право коренится не в текстах законов а в жизни разработана
Крылатые выражения о праве и его представителях
Профессия юриста состоит в том, чтобы все ставить под сомнение,
ни с чем не соглашаться и без конца говорить.
Томас Джефферсон
Всем знакомо устоявшееся выражение: «два юриста – три мнения». Такая поговорка родилась из-за того, что существуют нормы, нуждающиеся в толковании (отсылочные) и по которым нет установленной судебной практики. Хотя почему именно три мнения – непонятно. Ведь даже у одного юриста их может быть несколько – в зависимости от ситуации.
В мире существует большое количество пословиц, поговорок и просто крылатых выражений как о законе, праве в целом, так и об отдельных его представителях.
О законах
Во все времена люди старались жить по законам. И поскольку законы являлись неотъемлемой частью их жизни, иногда менялись, отменялись старые и создавались новые, люди придумали массу выражений на этот счет. Древнеримская пословица, например, гласит: «Без закона нет ни преступления, ни наказания».
Белорусам приписывают поговорку «закон як дышла: куды павярнуў, туды i вышла». Этого мнения придерживались еще древнеримские юристы, которые считали, что «закон есть то, что мы разъясняем».
Немало известных людей оставили потомкам свои мудрые изречения о законах. Некоторые из них актуальны и по сей день:
— издавая закон, ставь себя на место того, кто должен ему подчиняться (Екатерина II Великая);
— буква закона должна быть включена в алфавит (Станислав Ежи Лец);
— мы должны быть рабами законов, чтобы стать свободными (Цицерон);
— мягким законам редко подчиняются, суровые – редко приводятся в исполнение (Бенджамин Франклин).
Суть верховенства закона метко отражена в латинской пословице «не царь является законом, а закон – царем».
О представителях закона
Уже в Древнем Риме понимали важность и значимость правосудия. Недаром оттуда родом выражение «обязанность хорошего судьи – принимать решения, способствующие правосудию». Цицерон говорил, что «обязанность юриста – просвещать собственный народ». Он же считал, что «судья – это говорящий закон, а закон – это немой судья», а также что «честный человек, садясь в судейское кресло, должен забывать о личных симпатиях». Древнегреческий философ Пифагор считал, что «законодательство должно быть голосом разума, а судья – голосом закона».
Со временем роль и функции юриста менялись, менялось и мнение народа о самих юристах. Так, в русском языке есть пословицы, нелестно отзывающиеся о представителях данной благородной профессии и обо всем, что с ней связано. Например, русская пословица «если бы не закон, не было бы и преступника» применяется к «плохим» законам, а также к тем, кто применяет закон (судьи, следователи, прокуроры, адвокаты), искажая дух и смысл закона.
Французы и итальянцы, похоже, не сильно любят юристов. Тому подтверждение – итальянская пословица «худой мир лучше хорошего адвоката» и французская «лучше плохое мировое соглашение, чем хороший процесс». Испанцы же своим выражением «кто ведет тяжбу из-за овцы, теряет корову» намекают на дороговизну услуг адвокатов. Соседям адвокатов в Испании тоже, видно, не сладко, ведь именно они придумали выражение «buen abogado, mal vecino», что переводится как «хороший адвокат — плохой сосед». Видимо, испанские адвокаты ставят закон превыше добрососедских отношений… А у французов и вовсе есть выражение «врет как адвокат».
Но не все так печально. Есть и положительные высказывания. Оскар Уайльд, становясь на защиту адвокатов, утверждает: «Адвокаты известны как борцы с сопротивляющимися присяжными за триумфальные вердикты оправдания своих клиентов, даже когда эти клиенты, как часто случается, были чисты перед законом и бесспорно невиновны». Махатма Ганди считал, что «настоящая цель адвоката – примирять тяжущиеся стороны».
Все описанное подтверждает, что профессия юриста, будь то адвокат или судья, прокурор или нотариус, всегда являлась востребованной и воспеваемой в крылатых выражениях, как народных, так и принадлежащих конкретным людям. И мы узнаем еще немало таких выражений!
