Я не знаю что это такое я не верю вечности покоя
Николай Рубцов — Я умру в крещенские морозы: Стих
Я умру в крещенские морозы
Я умру, когда трещат березы
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый
Разобьется с треском,
и в потемки
Уплывут ужасные обломки
Сам не знаю, что это такое…
Я не верю вечности покоя!
Анализ стихотворения «Я умру в крещенские морозы» Рубцова
В произведении «Я умру в крещенские морозы» Николая Михайловича Рубцова пророческое предвидение затмило литературные достоинства.
Стихотворение написано в декабре 1970 года. Его автору исполнилось 34 года, до смерти ему оставался один год. Внешне все складывается почти благополучно: он выпускник Литературного института, имел возможность поработать журналистом, и даже получил за свою литературную деятельность квартиру в Вологде. Другое дело, что семья его была фактически разрушена и он жил в этой квартире с начинающей поэтессой Л. Дербиной. Собирались они и пожениться. По жанру – философская лирика, по размеру – хорей с парной рифмовкой, 1 строфа. Все рифмы открытые. Лирический герой – сам автор. Поэт с содроганием повествует о своем предчувствии. Безнадежностью веет от этих строк.
В 34 года, со всеми открывшимися перспективами, в том числе, в ожидании предстоящей женитьбы, он с ужасом и тоской видит собственный всплывший гроб. Могила будет затоплена и даже место ее затеряется, а одинокий нелепый гроб «разобьется с треском». Автор не описывает содержимое гроба, говорит лишь о том, что домовина распадется, и тело его окажется на поверхности. Только со временем, наконец, прах его развеется по ветру. Он чувствует себя униженным, оскверненным. «Забытый»: чего доброго, люди с брезгливостью будут спрашивать, кого это вынесло. А ведь пройдет всего несколько месяцев. «Сам не знаю, что это такое»: герой сам не понимает, откуда в нем эти мысли. «Не верю вечности покоя»: неприкаянный при жизни, он думает, что и после смерти ему не будет суждено упокоиться. Возможно, здесь опять-таки предвидение насильственности своей смерти. Лексика возвышенная и нейтральная. Интонация усилена двумя восклицаниями и многоточием. «Крещенские морозы»: обычно еще в канун праздника Крещения Господня устанавливаются сильные морозы. И именно в ночь на 19 января 1971 года поэт погиб. Суд признал виновной в его смерти Л. Дербину. «Трещат березы»: в стволах деревьях остается влага, именно она расширяется на холоде и кора лопается с треском. «Погост»: употреблено в значении «кладбище». Анафора: я умру. Эпитеты: полный ужас, затопленной могилы, забытый и унылый, ужасные обломки. Инверсия: хлынут волны, уплывут обломки.
Н. Рубцов, певец русской глубинки и природы, в последний год жизни создал трагическое стихотворение «Я умру в крещенские морозы».
Я умру в крещенские морозы
Я умру, когда трещат березы
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый
Разобьется с треском,
и в потемки
Уплывут ужасные обломки
Сам не знаю, что это такое.
Я не верю вечности покоя!
Светлеет грусть, когда цветут цветы,
Когда брожу я многоцветным лугом
Один или с хорошим давним другом,
Который сам не терпит суеты.
За нами шум и пыльные хвосты —
Все улеглось! Одно осталось ясно —
Что мир устроен грозно и прекрасно,
Что легче там, где поле и цветы.
Остановившись в медленном пути,
Смотрю, как день, играя, расцветает.
Но даже здесь. чего-то не хватает.
Недостает того, что не найти.
Как не найти погаснувшей звезды,
Как никогда, бродя цветущей степью,
Меж белых листьев и на белых стеблях
Мне не найти зеленые цветы.
* * * *
Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи.
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.
Тихо ответили жители,
Тихо проехал обоз.
Купол церковной обители
Яркой травою зарос.
Там, где я плавал за рыбами,
Сено гребут в сеновал:
Между речными изгибами
Вырыли люди канал.
Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил.
Тихая моя родина,
Я ничего не забыл.
Новый забор перед школою,
Тот же зеленый простор.
Словно ворона веселая,
Сяду опять на забор!
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
из письма В. И. САФОНОВУ
«Многие поэты, когда берут не фальшивые ноты, способны вызывать резонанс соответствующей душевной струны у читателя. А он, Сергей Есенин, вызывает звучание целого оркестра чувств, музыка которого, очевидно, может сопровождать человека в течение всей жизни.
Во мне полнокровной жизнью живут очень многие его стихи. Например, вот эти:
. Кто видал, как в ночи кипит
Кипяченых черемух рать?
