печальные истории о войне
6 самых трогательных военных историй, от которых мурашки по телу
Какой бы страшной и жестокой не была война, воюют на ней все же люди. И они вовсе не испытывают свою гуманность. Иногда, прямо посреди кровавой бойни, просыпаются сострадание и простое человеческое милосердие. Спонтанное перемирие может случиться, когда солдаты понимают, что больше так нельзя.
Мы уже писали о трогательных моментах, произошедших в ходе войны, участниками которых стали животные. Но иногда результатом проявления человечности становятся совершенно невероятные истории, которые не стоит забывать.
Американцы и нацисты за Рождественским столом
Эта история столь сопливо-трогательна, что в нее невозможно было бы поверить, если бы столько людей ее не подтвердило.
В последние дни второй мировой, когда Гитлер уже понял, что начинать войну против целого мира было не совсем хорошей идеей, нацисты предприняли последнюю атаку на страны-союзницы.
Наступление в Арденнах стало последним отчаянным усилием разгневанной Германии. Разыгравшись в рождественский период 1944 года, праздничного настроя было оправданно мало.
Тем временем, в небольшой деревеньке неподалеку, на немецко-бельгийской границе, 12-летний пацаненок с мамой занимались своими обычными делами.
Их мечты о счастливом неведенье разбились о двух американских солдат, появившихся на пороге, с тяжело раненным третьим на руках. Американцы были вооружены, отчаявшиеся и замерзшие. Для немцев, живущих в нацистском режиме, укрытие вражеских войск было государственной изменой. Но, к счастью, эта немецкая женщина плевать хотела на политику в канун рождества.
А утром, когда раненный американец почти выздоровел, немцы указали путь американцам к их позициям, рассказав, как обойти оккупированные нацистами территории.
Эта история распространилась, когда вышеупомянутый мальчик, Фритц Винкен, вырос и рассказал ее для Reader’s Digest. Она стала так популярна, что даже Рональд Рейган упоминал ее в своей речи во время своего визита в Германию. Можно было бы обвинить Винкена в том, что он это все выдумал, но в 1995 году, он нашел одного из солдат, который рассказывал ту же историю всем, кого знал. В ту ночь, американцы и нацисты действительно наслаждались тихим рождественским ужином посреди войны.
А про их историю был даже снят фильм в 2002 году, в котором героическую немку сыграла Линда Хэмилтон (« Терминатор », « Кинг-Конг жив »).
Австралийцы подружились с турками в Галлиполи
В самый разгар первой мировой войны, британцы решили, что пора вторгнуться в Турцию. Это было твердое решение, результатом которого стала бы такая кровавая бойня, которую мир еще не видел. Но, вместо того, чтобы увидеть бессмысленные смерти тысяч британских солдат, они прибегли к другой тактике и послали туда австралийцев.
Австралийский и Новозеландский армейский корпус (АНЗАК) отправились к Турции по морю, чтобы захватить Галлипольский полуостров. Успех задания скорее всего зависел от их способности перебежать пляж, насобирав по два десятка пуль, прежде, чем свалиться замертво. Хоть они и не смогли заставить отступить противника, который явно превосходил их своей численностью, они убили и ранили около десяти тысяч турков, потеряв лишь несколько сотен своих.
Но случилось нечто поразительное. Поскольку чертовская жара турецкого пляжа явно действовала на трупы тысяч солдат, обе стороны вдруг одновременно пришли к выводу, что так не годится, и кто-то должен был достойно похоронить всех павших в бою.
24 мая 1915 года круглосуточные военные действия прекратились. Войска Союзников и Турции вышли из своих окопов, чтобы похоронить мертвых. Это была тяжелая и утомительная работа, но между тем солдатам удалось стать замечательными друзьями. Они стали обмениваться приветствиями и сигаретами, а тысячи гражданских из окрестных гор приходили на это посмотреть.
В 4 часа турки подошли к одному из австралийских командиров, Капитану Одри Херберту, спрашивая о приказаниях. Он построил оба войска и приказал пожать друг другу руки. Через 20 минут беспорядочная пальба началась снова, как будто этого мрачного перемирья и не было…
Конфедераты проявили милосердие в битве при Фредериксберге
Битва при Фредериксберге была одной из самых однобоких битв Гражданской войны в Америке. Южане защищали каменную стену у подножия высот Мари. По видимому, это была чертовски важная стена, поскольку они застрелили 8 тысяч солдат Союза всего за одно утро, пытаясь не подпустить их к ней.