Право на права. Правоприменение и правореализуемость
Основополагающими в любой конституции современного мира являются отношения государство – общество – гражданин. И ключевым в образе любого государственного устройства является состояние с реализацией государством прав человека и гражданина. В нашей Конституции правам человека посвящено 48 статей, в полтора раза больше, чем в Всеобщей Декларации прав человека (ООН в 1948 г.). Практически каждая статья Конституции подкреплена соответствующим федеральным законом, нормативным документом правительства, инструкциями, регламентами и т.п.
десятки тысяч заявлений поступает ежегодно Уполномоченному по правам человека;
больше миллиона обращений поступает в администрацию Президента об обеспечении конституционных прав;
несколько млн. звонков граждан на прямую линию с Президентом.
Права человека в стране обрели свою юридическую значимость в современном понимании всего лишь чуть более четверти века назад. Сложиться в устойчивую правовую систему пока не успели. Прекрасно продекларированные и законодательно закреплённые права человека зачастую не обеспечиваются, или реализуются с колоссальными усилиями. Это касается абсолютно всех сторон жизни, включая большой и малый бизнес.
Когда гражданин приходит в присутственное место к чиновнику за своими правами, он может на его столе увидеть и конституцию, и свод законов, но в своей повседневной деятельности чиновник руководствуется должностной инструкцией, регламентом, приказом, а зачастую и устными указаниями руководства. Если отследить всю цепочку нормативных документов по одной теме (проблеме), то можно увидеть, как благие намерения авторов конституции и федерального закона скукоживаются в редакциях нижестоящих нормативных документов. Причин этому много – и не обеспеченность декларируемой нормы нормативными требованиями пересекающихся или смежных разделов права, и отсутствие ресурсов, неоднозначность формулировок, низкая квалификация, и просто ошибки.
И почти всегда – нежеланием соответствующих ветвей и уровней власти брать ответственность на себя. Проще просто транслировать вниз нормы закона.
Современная отечественная нормативная база молода. За четверть века создали – что смогли. Качество федеральных законов в поле зрения и депутатов, и СМИ, правоприменимость анализируется Минюстом, Верховным и Конституционным судами. К разработке нормативных актов на федеральном уровне привлекаются лучшие специалисты, проекты документов проходят многочисленные согласования, обсуждения (иногда с привлечением общественности), голосуются в Государственной Думе и в Совете Федерации, проходят экспертизы в Администрации Президента, регистрируются в Минюсте. При всех встречающихся ошибках в нормативных документах федерального уровня – они наиболее качественные для сегодняшних реалий России.
Качество же нижней части нормативной пирамиды оказалась практически вне поля зрения государственных и общественных институтов. Его оценивают граждане стоптанными каблуками и повышенным давлением, неверием власти, уводом бизнеса в тень, взятками. Хотя именно ведомственные акты, акты Субъектов Федерации, «корпоративные» акты должны включать в себя все необъятное разнообразие разделов права, видов деятельности, территориальной структуры, культурных и национальных особенностей, традиций. Нормативные документы Субъектов Федерации и «корпоративного» уровня зачастую не имеют достаточного юридического сопровождения, там чаще встречаются нормативные казусы, грубые ошибки, порой и чьи-то корыстные интересы.
Качество нормативных документов всех уровней зависит от общей юридической культуры общества, на повышение которой потребуется еще не одно десятилетие.
Мне представляется, что нынешнее состояние нормативной базы реализации прав человека, не отвечающей в полной мере современным общественным вызовам и ожиданиям, обусловлено не только молодостью, но и двумя принципиальными подходами в нормотворчестве.
Первое – это использование понятия «норма прямого действия». Для Конституции эта норма обязательна для прав человека. Для федеральных законов она была оправдана в 90-е, когда в период ломки общественных представлений и отношений нужно было принимать решения. Сегодня же тормозом на пути совершенствования федеральной нормативной базы оказалась сама Государственная дума, физически не успевающая рассмотреть все поступающие предложения. Победные реляции, что депутаты принимают в среднем более одного федерального закона в день, свидетельствуют скорее о скороспелости принимаемых норм. Необходимы рамочные федеральные законы.
