заболотский хорошие сапоги распечатать текст
Николай Заболоцкий — Хорошие сапоги: Стих
В немецкой деревне сапожник живет,
Стучит молоточком и взад и вперед,
Во рту у него полдесятка гвоздей
Различных фасонов, различных мастей.
Он выплюнет гвоздик, прибьет на сапог,
А новый гвоздик в ладошку — скок!
Ну, разве возможно,
Чтоб этот сапожник
Не сделал Карлуше сапог?
Карлуша по улице хмуро идет,
Шагает ногами и взад и вперед,
Он левой шагнет —
Другую волочит,
Он правой шагнет —
Другая не хочет,
Не хочет, не хочет другая шагать,
Желает другая на месте стоять.
— Ну, что же вы, ноги? — Карлуша сказал
Бегите скорее — я вам приказал!
Ответили ноги:
— Без нас пробеги!
Мы, бедные ноги, совсем босоноги,
Довольно! Желаем иметь сапоги!—
А время не ждет. Приближается вечер.
Вдруг едет пирожник Карлуше навстречу,
Мясных пирожков восемнадцать корзин
Пирожник везет продавать в магазин.
Кричит пирожник,
Сердитый и строгий:
— Эй, ротозей,
Убирайся с дороги!
Смотри у меня — я шутить не люблю,
Наеду и сразу тебя задавлю!
Карлуша и рад бы уйти с дороги,
Да только Карлушу не слушают ноги
Тоnочут-топочут —
И все невпопад,
Немножко подскочат —
И снова назад.
На узеньком мостике прямо беда —
Проехать нельзя ни туда, ни сюда.
А вслед за пирожником едут телеги,
На этих телегах сидят дровосеки,
Везут дровосеки поленницу дров
И пару блестящих больших топоров.
Кричат дровосеки:
— Шутить мы не любим,
Сейчас топорами мальчишку зарубим.
Мы дров нарубили, пора нам домой,
Сейчас же, сейчас же с дороги долой!
Карлуша и рад бы уйти с дороги,
Да только Карлушу не слушают ноги:
Топочут-топочут —
И все невпопад,
Немножко подскочат —
И снова назад.
Топор дровосеков
На солнце сверкает,
Карлуша на мостике
Громко рыдает.
Открылись окошки,
Сбежался народ,
А вон и сапожник
Навстречу идет.
Как услыхали Карлушины ноги,
Что где-то сапожник идет по дороге,
Подпрыгнули разом, кричат: — Помоги,
Милый сапожник, сшей сапоги,
Сшей нам сапожки из черной кожи,
Мы без сапожек ходить не можем,
За это Карлушу хотят задавить,
А нас топорами хотят зарубить.
Сейчас дровосеки топор наточат,
Никто заступиться за нас не хочет,
Если и ты не поможешь ничем —
Пропали мы, ноги,
Пропали совсем!
— Вот так ребята — народ удивился,
Со смеху даже народ покатился,
Вон дровосеки — и те ни гу-гу,
Сели и ждут на том берегу.
И вот закипела большая работа,
И смотрит Карлуша, разинув рот:
Кроит сапожник,
Шьет сапожник,
Стучит молоточком и взад и вперед,
Во рту у него полдесятка гвоздей
Различных фасонов, различных мастей,
Он выплюнет гвоздик, прибьет на сапог,
А новый гвоздик в ладошку—скок!
Ну, разве возможно,
Чтоб этот сапожник
Не сделал Карлуше сапог?
И вот через два с половиной часа
Смотрит Карлуша во все глаза —
Навстречу Карлуше сапожки бегут,
И вот уж Карлуша в сапожки обут.
Карлушины ноги польку пляшут,
Карлушины руки платочком машут:
— Ай-да сапожник,
Ай-да сапожник,
Ты не сапожник, а прямо художник!
Правда, никто же таких сапог
Кроме сапожника сделать не мог?
Карлуша по улице гордо идет,
Шагает ногами вперед и вперед,
Захочет направо —
Пойдет направо,
Захочет налево —
Пойдет налево,
Захочет Карлуша подпрыгнуть повыше,
А ноги сами летят до крыши,
Захочет Карлуша немножко поспать —
А ноги сами бегут на кровать.
А у сапожника с этой минутки
Толпятся ребята круглые сутки.
В нашей деревне сто двадцать ног,—
Сшей-ка, сапожник, сто двадцать сапог.
