Я подобрал птенца был он еще так мал
После текста многих стихотворений приводится их запись краткописью для слепых (по системе М.Н.Зубкова)
Р. Сеф
На свете всё на всё похоже.
Сахар
Пуговица
Летающая тарелка
Совет
Враньё
Тигр
Воробьи
Птенцы
Птичий язык
Весёлые стихи
Дали мартышке.
Муха
Дисциплина
Драка
Таракан
Муравей
Слон из мухи
Судак
Щука
Ночная музыка
Ласточки
Барашки
Зонтики
Осина
Гриб
Кактус (с краткописью)
Зебра
Мечты
Великаны
Удивительный трубочист
Кто мне ответит.
За что осла зовут ослом?
Сказка о кругленьких и длинненьких человечках
Б. Заходер
Мохнатая азбука (с краткописью)
Э. Мошковская
Как лисёнок штанишки потерял
Вежливое слово
Цыплёнок шёл в куд-кудаки
Белый
Сахар-рафинад,
Крепкий
Сахар-рафинад
Хвастался:
— Я очень
Твёрдый,
Я алмазу
Друг и брат.
Но однажды
Вечерком
Встретился он
С кипятком.
И растаял твёрдый сахар
В жидком чае с молоком.
Р. Сеф
Летающая тарелка
Летающую тарелку
Я увидел
Вчера.
Случилось это
На кухне
В полвосьмого утра.
Поссорились
Чашка и блюдце.
Сейчас
Они разобьются,
Скоро
В кухне, на полке,
Будут лежать
Осколки.
У льва и тигра
Когти,
Как острые клинки.
У льва и тигра в пасти
Ужасные клыки.
Огромный тигр
Бежал за мной,
Я мчался,
Бел как мел.
И был бы мне конец,
Но вдруг.
Будильник
Прозвенел.
У вороны
Пятеро птенцов,
Пятеро
Весёлых сорванцов.
Пятеро
Уселись на суку,
Каждый
Проглотил
По червяку.
Четверо
Сказали:
— Карр, спасибо!
А один:
— Ах, мамочка,
Ку-ку!
Р. Сеф
Весёлые стихи
За рояль уселся кит,
Звери ждут, а он молчит.
Помолчал немного,
Поклонился строго.
Очень важничает муха,
Если муха на слоне.
Вчера
Спросил
Павлин
Павлина,
Что значит
Слово
.
А тот в ответ:
— Всегда
Будь
Прост
И реже
Распуская свой хвост!
В реке
Большая драка:
Поссорились
Два рака.
Рак пятится
От рака
Четвёртый час
Подряд.
Хотят другие
Раки
Подраться
В этой драке,
Но тоже почему-то
Все пятятся
Назад.
Зелёная рачиха
Сказала
Очень тихо,
Взяв за клешню
Усатого
Сынишку своего.
Она сказала:
— Раки
Не могут жить
Без драки!
Но с этим
Не поделать,
Как видно,
Ни-че-го.
Залез в бутылку
Таракан,
А вылезти
Не смог.
От злости
Бедный таракан
В бутылке
Занемог.
Он сдох
В начале января,
Прижав усы
К затылку.
Кто часто сердится,
Тот зря
Не должен
Лезть в бутылку.
Полз по арбузу
Муравей
И думал:
.
Р. Сеф
СЛОН ИЗ МУХИ
Из мухи
Сделали слона
С огромными ушами.
Сходите
Завтра в зоопарк
И посмотрите
Сами.
Щука
Сытая была,
Щука
В озере плыла,
Увидала
Червячка,
Не заметила
Крючка.
Щука
Бросилась вперед,
И попалась
Щука.
Р. Сеф
НОЧНАЯ МУЗЫКА
Поздней ночью
Двери пели,
Песню долгую
Скрипели.
Подпевали
Половицы:
.
Ставни чёрные
Дрожали,
И окошки
Дребезжали,
И, забившись в уголок,
Печке
Говорил сверчок:
Если
Пронзительный
Стрекот
Во мраке
Вечером
Летним
Услышишь ты,
Знай,
Что кузнечики
Ласточкам
Фраки
Шьют
Из кусочков
Ночной
Темноты.
Утром
Во фраках
Летят
На просторы
Чёрные
Маленькие
Дирижёры.
— Здравствуй, ветер!
Что невесел?
— Плохо мне,
Бедняжке:
Разбежались
По волнам
Все мои барашки.
Она ему ответила:
— Подуй
На одуванчик.
В саду осеннем,
У дорожки,
Осина хлопает
В ладошки.
Вот почему
На той неделе
Ее ладошки
Покраснели.
Кактус рос
Посередине
Жёлтой
И сухой
Пустыни.
От жары
И от песка
Кактус мучила
Тоска.
Кактус погибал
От жажды
И сказал себе
Однажды:
— Я здесь больше
Не могу.
Я отсюда
Убегу.-
Вот и всё.
Но говорят,
Что в бору густом
С той поры
Живут ежи
Под большим
Кустом.
Добежала
Зебра до угла
И на мостовую
Прилегла.
И оставила
Свои полоски
До сих пор
Лежат
На перекрестке.
По рощам,
Где грибами
Усыпаны
Поляны,
Через луга
Густые,
Где кашка
И щавель,
Шагают великаны,
Шагают великаны
В неведомые страны
За тридевять земель.
Взбираются упрямо
На горные
Отроги,
Вдоль речки,
Вдоль дороги
Шагают в города
И, широко расставив
Свои большие
Ноги,
В руках огромных
Держат
Стальные
Провода.
На каждом
Великане
Квадратная
Табличка:
НЕ ПОДХОДИТЬ!
СМЕРТЕЛЬНО!
Здесь пробегает
Ток.
Р. Сеф
УДИВИТЕЛЬНЫЙ ТРУБОЧИСТ
Я просил на елку
Подарить хлопушку,
А принёс мне дедушка
Странную игрушку:
В плоскую коробку
Спрятан человечек,
Прыгает он, будто
Лёгонький кузнечик.
Он в цилиндре чёрном,
В чёрном сюртучке,
Чёрную метёлку
Держит он в руке.
У него, бедняги,
Странные ужимки,
Он дрожит на длинной
Тоненькой пружинке.