Второе – введенное федеральным законом понятие государственная (муниципальная) услуга, под которое попали и многие права граждан. По моим представлениям конституционные права граждан – это обязанность государства по их обеспечению. Услуга же – скорее рыночный термин, при том что конституционные права торговому обороту не подлежат.
Третье – при разработке нормативных документов различного уровня на первое место выходят вопросы эффективности управления, интересы гражданина, вопросы соблюдения его прав оказываются при этом часто на последнем месте.
Кто же должен отслеживать реализуемость прав граждан? Новый …надзор? Существующие надзоры отслеживают строгое соблюдение действующих норм, но в их функции не входит их оценка на соответствие и реализуемость конституционной нормы.
Правоприменимость отслеживается властными органами. Не следует ли дополнить правоприменимость новым понятием – правореализуемость (тяжелый термин, нужно что-то полегче) и отдать общественности?
Как это реализовать – в другом тексте после откликов.
Право коренится не в текстах законов а в жизни разработана
Данное течение оформилось в самостоятельную дисциплину в связи с потребностью в целенаправленном изучении и использовании права в качестве инструмента регулирования и социального контроля. Это качество права обнаруживает себя на самых первых стадиях правотворчества (обычное право, судейское право), а также на всех других стадиях правофиксирующей и правоприменяющей деятельности. В этой области анализа и обобщений наибольшую известность получили концепции солидаризма в праве (О. Конт, Э. Дюркгейм, Л. Дюги), «свободного судейского усмотрения» Е. Эрлиха, социальной инженерии в праве (социологическая юриспруденция Р. Паунда), юридического институционализма (М. Ориу), а также отчасти психологической концепции права.
Социологическая методология О. Конта вошла в правоведение лишь частично, не столько учением о стадиях прогресса или статическим и динамическим подходами к изучению социальных фактов, сколько идеями солидаризма и представлением об особой практичности права в деле сдерживания или предупреждения общественных разногласий и конфликтов. Назначение правительственной власти и, соответственно, права заключается, согласно Конту, в том, чтобы «сдерживать и предупреждать, по возможности, разногласие между идеями, чувствами и интересами, которое, следуя своему течению, задержало бы социальный прогресс».
Именно привнесение идеи солидаризма в проблематику публичной власти, публичного и частного права натолкнуло в свое время Л. Дюги на перетолкование предмета публичного права и прав человека, заставило по-новому взглянуть на происхожде-
678 Глава 22. Политические и правовые идеи XX в.
ние социальных интересов, на естественное право, разделение властей и другие темы.
Для социологической юриспруденции характерно акцентирование главного внимания не на том, что есть право, а на том, как право действует. В этой связи оказалось уместным древнее различение слова живого и слова мертвого, которое, будучи привнесенным в правовую жизнь и правовое общение, позволило сразу же произвести отличие законов, которые «гласят», от тех законов, которые «не гласят», или, в другой редакции, отличать «право в жизни» от «права в книгах».
Австрийский правовед Е. Эрлих опубликовал в 1913 г. книгу «Основы социологии права», в предисловии к которой он написал, что право коренится не в текстах законов, а в жизни: «Центр тяжести развития права в наше время, как и во все времена,– не в законодательстве, не в юриспруденции, не в судебной практике, а в самом обществе».
У социологии права, ориентированной на обнаружение «живого права», было несколько ближайших и отдаленных идейных предтеч. По мнению Г. Гурвича, список предтеч можно начинать с Аристотеля и заканчивать Монтескье и Прудоном. Другой ряд могут составить представители юриспруденции интереса– «право как защищенный интерес» (Р. Иеринг), «право как порядок отношений» (С. А. Муромцев), наконец, «право как некая психологическая (психологически переживаемая) реальность» (Л. Петражицкий), «как биопсихическая реальность» (Н. С. Тимашев).