Заболотский хорошие сапоги распечатать текст
Николай Алексеевич Заболоцкий родился в 1903 году в Казани, где его отец заведовал земской сельскохозяйственной фермой. Когда мальчику исполнилось семь лет, семья переехала в село Сернур (ныне это районный центр Марийской республики) и уже в 1917 году – в город Уржум Вятской губернии. Отец-агроном надеялся сделать из старшего сына своего преемника и не раз брал его в служебные поездки по окрестным полям и деревням. С ранних лет поэт полюбил природу, узнал, как живут и трудятся крестьяне, понял, в чем смысл научного преобразования сельского хозяйства. Впечатления детства дали богатый материал для будущих размышлений Заболоцкого над взаимоотношениями человека и природы. «Свою сознательную жизнь я почти полностью прожил в больших городах, – писал он в автобиографическом очерке «Ранние годы», – но чудесная природа Сернура никогда не умирала в моей душе и отобразилась во многих моих стихотворениях». Но не поездки отцом, не химические опыты в чулане родительского дома и даже не острые впечатления от лесов, полей и речек чудесного Вятского края решили судьбу Заболоцкого. Семилетним ребенком он выбрал вою профессию около отцовского книжного шкафа, где были собраны произведения русской и мировой классики, комплекты журнала «Нива». Потом он вспоминал, что с семилетнего возраста начал писать стихи, а к двенадцати годам уже порядочно знал русскую литературу.
В 1920 году, окончив Уржумское реальное училище, Заболоцкий покинул родительский дом и отправился сначала в Москву, а на следующий год – в Петроград, где поступил на отделение языка и литературы Педагогического института имени А.И. Герцена. Будучи студентом, он настойчиво искал свой путь в поэзии, но долгое время собственного голоса не находил. К опыту старших современников он относился настороженно. После недолгого увлечения отверг в качестве непосредственных учителей И. Северянина, К. Бальмонта, С. Есенина, А. Ахматову, В. Маяковского. В юности его особенно интересовали символисты. Его привлекало их активное, личностное осмысление внешних проявлений жизни, но отталкивало стремление превратить объективное бытие лишь в символ, за которым скрываются собственные творческие опыты и фантазии. Из старых поэтов на всю жизнь полюбил Г. Державина, А. Пушкина, Ф. Тютчева, Е. Баратынского, Гете, с большим увлечением изучал поэзию О. Мандельштама и особенно В. Хлебникова. В круг своих интересов он включил и важнейшие проблемы современности. В одном из писем конца 1921 года писал: «Родина, мораль, религия – современность – революция – точно тяжелая громада, висят над душой эти гнетущие вопросы». Заболоцкий-студент порой с отчаянием думал о своем неустроенном душевном хозяйстве, о своем «сердце-пустыре» (так он назвал свое стихотворение той поры), полном хаоса впечатлений и неупорядоченных чувств. В основу своей жизненной программы он возвел принципы самодисциплины и самосовершенствования, которым стремился следовать всегда. В автобиографии он писал: «В 1925 году я окончил институт. За моей душой была объемистая тетрадь плохих стихов, мое имущество легко укладывалось в маленькую корзинку».
Два обстоятельства способствовали утверждению творческой позиции и своеобразной поэтической манеры Заболоцкого – его участие в авангардистском литературном содружестве, называемом объединением реального искусства, сокращенно Обериу, и увлечение живописью П. Филонова, М. Шагала, К. Малевича, Питера Брейгеля. С новыми друзьями – поэтами Д. Хармсом, А. Введенским и другими обериутами Заболоцкого сблизили стремление вырваться за рамки старых традиционных школ, увлечение стихами Хлебникова и настойчивые поиски новых приемов в поэзии. Обериуты пытались взглянуть на мир «голым глазом» с тем, чтобы увидеть его очищенным от привычных представлений и штампов. Для выражения своих наблюдений они широко применяли алогичную метафору, парадокс, неожиданные столкновения словесных смыслов. Однако, усваивая завоевания новой, авангардистской поэзии, Заболоцкий всегда придавал большое значение смысловой нагрузке стиха, что в конце концов привело к его отдалению от поэзии обериутов и к прояснению стиля.
В 20-х же годах выработалась и другая важная особенность поэтической манеры Заболоцкого – умение видеть мир глазами художника-живописца и мыслить пространственными образами. Такая способность позволила ему использовать опыт не только поэзии, но и живописи, особенно любимого им Павла Филонова, позднее – Питера Брейгеля еще позднее – Рокотова и Боттичелли. Сам поэт сознавал, что его образная система тяготеет к творчеству определенного круга художников. Уже в конце жизни в подготовленную им книжку своих ранних стихов он вклеил и вложил несколько репродукций картин Анри Руссо, тем самым признав близость своих ранних произведений к живописной манере и этого художника.