Мне бы в ночь в голубой степи
Где-нибудь с кистенем стоять!
Так и представляется, как где-то в голубой сумрачной степи маячит одинокая разбойная фигура. Громкий свист. Тихий вскрик. И выплывает над степью луна, красная, будто тоже окровавленная.
Что за чувства в этих стихах? Неужели желание убивать? Этого не может быть! Вполне очевидно, что это неудержимо буйный (полнота чувств, бьющая через край,— самое ценное качество стиха, точно? Без него, без чувства, вернее, без нее, без полноты чувства, стих скучен и вял, как день без солнца) — повторяю: это неудержимо буйный (в русском духе) образ жестокой тоски по степному раздолью, по свободе. Не важно, что образ хулиганский. Главное в нем— романтика и кипение, с исключительной силой выразившие настроение (беру чисто поэтическую сторону дела). Вообще в стихах должно быть «удесятеренное чувство жизни», как сказал Блок. Тогда они действенны.
Вот у Сельвинского:
. И мое далекое страдание,
Стиснутое, сжатое толпой,
Розой
окровавленной
в стакане
Будет полыхать перед тобой!
В «Литературке» было напечатано. Ты читал? Наверное, тоже понравилось? В большинстве стихов наших флотских, как ты называешь, пиитов (да и не только наших) как раз недостает этого. Какие-то сухие, схематичные стишки. Не стоит говорить о том, что они не будут жить: они рождаются мертвыми.»
из письма Л.А.ДЕРБИНОЙ
» Ты говорила, что будешь, возможно, в Вологде 21. Сегодня 21, но тебя нет. Как ты там живешь? Не думай обо мне плохо, это я только поначалу бываю такой. Люблю даже производить вначале вредное для себя впечатление, чтобы увидеть только реакцию. А как же иначе, Люда? Нельзя же сразу в омут головой. Надо все-таки осмотреться всесторонне да подумать. Только после этого могут наладиться ясные отношения и, конечно, более уверенные и спокойные. По-моему, так.»
Отложу свою скудную пищу.
И отправлюсь на вечный покой.
Пусть меня еще любят и ищут
Над моей одинокой рекой.
Пусть еще всевозможное благо
Обещают на той стороне.
Не купить мне избу над оврагом
И цветы не выращивать мне.
— Давай походим темным лесом!
— Давай разбудим соловья!
Там у дороги под навесом
Моя любимая скамья.
Но чувства борются во мне,
Я в жизни знаю слишком много,
И часто с ней наедине
Мне нелегко и одиноко.
И вот она уже грустна,
И вот уже серьезней встречи,
Совсем запутает она
Клубок моих противоречий!
Зачем же мы ходили лесом?
Зачем будили соловья?
Зачем стояла под навесом
Та одинокая скамья?
Как далеко дороги пролегли!
Как широко раскинулись угодья!
Как высоко над зыбким половодьем
Без остановки мчатся журавли!
И обступают бурную реку
Все те ж цветы. но девушки другие,
И говорить не надо им, какие
Мы знали дни на этом берегу.
В минуты музыки печальной
Я представляю желтый плес,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берез,
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей.
Давно душа блуждать устала
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.
И все равно под небом низким
Я вижу явственно, до слез,
И желтый плес, и голос близкий,
И шум порывистых берез.
Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни при чем.
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чем.
Был целый мир зловещ и ветрен,
Когда один в осенней мгле
В свое жилище Дмитрий Кедрин
Спешил, вздыхая о тепле.
О, как жестоко в этот вечер
Сверкнули тайные ножи!
И после этой страшной встречи
Не стало кедринской души.
Ласточка носится с криком.
Выпал птенец из гнезда.
Дети окрестные мигом
Все прибежали сюда.
Взял я осколок металла,
Вырыл могилку птенцу,
Ласточка рядом летала,
Словно не веря концу.
Долго носилась, рыдая,
Над мезонином своим.
Ласточка! Что ж ты, родная,
Плохо смотрела за ним?
Грязь кругом, а тянет на болото,
Дождь кругом, а тянет на реку,
И грустит избушка между лодок
На своем ненастном берегу.
Облетают листья, уплывают
Мимо голых веток и оград.
В эти дни дороже мне бывают
И дела, и образы утрат.
Печальная Вологда дремлет
На тёмной печальной земле,
И люди окраины древней
Тревожно проходят во мгле.
Родимая! Что ещё будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.
Замолкли весёлые трубы
И танцы на всём этаже,
И дверь опустевшего клуба
Печально закрылась уже.