Концепция Эрлиха получила название концепции «свободного права», поскольку для нее стал характерным «свободный подход к праву», который, согласно Эрлиху, можно обнаружить в практике судебного разбирательства, где имеет место свобода судейского усмотрения. Исходные начала самого права следует искать в обществе, в образующих его объединениях и союзах, таких как семья, торговые товарищества, община и само государство. «Чтобы понять истоки, развитие и сущность права, следует прежде всего изучить порядок, существующий в общественных союзах. Причина неудач всех предшествующих попыток объяснить право состояла в том, что они исходили от правовых предписаний, а не из этого порядка». И в далеком прошлом, и в современном обществе право представляло собой порядок, существовавший в родах, семьях, а также в нормах и предписаниях, определяющих внутренний строй союзов, и установленный соглашением, договорами и уставами этих союзов и
679 § 5 Социологическая юриспруденция
объединений. «Подобная констатация на практике подводила к мысли о том, что если гражданский и торговый кодекс не дают конкретных предписаний к разрешению данного конфликта, то следует обращаться к уставу данного объединения или союза, т.е. к правовым нормам союза, которые имеют прямое отношение к данному правовому факту. Эти нормы и эти факты и есть «живое» право».
Институционализм в социологическом правоведении помимо М. Ориу и Л. Дюги представлен именами Г. Гурвича и П. Сорокина. Под институциями понимаются в данном случае первичные элементы, из которых состоят политическая и социальная структуры общества. Институция (институт), по разъяснению Ориу, это всякое длительно существующее объединение людей или обстоятельств социального характера (брак, семья, война, революция и т.д.). Институция не есть результат материальной деятельности, это скорее «организующая идея», некое представление о цели, которую желают или вынуждены достигнуть.
В такой трактовке видны следы влияния дюргеймовской социологической теории, в которой есть близкая по смыслу категория «коллективных представлений» (аналогичная «организующей идее» институционалистов). После Второй мировой войны идеи институционалистов ожили в концепциях «диффузии власти», «плюрализма», «полиархии» и др. Институционализм не признает монополии государственно-властных учреждений на изготовление правовых норм; он исходит из предпосылки, что право коренится в обществе (в общественных институтах и их нормах). По этой логике всех правоведов можно поделить на две категории– на монистов (лишь государство имеет правотворческую компетенцию) и плюралистов (каждая социальная группа в принципе имеет «свое право»). Такова позиция А. Леви-Брюля, знаменитого французского этнографа и правоведа, который традиционную иерархию источников права представляет в виде новой триады: «созидающий обычай–закон–судьи». А в самом праве самыми существенными он считает такие черты: оно есть совокупность правил-требований; оно устанавливается каждой социальной группой; оно находится в процессе непрерывных изменений.
В 30-х гг. на базе традиции институционального правового плюрализма была сформулирована концепция «социального права», автором которой стал Г. Гурвич (работал преподавателем вначале в Петроградском, затем Тюбингенском и Парижс-
680 Глава 22. Политические и правовые идеи XX в.
ком университетах). Воплощением социального права Гурвич считал социальное законодательство (сам термин бь1л предложен в 60-х гг. XIX в. О. Гирке). Социальное право в более поздних толкованиях Гурвича– это право, зафиксированное в высших формах общественного взаимодействия людей, это «социабельное право», которое содействует объективной интеграции в межличностных отношениях. В отличие от индивидуалистического права оно основано на партнерстве, и потому оно является правом, нацеленным на взаимопомощь, на решение общих задач, на установление мира, в то время как индивидуалистическое право в прошлом и настоящем– это право войны, конфликтов, разобщенности. Поскольку социальное право основано на доверии, оно не может быть установлено извне: оно действует как бы изнутри данной социальной среды и в этом смысле оно есть автономное право. Его параметры заданы не «чистой нормой» нормативистов, не субъективными представлениями лиц и не объективированным фактом, а «непосредственным юридическим опытом», который фиксируется в коллективных документах. Последние Гурвич именует «коллективными актами признания» определенных ценностей (Юридический опыт и плюралистская философия права. 1935).
Коллективные акты признания– это спонтанный, коллективный «выбор ценностей», это способ прояснения коллективных представлений, коллективной ментальности (умонастроений). Коллективность эта может включать в себя большие группы– целые классы, и тогда возникает «крестьянское право», «пролетарское право», «буржуазное право». Все эти разновидности пребывают в состоянии конкурентного соперничества, причем каждое из них стремится взять верх, в том числе занять доминирующее положение в государственном правопорядке. Возможно также состояние «юридического равновесия» между, скажем, «групповой экономической активностью» и «территориальным государством».