В 1926 году период ученичества, поисков, становления в поэзии как-то сразу перешел в стадию зрелости, и поэт стал работать как мастер, используя и совершенствуя найденный метод. Наиболее удачными из написанных тогда стихотворений были «Белая ночь», «Красная Бавария» («Вечерний бар»), «Лицо коня» и «Деревья» («В жилищах наших»). Первые два посвящены городской теме и открывают собой ряд произведений блестящего гротеска, преобладавшего в творчестве Заболоцкого 1926 – 1928 годов и принесшего ему известность среди любителей поэзии. Другие два стихотворения – «Лицо коня» и «В жилищах наших» – ознаменовали собой появление натурфилософского направления, которое, начиная с 1929 года станет определять тематику Заболоцкого. Первые строчки второго из этих стихотворений как будто предсказывают и определяют грядущую метаморфозу:
Приехав в Петроград из далекой провинции, Заболоцкий увидел большой город со всеми его контрастами, всем неприглядным и порочным, усугубившимся трудностями послереволюционного времени. Быт обывателей города 20-х годов, пошлость и бездуховность мещанской стихии города казался поэту особенно отталкивающими. Ему казалось, что пренебрежение естественным существованием человека в единстве и согласии с природой обедняет городских жителей и приводит их к губительному подчинению вещам и быту. И он пишет об этом быте, сознательно гиперболизируя его отрицательные черты. Таковы «Красная Бавария», «Белая ночь» «Новый Быт», «Ивановы», «Свадьба», «Народный дом». Но чуждый и зловещий город одновременно притягивал поэта особой привлекательностью и какой-то филоновской живописностью. Он признавался: «Знаю, что запутываюсь в этом городе, хотя дерусь против него». В результате в его городских стихах звучат не только сатирические нотки, но и мотивы раблезианства, карнавальной пляски, цирковой феерии.
Первая книга Заболоцкого «Столбцы» (1929 г., 22 стихотворения) выделялась своей оригинальностью даже на фоне разнообразия поэтических направлений в те годы и имела шумный успех. В печати появились отдельные одобрительные отзывы. Автора заметили и поддержали виднейшие литераторы: В.А. Гофман, Ю.Н. Тынянов, Н.Л. Степанов, В.А. Каверин, С.Я. Маршак, Н.С. Тихонов, Б.М. Эйхенбаум… Однако время появления книги было совсем не подходящим для ее объективной оценки. В условиях, когда был выдвинут лозунг о неизбежном обострении классовой борьбы при наступлении социализма, рапповские критики стали искать классовых врагов в литературе и, в частности, дружно ополчились на Заболоцкого. Его дальнейшая творческая судьба осложнилась превратным, прямо-таки враждебно-клеветническим толкованием его произведений.
Заболотский хорошие сапоги распечатать текст
Николай Алексеевич Заболоцкий родился в 1903 году в Казани, где его отец заведовал земской сельскохозяйственной фермой. Когда мальчику исполнилось семь лет, семья переехала в село Сернур (ныне это районный центр Марийской республики) и уже в 1917 году – в город Уржум Вятской губернии. Отец-агроном надеялся сделать из старшего сына своего преемника и не раз брал его в служебные поездки по окрестным полям и деревням. С ранних лет поэт полюбил природу, узнал, как живут и трудятся крестьяне, понял, в чем смысл научного преобразования сельского хозяйства. Впечатления детства дали богатый материал для будущих размышлений Заболоцкого над взаимоотношениями человека и природы. «Свою сознательную жизнь я почти полностью прожил в больших городах, – писал он в автобиографическом очерке «Ранние годы», – но чудесная природа Сернура никогда не умирала в моей душе и отобразилась во многих моих стихотворениях». Но не поездки отцом, не химические опыты в чулане родительского дома и даже не острые впечатления от лесов, полей и речек чудесного Вятского края решили судьбу Заболоцкого. Семилетним ребенком он выбрал вою профессию около отцовского книжного шкафа, где были собраны произведения русской и мировой классики, комплекты журнала «Нива». Потом он вспоминал, что с семилетнего возраста начал писать стихи, а к двенадцати годам уже порядочно знал русскую литературу.