И его при помощи
Чуть заметной кнопки
Можно очень быстро
Вызвать из коробки.
Надави на кнопку:
Ра-аз, два-а, три!
Тут же он коробку
Откроет изнутри.
Стало мне однажды
Очень интересно:
Жить в такой коробке
И темно, и тесно.
И спросил его я:
— Трудно ли у стенки
Прятаться,
Калачиком подобрав коленки?
Но зимой и летом,
Вечером и днём
Я лежу тихонько,
Мечтая об одном:
Как весенним утром,
Свежим и лучистым,
Стану я известным
В мире трубочистом
Помоги мне выбраться,
Жить не взаперти,
А работу по сердцу
Я смогу найти.
Где-то он теперь?
В какой он стороне?
Если повстречаете,
Позвоните мне.
* * *
Кто мне ответит
Ясно и просто,
Как называются
Жители Осло?
Р. Сеф
За что осла зовут ослом?
Р. Сеф
Сказка о кругленьких и длинненьких человечках
Мир настал,
Соседи дружат,
Не горюют
И не тужат.
Круглые на карусели
Кружат длинненьких
Людей.
Длинные, забыв о злости,
Приглашают круглых
В гости
И качают на качелях
Круглых маленьких
Детей.
Борис Заходер
МОХНАТАЯ АЗБУКА
Никакого
Нет резона
У себя
Держать БИЗОНА,
Так как это жвачное
Грубое и мрачное!
Что невесел, ВОРОБЕЙ?
— Мало
Стало Лошадей!
Трудно даже Воробью
Прокормить свою семью!
Как это принято у змей,
Кусают за ногу ГАДЮКИ,
А потому
При встрече с ней
Берите, дети, ноги в руки!
Давно я не встречал
ГАДЮКИ.
И что-то не скучал
В разлуке!
— Что ж ты, ЁЖ, такой колючий?
— Это я на всякий случай:
Знаешь, кто мои соседи?
Лисы, волки и медведи!
ЗЕБУ
Не знает ни снега,
Ни вьюги,
Он и родился и вырос
На юге.
К пальмам
И к южному небу
Привык
Зебу,
Хотя он всего только бык.
Вот КАБАН.
Он дик и злобен,
Но зато вполне съедобен.
Есть достоинства свои
Даже у такой свиньи!
Носит
Мама-КЕНГУРУ
В тёплой сумке
Детвору,
А ребятки-КЕНГУРЯТКИ
Целый день
Играют
В прятки!
За стеклом свернулась КОБРА,
Смотрит
Тупо и недобро.
Видно с первого же взгляда:
Мало мозга,
Много яда.
Кто НОСОРОГУ
Дорогу
Уступит,
Тот, несомненно, разумно поступит.
Любо толкаться ему, толстокожему,
А каково
Бедняге прохожему?
Как хорошо, что такие невежи
Будут встречаться
Всё реже и реже!
— Наши предки, ваши предки
На одной качались ветке,
А теперь нас держат в клетке.
Хорошо ли это, детки?
До чего красив
ПАВЛИН!
У него
Порок
Один:
Вся павлинья
Красота
Начинается
С хвоста!
Если сможешь, угадай,
Что нам скажет ПОПУГАЙ?
— То и скажет, полагаю,
Что вдолбили попугаю!
Больше всех на суше он,
Очень, очень добрый СЛОН.
Видно, даже у зверей
Тот и больше, кто добрей!
ТАПИР
Навек повесил нос,
Грустит он об одном:
Он собирался стать слоном,
Да так и не дорос.
Решётка
На нём нарисована четко.
И очень к лицу
Людоеду решётка!
Львы и тигры
Приручаются.
Это редко, но случается.
Но никто ещё пока
Приручить не смог
ХОРЬКА.
Слава богу,
Что хорёк
Очень маленький зверёк!
Зачем
Такой носище
ЦАПЛЕ?
Затем,
Чтоб цапли
Рыбок цапали!
ЧЕРЕПАХА
Всех смешит,
Потому что не спешит.
Но куда
Спешить тому,
Кто всегда в своём дому?
ШАВКА
Очень громко лает,
Шавка
Очень твердо знает:
Тот, кто громче
Скажет «гав»,
Тот всегда
И будет прав!
Нет у ШАКАЛА
Ни в чём недостатка:
Внешность гиены,
Лисья повадка,
Заячья смелость,
Волчий оскал,-
Что же ещё он там плачет,
Шакал?
Я про страуса,
Про ЭМУ,
Написал бы вам
Поэму,
Но никак я не пойму:
Эму он
Или эмУ?!
аи3
азбу` пу )чи)цс с аи3а- н1` и азбу`1с 8а0 )чи)цс6
бизон
/`+ ёт 1зо) у ся щржь бизо)1
т.к э ж#чш- грубш и м>чш6
`бан
vт `бан4 н дик и з_бн1 ( 0y в6лё се4бн4
е3 43оинва сvи дж у =кy свини6
кенгуря=
(с> мама-кенгуру в 2плy сумке щтvру1
а 1бятэ-кенгурятэ цлй щн иг>: в прятэ6
кит
шю :ж в vщ ъvд> кит1 хя н и ё рыба4
н в мо1 е3 и в мо1 сп>1 0 ч %- сб3
2с( бо 2 ) суше ю =кy огъмy туши6
(ыъг
кy (ыъгу 4ъгу у3п>1 yт1ёы(1>зум( 63п>4
:ло yл`ьс л3?ж а `оv бедняге ъ,х
` хшо1ч =кц ёьжи б: в31чьс ш 1же и 1же6
обезянэ
-)ши п1дэ1#ши п1дэ ) онy `ча9с ьтке1
а т )с щрж, в к5тке444 хшо 9 э1щтэ5
пав9н
4 8+ к>сив пав9н6 у + 6ък он3
шя пав9ня к>ы= )чи)цс с хv3а6
6пугай
-е см-ш1угадай1 ч )м с`жц 6пугай5
-y и с`жц16″гаю1 ч в4лби9 6пугаю6
русачк
эт 0йк- )ш земляк- )з#цс русак6
с_н
бш шх ) суше н1 о81о8 4брй с_н4
,в(1дж у зьрy yт и бш1кy 4брy6
=пир
=пир )ьк 6ьсл (с1 гру3> н о он63
н ыби>лс 3ь с_н61 да =к и ё 4ъс444
тю5н и % 5жь ё 5н6 _л
жа71тю5не й5ж/е- ё й%р д 6д>ж/я6
фи9н
7 (чю 3>шн фи9н4 а й сь2- н бси5н6
хо1к
7. и 1 п.ч ё спеш>4
( кд спешь y кy шг в сv6 4му5
ша`л
ёт у ша`» / в 8м ё43т`3 вёш3 гие:19ся 6#д`1
0ячя с%л31vлчй ос`л1- ч ж щ н =м п»чц1ша`л5
щу`
х#=ь1г_=ь у%: щуэ- :дy ё нуж( им )уэ6
эму
я ъ 3>уса1ъ эму1 )писл 2 #м 6эму1
( /` я ё 6йму1 эму н и9 эму56
южй кyy=м
юкъь( йз)ю3 зьря ёт ) букву 8ю04
э- южй кyy=м4 я + йдумл ц6
И пошёл, пошёл Лисёнок
Меж сосёнок
На просёлок,
И пришёл он на просёлок,
Побежал скорей в посёлок,
К маме, папе и братишке.
