по мнению гегеля целью мировой истории является
По мнению гегеля целью мировой истории является
Гегель Философия истории
Темой этих лекций является философская всемирная история, т.е. не общие размышления о всемирной истории, которые мы вывели бы из нее и желали бы пояснить, приводя примеры, взятые из ее содержания, а сама всемирная история[1 – Я не могу указать здесь такого руководства, которое можно было бы положить в основу ее изучения; впрочем в моих «Основаниях философии права» (§ 341 – 360) я уже дал точное понятие такого рода всемирной истории и указал ее принципы или те периоды, на которые она разделяется.]. Для выяснения того, что такое философская всемирная история, я считаю необходимым прежде всего рассмотреть другие формы историографии. Вообще существуют три вида историографии:
a) первоначальная история,
b) рефлективная история,
c) философская история.
а) Что касается первой, то, чтобы тут же дать конкретный образ, я назову для примера имена Геродота, Фукидида и других подобных им историков. Эти историки описывали преимущественно протекавшие на их глазах деяния, события и состояния, причем сами они были проникнуты их духом и переносили в сферу духовных представлений то, что существовало вовне. Таким образом внешнее явление преобразуется во внутреннее представление. Подобно тому как поэт перерабатывает материал, данный ему в его ощущениях, чтобы выразить его в представлениях. Конечно эти первоначальные историки пользовались сообщениями и рассказами других (один человек не может видеть все), но лишь таким же образом, как и поэт пользуется, как ингредиентом, сложившимся языком, которому он обязан столь многим. Историки связывают воедино преходящие явления и увековечивают их в храме Мнемозины. К такой первоначальной истории не относятся легенды, народные песни, предания, так как все это еще неясные способы представления, свойственные непросвещенным народам. Мы же имеем здесь дело с такими народами, которые знали, что они собою представляли и чего они желали. Действительность, которую мы обозреваем или можем обозреть, следует признать более твердой почвой, чем то ускользнувшее прошлое, к которому относится возникновение легенд и поэтических произведений, уже не выражающих исторической жизни народов, достигших ясно выраженной индивидуальности.
Такие первоначальные историки преобразуют современные им события, деяния и состояния в систему представлений. Поэтому содержание таких исторических произведений не может быть очень обширно по своему внешнему объему (например исторические труды Геродота, Фукидида, Гвиччардини); то, что существует и живет в окружающей их среде, составляет их существенное содержание; образованность автора и культура, выражающаяся в тех фактах, излагая которые он создает свое произведение, дух автора и дух тех действий, о которых он повествует, тождественны. Он описывает то, в чем он более или менее принимал участие, или то, что он по крайней мере переживал. Он воспроизводит непродолжительные периоды, индивидуальные образы людей и происшествий; нарисованная им картина воспроизводит без рефлексии отдельные черты так, чтобы вызывать у потомков столь же определенное представление об изображенном, сколь определенно оно представлялось ему в воззрении или в наглядных повествованиях. Он не прибегает к рефлексии потому, что сам духовно сжился с излагаемым им предметом и еще не вышел за его пределы; если же он, как например Цезарь, принадлежит к числу полководцев или государственных деятелей, то именно его цели сами по себе являются историческими. Но если здесь говорится, что у такого историка нет рефлексии, а что выступают сами лица и народы, то не противоречат ли этому те речи, которые мы читаем например у Фукидида и о которых можно утверждать, что они наверно не были произнесены в такой форме? Однако речи являются действиями людей и притом такими действиями, которые имеют весьма существенное значение. Правда, люди часто говорят, что это были только речи, желая этим доказать их невинность. Такие речи представляют собой только болтовню, а болтовня обладает тем важным преимуществом, что она невинна. Но такие речи, с которыми один народ обращается к другому, или речи, с которыми люди обращаются к народу и к государям, являются существенными и неотъемлемыми составными частями истории. И если бы даже такие речи, как например речь Перикла, образованнейшего, чистейшего, благороднейшего государственного деятеля, были переработаны Фукидидом, то они все-таки не чужды Периклу. В таких речах эти люди высказывают максимы своего народа и свои личные взгляды, выражают понимание своих политических отношений и своей нравственной и духовной природы, те принципы, которыми они руководились, преследуя те или иные цели и применяя тот или иной образ действий. В речах, приписываемых историком этим людям, выражается не чуждое им сознание, а их собственная культура.