Сержант Ричард Киркланд решил, что этого достаточно, подошел к генералу и спокойно заявил, что не может больше слышать крики раненных солдат.
Он упросил генерала позволить ему выйти и дать раненным вражеским солдатам воды. Генерал, зная, что беготня по полю на линии огня станет не лучшей идеей, попытался его отговорить, но Киркланд был столь настойчив, что генерал предложил компромисс: он мог выйти, но без белого флага, чтобы посмотреть, защитит ли его бог.
Киркланд покинул окопы и начал поить водой раненных солдат Союза. Когда враг увидел, что он делает, они прекратили целиться в него на его пути от тела к телу. Ричард Киркланд умер через год после битвы при Чакамоге, но памятник ему остался.
Аарон Бёрр подружился с британцем во время нападения на Квебек
Во времена американской войны за независимость, американцы, под руководством еще не предавшего Бенедикта Арнольда, вели войну с преданной Британии Канадой, в особенности с французским населением Квебека.
На своем пути в Квебек Аарон Бёрр вдруг заглянул на праздник к индейцам округа Кеннебек. У экспедиции Бёрра было много рома и их очень тепло встретило местное население. Вскоре, алкоголь сделал свое дело и Бёрр познакомился… очень близко… с индианкой по имени Якатака. Видимо, беременные женщины не самые опытные бойцы на войне, и Бёрр стал переживать за ее безопасность.
Перед финальным нападением на Квебек, безоружный Бёрр бродил в лесах, окружавших военный лагерь. Испытывая жажду, он стал пить прямо из ручья, когда произошло то, что можно увидеть лишь в голливудских фильмах. На другой стороне ручья появился британский офицер, но не пристрелил Бёрра сразу же, а вежливо его поприветствовал и предложил ему свою кружку.
Два враждующих офицера заключили перемирие и лучше познакомились. Они встречались еще несколько раз перед атакой на город и пообещали остаться хорошими друзьями по окончанию войны. Британский офицер также дал слово обезопасить ребенка Бёрра и Якатаки, если американцы потерпят поражение в Квебеке.
Гражданскую войну в Испании уморил буйствующий мир
В промежутке между двумя мировыми войнами в Испании велась гражданская война между фашистским товарищем Гитлера, Франциско Франко, и остальной страной. Фашисты, конечно, победили, но не без боя.
Большая часть конфликта в испанской Гражданской войне разворачивалась на так называемых «тихих фронтах», где противостоящие лагери не начинали огонь сразу же. Из-за принудительного призыва и распространявшихся болезней, солдатам с обеих сторон вскоре вся эта война надоела. Они же все испанцы, в конце концов.
Фронтовые письма 1938 года рассказывают о том, что некоторые солдаты провели тихий период войны в относительном мире со своими противниками. В одном из таких писем солдат просит у родных что-то, чем он мог бы поделиться со своими «друзьями в фашистской зоне». Фактически, солдаты активно поддерживали друг друга в решении не воевать, если это будет возможным.
Враги очень быстро стали друзьями, пообещав друг другу сразу же сообщать, если офицеры отдадут приказ нападать. А каждую ночь их веселье и песни раздавалось эхом по всей округе. А вот их офицеров жутко злило то, что война, которую они пытались начать, не могла сдвинуться с мертвой точки из-за чрезмерной симпатии противостоящих сторон друг к другу.
Рождественское чудо в годы Первой мировой войны
Невозможно недооценить весь ужас Первой мировой войны для целого мира. Одна из самых масштабных войн в истории, в которой правительства заставляли солдат убивать толпы людей, не сделавших им лично ничего дурного, сражаться в чужих странах, голодать и страдать от усталости и ранений. Не удивительно, что Рождество 1914 года заставило многих просто начхать на войну.
Командиры, которые слишком поздно заметили это, чтобы остановить перемирие, которое уже было в самом разгаре, просто махнули на это рукой. По всей протяжности фронта солдаты с обеих сторон делились рождественским ужином, частенько спускаясь во вражеские окопы.