И по пути потерял штанишки!
Э. Мошковская
Вежливое слово
Театр открывается!
К началу всё готово!
Билеты предлагаются
За вежливое слово.
В три часа открылась касса,
Собралось народу масса,
Даже Ёжик пожилой
Притащился чуть живой.
— Подходите,
Ёжик, Ёжик!
Вам билет
В каком ряду?
А Олень:
— ДОБРЫЙ ДЕНЬ!
Если только вам не лень,
Уважаемый кассир,
Я бы очень попросил
Мне, жене и дочке
Во втором рядочке
Дайте лучшие места.
Вот моё
ПОЖАЛУЙСТА!
— Вежливое слово?
Нет у вас другого?
Вижу
В вашей
Пасти
ЗДРАСТЕ.
А ЗДОРОВО бросьте! Бросьте!
И вдруг,
Отпихнув
Старух,
Стариков,
Барсуков,
Бурундуков.
Вдруг ворвался Косолапый,
Отдавил хвосты и лапы,
Стукнул Зайца пожилого:
— Касса, выдай мне билет!
— Ваше вежливое слово?
— Ах, у вас такого нет?
Не получите билет.
Ничего кассир не дал!
Косолапый зарыдал,
И ушёл он со слезами,
И пришёл к мохнатой маме.
Мама шлёпнула слегка
Косолапого сынка
И достала из комода
Очень вежливое что-то.
Развернула,
И встряхнула,
И чихнула,
И вздохнула:
— Ах, слова какие были!
И не мы ли
Их забыли?
ИЗВОЛЬ.
ПОЗВОЛЬ.
Их давно уж съела моль!
Но ПОЖАЛУЙСТА.
ПРОСТИ.
Я могла бы их спасти!
Бедное ПОЖАЛУЙСТА,
Что от него осталось-то?
И десяток про запас.
— На, сыночек дорогой,
И всегда носи с собой!
Театр открывается!
К началу всё готово!
Билеты предлагаются
За вежливое слово!
Вот уже второй звонок!
Медвежонок со всех ног
Подбегает к кассе:
— ДО СВИДАНЬЯ! ЗДРАСТЕ!
ДОБРОЙ НОЧИ! И РАССВЕТА!
ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЙ ЗАРИ!
— С НОВЫМ ГОДОМ!
С НОВОСЕЛЬЕМ!
РАЗРЕШИТЕ ВАС ОБНЯТЬ!
— ПОЗДРАВЛЯЮ
С ДНЁМ РОЖДЕНЬЯ!
ПРИГЛАШАЮ ВАС К СЕБЕ!
И кассир от восхищенья
Постоял на голове!
И кассиру
Во всю силу
Очень хочется запеть:
— Здравствуйте,
Медведица!
Знаете,
Медведица,
Славный мишка ваш сынишка,
Даже нам не верится!
Э. Мошковская
Цыплёнок шёл в куд-кудаки
Цыплёнок
Шёл
В Куд-кудаки.
И пели Синички и Сойки!
И было не страшно в дороге!
— Не спи на сырой земле!
В дупле, в тёплом дупле.
— Ты переплыл реки!
Ты прошёл полдороги!
Брось тревоги и страхи,
Ты войдёшь в Куд-кудаки.
Пчёлы жужжали:
— Дойдёжжжь!
Цыплёнок
Шёл в Куд-кудаки.
И вот обезьяны Макаки
Сказали:
— Во-о-он Куд-кудаки!
Гляди:
Впереди
Куд-кудаки!
Но
На счастливые крики
Примчались злые Собаки!
— Сейчас мы тебя покусаки,
Разорваки!
Готовься к дррраке!
Цыплёнок делает знаки,
Что вот уже Куд-кудаки!
Что он прошёл
Половину земли!
Но поверить ему не могли.
— Но меня не пугали!
Не пугали,
А помогали
Светляки,
Медведи
И Раки.
И Пчёлы.
— И Пчёлы-кусаки?!
И даже Пчёлы-кусаки
Помогли
Прийти
В Куд-кудаки?!
Как удивились Собаки!
Забыли Собаки о драке!
Сидят
Собаки-кусаки.
А Цыплёнок
Идёт
В Куд-кудаки!
Вера Инбер
Домой, домой!
Текст книги «Полное собрание сочинений. Том 5. Мощеные реки»
Автор книги: Василий Песков
Жанр: Природа и животные, Дом и Семья
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Мальчик и птица
Я получил письмо от сестры. «…Мы все очень скучали по старикам. Две недели, пока отец и мама гостили в Москве, Тобик выл – мы даже спать не могли. Козы не давались доиться – все руки у меня в синяках от козлиных рогов… Тобик перестал выть, как только услышал знакомые голоса. А коза маме все лицо облизала». Читая письмо, я вспомнил любопытную встречу в недавнем путешествии…
Этот мальчик и эта птица живут на острове Беринга. Человек и птица не видели земли, кроме острова, окруженного водой Тихого океана. Мальчика зовут Володя Христиченко. Он живет в деревянном доме островного поселка, ходит в школу. Большая чайка-мартын живет на берегу в большой колонии таких же чаек. Океан после отлива оставляет на отмелях всякую живность. Чайки за ней охотятся – целый день кричат, дерутся, летают над самым прибоем. А вечером вся колония собирается на ночлег. Птицы сидят, вобрав головы, – не то спят, не то дремлют.