Таких историков, которых следует основательно изучать и внимательно читать и перечитывать тому, кто хочет понять, что пережили народы, и углубиться в их жизнь, – таких историков, у которых можно найти не только ученость, но глубокое и чистое наслаждение, не так много, как можно было бы думать: Геродот, отец, т.е. родоначальник истории, и Фукидид уже были упомянуты; оригинальной книгой является «Анабазис» Ксенофонта; «Комментарии» Цезаря составляют настоящий шедевр великого духа. В древности такие историки непременно должны были быть великими полководцами и государственными людьми; в средние века, за исключением епископов, стоявших в центре государственной деятельности, к их числу принадлежали монахи как наивные летописцы, которые были столь же изолированы, сколь вышеупомянутые государственные люди древности находились во взаимной связи. В новейшее время обстоятельства совершенно изменились. Наша образованность по существу дела воспринимает и тотчас же преобразует все события в повествования, для того чтобы о них составлялось определенное представление. У нас имеются превосходные, простые, определенные повествования, в особенности о военных событиях, и эти повествования можно поставить рядом с «Комментариями» Цезаря; что же касается богатства их содержания и указаний средств и условий, то они еще поучительнее. Сюда же относятся и французские мемуары. Часто они написаны остроумными людьми о незначительных событиях и нередко в них содержится много анекдотического, так что в основе их лежит довольно скудное содержание, но часто они оказываются подлинно мастерскими историческими произведениями, например мемуары кардинала де Ретца; в них открывается обширное историческое поле. В Германии редко встречаются такие мастера; Фридрих Великий (Histoire de mon temps) является славным исключением. В сущности такие люди должны занимать высокое положение. Лишь с высоты возможно хорошо обозревать предметы и замечать все, но этого нельзя сделать, если смотреть снизу вверх через небольшую щель.
b) Второй вид истории мы можем назвать рефлективным. Это такая история, изложение которой возвышается над современной эпохой не в отношении времени, а в отношении духа. В этом втором виде истории следует различить совершенно различные подвиды.
аа) Требуется написать обзор всей истории какого-нибудь народа или какой-нибудь страны или всего мира, одним словом, то, что мы называем всеобщей историей. При этом главной задачей является обработка исторического материала, к которому историк подходит со своим духом, отличающимся от духа содержания этого материала. В этом случае особенно важны те принципы, которые автор вырабатывает для себя отчасти относительно содержания и цели самих описываемых им действий и событий, отчасти относительно того способа, каким он хочет писать историю. У нас, немцев, проявляющиеся при этом рефлексия и рассудительность чрезвычайно разнообразны: каждый историк усвоил себе в этом отношении свою собственную манеру. Англичане и французы знают в общем, как следует писать историю: они более сообразуются с общим и национальным уровнем культуры; у нас же всякий стремится придумать что-нибудь особенное, и, вместо того чтобы писать историю, мы всегда стараемся определить, как следовало бы писать историю. Если этот первый подвид рефлективной истории ставит своей единственной целью изложить всю историю какой-нибудь страны, то он приближается к первому виду историографии. Такие компиляции (например история Ливия, Диодора Сицилийского, история Швейцарии Иоганна фон Мюллера) заслуживают большой похвалы, если они хорошо составлены. Конечно всего лучше, если историки приближаются к историкам первого рода и пишут столь наглядно, что у читателя может получиться впечатление, как будто современники и очевидцы излагают события. Но тот тон, который должен быть свойственен индивидууму, принадлежавшему к определенной культуре, часто модифицируется так, что он не соответствует описываемым эпохам, и тот дух, которым проникнут историк, оказывается иным, чем дух этих эпох. Например Ливий заставляет древних римских царей, консулов и полководцев произносить речи, которые были бы уместны лишь в устах искусного адвоката его эпохи, причем обнаруживается самый резкий контраст между этими речами и такими сохранившимися подлинными старинными сказаниями, как например басня Менения Агриппы. Тот же Ливий дает описания сражений, составленные так, как будто бы он был их очевидцем, хотя изображаемыми им чертами можно пользоваться для описания сражений всех эпох, причем опять-таки обнаруживается контраст между этою определенностью и теми бессвязностью и непоследовательностью, которыми часто страдает изложение важнейших обстоятельств других событий. Различие между таким компилятором и первоначальным историком можно лучше всего выяснить, сравнив сохранившиеся отделы исторического труда Полибия с тем, как его использует Ливий, делая из него выписки и сокращения. Иоганн фон Мюллер, стремясь дать верное изображение описываемой эпохи, придал своей истории деревянный, напыщенный, педантический характер. Читать старого Чуди (Tschudy) гораздо приятней: у него все наивнее и естественнее, чем в истории, написанной таким искусственным, напыщенным, архаическим стилем.