Родимая! Что ещё будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.
И сдержанный говор печален
На тёмном печальном крыльце.
Всё было весёлым вначале,
Всё стало печальным в конце.
На тёмном разъезде разлуки
И в тёмном прощальном авто
Я слышу печальные звуки,
Которых не слышит никто…
И я глядел,
Глядел на перевал,
Где до сих пор
Ни разу не бывал.
Как воет вьюга!
За перевалом первым
Побывал,
А там открылся
Новый перевал.
О пальмы юга!
Я уеду из этой деревни.
Будет льдом покрываться река,
Будут ночью поскрипывать двери,
Будет грязь на дворе глубока.
Мать придет и уснет без улыбки.
И в затерянном сером краю
В эту ночь у берестяной зыбки
Ты оплачешь измену мою.
Так зачем же, прищурив ресницы,
У глухого болотного пня
Спелой клюквой, как добрую птицу,
Ты с ладони кормила меня.
Слышишь, ветер шумит по сараю?
Слышишь, дочка смеется во сне?
Может, ангелы с нею играют
И под небо уносятся с ней.
Не грусти! На знобящем причале
Парохода весною не жди!
Лучше выпьем давай на прощанье
За недолгую нежность в груди.
Мы с тобою как разные птицы!
Что ж нам ждать на одном берегу?
Может быть, я смогу возвратиться,
Может быть, никогда не смогу.
Ты не знаешь, как ночью по тропам
За спиною, куда ни пойду,
Чей-то злой, настигающий топот
Все мне слышится словно в бреду.
Но однажды я вспомню про клюкву,
Про любовь твою в сером краю
И пошлю вам чудесную куклу,
Как последнюю сказку свою.
Чтобы девочка, куклу качая,
Никогда не сидела одна.
— Мама, мамочка! Кукла какая!
И мигает, и плачет она.
Высокий дуб. Глубокая вода.
Спокойные кругом ложатся тени.
И тихо так, как будто никогда
Природа здесь не знала потрясений!
И тихо так, как будто никогда
Здесь крыши сел не слыхивали грома!
Не встрепенется ветер у пруда,
И на дворе не зашуршит солома,
Когда души не трогает беда,
И так спокойно двигаются тени,
И тихо так, как будто никогда
Уже не будет в жизни потрясений,
И всей душой, которую не жаль
Всю потопить в таинственном и милом,
Овладевает светлая печаль,
Как лунный свет овладевает миром.
***
“Чудный месяц плывет над рекою”,
Где-то голос поет молодой.
И над родиной, полной покоя,
Опускается сон золотой!
Не пугают разбойные лица,
И не мыслят пожары зажечь,
Не кричит сумасшедшая птица,
Не звучит незнакомая речь.
Неспокойные тени умерших
Не встают, не подходят ко мне.
И, тоскуя все меньше и меньше,
Словно бог, я хожу в тишине.
И откуда берется такое,
Что на ветках мерцает роса,
И над родиной, полной покоя,
Так светлы по ночам небеса!
Словно слышится пение хора,
Словно скачут на тройках гонцы,
И в глуши задремавшего бора
Все звенят и звенят бубенцы.
* * * *
Ветер всхлипывал, словно дитя,
За углом потемневшего дома.
На широком дворе, шелестя,
По земле разлеталась солома.
Мы с тобой не играли в любовь,
Мы не знали такого искусства,
Просто мы у поленницы дров
Целовались от странного чувства.
Разве можно расстаться шутя,
Если так одиноко у дома,
Где лишь плачущий ветер-дитя
Да поленница дров и солома.
Если так потемнели холмы,
И скрипят, не смолкая, ворота,
И дыхание близкой зимы
Все слышней с ледяного болота.
Еще волнует все, что было.
В душе былое не прошло.
Но слишком дождь шумел уныло.
Как будто все произошло.
И без мечты, без потрясений
Среди одних и тех же стен
Я жил в предчувствии осеннем
Уже не лучших перемен.
Мы разлучаемся с тобою,
Чтоб снова встретиться с тобой
Прекрасно небо голубое!
Прекрасен поезд голубой!
Ночью я видел:
Ломались березы!
Видел: метались цветы!
Гром, рассылающий
Гибель и слезы,
Всех настигал с высоты!
Как это странно “сон
И все-таки мудро:
Гром роковой перенесть,
Чтоб удивительно
Светлое утро
Встретить, как светлую весть!
Вспыхнул светящийся
Солнечный веер,
Дышат нектаром цветы,
Влагой рассеянной
Озеро веет,
Полное чистой воды!