У дружбы великое множество путей.
Север, весенний вечер.
Мы шли с Володей вечером у самой воды и распугали чаек. Они загалдели и поднялись. Сотни птиц с огромными, как у орлов, крыльями полетели вдоль берега. Но одна чайка вдруг отделилась от стаи. Летит к нам. Опускается. Я отпрянул – птица села на плечо моему спутнику. Володя остановился. Чайка сложила крылья и спокойно стала оглядываться. Мальчик не выражал удивления…
Весной Володя подобрал на берегу обессилевшего, мокрого, не умевшего летать птенца. Отогрел, высушил и оставил дома. Аккуратно кормил, ходил с приемышем к берегу. Чайка выросла и вернулась в свою колонию. Но что-то осталось в памяти вольной птицы. Иногда она прилетает и долго сидит на крыше бревенчатой избы. А когда Володя приходит на берег – чайка узнает его. Если поблизости не много людей, птица опускается на плечо.
У дружбы великое множество путей…
Наследство доктора Котса
Умер человек и оставил наследство. Человек был из числа прекрасных чудаков, бескорыстный и непрактичный, потому и осталось наследство, которому люди понимающие цены не могут определить и которое до наследников пока не дошло – пылится в темных шкафах, в подвалах, и есть угроза гибели богатства, собранного делом большой человеческой жизни.
«Я хочу, чтобы вы меня поняли не только верхушкой, но и колотушкой», – старик в черной профессорской шапочке улыбнулся, прислонил руку к груди, призывая понять умом и сердцем все, что он хочет сказать. Теперь я знаю: каждую лекцию он начинал этим словом, он очень хотел, чтобы слово было предельно понятным и интересным. Шестнадцать лет назад, когда я первый раз его слушал, он был еще бодрым. Он говорил по-русски, потом пришли девять английских ученых, он стал говорить по-английски. Он мог читать лекции по-французски и по-немецки. В поношенном пиджаке, в стариковских ботах он был похож на доброго сказочника, шкафы он открывал торжественно, как шкатулки, и слушатель щурился от блеска переливчатых крыльев райских птиц, фазанов, колибри. Другая полка – белый волк, белый орел, белый ворон, белые сороки и воробьи. Глухарь, которого мы знаем угольно-черным, в этом шкафу имел куриное, серовато-коричневое оперенье. Сотни полок. Около семидесяти тысяч предметов на них, скульптуры и по стенам – картины. Любознательный человек чувствовал себя тут приглашенным на праздник. Ученый не был собирателем случайных диковинок. Пройдя с ним мимо открытых шкафов и полок, слушатель за два часа постигал суть изменений и превращений всего живущего на земле. Для меня, например, дарвинская теория эволюции, понятная по школьным книжкам, вдруг ожила убедительной материальной достоверностью. Я, взволнованный, попросил книгу отзывов. И увидел: не я один исполнен благодарности этому человеку. Среди прочих – иностранные записи и тоже с восклицательными знаками. Я листал книгу. Старик, живший в каморке рядом с сокровищами, усталый после лекции, жарил яичницу. Я спросил: «А что же музей так тесен. И пыль. » Старик ответил: «Сынок, недавно была война… Музей должен потерпеть. Но я уверен, будет построено хорошее здание. Обязательно. Погляди, сколько людей хотят этого».
Прошло шестнадцать лет. Недавно я зашел в знакомую дверь. Все как прежде. Тесно, «плечом к плечу» стоят высокие шкафы. Пыль на чучелах зверей, на картинах, на дорогих фолиантах в библиотеке. Старика нет. В последний раз я видел его три года назад. Постучался вечером. Дряхлый человек сидел в кресле-качалке в холодном коридоре у телефона. «Почему вы здесь, Александр Федорович?» – «А где же мне быть? Музей не должен быть глухим. Я один. Нет ни вахтера, ни сторожа. А вдруг кто-нибудь позвонит, вдруг надо узнать что-нибудь…» Музей был закрыт для посетителей. Это было мучительно для умиравшего человека. Музею была отдана вся его жизнь. Имя этого человека: Александр Федорович Котс…
Заглянем к истокам недавно оконченной жизни. Дом московских учителей, давних выходцев из Германии. Мальчик-сынишка в прихожей потихоньку выстригает пучок волосков из шубы нового гостя. Через полгода тем же гостям показана коллекция «русских мехов». Шестнадцати лет мальчик получает серебряную медаль Российской выставки за коллекцию чучел птиц. Это время и надо считать началом большой человеческой страсти, страсти, посвященной бескорыстной службе науке и просвещению.
Это была интересная и необычная жизнь. Студентом Александр Котс ездил в трудную экспедицию и привез в Москву большую коллекцию сибирских птиц. Он любил путешествия, но когда представилась желанная поездка на остров Мадагаскар, он отказался, потому что «дела коллекции» требовали его присутствия в Москве. Ученым-зоологом он в неурочное время нанялся работать в мастерскую, которая платила ему за труд чучелами птиц и зверей. Уже большим ученым он все свои «профессорские» деньги тратит на покупку все тех же чучел.
Ученого знали охотники и привозили редкие экземпляры добытой дичи. В торгом Охотном ряду его ждали каждое утро. Если он узнавал – где-то продается редкая коллекция, он готов был расстаться с последней рубашкой. Так было куплено собрание птиц, добытых самим Пржевальским. Так были сделаны другие редкие приобретения. А когда личный музей перерос домашние стены, ученый без колебаний подарил его нынешнему пединституту. Он был преподавателем и бессменным директором музея.