Такая история, которая задается целью дать обзор продолжительных периодов или всей всемирной истории, должна в самом деле отказаться от индивидуального изображения действительности и прибегать к сокращенному изложению путем применения абстракций, – это сокращение производится не только в том смысле, что пропускаются события и действия, но и в том смысле, что мысль резюмирует богатое содержание. Сражение, великая победа, осада перестают быть самими собой, но резюмируются в простых определениях. Когда Ливий повествует о войнах с вольсками, он иногда говорит очень кратко: в этом году была война с вольсками.
bb) Затем вторым подвидом рефлективной истории является прагматическая история. Когда мы имеем дело с прошлым и занимаемся далеким от нас миром, духу открывается такое настоящее, которое, являясь собственною деятельностью духа, вознаграждает его за усилия. События различны, но общее и внутреннее в них, их связь едины. Это снимает прошлое и делает события современными. Таким образом прагматические рефлексии при всей их абстрактности в самом деле являются современностью, и благодаря им повествования о прошлом наполняются жизнью сегодняшнего дня. От духа самого автора зависит, будут ли такие рефлексии в самом деле интересны и жизненны. Здесь следует в особенности упомянуть о моральных рефлексиях и о моральном поучении, которое следует извлекать из истории и для которого история часто излагалась. Хотя можно сказать, что примеры хорошего возвышают душу и что их следует приводить при нравственном воспитании детей, чтобы внушить им превосходные правила, однако судьбы народов и государств, их интересы, состояние и переживаемые ими осложнения являются иною областью. Правителям,
Философия истории Гегеля
Важную роль в формировании исторической и общественно-политической мысли XIX в. сыграла идеалистическая концепция немецкого философа ГЕОРГА ВИЛЬГЕЛЬМА ФРИДРИХА ГЕГЕЛЯ (1770–1831), развитая в таких сочинениях, как «Лекции по истории философии» (1833–1836), «Философия истории» (1837), «Лекции по эстетике» (1835–1838).
По замыслу Гегеля, предложенная им теория позволяла выявить сущность всей человеческой истории. В ней заново определялось соотношение Божественного и человеческого начал в мире, духа и материи, природы и человека. На формирование взглядов Гегеля оказали заметное влияние труды немецких философов Просвещения, произведения романтиков, идеи христианского мистицизма и теории античных философов.
Свои сочинения Гегель относил к сфере философии истории. Под этим понятием подразумевался такой взгляд на историю с позиции разума, который не фиксировал отдельные события, а был направлен на познание общих законов, управляющих частными явлениями, логики исторического процесса, смысла человеческой истории.
В основании гегелевской системы – универсальные законы диалектики. Согласно им, все явления духовной и материальной жизни находятся в непрерывном развитии, которое подчиняется общему правилу: каждое состояние любого явления неизбежно порождает свою противоположность. Эти противоположности вступают между собой в борьбу, которая завершается их объединением, синтезом на более высоком уровне. Достигнутое единство, в свою очередь, вызывает к жизни новую оппозицию, становясь исходной точкой для следующего витка борьбы и единства противоположностей.
Знание о принципе диалектического развития, по мысли Гегеля, позволяло объяснять любые стороны действительности – ход истории, человеческую мысль, феномены природы – и даже приближаться к пониманию Божественного замысла. Философская система была ориентирована на постижение всех составляющих бытия. В мире не было ничего неподвижного и завершенного. Всякая мысль или явление содержали в себе противоречия, и это делало возможным их развитие и достижение более высоких форм мысли и бытия. Немецкий философ полагал, что человеческий разум наделен способностью постигнуть истину, поскольку в нём выражался разум вселенский, мировой дух. Высшим основанием человеческого стремления к познанию был Божественный разум.