Днем британцы и немцы играли в футбол пустыми кувшинами или пучками соломы вместо мяча. А кто-то даже устроил временную цирюльню на нейтральной территории для обеих войск. Оплатой за стрижку была пара сигарет.
Рождественское перемирие отмечает один из самых трогательных моментов этой ужасной войны. Но, не всем это было по нраву. Молодой солдат по имени Адольф Гитлер осудил такое поведение, заявив, что это недопустимо.
Удивительно, но Гитлер и сам пережил подобный акт милосердия в той же Великой Войне. В своей частной резиденции он повесил картины британского военного героя по имени Генри Тенди, который проявил акт редкого милосердия и пощадил раненого будущего Фюрера в одной из битв первой мировой войны.
«Мы боялись, что войны не хватит для нас»: истории людей, прошедших все круги ада
Нашему поколению сложно воспринимать Великую Отечественную войну. Отчасти из-за того, что, как бы банально это ни звучало, нас там не было. Отчасти из-за того, что сегодня война стала неким бэкграундом русского народа; историями из книжек и фильмов, которые где-то на подсознательном уровне существуют, скорее, как данность, нежели как реально произошедшее событие.
Возможно, именно поэтому большинство из нас думает о людях, принёсших себя в жертву во имя мира, только в преддверии 9 мая. Но стоит посмотреть в глаза тех, кто ещё жив и кто ещё помнит, как мозг Венским копьём пронзает кристально чистое понимание того, что всё это произошло на самом деле. Мы пообщались с ветеранами, прошедшими семь кругов ада, о том, какой они запомнили свою войну.
Я очень хорошо помню 22 июня. Был футбольный матч. Играли юношеские сборные двух шахт. В три часа он начался, а в четыре часа нам объявили, что началась война. Мы, конечно, не поверили, потому что перед этим передавали сообщение ТАСС о подписании пакта о ненападении между Германией и Советским Союзом. Только когда уже шли домой, увидели, что люди стоят кучками. Мужики храбрятся, женщины плачут.
Мы сразу побежали в военкомат, но с нами не стали разговаривать, и без нас забот хватало. Потом мы пошли в горком комсомола, написали добровольное заявление. Боялись, что войны не хватит для нас.
2 ноября приняли присягу, обмундирование нам выдали. И где-то числа 10-12 поехали на фронт. Уже в пути, за Уралом, получили винтовки, двадцать патронов и две гранаты. Прибыли мы под Ленинград, в город Тихон, его заняли немцы. Там должно было проходить второе кольцо блокады, но мы выбили, освободили этот город. Меня ранили.
Потом наш батальон перебросили в Заполярье, на Кольский полуостров. Через мурманский порт нам поступала провизия и какие-то запасы – помогали англичане. Мы же прикрывали Кандалакшу. В итоге получилось так, что через месяца полтора мы все заболели цингой. Нас подлечили, но в скором времени после этого наш батальон расформировали, и я стал миномётчиком.
Во время разведки боем меня снова ранили, но на этот раз ранение было осколочным. Я попал в госпиталь, провёл в нём около месяца. Когда выписали, уже зима началась и снова стали формировать лыжные батальоны. В ноябре нас повезли к Мурманску, где пересадили на катера и отправили в северную Норвегию. Там мы взорвали склад горюче-смазочных материалов, но потом за нами катер не пришёл. Не было ни карты, ни компаса, ни лыж, а уже снег везде лежал. И мы оттуда добирались пешком. Сначала дошли до Финляндии, а потом до нашей заставы. Примерно километров четыреста прошли, обморозились все. Документов, конечно, ни у кого не было, нас стал допрашивать СМЕРШ. К счастью, всё разрешилось. Таким я помню начало войны.
Потом, когда мы на севере закончили, Киркинес освободили, я к тому времени снова был в миномётном полку, но уже на 120-мм миномётах, нас отправили в Гороховецкие лагеря. Там формировали 31 артиллерийскую дивизию прорыва. Наш полк вошёл в состав этой дивизии.
В конце декабря – начале января мы приехали в Польшу, на Сандомирский плацдарм. Я был на 1-ом Украинском фронте, мы освободили Краков сразу, как только начали наступление. И Освенцим. Я там видел… Их даже людьми назвать нельзя, это просто бродячие скелеты. Мы после этого, наверное, неделю не имели горячего питания, потому что все наши кухни остались, чтобы подкармливать пленных кашей или чем-то ещё.