Поток вскипел
и как-то сразу прибыл!
По небесам, сверкая там и тут,
Гремело так, что каменные глыбы
Вот-вот, казалось,
с неба упадут!
И вдруг я встретил
рухнувшие липы,
Как будто, хоть не видел их никто,
И впрямь упали каменные глыбы
И сокрушили липы.
А за что?
Жалобно в лесу кричит кукушка
О любви, о скорби неизбежной.
Обнялась с подружкою подружка
И, вздыхая, жалуется нежно:
— Погрусти, поплачь со мной, сестрица.
Милый мой жалел меня не много.
Изменяет мне и не стыдится.
У меня на сердце одиноко.
Прислонившись к трепетной осинке,
Две подружки нежно целовались,
Обнимались, словно сиротинки,
И слезами горько обливались.
И не знали юные подружки,
Что для грусти этой, для кручины,
Кроме вечной жалобы кукушки,
Может быть, и не было причины.
Может быть, ребята собирались,
Да с родней остались на пирушке,
Может быть, ребята сомневались,
Что тоскуют гордые подружки.
И когда задремлет деревушка
И зажгутся звезды над потоком,
Не кричи так жалобно, кукушка!
Никому не будет одиноко.
* * * *
У сгнившей лесной избушки,
Меж белых стволов бродя,
Люблю собирать волнушки
На склоне осеннего дня.
Летят журавли высоко
Под куполом светлых небес,
И лодка, шурша осокой,
Плывет по каналу в лес.
И холодно так, и чисто,
И светлый канал волнист,
И с дерева с легким свистом
Слетает прохладный лист,
И словно душа простая
Проносится в мире чудес,
Как птиц одиноких стая
Под куполом светлых небес.
* * * *
Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племен!
Как прежде скакали на голос удачи капризной,
Я буду скакать по следам миновавших времен.
Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность,
И сам председатель плясал, выбиваясь из сил,
И требовал выпить за доблесть в труде и за честность,
И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил!
И быстро, как ласточка, мчался я в майском костюме
На звуки гармошки, на пенье и смех на лужке,
А мимо неслись в торопливом немолкнущем шуме
Весенние воды, и бревна неслись по реке.
Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно
Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!
Пустынно мерцает померкшая звездная люстра,
И лодка моя на речной догнивает мели.
О, сельские виды! О, дивное счастье родиться
В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!
Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица,
Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!
Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды!
Останься, как сказка, веселье воскресных ночей!
Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходы
Старинной короной своих восходящих лучей.
Я буду скакать, не нарушив ночное дыханье
И тайные сны неподвижных больших деревень.
Никто меж полей не услышит глухое скаканье,
Никто не окликнет мелькнувшую легкую тень.
И только, страдая, израненный бывший десантник
Расскажет в бреду удивленной старухе своей,
Что ночью промчался какой-то таинственный всадник,
Неведомый отрок, и скрылся в тумане полей.
Погружены
в томительный мороз,
Вокруг меня снега оцепенели.
Оцепенели маленькие ели,
И было небо темное, без звезд.
Какая глушь! Я был один живой.
Один живой в бескрайнем мертвом поле!
Вдруг тихий свет (пригрезившийся, что ли?)
Мелькнул в пустыне,
как сторожевой.
Как много желтых снимков на Руси
В такой простой и бережной оправе!
И вдруг открылся мне
И поразил
Сиротский смысл семейных фотографий:
В краю лесов, полей, озер
Мы про свои забыли годы.
Горел прощальный наш костер,
Как мимолетный сон природы.
И ночь, растраченная вся
На драгоценные забавы,
Редеет, выше вознося
Небесный купол, полный славы.
Прощай, костер! Прощайте все,
Кто нынче был со мною рядом,
Кто воздавал земной красе
Почти молитвенным обрядом.
Хотя доносятся уже
Сигналы старости грядущей,
Надежды, скрытые в душе,
Светло восходят в день цветущий.
Душа свои не помнит годы,
Так по-младенчески чиста,
Как говорящие уста
Нас окружающей природы.
Стихи из дома гонят нас,
Как будто вьюга воет, воет
На отопленье паровое,
На электричество и газ!
Скажите, знаете ли вы
О вьюгах что-нибудь такое:
Кто может их заставить выть?
Кто может их остановить,
Когда захочется покоя?
Прославит нас или унизит,
Но все равно возьмет свое!
И не она от нас зависит,
А мы зависим от нее.
Я вспоминаю, сердцем посветлев,
Какой я был взволнованный и юный!
И пусть стихов серебряные струны
Продолжат свой тоскующий напев
О том, какие это были дни!