Друзья ученого не помнят, чтобы он хоть раз в жизни уезжал в отпуск, он говорил: «Дела…» У него были нескончаемые музейные дела. Если он уезжал из Москвы, то опять же по музейным заботам. Два раза он был в Европе, изучал работу двадцати лучших естественных музеев и решил: «Наш музей должен быть на пять голов выше». И он сделал его таким. Он решил не просто показать: «Живут или жили на земле такие-то птицы и звери». Он поставил задачу величайшей трудности: добыть, например, фазана, но такого, чтобы был намек на изменчивость вида, добыть лисицу, но с такой окраской, чтобы видно было: природа не застывает на месте. А все экспонаты, поставленные в ряд, должны убедительно показывать непрерывную эволюцию всего живущего. И он находил редчайшие экземпляры животных и птиц. Ученые говорят: это может встретиться в миллионе случаев один раз. И он умел находить этого «миллионного» фазана, соболя, тетерева. О музее говорили, как о большой редкости мира.
Музей продолжал расти. Молодая Советская власть всячески ему помогала. Нарком просвещения А. Бубнов писал: «Дарвинский музей – ценнейшее культурное учреждение мирового ранга…» Контора «Союзпушнина» считала своим долгом при поступлении очередной партии мехов первым пригласить профессора Котса. Из сотен тысяч шкурок он отбирал нужные. Во всех музеях мира, вместе взятых, сегодня нет такой коллекции пушных зверей, как в дарвинском музее. И опять-таки подчеркнем: это не просто коллекция редкостей, это материальное, наглядное выражение одной из величайших идей биологии.
Музей создавался с благородной целью пропагандировать учение Дарвина. И он стал лучшим пропагандистом учения. Но в собрании заложено нечто, приобретающее сегодня особую ценность. Наука биология сегодня становится наукой номер один благодаря прорыву в таинственный мир загадок наследственности. Ученые распутывают тончайшие шифры наследственности. Конечно, молекулярный уровень исследований требует каких-то «сопоставлений, увязок» с многообразием форм жизни, требует иллюстраций из понятного и знакомого нам мира природы. Откроем шкафы музея. Собиратель профессор Котс, может быть, и сам, не подозревая того, сделал величайший подарок современным генетикам. Вот они – примеры мельчайших наследственных изменений в природе. Редчайшие систематизированные экспонаты могут служить иллюстрацией новых идей и сами способны дать идеи современной генетике. С этой стороны собрание музея, опередившее время, еще не оценено по достоинству. Но даже и без этого… Послушайте, что говорили люди, посетившие музей. Это малая толика из огромного числа отзывов. «Обойдя все почти музеи Москвы и сопоставляя с другими, мне этот музей понравился больше других» – рабочий из Иванова Л. Кокошин. «Это есть нечто абсолютно единственное в мире» – Гарольд И. Кулидж (Кембридж). «Я был в Кембриджском музее… в музеях Лондона, Парижа, Праги, Копенгагена, Берлина и других городов Европы. Нигде нет ничего напоминающего то, что собрано Александром Федоровичем Котсом» – академик Е. Н. Павловский. «Для меня это откровение» – доктор М. Д. Роопваль (Индия). «Я не знаю ни одного другого музея, который трактовал бы предмет таким же образом» – доктор В. Эдвардс (Англия). И так далее. Записи сделаны под впечатлением увиденного. И дело не только в редких коллекциях, дело в умении расположить и подать экспонаты. «В музее я породнил природу и искусство». Это давало необычайный эффект воздействия. Это и объясняет обилие отзывов в старых пожелтевших тетрадках. В одной из записей ценность музея определена просто и точно: «Огромное национальное достояние».
Конечно, у большого ученого было много друзей и сподвижников. Он вел переписку с биологами всей земли, правой рукой его по работе в музее были талантливые, ныне живущие художники-анималисты Василий Алексеевич Ватагин, Алексей Никонорович Комаров. Из Калужской губернии, из крестьянской семьи, ходившей в Москву на заработки, выросла в музее целая династия художников-таксидермистов Федуловых. Два брата и сын одного из братьев, ныне живущий Дмитрий Яковлевич, сделали те самые тысячи прекрасных экспонатов, начиная от крошечных, величиной со шмеля колибри до слонов и белых медведей.
А теперь надо вернуться к началу этих заметок. Музей закрыт. Пылятся скрытые от человеческих глаз экспонаты. Непролазная теснота, сырость. Семь человек (нынешний штат музея) прилагают усилия, чтобы спасти от гибели большие ценности. Следует сказать теперь главное.
«Музею срочно нужно специальное помещение».
Эти слова были сказаны еще до войны. После войны тридцать ведущих ученых, докторов естественных наук, обратились в правительство со специальным письмом о нуждах музея. 6 апреля 1946 года было разрешено проектировать здание и были отпущены нужные средства. Решение не было выполнено. Сейчас даже трудно сказать, почему не было выполнено. Через десять лет по ходатайству множества людей было принято новое решение. Был заказан проект специального здания. Его выполнил архитектор Е. В. Козлов. Здание вполне отвечало задачам музея. В Москве, в районе Фрунзенской набережной, началось строительство. Это были счастливые дни для всех, кто знал музей. Хранитель музея в те месяцы не спал ночей, просматривал картоны, уточнял размещение коллекций в просторных залах. Газеты откликнулись на событие, которого долго ждали. «Нигде в мире, в том числе в Англии, на родине Дарвина, нет подобного музея. Строительство нового здания приветствуют ученые многих стран», – писали «Известия». Там же была опубликована заметка из Лондона. В ней говорилось о зависти англичан, которые не имеют столь значительного музея. И вдруг гром среди ясного неба: строительство прекратить! Мотив: «А зачем нам музей лучше, чем в Англии?» Очень возможно, что при решении посчитали: речь идет о музее, где собраны вещи, труды ученого. Но в том-то и дело, что это не «музей Дарвина» а музей дарвинизма!
Так или иначе строительство было прекращено. На этом месте возвели балетную школу Большого театра. И ходатаям музея надо было начинать все сначала. Те, кто знает последние дни Котса, помнят его слова: «Теперь все погибнет».
Да нет же, не должно погибнуть дело, нужное людям! В октябре 1964 года было принято еще одно решение: строить! Отпущены деньги, решено использовать прежний проект с некоторыми доработками, учитывающими достижения строительной техники. Строительство внесено в «титульный список». Все, кажется, хорошо. Но дело на прежнем месте.