Где-то в феврале мы уже Одер форсировали. Берлин тогда освобождал 1-й Белорусский фронт, мы подошли с юга, в Потсдаме встретились со 2-ым Белорусским фронтом. Вышли на Эльбу, встретили американцев. Потом брали Дрезден и в Праге закончили войну, 9 мая.
Когда началась война, мне даже 16 лет ещё не было. Я учился в училище на тот момент, а летом нас послали на уборку урожая. Там я заболел, отправили обратно, я долго пролежал в больнице. Обратно везти не стали, потому что далеко, в итоге меня устроили в ВРЗ подмастерьем заливщика подшипников. Пришла повестка в армию, и я отправился на фронт.
Когда началась война, меня сразу же отправили на роковские курсы медсестёр от Красного Креста, после которых призвали в армию. Молодых медсестёр со всей кемеровской области собрали вместе и посадили в поезд до Дальнего Востока. На остановках мы ели хлеб и пили кипяток с сахаром – вся наша пища.
Поезд доехал почти до российско-китайской границы и уже там нас отправили служить в Волочаевскую танковую бригаду. Потом в Ворошилове сформировали маршевые роты, и я попала туда.
В 1943 году меня отправили в Спасск-Дальний, помогать в эвакогоспитале. Каждый день к нам поступали раненые, которых необходимо было обмыть и переодеть, найти место в палате или отвезти в операционную. Часто не хватало крови для переливания, тогда мы сами становились донорами. Порой уставали настолько, что не хватало сил дойти до казармы, оставались спать в госпитале.
Я постоянно писала письма на фронт, рвалась на передовую. Как-то ко мне подошёл начальник эвакогоспиталя и сказал: «Наташа, у тебя же брат на фронте, вот напиши ему, пусть поговорит со своим командиром, она вас вызовет к себе, так будет быстрее и проще, чем бесконечные письма писать». Я не поняла, что он просто пошутил таким образом, и правда написала письмо, а потом долго ждала ответа.
Мы очень радовались, когда в мае пришло сообщение об окончании войны, думали о том, как бы поскорее вернуться домой. Но возвращение отложилось почти на год, потому что в августе Советский Союз объявил войну с Японией, и мы были вынуждены остаться в госпитале.
Я закончила семь классов в то время, поступила в горный техникум, но и года не прошло, как началась война. Пришлось идти работать, потому что семья большая была, тяжело приходилось. Нас обязали пройти курсы санитарок. В конце концов, в один из дней, когда я пришла на работу, мне сказали, что нужно идти в горвоенкомат. Отправили в Асино, но там я недолго задержалась, нас быстро перебазировали в Орехово-Зуево.
Потом мы попали в Москву, в пролетарские лагеря. Там мы пробыли дней десять и как-то ночью нас подняли и приказали двигаться вперёд. Мы даже не знали, куда, и в итоге дошли до Сталинграда. Я получила закрытый перелом руки. Когда там закончили, нас отправили в Воронежскую область подлечиться и немного отдохнуть, а после перевели в 197-й артиллерийский полк. И как раз мы попали на Курскую дугу. Там нам помогали американцы – приезжали их «Студебеккеры» и «Виллисы», привозили питание в банках.
В 1942 году меня призвали в армию, хотя мне на тот момент я ещё не был совершеннолетним. Нас собрали и отправили в Юргу, где началась военная подготовка. И только осенью сформировали эшелон. Мы поехали на Калининский фронт – держать оборону северо-западнее Москвы.
Тогда было особенно тяжёлое время: шли битвы под Сталинградом, а Белоруссию, Украину, Прибалтику и ещё несколько областей временно захватили немцы. Их авиация начала бомбить наш эшелон ещё при выгрузке. До передовой пришлось идти пешком, хотя были лошади, но они тащили пушки и 120-мм миномёты. В общем, наш 121-й стрелковый полк сразу угодил в полымя, и в одном из наступательных боёв меня ранили.
Плохо помню, как это произошло. Мы шли в атаку, рядом разрывались снаряды, повсюду выстрелы. Меня контузило, я даже не сразу почувствовал боль. В госпиталь меня доставили с обмороженными ногами – наверное, долго лежал в снегу, пока меня не нашли. В эвакогоспитале меня признали непригодным для дальнейшей службы и отправили домой. Это было в апреле 1943 года.