О том, какие это были ночи!
Издалека, как синенький платочек,
Всю жизнь со мной прощаются они.
От прежних чувств остался, охладев,
Спокойный свет, как будто отблеск лунный,
Еще поют серебряные струны,
Но редок стал порывистый напев.
И все ж хочу я, странный человек,
Сберечь, как есть, любви своей усталость,
Взглянуть еще на все, что там осталось,
И распрощаться. может быть, навек.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
«Я умру в крещенские морозы». Тайна гибели Николая Рубцова
Я умру в крещенские морозы
Я умру, когда трещат березы
Так и случилось. Напророчил на свою беду.
Жизнь поэта Николая Рубцова трагически оборвалась 19 января 1971 года.
Зима глухая бродит по дорогам,
И вьюга злая жалобно скулит.
Я ухожу до времени и срока,
Как мне судьба постылая велит.
Трудно сказать, каким путем пошла бы поэзия Рубцова, если бы поэт не погиб преждевременно. Несмотря на советское воспитание, он тянулся к вечному, доброму, светлому.
Из интервью с писателем Н.М.Коняевым:
Лирическая муза Рубцова воспевала любовь к «тихой моей родине», где светит звезда полей. Где храм старины удивительной, белоколонный. И где матушка молча принесет воды.
Поэт тянулся к свету, добру. Но жизнь Рубцова оборвалась рано и трагически, когда ему было всего 35 лет. Спустя годы вокруг смерти поэта стали создаваться мифы.
Она еще и книжки пишет о Рубцове:
***
Однако же эти статьи вызвали у многих возмущение. Тем более, что достаточно много людей еще осталось, помнящих трагическую историю гибели поэта Рубцова.
В ночь на 19 января Николай Рубцов был задушен Дербиной в своей квартире в Вологде. Следователем прокуратуры, дежурившим в ту ночь по городу, был 21-летний Вячеслав Меркурьев, в то время самый молодой старший следователь прокуратуры в СССР.
В настоящее время Меркурьев живет в Вологде, преподает в двух высших учебных заведениях. С журналистами старается не общаться, так как считает, что «в том числе и с подачи журналистов возникло несколько десятков версий гибели Рубцова».
В 2003 году в городе Вельске были изданы её «Воспоминания о Рубцове». Даже таких одиозных исторических личностей, как убийц Пушкина и Лермонтова (Дантеса и Мартынова), невозможно представить записывающими воспоминания о том, как они убивали великих русских поэтов! Скажут, что сейчас другие времена, иные нравы. Да, и, к сожалению, далеко не лучшие, если подобные книги пишут и печатают. А «Воспоминания» Д. читают. Интересно! Это же пишет сама убийца. В книге много откровенной лжи, показушной театральности (об этих склонностях Д. упоминается в уголовном деле). Присутствует здесь и целый букет всяческой «чертовщины»: и чёрная магия, и кликушество. И всё это богохульно подано на фоне Православия. Всю книгу представлять незачем. Кому надо, найдут и прочитают. Расскажу только о последней главе, где Д., начитавшись, по-моему, Михаила Булгакова, пытается быть похожей на его Маргариту, а, может, Д. и вправду с Воландом встречалась, кто знает?! Оказывается, через какое-то время после выхода из тюрьмы, Церковь наложила на Д. епитимью на три года, и всё это время она провела на коленях в молитвах. «И вот наступил баснословный 1991 год. Именно в этом году в моей жизни произошло трансцендентальное постижение многих Божественных истин», – пишет Д. С ней стали происходить разные чудеса.
Когда она нуждалась в средствах, то в Никольском соборе в Петергофе к её ногам упал с небес кошелёк с деньгами. Д. стала слышать в храмах различные голоса, а однажды услышала глас от иконы Знаменье Божьей матери: «Возьми меня в руки. Прижми ликом к сердцу и неси в Петербург». 10 июня 1991 года рано утром я понесла икону в Петербург. Мне указывалась дорога, не всем, но некоторым встречным людям я должна была говорить такие слова: «Время антихриста кончилось в русской земле. Воля и Слава Господня!» Ещё в мае, когда меня одолевали тёмные силы и я сделала много записей под их диктовку, много вульгарных глупостей, которые все потом уничтожила, у меня появилось жгучее желание выйти на связь с Николаем Рубцовым. И я вышла. Я получила от него как бы телеграмму с таким текстом: «Приезжай в гости на могилку с зелёненьким». Это было незадолго до Троицы, которая была, как я помню, в 1991 году 25 мая. И я собралась ехать в Вологду».