Есть постановление Моссовета, есть десяток разных согласований, но Главное архитектурно-планировочное управление не может подыскать земельного участка в Москве. Обещались различные сроки: «Месячный срок, трехдневный срок». Все сроки прошли. Средства, отпущенные на 1965 год, не использованы. В этом году строительство опять внесено в «титульный список». Но все идет по прежнему кругу. И потому совершенно необходимо обращение к министру культуры, председателю Моссовета, начальнику архитектурно-планировочного управления. Уважаемая Екатерина Алексеевна Фурцева, уважаемый Владимир Федорович Промыслов, уважаемый Геннадий Нилович Фомин, за вами слово в этом многострадальном деле.
Дело нашей совести – найти достойное место ценностям, собранным для народа. Это нужно науке. Это нужно для просвещения – многие тысячи людей могут получить наглядный ответ на вопрос: почему он таков, окружающий нас органический мир? В Москве почти тысяча школ. Урок естествознания, проведенный в стенах музея, стоит многих часов занятий. Стало быть, и простой хозяйский расчет говорит в пользу музея. Музей, так же как «Третьяковка», как Большой театр, может стать гордостью государства. Наконец, и уважение к подвигу человеческой жизни должно быть положено на весы. Иначе нельзя. Наше общество, как никакое другое, должно ценить человеческое бескорыстие, увлеченность и благородство в служении людям.
Микрофон на березе
Кто-то из журналистов сказал: приезжающий в Токио на неделю пишет книгу, пробывший месяц – пишет статью, живущий в Японии годы не берется писать. Что-то похожее происходит, когда хочешь рассказать о человеке: дольше знаешь – труднее искать слова.
Бориса Вепринцева я знаю пять лет. В первую неделю знакомства, когда он был биофизиком-аспирантом, я не мог написать, потому что он твердо сказал: «Не надо, будет мешать работе». Я тогда спрятал блокноты, не стал расспрашивать. Мы подружились. Сообща съедено много соли и много черствого хлеба в блужданиях по лесам, и хотя по-прежнему существует табу: «это будет мешать…» и я чувствую себя человеком, «прожившим в Японии многие годы», все-таки рассказать надо. Сейчас я отложил карандаш и в который раз прослушал пластинку… Это не музыка. Но, может быть, именно эти звуки послужили началом человеческим песням и нынешней музыке. Наверняка все начиналось с этих звуков, которыми и сегодня наполнены леса и рощи. Ничто лучше, чем эти звуки, не может в нас разбудить задремавшую радость. Но часто ли суета городской жизни отпускает нас в зеленый мир леса, лугов и речек? И вот нашелся охотник, собравший лесные звуки для нашего дома. Стоит мне повернуть ручку у желтого ящика и… сейчас вот кричат лесные лягушки-жерлянки и кричит коростель.
Кричит коростель… Для меня это один из самых дорогих звуков. Перед глазами встает деревенский двор, окруженный плетнем, старые вязы, за вязами – кусты лозинок. В лозинках вечерами стоит туман. Из тумана виднеются лошадиные головы. И кричит коростель. Немудреные, монотонные звуки, которые родились, наверное, до появления на земле человека. Буквами их написать невозможно. Но кто слушал хоть раз, как в тумане кричат коростели, поймет, почему еще и еще раз хочется перевести иголку на то место пластинки, где орут краснопузые лягушки-жерлянки и кричат коростели. Или вот журавлиные крики… Кто скажет, что слышал, как кричат журавли? На тысячу, может быть, один человек придется, слышавший журавлиные крики. Соловей, дрозды, глухарь, весенняя барабанная дробь дятла, шмель запутался в траве, гудит, бьется, птичья мелкота верещит. И слышно, как дышит лес, как идет по земле зеленый, весенний шум. Нашелся охотник, который собрал все эти вечные звуки земли. О нем я и хочу рассказать.
Охотник за голосами – не лесной человек. Последний раз я видел его в городке Пущино под Серпуховом. Городок этот получил название в наследство от приокской маленькой деревушки. Городку суждено стать одним из центров нашей науки. Биофизик Борис Вепринцев приехал сюда из Москвы – получил лабораторию в только что построенных корпусах Института биофизики. Дело, которым он занят, называют «передним краем» науки. Я не был на фронте, и мне не просто проверить точность двух этих слов: «передний край», но, кажется, они верно передают смысл всего, что происходит в лабораториях. И если продолжить образ, то Борис на этом переднем крае – в чине ротного командира. Территория, которую «рота» взялась отвоевать у Неизвестности, крошечная – не видимая глазом нервная клетка. Пятнадцать миллиардов этих крошечных клеток составляют человеческий мозг – лучшее, что сумела сделать живая природа. Узнать, как работает, как живет, почему умирает нервная клетка, – значит узнать очень много, может быть, больше, чем узнали физики, расщепившие атом.
Сам «ротный» часто приходит домой с воспаленными глазами и бессонницей. Утром, когда жарит яичницу, он вдруг лезет в пиджак и что-то записывает на аккуратно нарезанных листках бумаги. На лодке плывешь – оставляет весло, лезет в карман за листками.
Борис принадлежит к числу тех фанатиков в науке, у которых «понедельник начинается в субботу», то есть они и в воскресенье, и в праздник, и в любое время «остаются на фронте». Они частенько чудаковаты, не приспособлены к житью-бытью. Но опыт жизни заставляет верить в таких людей. И я верю в своего друга, верю, что мне еще придется написать о делах «его роты». Теперь же рассказ будет о человеческом увлечении, о том, что можно добыть для людей «между делом».
Чужое, модное сейчас слово «хобби» в этом случае не годится. Хобби – увлечение, занятие для себя. Тут же – мечта юности, пронесенная через сложности и трудности жизни.
