рыба мураками текст смысл
Эта рыба плывёт глубоко
Эта рыба плывёт далеко
Эту рыбу уже не поймать
Эту рыбу уже не обнять
Эта рыба хотела бы жить
И не стоит, играя, глушить
Эта рыба гниёт с головы
И потонет, утонет, увы
По течению вверх
По течению вниз
Вернись, вернись
А я буду всегда там
Слезами по щекам
Идти по следам
Тебя не отдам
Я буду всегда там
Слезами по щекам
И плыть по губам
Тебя не отдам
В этой рыбе живёт океан
В чешуе её свет и обман
Эта рыба оставит ожог
Ровно по сердцу наискосок
С этой рыбой готова в воде
В луже, в озере или в реке
Мне не страшно, где плыть, важно с кем
С этой рыбой я знаю, зачем
По течению вверх
По течению вниз
Вернись, вернись
А я буду всегда там
Слезами по щекам
Идти по следам
Тебя не отдам
Я буду всегда там
Слезами по щекам
И плыть по губам
Тебя не отдам
А я буду всегда там
Слезами по щекам
Идти по следам
Тебя не отдам
Я буду всегда там
Слезами по щекам
И плыть по губам
Тебя не отдам
Я буду всегда там
Слезами по щекам
Идти по следам
Тебя не отдам
Я буду всегда там
Слезами по щекам
И плыть по губам
Тебя не отдам
Клип песни
Писатель в жанре эмбиент: за что любят и ненавидят Харуки Мураками
Разбираем, почему одних бесит, а других восхищает главный японский писатель современности, на примере его главного романа — «Хроники заводной птицы».
Харуки Мураками, которому недавно стукнуло 72 года, – по-прежнему главная литературная звезда современной Японии. Каждый новый роман раскупают как горячие пирожки, его книги переведены более чем на 50 языков, и год от года ему прочат Нобелевскую премию по литературе (но шведские академики всякий раз чествуют кого-нибудь еще). Литературные критики Харуки тоже любят: к примеру, The Guardian еще 20 лет назад назвала его одним из лучших ныне живущих романистов, и с годами это реноме только укрепляется.
Впрочем, при всей популярности, значительное число людей прозу Мураками не просто не любит, а презирает, считая дешевкой, скучной дистиллированной водицей, притворяющейся интеллектуальной литературой. После очередного невручения японцу Нобеля один корреспондент издевался над возможной формулировкой: «За что Мураками вручать Нобелевскую премию? «За безупречно налаженное снабжение экзальтированных девочек в метро претенциозным чтивом»? «За болезненно отстранённое описание интимных сцен, способных усыпить либидо неподготовленного читателя навсегда»?».
Дело вкуса – как и любой писатель со специфической, мгновенно узнаваемой манерой письма, Мураками заходит/не заходит читателю ровно настолько, насколько мироощущение читателя совпадает с авторским. Что это за мироощущение? Попробуем понять, но для начала – несколько советов по знакомству с творчеством Х.М.
Путеводитель по японской чуди
Если вы никогда не читали Мураками и думаете, с чего именно начать копать его солидную библиографию (14 романов, 12 сборников рассказов, не считая нонфикшна), – есть несколько путей:
Хронологический — с «трилогии Крысы»: ранних повестей «Слушай песню ветра» (1979), «Пинбол 1973» (1980) и более масштабного романа «Охоты на овец» (1982).
Писать Мураками, внук буддийского священника и сын преподавателей японской литературы, начал в двадцать девять лет – до этого четыре года вместе с женой управлял джаз-баром в Токио. Однажды он понял, что может написать книгу – озарение пришло во время бейсбольного матча, о чем позже он вспоминал в мемуарах: «Я до сих пор помню огромное ясное небо, мягкость и свежесть травы, вдохновляющий звук удара [битой по мячу]. Будто что-то снизошло на меня с небес в ту секунду, и я с благодарностью это что-то принял».
Молодой автор учился писать кратко, без цветистостей и экивоков: поэтому первую повесть написал по-английски, подбирая самые простые слова, а уже потом перевел на японский. Дальше работал уже на родном языке, но сохранил принцип максимальной лаконичности. Очень простой язык, создающий ощущение повседневности – одна из главных черт творчества Мураками.