Нравственная и моральная стороны так называемых «воспоминаний» Д. не волнуют. Деятельность её поразительна: она нашла неких специалистов – профессора кафедры судебной медицины Ю.А. Молина, судмедэксперта А.Н. Горшкова, которые сфабриковали заключение, что Николай Рубцов не был задушен, а умер от сердечной недостаточности во время той ссоры. Сделали они этот «сенсационный вывод» со слов самой Д и после просмотра материалов суда, т.е. по бумажкам. Написали как бы предположение, понимая, что за серьёзную бумагу можно и под суд пойти. А так, предположение и всё. Эту версию Д. озвучила и в книге. Об этом она говорила и в телепередаче. На последней странице своих воспоминаний Д. изрекает: «Через 30 лет, наконец, открывается истина по чудесному Промыслу Божию: Рубцов умер своей смертью».
Что тут скажешь?! После прочтения её книги, слыша то, что она говорит корреспондентам, ясно понимаешь, что её обращение к Церкви, к Богу – это не выстраданное раскаяние, не отмаливание грехов, а только поиски оправданий. И вообще: из всего её поведения видно, что Д. виноватой себя не считает, и прощения ей не очень-то и надобно. Ей нужно добиться только одного – оправдания и снятия с себя тяжести убийства. Для достижения этой цели она применяет любые, порой самые грязные способы. Но так в жизни не бывает! Случившееся не изменить! Свои воспоминания Д. заканчивает фразой: «Смерти нет, а жизнь каждого человека есть тайна, ведомая только Творцу». Немыслимо и дико слышать такие слова от человека, который лишил жизни другого!
Конечно, нашлось немало литераторов и читателей, которые встали на защиту Н. Рубцова. Были напечатаны статьи против инвектив Д., против попрания ею человеческих ценностей, об её кощунстве. Но это только раззадорило Д., она стала действовать ещё энергичнее, ещё наглее. Специально подогревает интерес к себе, участвуя в различных мероприятиях, даёт интервью, пишет статьи. При этом везде постоянно изворачивается и всячески пытается обелить себя, придумывая всё новые и новые версии той ужасной драмы. Я поражаюсь грязной лжи Д., когда она на всю страну вещает, что только легонько сдавила горло поэта двумя (так она сама говорит) пальчиками. А материалы и ужасные фотографии из уголовного дела называет подделкой.
В пророческом стихотворении о своей смерти Н. Рубцов писал: «Я не знаю, что это такое,/ Я не верю вечности покоя!» Бедный поэт! И здесь он оказался прав, нет ему покоя и после ухода в мир вечный.
Своё мнение об этой трагедии я выскажу в конце. А сейчас, чтобы «открыть глаза» несведущим своим оппонентам, хочу предоставить слово людям, знавшим и Николая Рубцова, и Д., а также покажу некоторые выписки из уголовного дела об убийстве поэта.
Из протокола допросов:
Вопрос: Когда вы душили Рубцова, то отрывали всю руку от его горла или нет?
Ответ: Я один раз отрывала руку, а затем снова схватила за горло. Горло у Рубцова было каким-то дряблым. Я давила Рубцова, то ослабляя силу нажима, то усиливая его.
Из судебно-психиатрической экспертизы:
…Сам характер убийства, множественные ссадины на горле Рубцова свидетельствуют о том, что подозреваемая Грановская как бы рвала горло Рубцова руками.
… в беседе держится высокомерно, с некоторой переоценкой собственной личности. В поведении элементы театральности. Эмоционально лабильна, обидчива. На вопросы, касающиеся убийства, отвечает с нескрываемым волнением. То на глаза навёртываются слёзы, то переходит к улыбке. Очень подробно, с мельчайшими деталями воспроизводит все моменты совершённого деяния.
На публикацию в «Литературном вестнике» отрывков из повести ленинградского писателя Н. Коняева «Путник на краю поля», где автор сообщил о том, что «…По слухам, она писала неплохие стихи», сама Д. отреагировала телефонным звонком к Н. Коняеву так:
— По сравнению со мной в поэзии Рубцов был мальчишкой! 7
А вот воспоминания выдающегося русского писателя В.П. Астафьева:
…Горло Коли было исхватано – выступили уже синие следы от ногтей, тонкая шея поэта истерзана, даже под подбородком ссадины, одно ухо надорвано. Любительница волков, озверевши, крепко потешилась над мужиком.