Гегель описывал мировую историю как процесс саморазвития. Мирового духа, Божественного начала. Природа представляла собой выражение духа в пространстве, история – во времена Наивысшего раскрытия мировой дух мог достичь только в человечестве, которое, в свою очередь, было устремлено к своему Создателю. На вершине развития человек, по мысли Гегеля, к осознанию своего единства с Божественным духом. Таким образом, история, включающая все стороны человеческой культуры, служит познанию Богом самого себя. Изучение прошлого приобретало в этой связи особую значимость для людей. Понятие духа включало в себя три составляющие – общее, единичное и особенное. Общим был сам Божественный дух. Под единичным понималось его воплощение в отдельном человеке; особенным подразумевался дух отдельного народа. Именно народ рассматривался как герой всемирной истории. В разные периоды, по мнению Гегеля, на первый план выходили те или народы, с собственной миссией, раскрывшейся в определённое время.
Согласно взглядам немецкого философа, историю творили не герои, не великие личности: правители не изменяли произвольно ход истории. Она подчинялась не зависевшей от отдельной воли объективной закономерности, которую можно было достигнуть рационально. В истории народов такой внутренней закономерностью был, по мнению Гегеля, прогресс в осознании свободы. Так, свобода зародилась в культуре Древнего Востока, её становлению препятствовал восточный деспотизм. В античном мире человек пришёл к осознанию ценности свободы, но одновременно существовала и её противоположность – рабовладение. Государство как таковое, согласно Гегелю, наделялось особой, высшей функцией упорядочивания человеческого бытия, понималось как абсолютная цель разума и истинная свобода. Современные государства были близки к тому, чтобы гарантировать свободу своим гражданам. Оптимальная форма правления – конституционная монархия – должна была бы объединить раздробленные немецкие земли и утвердить дух либерализма.
В течение нескольких десятилетий вокруг трудов Гегеля в обществе разворачивались дискуссии. Последователи видели в его рассуждениях глубоко продуманную философско-историческую систему, которая позволяла создать универсальную картину мирового исторического процесса, где каждой стороне человеческого существования нашлось свое место. Из философской теории Гегеля следовали заключения, важные для исторического знания XIX в.
В соответствии с христианским мировоззрением, в концепции немецкого философа история представляла собой поступательное линейное движение, направленное к высшей цели – единению человечества с Богом. История подчинялась объективно существующим законам и проходила определённые стадии, в соответствии с уровнем развития человеческого и Божественного самосознания. Движение истории зависело не только от материальных причин – природных, политических, экономических, – но было обусловлено развитием идей. Внутренней движущей силой, основным принципом любого развития Гегель считал диалектику. Диалектические противоречия существовали, согласно Гегелю, прежде всего в сфере сознания, в области идей, культурных и нравственных ценностей.
Критики философско-исторической системы Гегеля указывали на то, что в ней существовала всеобщая предопределённость, которая ограничивала индивидуальные возможности человека и не принимала во внимание элементы иррациональности, случайности. Другие обращали внимание на то, что в гегелевской системе всё существующее в мире трактовалось как необходимое; таким образом, и справедливость, и зло получали одинаковое оправдание.
Мистические христианские идеи философа не находили единодушной поддержки у исследователей в областях естественных и точных наук – сфере, во многом диктовавшей интеллектуальные правила в Европе второй половины XIX в.
Гегель о «хитрости» Мирового разума.
Все существующее многообразие мира, в том числе и социального, содержится лишь потенциально и только через усилия мирового разума, оно обретает свою действительность, свою историю.
Что касается Мирового Разума, то будучи субстанцией, он не нуждается во внешнем материале, а «берет все из самого себя, выступая собственной предпосылкой и конечной целью».
Но если бы все события развивались в соответствии с логикой самопознания Мирового разума, то они служили бы лишь иллюстрацией его саморазвития. Однако, история только «виртуально» содержится в абсолютном духе, а реализуется через волю и поступки людей, обусловленными их интересами. Преследуя частные интересы, мобилизуя свою волю и вкладывая все силы для достижения поставленной цели, человек становится тем, что он есть, то есть конкретной, определенной личностью своего общества.
На фоне частных устремлений, общая цель, любовь к Отечеству, жертвенность, составляют мизерную величину. История превращается в арену своенравных устремлений, где в жертву приносятся государственная мудрость и индивидуальная добродетель. Но если возвыситься над этой картиной, то можно увидеть, что результаты поступков людей оказываются иными, чем те цели, которые они преследовали, ибо параллельно с их поступками осуществляется нечто такое, что скрыто от их глаз, но это нечто редактирует результаты их деятельности. В этом Гегель видит «хитрость» Мирового разума, который, так или иначе, расставляет все по своим местам.