Осторожный — с «Норвежского леса» (1987)
Мураками – своего рода литературный Дэвид Линч: в 95% его книг вечно творится какая-то совершенно непонятная чертовщина. Только что герой вполне обыденно ходил в химчистку, слушал пластинки, варил спагетти – как вдруг реальность расплывается, кто-то обязательно исчезает (или, напротив, являются нездешние духи), и жизнь проваливается в сон наяву, из которого неясно, получится ли выбраться. А когда книга заканчивается, читатель не то чтобы получает ответы на двадцать тысяч вопросов, которые возникли у него в процессе чтения, – скорее, Мураками отвешивает вежливый поклон и удаляется, предоставив думать самому.
Главное исключение из этого правила – «Норвежский лес», история о студенте, переживающем последствия самоубийства друга, роман полностью реалистический. В интервью Мураками говорил, что шаг на новую территорию сделал вполне расчетливо: по его ожиданиям, после такой понятной всем книги он должен был серьезно расширить аудиторию. Не прогадал – только в Японии за год продали более 3 миллионов экземпляров романа, и дальше бестселлерами становились все книги Мураками (несмотря на то, что он с удовольствием вернулся к магическому реализму и «Норвежский лес» до сих пор остается его единственным романом без чертовщины).
«Норвежский лес» – хороший вариант попробовать, подходит ли вам стиль Мураками, если вы пока не готовы к его линчевским трюкам. В романе нет фантастических элементов, но есть все прочие фирменные приемы – сдержанность, смутная печаль и ощущение жизни как запутанного, загадочного и глубоко непонятного действа.
Краткий — с любого сборника рассказов
Если тратить время на роман некогда, а получить общее представление о самом известном японском авторе все же хочется, подойдут рассказы – в малой форме Мураками поднаторел не меньше, чем в крупной. Мой персональный фаворит – «Сжечь сарай», история о странном парне, которому нравится поджигать бесхозную недвижимость – и, возможно, не только недвижимость. (В 2018 году вышел фильм корейского режиссера Ли Чхан-дона «Пылающий», основанный на этой новелле и ничуть не уступивший ей в качестве – рецензию на него можно прочитать на Disgusting Men).
Впрочем, даже в самых маленьких безделицах Мураками вроде «Повторного нападения на булочную» или «О встрече со стопроцентной девушкой погожим апрельским утром» можно почувствовать его стиль — современного сказочника, рассказывающего городские легенды усталым слушателям, бредущим домой с работы — и понять, подходит ли вам эта манера.
Брутальный — с «Хроник Заводной Птицы» (1995)
Вариант для тех, кто не разменивается по мелочам и предпочитает сразу играть по-крупному – здоровенный опус, состоящий из трех книг, который The Telegraph включил в список лучших 10 азиатских романов всех времен. Критики любят сравнить его с «Улиссом»: повествование об одиноком человеке, уходящее корнями во Вторую мировую войну и под завязку набитое отсылками, аллегориями и двойниками. А также очень странными сексуальными сценами (еще одна неотъемлемая черта творчества автора, над которой любят подшучивать).
«Хроники» – это наиболее концентрированный Мураками, Мураками во весь рост, Мураками 80-го левела. Именно их имеет смысл рассмотреть подробнее, чтобы определить особенности его прозы.
Протагонист «Хроник Заводной Птицы» Тору Окада – самый заурядный житель Токио. Ему двадцать с чем-то лет, у него есть дом, жена Кумико и кот, он долго работал в юридической фирме, пока не решил уволиться, когда все надоело. Стоит жаркое, сонное лето, Тору не особо спешит искать работу, следит за домом, слушает музыку и крики необычной птицы за окном, которая издает скрежещущие звуки. Все идет своим чередом.
«Бог знает, что это была за птица и как она выглядела, но Кумико прозвала ее Заводной Птицей. Каждый день Заводная Птица прилетала сюда и заводила пружину нашего тихого мирка».
«Хроники Заводной Птицы» раскручиваются очень плавно и неспешно, чтобы в итоге затянуть в водоворот полного непонимания. Но там, где другой автор устроил бы напряженный экшн, Х.М. сохраняет медитативное, почти сонное спокойствие. Значительную часть его книг, и особенно «ХЗП» составляют отстраненные размышления, воспоминания, диалоги на слабо уловимые темы, заканчивающиеся ничем. Над этим автор и сам иронизирует:
«— Хочу спросить вас. На чьей вы стороне в этом деле? На его или на моей?
Мальта Кано поставила локти на стол и поднесла к лицу ладони.
— Ни на чьей. В этом деле нет сторон. Их просто не существует, господин Окада. Здесь нет верха и низа, правой и левой стороны, лица и изнанки.
— Настоящий дзэн получается. Как система взглядов представляет интерес, конечно, но мало что объясняет».