Я с самого юношества хотел защищать родину, как и мой отец, который прошёл Первую мировую войну. Учился я в Баку, там и жил, и уже в 1940-ом собрался поступать в Бакинское зенитно-артиллерийское училище. На тот момент у меня имелся аттестат зрелости, документы, подтверждающие, что я «Ворошиловский стрелок» и «Ворошиловский всадник», значки ГТО и Красного Креста. Но внезапно для всех началась война и через два месяца после этого я выпустился из училища по ускоренной программе в звании лейтенанта.
Под Москвой я командовал огневым взводом, в моём распоряжении были боевые расчёты трёх 76-мм пушек. Туда мы прибыли в сентябре 1941-го, нам определили огневой рубеж в сорока километрах от столицы. Нам нельзя было допустить прорыва немецких самолётов и танков к городу, а они всё шли и шли круглыми сутками. Но мы справились и не отступили ни шагу назад.
В июле 1942 года поступил приказ отозвать всех военнослужащих немецкой национальности и отправить их в спецпоселение. Мы не знали, что это за приказ, и до последнего наделись, что нас везут на Дальний Восток, чтобы воевать с Квантунской армией Японии. Однако нас привезли в Новосибирск, сняли погоны и сказали, что теперь будем работать в тылу. Мы сильно возмущались, но нас быстро одёрнули, сказав, что приказы выполняются, а не обсуждаются. И меня отправили в геологоразведочную партию искать бокситы. Так до конца войны я больше и не увидел фронта.
Я закончил курсы полковых разведчиков. У меня, в общем-то, всю войну и была только эта профессия. В 1943 году получил первый орден Красной Звезды, который у меня недавно украли. Помню, как ночью на лодке переплывал речку Припять, взял сумку, прикинулся белорусским мальчиком и пошёл побираться. Мне ж и 18 тогда не исполнилось, молодо выглядел. На самом деле нужно было разведать расположение немецких частей, но главная цель, за которой я приплыл, – взять «языка». И вот перерезал я линию связи, сижу, жду. Проверять, что случилось, пришёл всего один немец, ну я его взял в плен, бегом обратно к лодке и сразу к своим.
Это то, чем я занимался всю войну, ведь я состоял в группе захвата. В то время, как другие разведчики отвлекали внимание, мы выполняли основные задачи. Я получил много медалей и орденов, а командир войсковой части отправил моей матери письмо с фронта, где написал, что «мы гордимся вашим сыном. Он является одним из лучших бойцов, отлично сражается с немецкими поработителями. Лично сам уничтожил 34 гитлеровца».
Потом была Польша, там меня ранили в ногу. Наш разведвзод переплавился через Вислу, ворвался в немецкие окопы: многих убили, а одного взяли в плен. По нам открыли артиллерийский огонь, троих ранили.
После госпиталя меня перекинули в Германию. Как раз в тот момент, когда форсировали Одер. Победу я встретил в пригороде Берлина.
Но, к счастью, о ветеранах сегодня не забывают. И речь идёт не о ежегодных парадах на 9 мая, а о некоммерческих организациях, которые поздравляют людей, прошедших через ужасы войны, не потому что так надо, а просто от чистого сердца. Одна из таких – это «Клуб УАЗ Патриот Кузбасс», в этом году решивший поучаствовать в акции «Дорогами войны», чтобы показать: молодое поколение помнит подвиг дедов и чтит память павших.
В Кемеровской области подобная акция проводится впервые, а её участники до Дня Победы планируют успеть объехать весь Кузбасс. И они преуспевают в своей затее: большинство ветеранов уже получили поздравления и подарки.
– Мы счастливы такой возможности: поздравить ветеранов войны, тружеников тыла и оказать им посильную помощь. Для нас участие в акции – это возможность познакомиться с легендарными людьми, послушать истории о войне из первых уст, рассказать о Победе нашим детям! – говорит один из организаторов Екатерина Напольских.
И это далеко не последний год, когда в Кузбассе проходит такая акция. Присоединиться к ней может каждый желающий. Точнее, даже не к ней, а в принципе сделать что-то подобное: напрмиер, навестить своих бабушек и дедушек или знакомых ветеранов, чтобы поговорить с ними хотя бы часик. Ведь, как мы выяснили, внимание дороже любых подарков.