Диалектика единичного и общего позволила Гегелю избежать ситуацию быть заложником исторических конкретных фактов, и не дать «идее» уйти в область чистой спекуляции.
И хотя всемирная история не есть «арена счастья», а скорее картина скорби по поводу творимого зла, утверждение приоритета разума снимает проблему всевластия зла, ибо истина и добро в конечном итоге совпадают и это единство есть гарант победы добра.
Наши поступки: добрые или злые, обусловлены проявлением свободы. Но свобода не дается, как утверждает французское Просвещение. По Гегелю свобода приобретается через воспитание и дисциплинирующее знание. И в этом смысле свобода не обязанность, а определенная «дисциплинарная матрица», предполагающая определенную меру ответственности. Это еще одно косвенное свидетельство веры Гегеля в победу добра и шествия истории как саморазвития Мирового разума.
Постепенно пути истории и литературы расходились. Труд историка, как и труд литератора, становился профессиональным. Потребность в большей точности исследования источников вызвала к жизни направление в историографии, связанное с разработкой историко-критического метода. Это направление, в первую очередь было связано с именем ЛЕОПОЛЬДА ФОН РАНКЕ (1795–1886), профессора Берлинского университета, автора более шестидесяти произведений по истории стран Средиземноморья, Пруссии, Франции, Англии, истории папства, международных отношений. Ранке принадлежит тезис, часто цитируемый в XIX–XX вв., о том, что историк должен писать историю так, как это происходило на самом деле. Это высказывание подразумевало максимальную аккуратность и тщательность в работе с документами прошлого, предпочтение точности абстрактным теориям просветителей и художественным образам романтиков.
Труды Ранке соотносятся с произведениями романтической историографии. Принципы точности, исторической правды имеют в них этический и эстетический смысл. Ранке считал, что весь ход истории определялся Божественным провидением, и каждая деталь прошлого носила отблеск Божественного замысла, была неповторима. Ценность соответствия исторической реконструкции тому, «как это происходило на самом деле», заключалась в стремлении воссоздать эти уникальные воплощения божественной идеи.
Историку, согласно Ранке, надлежало работать с источниками фактами. Критерием отбора свидетельств для немецкого автора было их значение для последующего развития событий. В своих трудах он исследовал в первую очередь международные отношения и политическую историю стран, используя, по его мнению, более достоверные, официальные источники. Установка на объективность исследования предполагала, что основное внимание следовало уделить эмпирическим изысканиям. Сам Ранке ввёл в Берлинском университете новую форму работы со студентами – семинар, где критически анализировались источники по средневековой истории Германии. Школа Ранке оказала огромное влияние на историческое знание XIX и XX вв. В понимании его последователей история была познаваема. Прошлое уже состоялось, и его следовало воссоздать единственно истинным способом – опираясь на установленные процедуры научного познания. Таким образом, истории придавался статус научного знания.
ДИОГЕН
философский журнал
«Философия истории» Гегеля.
«Философия истории» Гегеля посвящена, прежде всего, изучению и объяснению общественно-исторического процесса и его законов, в ней сделана попытка дать всеобъемлющую теорию исторического процесса и, соответственно, картину всемирной истории.
Уже во введении к рассматриваемой работе ученый дает свою классификацию историографии, уточняя собственную позицию в этом вопросе и говоря о том, что темой данного труда являются не общие рассуждения о всемирной истории, но именно она сама. Гегель называет три существующих разновидности историографии. Первоначальной историографией он обозначает в общем-то античный, бессистемный, описательный период, при этом начисто отвергая как возможный источник исторических знаний народные мифы, легенды, песни на том основании, что такие смутные способы представления собственной истории характерны лишь для непросвещенных, варварских народов. Труды древних историков философ рассматривает только как источник отдельных исторических фактов для дальнейшего изучения и обобщения.