Еще одна разновидность юридического институционализма была выдвинута и обоснована П. А. Сорокиным. Своеобразие ее заключалось в том, что данная институция в рамках плюрализма права не сама выступает главным и конституирующим элементом группы людей и права этой группы, а правовая норма образует ядро, скелет, сердце и душу всякой организованной группы или института. Таким образом, семья, государство, церковь, партия или профсоюз, а также школа, университет, даже организованная группа преступников представляют на
681 § 5 Социологическая юриспруденция
практике всего лишь «объективацию и олицетворение правовых норм и правовых убеждений всех или решающего большинства группы». Исследователи обнаруживают у Гурвича и Сорокина стремление сочетать институционализм с психологической теорией права Петражицкого, в особенности с его трактовкой множественности источников права, которая во многом совпадает с идеями «правового плюрализма».
Социологическая юриспруденция наибольшее распространение получила в США, где она сосуществовала и конкурировала с аналитической юриспруденцией и естественно-правовым направлением. Роско Паунд, глава этой школы, начал разрабатывать новую проблематику еще в первой четверти века и в конце своего творческого пути сумел свести воедино свои разработки в 5-томной «Юриспруденции» (1959). Суть нового подхода в социологии права была охарактеризована самим Паундом как «инструментальный прагматический подход» к изучению права, причем само право стало восприниматься преимущественно как «инструмент социального контроля». Поскольку дело контроля связано так или иначе с урегулированием и координацией поведения и социального взаимодействия законопослушных граждан, то для самой юриспруденции наиболее подходящим названием стало название «юридическая социальная инженерия», авторство которого также приписывается Паунду.
Под правом в действии Паунд понимает три взаимосвязанных его проявления в социальной жизни, доступные эмпирическому наблюдению и изучению,– правопорядок, совокупность предписаний и правоприменительная деятельность в суде или администрации. Цель права состоит в примирении и гармонизации сталкивающихся и перекрещивающихся интересов и требований. Паунд составил весьма пространную таблицу этих интересов и увязал их с набором ценностей и постулатов современной цивилизации. Взятые все вместе, эти интересы и требования обеспечивают, должны обеспечивать «защиту интересов» с помощью права.
Ценности и постулаты изображены Паундом как идеальные вечные начала. Согласно его обобщению, человек, находящийся в цивилизованном обществе, может и должен исходить как из данного, уже наличествующего, что он вправе пользоваться всем, что ему принадлежит в качестве созданных его собственными руками плодов (и в силу иных правомерных причин и обстоятельств), что все люди в его окружении будут в общении с ним поступать добросовестно и возвращать необоснованно
682 Глава 22 Политические и правовые идеи XX в
полученное, что никто не будет совершать поступков, влекущих за собой повышенный риск для окружающих, и т.д. и т.п. Все эти постулаты Паунд весьма высокопарно объявил «юридическими постулатами цивилизованного общества», но добавил при этом, что в современном индустриальном обществе возможны и новые тенденции и связанные с ними постулаты– о более терпимом отношении к «неудачникам», об их поддержке в трудную минуту и т.д.
Такова идеализированная схема ценностей и интересов общества, которое позднее назовут «состоянием всеобщего благоденствия» и которое все же не вполне оправдывает такое название, поскольку в нем помимо изобилия потребительских товаров и услуг существует явно выраженная социальная стратификация, система всеохватывающего контроля, неоднозначное влияние «четвертой власти» в виде средств массовой информации и др.
Сама концепция права как инструмента социального контроля была в основных чертах разработана скандинавским социологом Э. Россом и помимо концепции Паунда стала структурным компонентом множества социологических концепций права, общества и политики. Своеобразие позиции Паунда состояло в оценке роли важнейших из традиционных средств социального контроля(обычай, мораль, религия и право), которые на начальных стадиях не были отдифференцированы друг от друга, со временем сильно обособились и стали по-разному совместимыми с общественным и политическим бытом. В Средние века преобладали мораль и религия, которые в то же время плохо совмещались с урбанизацией и патриархальным бытом. В современном обществе, согласно Паунду, важнейшим средством социального контроля стало право и такой контроль стал функцией государства, которое осуществляет его через право.