Чудеса на войне: реальные истории спасения, рассказанные участниками
Приблизительное время чтения: 8 мин.
Герой Советского Союза Петр Трайнин воевал механиком-водителем с 1941 года. Прошел с боями от стен Москвы до Праги. Многократно таранил вражеские машины, горел в танке и не раз оставался единственным выжившим из всего экипажа.
28 января 1942 едва не стало последним днем его жизни. В ходе зимнего контрнаступления под Москвой, экипаж его танка БТ-7 неожиданно на северо-восточной окраине села Вельмежа наткнулся на немецкую батарею 105-миллиметровых орудий. Выстрелив по ним пару раз, танк на большой скорости ринулся на батарею и, передавив несколько пушек, был подбит.
Смерть не раз проходила рядом. Как в том страшном рукопашном бою летом 1941 года: «Сошлись мы во ржи. Кто-то со спины, как клещами, сжал мне горло. Дыхание перехватило, в глазах поплыло красное с черным. Не знаю, как изловчился, ударил фашиста каблуком в живот. Падая, он потянул и меня за собой. Так и грохнулись вместе — он на землю, я на него. Хватка фашиста ослабла, я впился ему в горло руками, теперь уж он захрипел.
Слышу: „С-серега!“ Это Соболев.
Я инстинктивно отклонился в сторону. Второй фашист промахнулся по мне прикладом. А Соболев не промахнулся, ударил его по стальной каске так, что приклад расщепился. Я вскочил, шарю руками винтовку, а в глазах муть, шатаюсь как пьяный. Не знаю, сколько времени прошло, пока стал соображать. Вижу, рядом стоит Соболев, разглядывает приклад своей винтовки. Рожь кругом потоптана, вперемешку лежат убитые — наши и противника. Тишина».
«Мне повстречался механик моего самолета Н. А. Стерликов, — рассказывал Орленко.
— А вы под счастливой звездой родились, товарищ майор, — полушутя полусерьезно сказал он.
— Да? Не уверен. С чего это вы взяли?
— Осколок зенитного снаряда пробил пол в кабине прямо перед вашим сиденьем, а вас даже не задело.
— Ну, может быть, вы и правы, — засмеялся я».
Войсковой разведчик Георгий Егоров прошел Сталинградскую и Курскую битвы, но один бой остался в его памяти навсегда.
Тогда 14 разведчиков ушли в ночной рейд за «языком», а вернулись лишь двое. Сам Егоров, который делал еще только первые шаги в разведке, и командир Иван Исаев. Остальных скосил немецкий пулеметчик, которого они с Исаевым и скрутили, получив за это медали «За отвагу».
И еще снится, как я бегу на амбразуру. А ребята впереди меня падают и падают. И я знаю, что вот-вот должен упасть и я. Но бегу и не падаю.
Тридцать с лишним лет бегу и каждый раз жду, что вот теперь-то и я упаду и мне от этого станет сразу легче — я буду лежать рядом со всеми. Но каждый раз снова и снова преодолеваю то расстояние до дзота и каждый раз вижу, как падают и падают ребята. »
А вот исповедь другого разведчика, который, так же, как Егоров, начинал воевать под Сталинградом. Леонид Вегер ушел на фронт сразу после школы. В 1943 году был ранен, стал инвалидом II группы. После войны работал ведущим научным сотрудником института экономики РАН.
Итак, февраль 1943 года, ночь, заснеженное поле нейтральной полосы и очередная отчаянная попытка добыть «языка». Внезапно Вегер вспоминает, что перед ними — минное поле.
«Идти ночью по минному полю — не сахар. Ужас сковывал меня при каждом шаге. Как только я делал шаг и выносил ногу вперед, меня охватывал страх.
Я почти физически ощущал, как это произойдет. Что может быть страшнее для восемнадцатилетнего юноши?
Там же, под Сталинградом, в 1942 году начал воевать и Исаак Кобылянский. Служил артиллеристом, командиром орудийного расчета батареи 76-мм полковых пушек, носивших прозвище «Прощай, Родина!» — за их открытые позиции на переднем крае. И, как и его однополчане, многократно мог быть убит.