Другой вид историографии Гегель назвал рефлективным, поставив его на ступень выше первого, поскольку этот вариант изложения фактов и явлений уже имеет некую общность, основу — позицию автора исторического описания. И в зависимости от нее различает четыре разновидности этой историографии: духовная, прагматическая, критическая и обобщающая. Духовная рефлексия наблюдается в трудах таких авторов, которые для создания у читателя доверительного настроения к тексту излагают события и передают речи исторических личностей языком своего времени и в результате такие компиляции тем дальше оказываются от оригинала, чем более правдоподобными их желал сделать автор. Прагматическая рефлексия наблюдается когда автор стремится использовать описываемые явления и факты истории для каких-то выводов или поучений своих современников, а опыт предков он пытаются перенести на современную ему почву. Критическая рефлексия грешит изложением не самой истории, а истории истории, дает оценку исторических повествований и пытается исследовать их истинность и достоверность. (Кстати, этот подвид историографии стал особенно популярным у нас в России в течение последнего десятилетия.) И, наконец, последним подвидом рефлективной истории является обобщающая (не всеобщая!), которая руководствуется общими точками зрения на отдельные общественные предметы и явления (например, история искусства, история права и т.д.). Такие обобщающие рефлексии естественно находятся в тесной связи со всей историей народа, и весь вопрос в том, «…выявляется ли связь целого или этой связи ищут лишь во внешних отношениях». Если срабатывает первый вариант, то такая рефлективная история превращается в третий вид, философскую историю.
Далее Гегель обосновывает как само понятие философской истории, так и его кажущуюся противоречивость. Ведь история, по определению, занимается лишь тем, что было и есть, а философия — наоборот, порождает собственные мысли, не принимая в расчет того, что есть. И если бы философия подходила к истории таким образом, то фактически это было бы не изучение, а конструирование истории, чего как бы не наблюдается. Поэтому Гегель говорит, что философия привносит с собой в историю лишь мысль о том, что в мире господствует разум, а потому всемирно-исторический процесс совершался и совершается разумно. Разум господствует как в мире вообще, так и в истории в частности. Это умозаключение является одной из основополагающих предпосылок всей работы.
Таким образом, Гегель характеризует свое понимание истории как мыслящее рассмотрение ее. Мир не предоставлен случаю и случайным внешним причинам, а управляется провидением. Всемирная история с его точки зрения не есть простое нагромождение тех или других событий, не поле, где господствуют случайность, произвол и хаотичное переплетение отдельных человеческих устремлений и чувств и не случайный круговорот общественных состояний и формаций. По мысли философа, собственно развитие свойственно только человечеству, так как человеческая история есть высшая сфера, в которой развивается духовное, мысль, познание. А вместе с этим и господствующий во вселенной абсолютный разум находит средства своего конкретного и сознательного воплощения в действительности, средства познания самого себя как вечной и неисчерпаемой силы совершенствования, прогресса и возникновения нового. Природе же присущи только простое изменение и вечное повторение явлений. Поступательного движения в ней нет, ибо нет в ней и духовной жизни: «…абстрактное изменение вообще, совершающееся в истории, давно уже было понимаемо в общем виде в том смысле, что в нем вместе с тем заключается переход к лучшему, к более совершенному. При всем бесконечном разнообразии изменений, совершающихся в природе, в них обнаруживается лишь круговращение, которое вечно повторяется; в природе ничего не ново под луной, и в этом отношении многообразная игра ее форм вызывает только скуку. Лишь в изменениях, совершающихся в духовной сфере, возникает новое». То есть всемирная история совершается исключительно в духовной сфере. Физическая природа, конечно, тоже играет некоторую роль, но все же субстанциальным является дух и ход его развития, а, следовательно, необходимо определиться с понятием природы духа.
Природу духа Гегель объясняет все тем же диалектическим методом: поскольку сущностью материи (антитезы духа) является тяжесть, постольку сущностью духа является свобода, и все его свойства соответственно определяются именно свободой, а, следовательно, свобода является единственно истинным духом. Отсюда логически вытекает, что история есть процесс осознания свободы. Каждый народ и каждая эпоха в своем духовном принципе достигают в осознании свободы только определенной ограниченной ступени и поэтому должны передать эстафету осознания свободы последующим, более глубоко охватывающим истину народам и эпохам.«Восточные народы знали только, что один свободен, а греческий и римский мир знал, что некоторые свободны, мы же знаем, что свободны все люди в себе, то есть человек свободен как человек».
Затем философ ставит правомерный вопрос о средствах, благодаря которым идея свободы реализуется в мире, и ответом на него определяет именно историческое явление. «Если свобода как таковая, прежде всего, есть внутреннее понятие, то средства, наоборот, оказываются чем-то внешним, тем, что является, что непосредственно бросается в глаза и обнаруживается в истории». Делая далее указание на то, что главную роль в действиях людей играют их потребности, интересы и страсти, Гегель приходит к неутешительному выводу о том, что вообще ничто и никогда не осуществлялось в истории без интереса самих участников — людей. А поскольку интерес философ логически отождествляет со страстью, то и вывод звучит как «ничто великое в мире не совершалось без страсти».