Двадцать пять лет назад мальчишка-кюбзовец (есть и доныне кружок биологов в зоопарке – КЮБЗ) попал на интересную встречу ученых. После доклада ныне покойный профессор Промтов подошел к старинному граммофону, покрутил ручку, и в переполненном зале… запел соловой. На окнах сверкали морозные росписи, а в зале, хотя и не очень громко, пел соловей. Нам, привыкшим сегодня к магнитофонам, вряд ли показалась бы удивительной эта запись. Но тогда даже видавшие виды ученые поднялись, громко хлопали и, как дети, кричали: еще, еще! А в самом заднем ряду сидел мальчишка и ловил каждое слово рассказа об удивительной, из Англии привезенной пластинке. Профессор рассказал: «В Англии живет старик Людвиг Кох, уехавший из Германии от фашистов. Старик на восковые диски пишет голоса птиц. Старика в Англии знает каждый мальчишка. Письма ему пишут по адресу: «Птичий домик, Людвигу Коху». Профессор сказал еще, что и сам попытался делать записи, но неуспешно. «Надо обязательно записать…»
Началась война. Какое дело кому было до странной пластинки? Но жил в Москве мальчишка, который помнил пение соловья, странного, почти сказочного деда Людвига Коха и слова: «Надо обязательно записать…» Мальчишка потихоньку от матери разобрал по косточкам патефон – пытался сделать «машину для записи». Ничего, понятное дело, не вышло. Но мальчишка имел право на эту попытку. Кроме страстного увлечения птицами, в тринадцать лет он поступил работать в госпиталь электромонтером и, к удивлению начальства, привел в порядок высокочастотные грелки и много другой списанной техники. Мальчишки скоро взрослели во время войны…
В первую встречу я подумал, что волосы у Бориса пепельные. Увидел днем – седина…
Семи лет Борис узнал два страшных слова: «враг народа». Его отец – «враг народа». В шестнадцать лет он спросил у матери: в чем виновен отец? Мать не могла ответить. Сын начал сам искать ответ на вопрос. В архивах, в Ленинской библиотеке, он листал газеты и пожелтевшие документы, где упоминался революционер, коммунист с 1903 года Николай Александрович Вепринцев – его отец. Для одного себя искал ответа. И убежденно решил: отец не виновен. Но «любознательность» дорого обошлась. В 1951 году был арестован и младший Вепринцев – студент биофака Московского университета. Нелепо, ложно студент был обвинен в тысяче смертных грехов.
Седина – следы трех лагерных лет. Кое-кто из друзей в первый же день ареста сделал вид, что почти не знаком с Вепринцевым. Но Борис рассказывал с радостью, и об этом написать радостно: настоящие друзья остались друзьями! Еще в пересыльной тюрьме Борис получил сердечное письмо от секретаря курсового бюро комсомола Светланы Курдюновой. Это был знак преданности товариществу, это был и знак мужества. Друзья посылали в лагерь письма и книги. Профессор, руководивший работой Бориса на курсе, посылал задания по биологии…
Вот они, герои звукозаписи.
В лагере студент хорошо овладел двумя языками: английским и немецким. Из лагеря отослал профессору курсовую работу по биологии, написанную на желтой бумаге от мешков из-под цемента. Я видел эти листы с мелкими плотными буквами – свидетельство человеческой веры в жизнь и справедливость.
В 1954 году Борис Вепринцев был освобожден как невиновный, вернулся в университет и был восстановлен в комсомоле. По ходатайству сына было пересмотрено дело отца. И наступил день, когда сын услышал: «Ваш отец был настоящим коммунистом. Вы можете гордиться отцом».
К жизни Борис вернулся не сломленным, не озлобленным против людей, не потерявшим веры в идеалы, которым отец посвятил жизнь, не отстал от товарищей по учебе.
Борис вспоминает: «Странное желание «записать голоса птиц» в лагере стало почти навязчивым. Услышишь – чирикают воробьи, и сразу мысль: а ведь есть у меня дело. Вспомнишь: есть где-то разливы воды, сады, лесные опушки… Я не сомневался: если вернусь – смогу сделать все, что задумал, потому что в то время уже появился почти фантастический аппарат – магнитофон».
Весна 1956 года. В звенигородском лесу на просохшей после талой воды лужайке сидит человек со странным ящиком. Что-то у человека не ладится. Он снимает крышку, почти с головой залезает в ящик, проверяет электрический шнур, идущий к домику биостанции. На березе, где поет зяблик, спрятан еще какой-то прибор. Пастух, издали наблюдавший эту картину, не выдержал, подошел:
– Чудно. Зяблик, что ли? Зяблик…
«Признаться, запись была никудышная: сплошной гул и чуть различалась тонкая россыпь зяблика. Но я готов был орать от радости. В Звенигороде сделал крюк, зашел к приятелю: «Вот, послушай…» На вокзале, пока ожидал электричку, похвастался какой-то девушке: «Когда-нибудь зяблика слышали?» В Москве поехал к профессору, к ребятам в общежитие. С неделю ложился спать – надевал наушники…»
Во всяком новом деле от «первого зяблика» очень долог путь до победы. Три года студент, а потом аспирант Вепринцев возился с «ящиком». Обычный магнитофон оказался малопригодным для записи. Надо было переделывать, точнее, заново конструировать магнитофон. Пригодилась давняя страсть к электронике. Взялись помогать и друзья – инженеры по звукозаписи. К «ящику» предъявили жесткие требования: чувствительность к малейшим звукам, не рождать шумов, быть легким, со всеми принадлежностями умещаться в рюкзаке, не бояться толчков и сырости, быть абсолютно надежным.
Две зимы Борис переводил статьи для журналов. Перевел с английского и немецкого две серьезные книги. Все, что зарабатывал, поглощал «ящик». И он, этот «ящик», получился на славу. В одну из проб Борис услышал жужжание. Новый дефект? Оказалось, в теплом углу мастерской ожившая муха попала пауку в сети и «ящик» записал мушиные вопли. «Ящик» безукоризненно передавал все, что слышал. Как-то утром Борис высунул микрофон в форточку и записал мартовский гвалт синиц. На другой день пришла мысль проиграть синицам их же вчерашнее теньканье. Вышла поразительная картина: со всех сторон слетались синицы, кричали, садились на репродуктор. Выключил – смолкли и разлетелись. Скворец, которого Борис подержал за крыло перед микрофоном, «наговорил» таких ужасов, что стоило включить репродуктор возле скворечен – птицы в панике вылетали из гнезд. Подтверждалось давнее предположение: у птиц, кроме песен, есть свой язык. Но в ту весну охотника за голосами интересовали птичьи песни, звуки весны, от которых у человека радостно стучит сердце.