Идея социального контроля при помощи права предполагает, что право должно быть по крайней мере стабильным (оно, говоря словами Паунда, должно быть «фиксированной основой для регулирования человеческой деятельности»), однако постоянные изменения условий жизни общества требуют постоянных поправок, следовательно, «правовой порядок должен быть настолько же изменяемым, насколько стабильным». Он должен постоянно «пересматриваться в соответствии с изменениями в общественной жизни, которую он должен регулировать».
В этом обобщении схвачена одна из действительно встречающихся в жизни антиномий (стабильность–изменяемость). Одна-
683 § 6 Психологическая теория права Л И Петражицкого
ко возможны и другие варианты. Американский правовед В. Фридмэн антиномию «стабильность и изменяемость» поставил в один ряд с антиномиями «коллективизм и индивидуализм», «демократия и автократия», «национализм и интернационализм», «интеллект и интуиция», «индивидуум и универсум».
Творчество Паунда отмечено явными чертами эклектики. Так, выстраивая таблицы «достойных интересов», он не указывает, что эта тема идет от Иеринга и «юриспруденции интересов» начала XX в. В 50-х гг., отдавая должное тенденции «возрожденного естественного права», он выдвигает компромиссную конструкцию «позитивного естественного права». На возвышение авторитета школы американских правовых реалистов с их различением «действительного права» и «вероятного права» он отреагировал концепцией «юстиция без права», где признал возможность свободы правового усмотрения не только за судьей, но также и за административными учреждениями.
§ 6. Психологическая теория права Л. И. Петражицкого
В начале века крупным научным событием не только в русской, но и европейской литературе стало опубликование «Теории права и государства в связи с теорией нравственности» Льва Иосифовича Петражицкого (1867–1931). В гносеологическом и методологическом отношении он следовал началам позитивной философии, но при этом проявил большую самостоятельность и оригинальность в освещении правовых явлений и самой природы права.
Право определяется и исследуется Петражицким как явление нашей индивидуальной психики. Социальный момент в праве не игнорируется, но воспринимается под углом зрения психологически-правовых переживаний постольку, поскольку социальный элемент в этих переживаниях отражается. Петражицкий признает различия между правом и нравственностью, но главное различие между ними он видит и воспринимает как различие между чисто императивным характером нравственных импульсов (и соответствующих им норм) и императивноатрибутивным характером права. «Императивность» в данном случае предстает в толковании Петражицкого индивидуальноличностным сознанием долга, обязанности, в то время как «атрибутивность»– это сознание «своего права», выступающее вовне как притязание. Для нравственности важен императив и момент добровольности в исполнении обязанностей, тогда как для права основное сосредоточено в моменте атрибутивнос-
684 Глава 22. Политические и правовые идеи XX в.
ти, т.е. в непременном исполнении обязанности и в связанном с этим удовлетворением. Если в нравственном общении психика участников довольно мирно реагирует на неисполнение обязанностей, то в правовом общении неисполнение обязанностей (в том числе правовых требований, подтвержденных судебным решением) вызывает гнев, влечет оправданные требования принудительного исполнения.
Решающее значение атрибутивных элементов в праве и правовом общении в несколько тяжеловесной, но логически согласованной форме получило такое обоснование» «Сообразно атрибутивной природе правовьос эмоций импульс в пользу исполнения правового долга имеет характер давления в пользу того, чтобы другой стороне, управомоченному, было доставлено то, что ему причитается; что же касается поведения обязанного, то оно имеет значение не само по себе, а как способ и средство достижения этого результата на стороне управомоченного. Напротив, нравственный импульс имеет характер непосредственного и безотносительного давления в пользу определенного поведения как такового, а не как средства удовлетворения права другого» (Теория права и государства в связи с теорией нравственности. 2-е изд. 1909).
