ «ЛИЗА АЛЕРТ», ПОИСК ЛИЗЫ ФОМКИНОЙ В ОРЕХОВО-ЗУЕВСКОМ РАЙОНЕ
История отряда «Лиза Алерт» началась 13 сентября 2010 года, когда в Орехово-Зуеве пропала четырехлетняя Лиза Фомкина, отправившаяся на прогулку с тетей, страдающей ментальными нарушениями, и двумя собаками.
Обстоятельства сложились таким образом, что в первые дни пропавших почти не искали — в Орехово-Зуеве праздновали День города, и значительная часть правоохранительных сил была занята обеспечением порядка на праздновании, поэтому полиции было недостаточно. Призыв о помощи к добровольцам впервые появился на форуме любителей хорьков — его разместила диспетчер таксопарка, где работал отец девочки. Оттуда информация ушла на форум джиперов. С этого момента на поиск начали стихийно собираться волонтеры. Через пять дней был развернут поиск силами добровольцев. Не обладая ни технологиями, ни оборудованием, ни навыками поиска, они просто искали девочку и ее тетю везде: в городе, в лесу, в окрестных деревнях, на обочинах железнодорожных путей, в завалах и так далее.
На девятый день поисков нашли погибшей тетю девочки. На десятый день, 23 сентября, — саму Лизу, причем врач установил, что девочка погибла менее чем за сутки до того, как ее нашли.
Это событие произвело большое впечатление на тех, кто пытался спасти Лизу. В Сети появился форум, сначала небольшой, на 20 человек, тех, кто хотел заниматься организацией поискового отряда, который будет искать пропавших детей, раз уж государство не может справиться с этой задачей. А в середине октября был сделан сайт «Лиза Алерт», и в ночь с 14 на 15 октября 2010 года на нем начали регистрироваться первые добровольцы отряда. Новая организация получила название «Лиза Алерт». Первая часть названия — имя погибшей Лизы, а вторая (alert — тревога) — составная часть названий международных систем поиска пропавших (AMBER Alert, Silver Alert и так далее).
Впоследствии, когда в организацию стали обращаться с просьбами о помощи в поиске пропавших всех возрастных категорий, отряд принял решение заниматься и этими поисками тоже.
У «Лиза Алерт» нет юридического лица и расчетных счетов. Отсутствие возможности собирать деньги — важная часть философии отряда.
ЕЛЕНА ГОРЯЧЕВА (КИПЯТОК), «ЛИЗА АЛЕРТ», АВИАКООРДИНАТОР ВПСО «АНГЕЛ», О ПОИСКЕ ЛИЗЫ ФОМКИНОЙ («НЕБО. ВЕРТОЛЕТ. ДЕВУШКА», ПОРТАЛ «МАТРОНЫ.РУ», ЯНВАРЬ 2017 ГОДА)
«На поиске Лизы было много людей: они менялись, приезжали после работы, уезжали, шли в лес, выходили оттуда замученные, пили чай и шли снова. Тогда я в первый раз — я еще не знала, что во все это окунусь, — тоже пошла в лес. У нас была цепь чуть ли не из восьмидесяти человек — никто, конечно же, не владел никакими поисковыми навыками, мы просто шли. Хотя такой цепью идти по бурелому невозможно. Мне казалось, что мы прошли километров 15, у меня язык был на плече, потом посмотрели по карте — прошли метров 700. Но это были очень тяжелые 700 метров по завалам.
У меня в памяти отпечатался момент, когда мы на рассвете сидели возле костра и по рации передали, что Лиза найдена. Туда сразу отправили кого-то из волонтеров, фельдшера или доктора. И мы все замерли в ожидании у костра, потому что ждали, что по рации скажут: жива. Но по рации сказали, что она погибла. И вот мы сидим в полной тишине, и ощущение такое, что весь мир в один момент рухнул. Как, почему, за что ей это. Помню, как я сижу с этими ориентировками на Лизу и бросаю их в костер, а по щекам льются слезы».
Удачный поиск
Координатор только что удачно завершившегося поиска своим довольным лицом освещает штаб не хуже, чем разгорающийся в четыре утра рассвет.