Майская ночь на Оке. Мокрая трава. В темноте в траве кричат коростели. Маленькие птицы пешком пришли с юга на родное болото. И теперь всю ночь кричат, зовут в темноте друг друга. Майский туман над лугом, костер зябнет возле воды. Далеко в темноте петух прокричал. С елки в лужу падают капли: кап-кап… Неслышно крутятся катушки магнитофона. Мокрый от росы человек лежит в траве с наушниками. Ночь со множеством звуков застывает на тонкой узенькой пленке. А утром еще больше звуков. Даже безголосые песней встречают солнце. Дятел выбрал сучок посуше, и частая барабанная дробь покатилась по лесу: дррррр… Маленькая птица бекас поднимается высоко кверху и падает. Крылья от крутого падения блеют барашком – это тоже весенняя песня. Дрозды, кукушка… У человека от бессонной ночи слипаются веки. Не снимая наушников, он засыпает на песчаном бугре…
Началась большая охота за голосами. Оказалось, дело это не очень простое и легкое. Самые лучшие песни у птиц – на восходе солнца. Надо загодя являться на место, надо хорошо знать, где держится птица. Борис ночевал на затопленных островах, случалось, в азарте по трое суток не спал. С «ящиком» он исходил все Подмосковье, по многу часов ожидал певцов в болотной воде, лазил на деревья, в шалашах караулил тетеревов. С первых же дней обнаружилось множество всяких помех: то гармонист в соседней деревне не спит, то пароход на реке стучит и загудел в самый неподходящий момент, то ветер или в деревне петухи разорались, то сам певец никак не хочет подпустить близко. Нежданно много хлопот доставили соловьи. Куда ни пойди – соловей глушит все звуки. По многу раз из-за помех пришлось переписывать заново – опять куда-то ехать, стоять в воде, искать, подкрадываться, чинить магнитофон в лесу при свете карманного фонаря…
На съезде орнитологов было объявлено: «А сейчас послушайте голоса птиц…» В большом зале затоковал глухарь, закуковала кукушка, потом дикие гуси, дрозды… И гром аплодисментов. Ученые восторженно встретили работу аспиранта Вепринцева.
Бориса пригласили на студию звукозаписи: «Будем делать пластинку».
В апреле 1960 года вышла пластинка. В московском магазине на улице Горького она стояла рядом с записями симфоний…
Это был радостный день. Борис разослал пластинки друзьям. Не был забыт и странный адрес старика в Англии – «Птичий домик. Людвигу Коху»: «Я, помню, написал адрес и улыбнулся: на деревню дедушке… Жив ли старик? Все было почти как в сказке…»
Через три недели из Англии пришло письмо. Вверху листа был рисунок: пластинка и на ней птица. Тут же печатная надпись: «Птичий домик». «Мой дорогой друг Вепринцев! – говорилось в письме. – Спасибо за ваши удивительные записи птиц России. Вы не представляете, каким чудесным был для меня день, когда я услышал ваши записи. Мне уже восемьдесят лет. Уже давно я стал стариком в отставке и предоставил записывать голоса птиц и животных более молодым. Я думаю, что выполнил мой долг. Недавно был юбилей. Меня поздравляли по всей стране. Пришлось отвечать на множество писем и телеграмм. Благодарю вас за возможность послушать птиц, которые в Англии теперь редки, таких, как черный дятел и особенно перепелка. Благодаря музыкальным занятиям я знаю: многих из композиторов прошлого вдохновляли песни перепелов, особенно Гайдна… Серый журавль у нас в стране уже не встречается. Если бы вы мне прислали записи голоса журавлей… Для меня это один из самых дорогих на земле звуков… Очень хорошо, что не забыли старика. Людвиг Кох».
Стало приходить множество писем, и во всех письмах главное слово – СПАСИБО.
Год 1962. Вышло несколько тиражей первой пластинки. Ободренный успехом охотник теперь каждый свободный день пропадает за городом. Зимой записывал вой волков, в конце февраля лазил с микрофоном по снегу – караулил брачные крики воронов. Он побывал с «ящиком» на птичьих гнездовьях в Кандалакшском заливе, записывал птиц на Дальнем Востоке, на Кавказе, недалеко от Майкопа записывал рев оленей… Весною, в разлив, Борис собрался в Мещеру за журавлиными криками. Я попросился поглядеть, «как это делается».
…Вода до самого горизонта. Потопленные деревья. На маленьких островах и корягах от наводнения спасаются зайцы. На большом острове ночью мы охотимся за криком неясыти. Никак не удается подойти близко. Прибегаем к хитрости. Старик Кох из Англии прислал Борису пластинку. На ней – хорошая запись совы. Затихаем в ночном лесу. И как только вдалеке слышим крик – включаем голос из Англии. Это голос соперника, и наша неясыть сразу же принимает вызов. Ближе, ближе. Совсем рядом крик. Птица сидит на темной вербе и вовсю соревнуется с англичанами. А у нас в рюкзаке вертится колесико с пленкой.
…Журавли кричат над затопленным лесом каждое утро. Но остров осторожные птицы минуют, и мы только издали слышим трубные тревожные звуки. Снаряжаем байдарку – разыскать журавлей. Выбираем залитые водою просеки и поляны, кое-где тянем байдарку волоком. С пней и коряг нас провожают настороженные глаза лесных мышей, ужаков, черепах. На одиноких открытых деревьях бормочут тетерева. Я тихо гребу, а Борис надевает на микрофон варежку («отфильтровать» ветер), протягивает длинную палку поближе к певцу, подальше от шороха магнитофона…
К вечеру мы находим место журавлиных ночлегов – гриву земли с кустами и прошлогодней травой. Пять журавлей пасутся на мелкой воде. Они тянут головы в нашу сторону и застывают, потом беспокойно начинают ходить. Один не выдержал и полетел с криком. И остальные с криком… Но черт бы взял «ящик! В нем что-то заело. И только в памяти мы можем сохранить крики. А журавли, как нарочно, делают круг над поляной… Борис расстилает на траве полушубок, пытается восстановить отношения с «ящиком». Я обхожу гриву и вижу: ночью мы будем не одиноки – грива приютила двух зайцев и горностая…