Одним из важных выводов теории стало положение о том, что с точки зрения социальных целеполаганий и достижения твердого порядка роль права в общественной жизни важнее роли нравственности, поскольку пассивная этическая мотивация в этом плане явно уступает активной этической мотивации (сознанию правомочности); в этом отношении «та и другая ветвь человеческой этики» исполняют не просто различные функции, они различны и в силе мотивации, во влиянии на поведение. Правовой психике, сообразно ее природе, свойственно двустороннее мотивационное действие – «наряду с пассивною этическою мотивациею (сознание долга) имеет место активная (сознание управомоченности), так что получается соответственно координированное индивидуальное и массовое поведение. При этом пассивно-правовая мотивация. оказывает более решительное и неуклонное влияние на поведение».
На стороне правового актива («особенное и заслуживающее похвалы поведение») имеется не только поощрительно-санкционирующая мотивация в пользу осуществления права, но также стремление «добиваться причитающегося». Последнее осуществляется вне зависимости от усмотрения и воли обязанных –
685 § 6. Психологическая теория права Л. И. Петражицкого
оно сопровождается требованием, домогательством, тенденцией заставлять обязанных подчиняться с помощью разных средств, в том числе насильственных, и кроме того – «тенденцией злостных, мстительных и вообще репрессивных реакций по адресу нарушителей». Все это оказывает добавочное мотивационное давление. «Вообще, указанные две тенденции, влияющие на поведение обеих сторон в пользу неуклонного осуществления требований права, придают упомянутой выше социальной координации поведения особенно крепкий, правильный и прочный характер».
В итоге действия указанных законов-тенденций правовой психики и ее развития получается прочная скоординированная система вызываемого правом социального поведения, прочный и точно определенный порядок. Недаром в психике публики и юристов имеется прочная ассоциация двух идей – «права» и «порядка», так что вместо слова «право» весьма часто применяют выражение «правопорядок». Для такой ассоциации существует и «научно-причинное объяснение».
В своем воздействии на социальное поведение особо заметными делаются такие специальные функции права, которые Петражицкий именует «распределительною» и «организационною». Так, в частности, дистрибутивная (распределительная) функция в области народного (и международного) хозяйства может отличаться от функции распределения частей плодородной почвы, средств и орудий производства, предметов потребления, вообще хозяйственных благ между индивидами и группами. Основной тип и главный базис распределения хозяйственных благ, а вместе с тем и основной базис экономической и социальной жизни вообще представляет явление собственности (в частнохозяйственном укладе, в условиях «капиталистического» социального строя – индивидуальной собственности, в условиях первобытного или другого коллективистского строя – коллективной).
К числу несомненных заслуг создателя психологической теории права относят обычно решительное и безусловное освобождение теории права от узкого юридического догматизма. В этом вопросе Петражицкий создал своеобразное учение о многообразии нормативных фактов и видов положительного права. Отказавшись от сложившихся вариантов догматического истолкования источников права и стремясь охватить все известные факты из истории права и современного его состояния, Петражицкий насчитал целых 15 видов положительного права, неиз-
686 Глава 22. Политические и правовые идеи XX в.
вестных, по его оценке, современной науке или же не признаваемых ею.
Среди них он ломимо официального права (законодательства) различает книжное право, для которого нормативным фактом служит авторитет книги, преимущественно юридического содержания (имеются в виду священные книги, сборники обычного права, научные трактаты и Свод законов Юстиниана); далее следует «право принятых в науке мнений», «право учений отдельных юристов или групп их», «право юридической экспертизы» (сюда же отнесены знаменитые «ответы» римских юристов); отдельно выделено «право изречений религиозно-этических авторитетов: основателей религий, пророков, апостолов, святых, отцов Церкви и т.д.» и «право религиозно-авторитетных примеров, образцов поведения». Своеобразное семейство образуется из «договорного права», «права односторонних обещаний» (например, государственных органов и частных лиц), «программного права» (программное заявление органов государственной власти), «признанного права» (признание известных прав и обязанностей одной из сторон юридического отношения). «Прецедентное право» усматривается в деятельности государственных учреждений и в международном праве. Различается также «общенародное право, как везде существующее право» (нормативным фактом для него служат ссылки на то, что «так принято во всем мире», «у всех народов»). Отсюда становится понятным соседствующее с прецедентным и общенародным «право юридических поговорок и пословиц».