Не знаю, как другие, а я прихожу в себя. Ночь, холодный и сырой лес, немолодая женщина и двое детей. Лес маленький, и тот факт, что они не вышли сами, мог указывать на то, что с женщиной что-то произошло. Слава богу, нет, все живы-здоровы. Машина МЧС уже отвезла потерявшихся, то есть нашедшихся, домой, и мы стоим вокруг штабной машины, треплемся и веселимся из-за какой-то ерунды — теперь мы можем веселиться и никуда не спешить. Психолог сказал бы, что у нас разрядка. До Москвы ехать больше часа, но в пять утра еще можно проскочить без пробок (это, кстати, существенная проблема для тех, кто ездит на ночные поиски).
Это очень резкий переход от высокой степени напряжения — не просмотреть, не опоздать, услышать слабый отклик в шорохе ветра — к полному и резкому расслаблению: как груз валится с плеч, когда в рации сначала говорят, что был отклик, а потом — что нашли.
Итак, мы стоим и болтаем, обсуждаем детали поиска, большинство курит, кто-то переодевается, кто-то (я) выковыривает репейники из флиски.
И тут к нашей группе подходит все еще сияющий координатор и бодро спрашивает:
— А вот кто поедет искать сразу трех бабушек, которых никак не вытащат из леса чуть ли не с полудня и у которых уже заканчиваются заряды телефонов, тут недалеко?
Я лезу в карту и обнаруживаю, что «недалеко» — это в полутора часах езды по пустым в четыре часа утра трассам, и, сложив и умножив время, понимаю, что я пас.
— Соглашайся! — убеждает координатор. — Один поиск — и сразу три бабушки!
Я что-то мямлю, и координатор теряет ко мне интерес. Но половина присутствующих сразу соглашается ехать — силы еще есть, необходимости скоро быть в Москве нет. Я прощаюсь и снова и снова поражаюсь выносливости, физическим способностям и потребности помогать, которая заставляет этих ребят не задумываясь реагировать на такие ситуации.
«Вам станет легче, если я буду бегать и заламывать руки?»
Чем дальше, тем сложнее писать непосредственно про поиски: слишком много такого, во что ты волей-неволей погружаешься, и чем этого больше, тем меньше хочется вываливать это на окружающих, потому что незачем им это знать. И если к вечеру я так или иначе вникала в подробности пяти поисков, причем в двух случаях пропавших нашли погибшими, и один из них был ребенок, мне поначалу было довольно сложно найти среди этого то, что можно рассказывать своим, чтобы не грузить их. И я долго училась не впускать это в себя.
Катя, наш руководитель конного направления и сотрудник полиции, рассказывала, как она однажды по службе приехала к дедушке, у которого пропала внучка. Дедушка, естественно, был страшно встревожен, буквально бегал вокруг нее и наконец не выдержал:
— Я не понимаю, почему вы такая спокойная!
— А вам станет легче, если я начну заламывать руки и причитать? — спросила его Катя.
Мы всегда сопереживаем тем, кого ищем. Но наше сопереживание — это не обнять заявителя и плакать вместе с ним, а оперативно получить от него всю наиболее полную информацию, чтобы быстрее найти пропавшего. Умение безэмоционально реагировать на страшное приходит со временем само собой и очень нужно не только для самосохранения, но и для результативности поиска.
Иногда заявителям кажется, что мы спрашиваем какие-то глупости, вместо того чтобы вскакивать и бежать срочно искать.
— Господи, да какая вам разница, ругала ли я его за двойку?!
— Девушка, вам больше делать нечего, кроме как спрашивать, где он жил 20 лет назад?
Однако у наших инфоргов и координаторов все вопросы имеют большое значение. Важно знать, ругали ли ребенка за двойку, потому что он из-за этого мог уйти из дома, а пропавший дедушка может оказаться именно там, где жил 20 лет назад, потому что это как раз свойственно людям с возрастной деменцией: они могут не помнить свой нынешний адрес, но прекрасно помнят адреса многолетней давности и рвутся туда…
ОПРОС ЗАЯВИТЕЛЯ
Опрос заявителя — важнейшая часть поиска: без информации о пропавшем и обстоятельствах его исчезновения невозможно начать поиск.
Первичный опрос проводит оператор горячей линии, который принял заявку, его задача — получить ответы на самые срочные вопросы: кто, где, когда — и передать дальше в инфогруппу.