Говоря далее о предмете философии истории, Гегель указывает на то, что в него входят два момента: идея и человеческие страсти. Для иллюстрации своего тезиса философ использовал весьма образный пример: «Первый момент составляет основу, второй является уткум великого ковра развернутой перед нами всемирной истории». Центральным же пунктом и соединением обоих моментов Гегель определил нравственную свободу в государстве. Причем государство он рассматривает именно как результат полной реализации духа (идеи свободы) в наличном бытии, и сильным и благоустроенным оно становится тогда, если частный интерес граждан соединяется с его общей целью. Когда достигается такое соединение, наступает период процветания государства, его доблести, силы и счастья. Но в то же время Гегель утверждает, что всемирная история создается, пишется только тогда, когда в обществе идет борьба, когда оно полно живых противоречий и лишь стремится к счастливой жизни. Сами же «периоды счастья являются в ней пустыми листами, потому что они являются периодами гармонии, отсутствия противоположности… ничто великое в мире не совершалось без страсти…». Нельзя рассматривать человека вне его страстей и интересов, энергии и определенного характера, потому что «…индивидуум оказывается таким, каким он конкретно существует, не человеком вообще, потому что такого человека не существует, а определенным человеком…». Стоит также обратить внимание на высказывание Гегеля о роли исторических личностей в истории. Ими, по мысли философа, являются те люди, которые с величайшей проницательностью понимают перспективу исторического процесса, они «…преследуя свои цели, не сознавали идеи вообще, являясь практическими деятелями, но в то же время… понимали то, что нужно и что своевременно».
Истина, по Гегелю, состоит только «в соединении всеобщего, сущего в себе и для себя вообще с единичным, субъективным». В философии истории эта истина рассматривается в соответствии с особенностью всемирно-исторического процесса. Особенность эта — в том, что объективная абсолютная цель исторического процесса в самом ходе его развития не может адекватно осознаваться самими участниками: чистая последняя цель истории еще не является содержанием потребности и интереса. По отношению к этой цели интерес отдельных участников всемирно-исторического процесса является еще бессознательным. Тем не менее всеобщее все же содержится в частных целях отдельных лиц и даже осуществляется благодаря им. Поэтому в философии истории вопрос об отношении всеобщей цели исторического процесса к частным целям его единичных участников, принимает форму вопроса о соединении свободы и необходимости. По мысли философа, происходит это от того, что в «философии истории» мы «рассматриваем внутренний, в себе и для себя сущий, духовный процесс как необходимое, а, напротив, то, что в сознательной воле людей представляется их интересом, приписываем свободе». Переход от необходимости к свободе предполагает движение разума от постижения бытия в аспекте единичности и конечности к постижению его в аспекте всеобщности и бесконечности.
Таким образом, для развития и процветания любого народа необходимо достижение полной свободы духа и наоборот, полная реализация идеи свободы возможна только в сильном и процветающем государстве. Во всемирной истории может быть речь только о таких народах, которые образуют государство. Государство существует само для себя, а вся ценность человека, его духовная действительность существует исключительно благодаря государству. В противоположность мнению о том, что государство есть структура, ограничивающая свободу человека, Гегель утверждает и успешно доказывает мысль о том, что государство — это способ осуществления свободы. «Государство есть духовная идея, проявляющаяся в форме человеческой воли и ее свободы. Поэтому исторический процесс изменения вообще по существу дела совершается при посредстве государства, и моменты идеи являются в нем как различные принципы». То есть, всемирная история представляет собой ход развития принципа, содержание которого есть сознание свободы.
Развитие мирового духа, по Гегелю, влечет за собой то, что оно является рядом ступеней, и всякая ступень как отличающаяся от другой имеет свой собственный принцип. Таким принципом в истории является определенность духа, особый дух народа. В этом принципе народного духа Гегель находит обоснование своеобразия каждой эпохи: общее — то, что он (принцип) есть ступень развития и конкретизации единого начала (мирового духа); индивидуальное — деятельность людей как необходимое орудие претворения в действительность содержания народного духа.