Но по-другому у него – никак. Все ускользает, перетекает из одного состояние в другое, пребывает в вечном движении. Определенность, конечность – это не к Мураками.
Несмотря на всю постмодернистскую неуловимость, книги Х.М. пронизаны вполне отчетливой моралью. Так, в «Хрониках Заводной Птицы» злодеем (и это не спойлер, т.к. обозначается его роль мгновенно) выступает персонаж – полная противоположность вялому главному герою. Он богат, заточен на успех, эффективен в бизнесе до умопомрачения, но полностью лишен любых принципов. Таких людей хватало в знакомой Мураками Японии, охваченной идеологией постоянного роста, писатель явно питает к ним отвращение и выводит как сатанинских персонажей.
А любит Мураками, как правило, людей, плывущих по течению, не слишком деятельных, но ценящих свободу, живущих в свободном ритме, и при этом способных отличить добро от зла. Именно к такому типу относится Тору Окада, и за этими ребятами, в конечном счете, правда – в этом автор не сомневается.
Другой важный рефрен, связанный с вопросами морали в «Хрониках Заводной Птицы» – Вторая мировая война. Мураками строго осуждает милитаристскую политику страны 1930-х – 1940-х годов и зверства японской армии в Азии. Воспоминания нескольких персонажей о войне – возможно, самые сильные сцены огромного романа, показывающие корни загадочного зла, таящегося в японском обществе. Да и просто эти эпизоды очень красивы – на фоне человеческой жестокости особенно остро воспринимается величие мира:
«Восход солнца в Монголии — картина замечательная. На горизонте вдруг возникла плывущая во мраке размытая полоса. Она начала расширяться, вырастая все выше и выше. Казалось, что с неба протянулась гигантская рука и не спеша стала поднимать ночной покров с лика Земли. Потрясающее зрелище! Я уже говорил: величие окружавшего нас мира многократно превосходило мои способности к постижению его. Я смотрел, и меня охватывало чувство, будто сама моя жизнь как-то истончается и медленно уходит в небытие, туда, где совсем нет места таким мелочам, как дела и заботы человеческие. Открывавшаяся передо мною картина повторялась уже сотни миллионов… миллиарды раз, с незапамятных времен, когда на Земле не существовало даже признаков жизни. Я забыл про караул и как завороженный смотрел на рождение нового дня».
Одна из причин нелюбви к Мураками как на родине, так и за рубежом – его репутация слегка попсового «западника», игнорирующего свои корни. Такие обвинения надуманы – как видно из примеров выше, Мураками остро интересуется историей своей страны, а его созерцательная манера письма вполне вписывается в условно «восточный», дзен-канон. Но, что греха таить, западную культуру он, фанат джаза и бейсбола, просто обожает, поэтому его герои постоянно обсуждают американскую и европейскую музыку, в качестве референсов возникает то Достоевский, то Чехов, а в романе «Кафка на пляже» как персонажи выведены Джонни Уокер и Полковник Сандерс.
Как и исчезновения, коты, туманные разговоры и странные персонажи, артефакты массовой культуры – неотъемлемая составляющая творчества Х.М., перетекающая из книги в книгу. Несколько лет назад даже придумали «Мураками-бинго», отображающее самые часто повторяющиеся в его книгах рефрены. Необязательно, конечно, что вы найдете в каждом романе все пункты – но пару-тройку точно повстречаете. «Однообразие!», – скажут одни. «Родное, знакомое!», – ответят другие.
В конце концов, многие отличные авторы пишут, по сути, одну книгу, до совершенства оттачивая владение своей главной темой. У Буковски такой темой были бухло и женщины, у Чехова – мятущаяся русская интеллигенция, не приспособленная к жизни, а, скажем, у Уэльбека – кризис ценностей западного мира. Так и Мураками год от года пишет свои сюрреалистические, легкие, как дым, городские сказки, меняя сюжеты, но никогда – атмосферу.
Стоит признать: если вам не понравится ни одна такая сказка Мураками — как, скажем, «Хроники» — скорее всего, не понравится никакая. Зато если что-то внутри срезонирует, и вы проникнетесь этой простой, медитативной прозой, где разговоры о серьезных материях ведутся впроброс и между прочим, где все поправимо и как бы не всерьез, где размыта граница между мечтами, кошмарами и реальностью – к Мураками всегда можно будет обратиться за утешением. Музыкально его книги напоминают даже не любимый им джаз, а эмбиент – текучий, легкий, почти бессодержательный, в общем, музыка на любителя. Но иногда нет ничего лучше, чтобы успокоиться и прийти в норму.