После этого у инфорга появляются первые версии и возникает понимание необходимости активного поиска на месте пропажи (актива). Если объявляется актив, им занимается координатор, который проводит дополнительный опрос заявителя на месте, осматривает место пропажи, получает доступ к компьютеру пропавшего и так далее.
Чем тщательнее проведен опрос, чем опытнее поисковик, который его проводит, тем больше вероятность того, что поиски пойдут по верному пути.
«Поднял свою задницу и поехал на поиск» Кто и как в России спасает тысячи жизней: история «Лизы Алерт»
Ежедневно в любой точке страны пропадают люди: дети, старики, дееспособные взрослые. Причины могут быть какими угодно: заблудились, болезнь помешала вернуться домой, криминал. Отряды «Лизы Алерт» помогают многим остаться в живых и вернуться в семью. О том, как работают эти люди, рассказывает книга Ксении Кнорре Дмитриевой «Найден, жив! Записки о поисковом отряде «Лиза Алерт»». С разрешения издательства «Бомбора» «Лента.ру» публикует фрагмент текста.
Пока не вышли на наш квадрат, мы идем гуськом по лесу и освещаем пространство слева и справа от себя. Я иду предпоследней и разговариваю с замыкающим Банши. Он учит меня правильно держать фонарик, объясняет, что надо кричать «стоп» не только если что-то случилось (сел фонарик, упала, увидела объект поиска), но и если видно что-то, что может быть связано с недавним присутствием человека: тряпка, обувь, раздавленный гриб. Сначала идти легко, но постепенно лес густеет. Время от времени мы останавливаемся, Володя достает рацию и всех оповещает:
— «Лиса-13» работает на отклик.
Это нужно, чтобы другие группы не подумали, что кричит потерявшийся. После этого один из нас во всю силу глотки кричит в лес:
Мы замираем и вслушиваемся в ночь и ветер. Володя равнодушно сообщает рации:
— «Лиса-13» работу на отклик закончила, — и мы идем дальше.
Довольно скоро мы выходим на вырубленный простор. Лес повален так густо, что идти невозможно. Мы некоторое время продираемся, затем садимся и совещаемся. Володя отмечает на навигаторе: «Завал» — его надо будет осмотреть с вертолета. Мы разворачиваемся и идем в другую часть квадрата. Я почти спотыкаюсь об огромный подберезовик, срываю его и показываю Банши.
Я спрашиваю его, как он попал в отряд.
— Четыре года назад читал «Новую газету», а там была статья с хорошим названием: «Каждые шесть часов в России навсегда пропадает один ребенок». Навсегда, понимаете? Каждый день — минус четыре ребенка. Я просто не смог пройти мимо.
— Как вы думаете, что происходит с этими детьми, которые пропадают навсегда? — спрашиваю я его.
— Я не знаю, и никто точного ответа вам, конечно, не даст. У меня есть только мои соображения. Я думаю, что процентов сорок из них или больше убиты собственными родителями.
Теперь мы молчим оба.
— Весной у детей часты парные пропажи: один провалился под лед, второй стал его вытаскивать и тоже ушел. В городе есть отдельная группа потеряшек — девочки 13-14 лет. У них любовь, они исчезают, потом возвращаются на третьи сутки, счастливые и смущенные.
Я спрашиваю про поисковиков — кто они?
— Все очень разные, — говорит он, — и года три назад я задумался: что же в нас общего? И я понял. Тут есть коммунисты, либералы, верующие, неверующие, хорошие, бессовестные и так далее, но нас объединяет одно: мы активные. Мы не можем сидеть на месте. А здесь найдется дело любому. Чтобы идти в цепочке и смотреть направо и налево, никаких особых навыков не нужно.
Фото: страница «Поисковый отряд «ЛизаАлерт»» во «ВКонтакте»
Я слушаю и думаю о том, что, возможно, помощь другим — единственное, что вообще может нас всех объединить.
— Кто-то идет сюда за поддержкой самоуважения, кто-то из-за азарта. Бывает, что девочка приходит, потому что хочет найти стоящего мальчика, вон сколько у нас в отряде свадеб. Да ради бога! Кто-то приходит просто потому, что хочет помогать людям. У нас есть один такой — невысокий, неспортивный, у него 100 поисков в год. Это фантастика! Вы представляете — он выезжал каждые три дня! Учитель закона божия. Просто не мог не ехать, когда пропадали люди. Один наш разгильдяй сказал замечательную фразу: я, говорит, этой бабке, может, в автобусе места не уступлю, но вот я здесь.