Петражицкому принадлежит весьма точная и по-своему конструктивная критика юридической ментальности, в которой «власть» и «господство» имеют характер не научно содержательных и фиксированных смысловых терминов, а скорее характер слов для всевозможного и необременительного употребления в различных областях правосознания без ясно определенного смысла. Он писал в своей «Теории права и государства» (1907): «Современное государствоведение. не знает, в какой сфере находятся и какую природу имеют те реальные феномены, которые соответствуют его теоретическим построениям, и как с помощью научных методов можно достигнуть их реального, фактического (наблюдательного, опытного) познания; и, таким образом, вместо изучения фактов- получается фантастическое конструирование несуществующих вещей и незнание действительно существующего».
§ 6. Психологическая теория права Л. И. Петражицкого 687
Психологическая теория права и нравственности, в особенности методологические конструкции, положенные в основу этой теории, вызвали обширную критическую литературу. Так, П. И. Новгородцев с самого начала высоко оценил попытку Петражицкого «освободить философскую разработку права от гипноза со стороны положительного закона и практического оборота, суживающего и искажающего теоретический горизонт зрения», но в то же время признавал, что «эмпирический анализ идеи права как внутренне-психического индивидуального переживания» тоже не дает нам законченной теории права, как не дает ее и формально-позитивная догматика. Что касается окончательного вывода, то суть его состояла в том, что заслуги психологической теории лежат вне пределов юриспруденции и что «для философии естественного права эта теория опорой быть не может». В. Н. Чичерин высоко ценил Петражицкого как критика юридического позитивизма, но сильно критиковал его оценки права как инструмента социальной политики. Б. А. Кистяковский обратил внимание на гносеологические погрешности, заметив, что Петражицкий «ориентирует свою теорию образования понятий не на истории наук, а на чисто житейских суждениях, разбавленных разнообразными научными сведениями».
Сегодня теория Петражицкого воспринимается как предпосылка таких новейших течений, как правовой реализм, а также соответствующие ответвления бихевиоризма и феноменологии.
Развивая вслед за О. Холмсом идею о громадной роли внеправовых соображений и обстоятельств в судебном процессе и акцентирование вслед за Фрейдом роли подсознания в этом процессе, американская школа правового реализма по ряду своих догматов и методологических ориентации действительно может быть воспринята продолжательницей традиции психологической трактовки права, уделившей значительно больше внимания соотношению совокупного воздействия психологических факторов на область правовой мысли и юридической практики одновременно. Американских реалистов так же, как и Петражицкого, интересовала проблема несовершенства «юридического языка»– его неопределенность, неясность, двусмысленность. По мнению Дж. Фрэнка, некоторые правовые термины похожи на луковицы– если их как следует почистить, то в итоге ничего не останется. Юридический язык– это «жаргон, не имеющий четкого значения». Он нередко ставит в тупик и одурачивает обывателя и тем самым дает возможность
688 Глава 22. Политические и правовые идеи XX в.
прибегать к различным уловкам (Дж. Фрэнк. Право и современный разум. 1930).
В своем обращении к поведенческим (бихевиористским) аспектам изучения правосознания и практики американские реалисты вновь привлекли внимание к необходимости более тщательного различения правовых требований «на бумаге» и «в реальности», к соотношению доктрины и совокупности основывающихся на ней судебных решений, и все это во имя снятия проблем, вызываемых неопределенностью предписания правовой нормы. Они в то же самое время высоко оценивали присущие праву единообразие и предсказуемость действия (К Ллевелин. Юриспруденция. 1961).
Подобно Петражицкому, реалисты разделяли позитивистскую веру в применение научной методики и в этом смысле переориентировали практическое изучение права на более современный Лад, снабдив исследователей новыми свидетельствами несовершенств или недостаточности формально-догматического анализа там, где речь идет об оценке реального действия правовых требований и предписаний или об эффективности и ценности права в реальной судебной практике и в обиходном правовом общении.