В. Астафьев «Пролётный гусь» Иркутск, 2002. (Стр. 304)
Из письма ко мне поэта, прозаика из Рязанской области Бориса Шишаева, который был во время учёбы в Литературном институте дружен с Николаем Рубцовым, и который вместе с поэтами Борисом Примеровым и Александром Сизовым приезжал из Москвы в Вологду на похороны Рубцова:
«…А потом в вологодском Доме политического просвещения стояли в почётном карауле у гроба Рубцова. Без содрогания смотреть на него было невозможно. На лице Коли были кровавые полосы, как будто проведённые когтями тигра, и одно ухо едва держалось – было совсем почти оторвано.
Я ещё подумал тогда: неужели нельзя было в морге хоть как-то упорядочить всё, привести в божеский вид? И душили меня слёзы. И ясно было одно: Коля убит, и убит зверски. И кто бы что ни говорил, что бы ни трезвонила теперь убийца, я тогда убедился в этом и всегда буду говорить только одно – Рубцова зверски убили.
(Полностью здесь: Лагерев С. Не убий! )
Виктор Вениаминович Коротаев, известный вологодский поэт и старший собрат Рубцова по лирическому цеху (ныне покойный), работал тогда в газете «Вологодский комсомолец». На судебное заседание он был допущен по командировочному предписанию, предусмотрительно выписанному в редакции.
В 1994 году в свет вышли «Воспоминания о Николае Рубцове», составителем которых стал Виктор Вениаминович. В сборнике есть и его строки, которые он не мог опубликовать в «молодежке» в 1971-м: «Подсудимая сидит за барьером, под охраной серьезного пожилого милиционера. Молодая еще, пышноволосая, глаза по луковице, грудастая, бедрастая, а голос мягок, чист и глубок. Как у ангела.
И все-таки этот ангел совершил дьявольское дело – сгубил редчайший русский талант, лишил всех нас светлого друга, осиротил близких и родных. Да и всю нашу землю – тоже. И если мы не произносили пока вслух имя этого ангела-дьявола, то лишь из жалости к его родителям, дочери, из простого чувства сострадания, а может быть, и излишней деликатности…»
.
О том, что суд был закрытым, мы уже говорили. Но были засекречены и сами материалы уголовного дела, с которых до сих пор этот гриф не снят (а по некоторым данным, дело вообще таинственным образом исчезло из архива). Именно это обстоятельство, как считают некоторые исследователи биографии Рубцова, позволяли Дербиной навязывать общественности только свою версию трагических событий, не оставляя места другим.
Однако в 2005 году материалы уголовного дела вдруг появились в свободном доступе. Известный вологодский предприниматель Михаил Суров опубликовал их в своей 700-страничной книге «Рубцов. Документы, фотографии, свидетельства» (как к нему попало уголовное дело, можно только догадываться).
И сразу обнаружились нестыковки между показаниями Грановской на следствии и более поздними «мемуарами», как она сама их называет. Какие?
Чего, по словам Дербиной, испугался Николай Рубцов
Противоречий много. Остановимся на последних минутах жизни Рубцова, как их описала Дербина в своих воспоминаниях: «Рубцов тянулся ко мне рукой, я перехватила ее своей и сильно укусила. Другой своей рукой, вернее, двумя пальцами правой руки, большим и указательным, стала теребить его горло. Он крикнул мне: „Люда, прости! Люда, я люблю тебя!“ Вероятно, он испугался меня, вернее, той страшной силы, которую сам у меня вызвал, и этот крик был попыткой остановить меня…»
И далее: «Сильным толчком Рубцов откинул меня от себя и перевернулся на живот… Я увидела его посиневшее лицо… Но я не могла еще подумать, что это конец. Теперь я знаю: мои пальцы парализовали сонные артерии, его толчок был агонией. Уткнувшись лицом в белье и не получая доступа воздуха, Николай Рубцов задохнулся…»
Перед тем, как пойти в милицию, она помыла руки….
Несколько иначе этот эпизод звучит в ее устах на первом допросе: «Я стала успокаивать его, уложила на кровать. Он ударил меня ногами в грудь и вскочил, уронив при этом стол. Оба мы упали на пол. Я разозлилась, схватила его за волосы. Рубцов старался схватить меня за горло, но я укусила его за руку, а затем схватила за горло и стала давить его. Мне было безразлично, что будет дальше. Я сильно давила Рубцова, пока он не посинел, и после этого отпустила его. Подняла тряпки с пола, вымыла руки и пошла в милицию».