Старший командует строиться в цепь, расставляет нас, и мы идем цепью. Забегать вперед нельзя, надо стараться держать дистанцию и идти по возможности по своей траектории, напролом. Я иду рядом со старшим, Володей. Кто-то кричит «стоп», мы останавливаемся — надо заменить батарейки в фонаре. Володя садится на бревно, видно, что он устал: это не первый его выход сегодня ночью.
— Если ходить несколько часов и всматриваться в лес, глаз, наверное, замыливается? — спрашиваю я его.
— Замыливается, — отвечает он, — но есть правило: первый привал через два часа и потом в каждый последующий час. Даже если человек устал, он все равно может наступить на того, кого мы ищем. Но больше суток подряд мы искать в лесу не даем, даже если человек сам рвется продолжать.
— Через сутки без сна люди начинают чудить. Например, человек может лечь на землю и уснуть. Все уходят с привала, а он остается.
Мы уже встаем, и я спрашиваю Володю в спину:
— Ты кто по профессии?
— Бизнесме-е-ен, — отвечает он с иронией в голосе.
В половине пятого мы возвращаемся в штаб, сдаем снаряжение. К отсутствию результата здесь относятся спокойно: без десятков таких холостых выходов не может быть одного успешного.
Пять утра. У Дулина есть полчаса, и он, вместо того чтобы поспать, садится со мной в машину разговаривать. Я с трудом ворочаю языком, а он собран и спокоен.
— Как выглядит процедура поиска?
— У нас достаточно четкая и структурированная схема. Информация о том, что кто-то пропал, поступает в инфогруппу. Она находит свободного координатора и информационного координатора (инфорга) поиска — они всегда работают в паре. Координатор — это человек, отвечающий полностью за весь поиск, за людей на поисках, за результат, а инфорг обеспечивает координатора данными, контролирует списки людей, поддерживает форум, прозванивает больницы. Он находится дома, выезжает на место редко, если там есть доступный интернет, потому что для него главное — это интернет и телефон. Плюс у координатора, в зависимости от объема поисков, как правило, появляется помощник на месте — он ведет учет выданного оборудования, помогает координатору. Здесь у нас сегодня небольшой поиск — не более 25 человек, а если их, скажем, 40, то координатору даже просто переговорить со всеми невозможно.
— Теряются в основном дети и старики?
— Нет, теряются все. Просто пропавшие взрослые в период с 18 до, скажем, 55 лет — это, как правило, что-то криминальное.
— От чего зависит, сколько на поиски приезжает народу?
— От возможностей людей, их свободного времени, от личности потеряшки. Если это ребенок, то, естественно, люди бросают все и едут, это приоритет. Поэтому на детей, как правило, собирается максимальное количество людей. Много народу собирается, когда есть очевидная угроза жизни. Чем холоднее, тем опаснее, и поисковики понимают, что счет идет на часы. Летом на то, чтобы найти человека живым, есть трое, четверо, до девяти суток, но сейчас чем холоднее, тем короче этот срок. В любом случае, чем быстрее начат поиск, тем больше шансов найти человека и найти его живым. Это как с преступлением — проще раскрыть его по горячим следам.
Фото: Александр Сайганов / «Коммерсантъ»
— Люди из вашего отряда, которые бросают все и приезжают искать незнакомого человека в лесу, — кто они?
— Поисковики — очень разные ребята, с разными представлениями о жизни, о политике, вообще о чем бы то ни было. Они все объединены одной целью — найти человека, и в этом они совершенно безумные. Их объединяет желание помочь человеку, попавшему в беду. Это люди, которые не пройдут мимо утопающего, избиваемого, страдающего. И таких людей, как ни странно, вообще большинство.
— Почему это должно быть странным?
— Потому что нам пресса подает несколько иные примеры. Это мое личное мнение. До того как я пришел сюда, я был искренне убежден, что люди хуже. Люди от самого низшего класса до среднего оказались много лучше, чем мы думаем или чем я думал. А вот, например, должностные лица, занимающие высокое положение, сильно равнодушней, чем те, кем они руководят. То ли заскорузлость, то ли уже профессиональная деформация личности, то ли еще что-то.