При таком подходе индивидуальное в истории, как случайный и хаотичный элемент, исчезает и приобретает вполне закономерный характер как особенный тип и содержание сознания эпохи. Индивидуальность же сохраняет значение лишь как претворяющее в жизнь то, чего желает народный дух. Человек в своей деятельности становится определенным человеком определенного исторического народа, и характер его действий теперь обуславливается общим содержанием данной эпохи. Вопрос же перехода одних исторических формаций в последующие оказывается разрешенным, ибо всякий принцип есть нечто определенное, исторически особенное, а, следовательно, исторически ограниченное и обреченное со временем к переходу в новое, более высокое и развитое по содержанию: «Только конкретный дух проявляется во всех делах и стремлениях народа, он осуществляет себя, приобщается к самому себе и доходит до понимания себя, потому что он имеет дело лишь с тем, что он сам из себя производит. Но высшее достижение для духа заключается в том, чтобы знать себя, дойти не только до самосозерцания, но и до мысли о самом себе. Он должен совершить это, но это свершение оказывается одновременно и его гибелью и выступлением другого духа, другого всемирно-исторического народа, наступлением другой эпохи всемирной истории».
Еще одной главой, предваряющей исследование пути всемирной истории, является «Географическая основа всемирной истории», в которой философ обосновывает принцип многообразия форм воплощения мирового духа в виде действительно существующих народов наличием различных естественных типов местности, которые находятся в тесной связи с типом и характером народов, выросших в этих местностях. Характер же народа обнаруживается, по Гегелю, именно в том, «каким образом народы выступают во всемирной истории и какое место и положение в ней занимают». Рассматривая климатические зоны, Гегель утверждается в мысли, что «истинной ареной всемирной истории» может быть только широкая континентальная равнина в северной зоне умеренного пояса (читай — Германия и иже с ней!), так как в холодных и жарких странах «гнетущие потребности» людей не могут быть полностью удовлетворены. По мысли философа, существенное значение имеют три основных типа местности: безводное плоскогорье с обширными степями и равнинами, низменности в долинах крупных рек и прибрежные (приморские) страны. Эти три типа обуславливают характер стран и народов на них проживающих. И далее ученый делает краткий анализ по странам и континентам применительно к своей классификации, затем переходит к делению истории на этапы (ступени) развития по признаку государственной организации: деспотизм, демократия и аристократия, монархия. Он называет восточный мир — детством истории, греческий мир — юностью, римский мир — возрастом возмужания и, наконец, германский мир соотносит с человеческим возрастом старения. А затем Гегель приступает к подробному рассмотрению и анализу каждого из названных миров, но рамки данного реферата не позволяют хоть в малой степени осветить эту часть грандиозной работы ученого.
Итак, своеобразие подхода Гегеля к объяснению исторического процесса заключается, прежде всего, в сочетании им сразу двух способов: телеологического, то есть через цели — смысл есть предельная цель существования, и каузального, то есть через причины. Тогда получается, что в первом случае философия истории отвечает на вопрос «зачем?», а сама история подразумевается как данность; во втором же случае возникает вопрос «почему?», требующий раскрытия сущности истории. Такой подход стал для ученого возможным благодаря применению им диалектического метода построения суждений, предложенного ранее Фихте и доведенного затем до логического совершенства самим Гегелем: его знаменитое «тезис — антитезис — синтез». Кроме того, для поиска истины философ использовал особый, системный подход.
Историческая деятельность человечества складывается из действий людей. Каждый человек преследует свои индивидуальные цели, а в результате возникает нечто иное, что было в его действиях, но не было в его намерениях (например, поджег дом соседа, а сгорел весь город), таким образом, массовая случайность переходит в необходимость. Отсюда следует, что живущие индивидуумы и, соответственно, народы, ища и добиваясь своего, в то же время оказываются средствами и орудиями чего-то более высокого и далекого, о чем они ничего не знают, но что они бессознательно исполняют. Вот это что- то и есть Абсолютная Идея, Мировой Разум или Дух. У Гегеля все эти три понятия — суть одно и то же в силу применяемого им самого метода диалектики. Таким образом, по мысли философа, весь путь человечества можно рассмотреть в виде единой, замкнутой системы развития Мирового Разума. Внутреннюю структуру системы развития Мирового Разума выражают формы мысли, являющиеся категориями диалектики, а реализацию этой системы во времени — философия истории. «Действительность» же есть отчуждение Духа. Абсолютная Идея отчуждает себя, «порождая» мир и человека. В процессе развития человечества Дух познает себя, и таким образом происходит «снятие отчуждения». Другими словами, история и есть процесс познания Абсолютной Идеей себя. Когда же Мировой Разум познает себя, и отчуждение снимется — история завершится.