Одни подробности из показаний исчезали, другие появлялись. Но пальцы на горле оставались…
Еще через 10 дней на допросе она снова описывает этот эпизод: «Я схватила Рубцова в охапку и повалила на кровать… Но он босой ногой пнул мне в грудь. Я не упала, а только отшатнулась. Рубцов … вскочил, опрокинул стол, рванулся к двери из комнаты, но я схватила его в охапку и не пускала из комнаты. Рубцов сопротивлялся. Мы оба упали на пол, но я схватила Рубцова за волосы, каким-то образом оказалась наверху. Рубцов потянул руку к моему горлу. Я схватила руку Рубцова своей рукой и укусила. После этого схватила правой рукой за горло Рубцова двумя пальцами и надавила на горло.
Рубцов не хрипел, ничего не говорил – это длилось несколько секунд. Мне показалось, что Рубцов сказал: „Люда, прости. Люда, я люблю тебя. Люда, я тебя люблю“. Это были три фразы, он говорил их, а не кричал. Я взглянула на Рубцова и увидела, что он синеет, Я отцепилась от него. Рубцов сразу перевернулся на живот. Еще, кажется, вздохнул, а затем затих…»
«Когда вы душили Рубцова, — спрашивает следователь, — то отрывали всю руку от его горла, или нет?» Ответ: «Я один раз отрывала руку, а затем снова схватила за горло. Горло у Рубцова было каким-то дряблым. Я давила Рубцова, то ослабляя силу зажима, то усиляя (так записано в протоколе.– Ред.) его».
Что было сказано подсудимой на суде о последних минутах Рубцова
Из протокола судебного заседания: «Он лег на кровать, я стояла около. Затем он обеими ногами пнул меня в грудь, глазами стал что-то искать, схватил меня, и мы упали на пол. Он хотел схватить меня за горло, я его руку сильно укусила. Потом взяла пальцами за горло и держала… Когда он перевернулся на живот, то воздух, видимо, не стал проникать. Я не догадалась его перевернуть…»
Через несколько десятилетий в титрах одной телепередачи она будет значится как «вдова Николая Рубцова»…
(полностью зедсь : Александр Сергеев. «Надежду русской поэзии» Николая Рубцова убили или он умер сам? )
В.И.Белов на доводы адвокатов убийцы привёл следующие факты: «Пока же я первый скажу прокурору, что своими глазами (без очков) увидел наполовину оторванное ухо покойного. Не сам же Рубцов отрывал себе ухо, вся щека его и висок были в крови. Это помимо так называемой асфикции, то есть удушения, что знает вся Вологда.
.
Затем в «Вологодской неделе» от 27 сентября – 4 октября 2001 года Александр Цыганов опубликовал статью «Личное дело», в которой подробно изложил обстоятельства пребывания осуждённой Дербиной-Грановской в колонии в Вологде.
.
И удалось бы досрочное освобождение, если бы не наглость убийцы. А.Цыганов сообщает о письме Дербиной из тюрьмы в адрес Генриетты Меньшиковой:
«В этом письме она (Дербина) требовала (вот уж здесь точно у беззащитной женщины), чтобы та отдала всё, что принадлежало Рубцову. Здесь она ясно давала понять, что Рубцов безраздельно принадлежит ей. (Речь идёт о литературном наследии Рубцова, на котором Дербина рассчитывала погреть руки, – прим. автора). Тон письма – до сих пор не забыть – не только оскорбительный, но был злобный, угрожающий…И что же тогда оставалась делать жертве, получившей письмо, полное угроз? Да только одно: отправить это послание обратно, но уже конечно не адресату, а руководству колонии, дабы хоть как-то оградить себя от возможных преследований».
В результате за нарушение правил переписки Л.Дербину лишили всех «заработанных» ступеней исправления и она была лишена права на условно-досрочное освобождение. А сама Дербина (журнал «Слово», 1994, № 1-6) говорила себе: «Было одно упрямое, фанатичное: остаться самой собой, остаться самой собой!» Значит, осуждённая и не собиралась изменять свои взгляды, своё мировоззрение, своё отношение к преступлению!
О необузданном характере «поэтессы» говорит факт, который приводит Цыганов после беседы с начальником отряда колонии:
«О «поединке», на котором теперь настаивает Дербина, о «самозащите», о ситуации «кто кого», о «неосторожном убийстве» не может быть и речи: материалы уголовного дела полностью опровергают это. Под влиянием версии убийцы, усиленно муссирующейся прессой, Верховный суд Российской Федерации затребовал дело на предмет возможного опротестования приговора, вынесенного Грановской в 1971 году. И пришёл к выводу: оснований для пересмотра нет, произошло действительно умышленное убийство (ст. 103 УК РФ)».
(полностью здесь: Ю.Кириенко-Малюгин. Рубцов или Дербина-Грановская-Александрова )