— Есть ли какой-то обязательный объем работ в отряде, обязанности?
— Если вы обратили внимание, я всех, кто приходит, спрашиваю, на что он готов, сколько у него времени и так далее. В любом случае каждому приехавшему уже однозначное спасибо, потому что он взял на себя хоть какую-то маленькую толику работы, независимо от того, привез ли он пирожок или доставил кого-то к месту поисково-спасательных работ и уехал. Любая помощь всегда приветствуется. Единственное, есть три жестких правила, которые соблюдаются в отряде. Первое: никто никогда не пьет на поисках. Если человек приезжает в легком подпитии, его не сожгут, но он никогда не получит ни одной задачи, будет в легком нежном игноре.
Второе правило: спасатель не должен создавать ситуацию, при которой мы вынуждены будем спасать его. Это очень часто касается машин, квадроциклов, внедорожников. Если ты едешь в лес, должен понимать, что ты не на покатушках, твоя задача не просто проехать, твоя задача — проехать безопасно и со смыслом. Если ты понимаешь, что можешь там застрять, туда ехать не надо, потому что дальше будут отвлечены силы на то, чтобы тебя оттуда вытащить. И третье: с координатором не спорят. Конфликты бывают, но редко, потому что, как правило, для них нет причин, все объединены одной целью. По большому счету, отсутствует даже соревновательность. В целом люди просто довольны тем, что человек нашелся, и неважно, ты его нашел или сосед. Самая большая плата за работу — это глаза даже не самого потеряшки, когда его находят, а родственников.
Однажды их увидев, ты понимаешь, что за все уже получил. Бывает, что приезжаешь за 150 километров от города в подобное садово-огородное товарищество, и там дедушка и бабушка, которые никому не нужны: ни детям, ни внукам, ни двум бедным участковым, у которых территория такая, что они ее не то что обойти — даже объехать не могут физически. И когда мы туда приезжаем со всеми этими нашими машинами, оборудованием, людьми, они, конечно, ничего не понимают, в их глазах написано какое-то такое ощущение, что это фантастика, такого не может быть — чтобы все это было ради них. Они ощущают себя нужными. И эти глаза решают все. Когда ты их видишь один раз, этого более чем достаточно.
— Откуда у отряда деньги на оборудование, информационную поддержку и так далее?
— Все, что вы видите, куплено на личные средства поисковиков. Те, кто побогаче, могут купить не один навигатор, а десять, и они находятся у хранителей. У «Лизы Алерт» нет юридического лица, нет расчетных счетов, в отряде вообще нет финансовых отношений. Ни с одного найденного человека и его родственников мы не получаем ничего, неважно, бедный он или богатый. У нас нет никаких взносов. Это то, что меня в свое время привлекло в отряд, — нет никаких финансовых отношений.
— Как вы попали в «Лиза Алерт»?
— Два с половиной года назад сидел дома, читал «Твиттер», увидел объявление: в Нахабино пропала девочка. Поднял свою задницу и поехал на поиск. Приехал, встретился с людьми, посмотрел на работу и понял, что это, видимо, то, чего мне не хватало в жизни. Решил, что у меня достаточно времени, сил и возможностей, чтобы этим заниматься. Не могу сказать, что у меня много средств, но на то, чтобы купить поисковую машину и заправить ее бензином, есть.
— Что бы вы посоветовали иметь с собой тем, кто гуляет один по городу или по лесу, особенно детям и старикам?
— Обязательно взять с собой заряженный телефон. Это очень помогает, в том числе в лесу. Во-первых, с человеком можно поговорить, убедиться, что он в порядке. Во-вторых, можно сориентировать его и вывести по телефону, не заходя в лес. Таких случаев очень много. Человек сидит на поляне, мы с ним разговариваем, он говорит: «Я вижу солнце вон там». Мы смотрим карту, видим точку, где он находится, понимаем, какими дорогами он ограничен, даем ему направление, и он выходит самостоятельно. В-третьих, сейчас к поискам активно подключилась авиация. Если у человека есть телефон, он может сказать, что видит вертолет, и дать направление, где его искать — правее, левее. Если вертолет там сесть не может, он фиксирует точку, и туда направляется группа.