Говорят, в окопах не бывает атеистов. Вот и Кобылянский, член ВКП (б), в самые страшные мгновения инстинктивно обращался к Богу — как это было во время жуткой бомбежки, после того, как он чудом избежал плена:
«Прижавшись всем телом к сырой траве и уткнувшись в нее лицом, я „защитил“ голову ладонями, плотно зажмурил глаза и, неверующий, молча молился неведомым высшим силам: „Сохраните мне жизнь! Ведь я еще так молод, не имею детей, и если погибну сейчас, никакого следа от меня на Земле не останется!“ Подобное случалось несколько раз, всегда в критических ситуациях, когда от тебя ничего не зависит, ты беззащитен, бессилен, обречен на бездействие и покорно ждешь своей участи».
Протоиерей Рафаил Маркелов ушёл на фронт 1943 году в 17 лет. Туда, где с первого месяца войны воевал его отец. Мать к тому времени давно умерла, а младший брат и сестры попали в детский дом. Воевал он снайпером в 208-й стрелковой дивизии.
6 августа 1944 при освобождении Латвии 18-летнего новгородского паренька тяжело ранило из миномета, и в строй он уже не вернулся. На всю жизнь остались в ноге три осколка.
По словам отца Рафаила, снайпер — не пехотинец, стреляет во врага только один раз и тут же уходит. «Не ушел — тебя убьют».
К Богу обращались постоянно, и не только он, но и его сослуживцы. «Молиться мы так уж не молились, но все же, в основном, люди были верующие, я так думаю. Во всяком случае, крестики очень многие носили, да и „Господи помилуй“ постоянно слышалось. Особенно когда в атаку идти, перед боем. Хотя и не разрешалось это, но все равно всегда ведь найдешь место, где помолиться: на посту стоишь и молишься про себя, просишь у Бога, что тебе нужно. Никто не помешает».
Но, как говорится, на Бога надейся да сам не плошай. На вопрос, что было самым трудным на войне, отец Рафаил ответил: «Уберечь себя, остаться живым. Там ведь как? Дело делай, а по сторонам-то не зевай, смотри в оба, а то пропадешь».
Известный отечественный искусствовед, член-корреспондент Российской академии художеств Николай Никулин воевал под Ленинградом — в пехоте и артиллерии. Он написал на редкость честную и правдивую книгу «Воспоминания о войне».
Что такое чудо, он, четырежды раненный и контуженный, знал не понаслышке. Вот лишь один день из его жизни на передовой — 16 июля 1943 года.
В полдень Никулин вместе с одним пожилым и одним молодым солдатом идет в тыл — доставить пакет. «Мина ударила в бруствер и, обдав меня комками земли, шлепнулась рядом со мною. Она прокатилась некоторое расстояние по наклонной плоскости и застыла сантиметров в пятидесяти от моего носа. Волосы встали у меня дыбом, по спине побежали мурашки. Как зачарованный смотрел я на эту красивую игрушку, выкрашенную в ярко-красный и желтый цвета, поблескивающую прозрачным пластмассовым носиком! Сейчас лопнет! Секунда, другая. Минута. Не разорвалась! Редко кому так везет!»
К вечеру в том же составе они возвращались обратно. «Вдруг неожиданный рев, какой-то шлепок. Лицо и грудь забрызгало чем-то теплым и мокрым. Инстинктивно падаю. Все тихо. Протираю глаза — руки и гимнастерка в крови. На земле лежит наш старичок. Череп его начисто срезан болванкой. Молодой стоит и отупело смотрит вниз, машинально стряхивая серо-желтую массу с рукава. Потом начинает икать. Беру документы убитого и веду паренька под руку дальше. Наверное, у него припадок. Сдал фельдшеру».
. Все они были на волосок от смерти. Что помогало выжить? Чудо? Воинское умение? Случай? Воля Божья? А может, всё вместе? Думать, спорить и сомневаться будут всегда. Одно известно: пройдя через горнило страшных боев, эти люди остались в живых. Хотя рядом гибли их товарищи. О павших помнит и рассказывает каждый из наших героев. О тех, ушедших от нас. Кому посвящено одно из самых пронзительных стихотворений, написанное военкором подполковником Александром Твардовским.
«Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.
Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна, ни покрышки.
И во всем этом мире
До конца его дней —
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастерки моей. »
На заставке: фото Семена Фридлянда