— Должна быть записка в кармане— имя, фамилия, кому звонить, откуда человек. Это касается не только города, но и леса: потерявшийся может выйти на дорогу. Если говорить конкретно о детях, то самое главное — ребенок должен быть научен никуда и никогда не ходить с чужими людьми ни под каким предлогом. Объясните, что если он потерялся, пусть стоит на месте и ждет вас. Это относится к любому потерявшемуся человеку и в лесу, и в городе, не только к ребенку: как только человек начинает двигаться, он резко затрудняет поиски. Объясните ребенку, что если он потерялся в городе, он должен обратиться или к полицейскому, или к работнику какого-нибудь общественного места — магазина, ресторана, банка, — или к человеку с ребенком. К первому встречному обращаться не следует, и надо крайне осторожно относиться к предложениям о помощи.
P. S. Днем Дулин позвонил мне и довольным голосом сообщил:
Александр Михайлов (Лодочник), руководитель ВПСО «Ангел», пилот, бизнесмен
(из интервью порталу «Правмир», «Вертолетный отряд «Ангел»: Сказать НЕТ уже никто из нас не может», март 2017 года
Однажды в 2006 году поисково-спасательный отряд No 1 при МЧС в Можайске начал поиск в лесу бабушки с двумя детьми. А там лес на запад о-го-го какой — если не переходить железную дорогу, то впереди только волки, кабаны и Балтийское море. Представьте себе состояние родителей.
Фото: Кирилл Шипицин / РИА Новости
Бабушка была на связи, у нее были спички, ей сказали развести костер и никуда не уходить и решили искать ее с воздуха. Ребята из отряда нашли телефон аэродрома Ватулино-1 и позвонили руководителю полетов. Я в это время как раз закончил полеты на своем маленьком самолете и зашел попрощаться. И руководитель мне говорит: «Саша, в районе Можайска потерялась семья в лесу, звонят из МЧС, просят помочь». Мне стало интересно, и я сказал: давай попробуем. До темноты полтора часа, аэродром тогда был не освещенный — летать в темноте было нельзя, кроме того, портилась погода, шел стеной дождевой фронт, лететь туда минут двадцать, да еще и толком неизвестно куда, но лечу.
Прилетел на место, вижу — костра нет, только в одном месте черный столб дыма, думаю — это точно не моя бабушка с детьми, но поскольку других вообще нет, думаю, полечу, посмотрю, что там.
Оказалось, что черный дым — наш: бабушка не смогла найти ничего другого, чтобы поджечь, и запалила заднее колесо от трактора — у нас же в лесу все можно найти, хоть немецкий танк. У меня с ней связи не было, потому что это почти нереально — управлять самолетом и общаться с кем-то, и гарнитуры не было.
Спасатели ей сказали: «Самолет помашет крыльями и покажет вам направление выхода». Я увидел, что до ближайшей грунтовой дороги километра два. Развернулся, зашел на их костер, снизился и медленно, на самой маленькой скорости, покачивая крыльями, показал в нужную сторону.
Пролетаю, разворачиваюсь — стоят. Я второй раз снижаюсь, машу крыльями — стоят. В третий раз спустился совсем низко, сделал страшное лицо, погрозил им кулаком, описал полный круг, и они потихоньку пошли в ту сторону. Я улетал и возвращался, показывал им направление, смотрел на циклон, на приближающуюся ночь.
Они вышли из леса на поле, которое отделяло их от дороги. Я в очередной раз развернулся, смотрю, подъехал уазик, из него вышли ребята в «зеленке» — видимо, егеря, они тоже меня видят и понимают, что вывожу потерявшихся на дорогу, на это место. Минут через пятнадцать подъехала «восьмерка», из нее вышла женщина, и я понял, что это мама: я улетел к лесу, а эта женщина сразу попыталась бежать в ту сторону, в которую я полетел. Я прямо видел, как мужики ее ухватили: «Куда? Еще не хватало тебя там искать!» Идти детям с бабушкой еще километр, а я сверху вижу и тех, и других.
И вот на краю этого мокрого, грязного, обыкновенного нашего поля первым появился мальчишка — он ушел чуть вперед от сестры с бабушкой. И тут эта женщина вырвалась из рук мужиков и побежала через поле, и я вижу с самолета, как она бежит по грязище, брызги летят, она спотыкается и падает, поднимается и бежит дальше. Как она рванула к нему. никаких слов не надо, я все это видел с воздуха.