В 1920 году, окончив Уржумское реальное училище, Заболоцкий покинул родительский дом и отправился сначала в Москву, а на следующий год – в Петроград, где поступил на отделение языка и литературы Педагогического института имени А.И. Герцена. Будучи студентом, он настойчиво искал свой путь в поэзии, но долгое время собственного голоса не находил. К опыту старших современников он относился настороженно. После недолгого увлечения отверг в качестве непосредственных учителей И. Северянина, К. Бальмонта, С. Есенина, А. Ахматову, В. Маяковского. В юности его особенно интересовали символисты. Его привлекало их активное, личностное осмысление внешних проявлений жизни, но отталкивало стремление превратить объективное бытие лишь в символ, за которым скрываются собственные творческие опыты и фантазии. Из старых поэтов на всю жизнь полюбил Г. Державина, А. Пушкина, Ф. Тютчева, Е. Баратынского, Гете, с большим увлечением изучал поэзию О. Мандельштама и особенно В. Хлебникова. В круг своих интересов он включил и важнейшие проблемы современности. В одном из писем конца 1921 года писал: «Родина, мораль, религия – современность – революция – точно тяжелая громада, висят над душой эти гнетущие вопросы». Заболоцкий-студент порой с отчаянием думал о своем неустроенном душевном хозяйстве, о своем «сердце-пустыре» (так он назвал свое стихотворение той поры), полном хаоса впечатлений и неупорядоченных чувств. В основу своей жизненной программы он возвел принципы самодисциплины и самосовершенствования, которым стремился следовать всегда. В автобиографии он писал: «В 1925 году я окончил институт. За моей душой была объемистая тетрадь плохих стихов, мое имущество легко укладывалось в маленькую корзинку».
Два обстоятельства способствовали утверждению творческой позиции и своеобразной поэтической манеры Заболоцкого – его участие в авангардистском литературном содружестве, называемом объединением реального искусства, сокращенно Обериу, и увлечение живописью П. Филонова, М. Шагала, К. Малевича, Питера Брейгеля. С новыми друзьями – поэтами Д. Хармсом, А. Введенским и другими обериутами Заболоцкого сблизили стремление вырваться за рамки старых традиционных школ, увлечение стихами Хлебникова и настойчивые поиски новых приемов в поэзии. Обериуты пытались взглянуть на мир «голым глазом» с тем, чтобы увидеть его очищенным от привычных представлений и штампов. Для выражения своих наблюдений они широко применяли алогичную метафору, парадокс, неожиданные столкновения словесных смыслов. Однако, усваивая завоевания новой, авангардистской поэзии, Заболоцкий всегда придавал большое значение смысловой нагрузке стиха, что в конце концов привело к его отдалению от поэзии обериутов и к прояснению стиля.
В 20-х же годах выработалась и другая важная особенность поэтической манеры Заболоцкого – умение видеть мир глазами художника-живописца и мыслить пространственными образами. Такая способность позволила ему использовать опыт не только поэзии, но и живописи, особенно любимого им Павла Филонова, позднее – Питера Брейгеля еще позднее – Рокотова и Боттичелли. Сам поэт сознавал, что его образная система тяготеет к творчеству определенного круга художников. Уже в конце жизни в подготовленную им книжку своих ранних стихов он вклеил и вложил несколько репродукций картин Анри Руссо, тем самым признав близость своих ранних произведений к живописной манере и этого художника.
В 1926 году период ученичества, поисков, становления в поэзии как-то сразу перешел в стадию зрелости, и поэт стал работать как мастер, используя и совершенствуя найденный метод. Наиболее удачными из написанных тогда стихотворений были «Белая ночь», «Красная Бавария» («Вечерний бар»), «Лицо коня» и «Деревья» («В жилищах наших»). Первые два посвящены городской теме и открывают собой ряд произведений блестящего гротеска, преобладавшего в творчестве Заболоцкого 1926 – 1928 годов и принесшего ему известность среди любителей поэзии. Другие два стихотворения – «Лицо коня» и «В жилищах наших» – ознаменовали собой появление натурфилософского направления, которое, начиная с 1929 года станет определять тематику Заболоцкого. Первые строчки второго из этих стихотворений как будто предсказывают и определяют грядущую метаморфозу:
Приехав в Петроград из далекой провинции, Заболоцкий увидел большой город со всеми его контрастами, всем неприглядным и порочным, усугубившимся трудностями послереволюционного времени. Быт обывателей города 20-х годов, пошлость и бездуховность мещанской стихии города казался поэту особенно отталкивающими. Ему казалось, что пренебрежение естественным существованием человека в единстве и согласии с природой обедняет городских жителей и приводит их к губительному подчинению вещам и быту. И он пишет об этом быте, сознательно гиперболизируя его отрицательные черты. Таковы «Красная Бавария», «Белая ночь» «Новый Быт», «Ивановы», «Свадьба», «Народный дом». Но чуждый и зловещий город одновременно притягивал поэта особой привлекательностью и какой-то филоновской живописностью. Он признавался: «Знаю, что запутываюсь в этом городе, хотя дерусь против него». В результате в его городских стихах звучат не только сатирические нотки, но и мотивы раблезианства, карнавальной пляски, цирковой феерии.
Первая книга Заболоцкого «Столбцы» (1929 г., 22 стихотворения) выделялась своей оригинальностью даже на фоне разнообразия поэтических направлений в те годы и имела шумный успех. В печати появились отдельные одобрительные отзывы. Автора заметили и поддержали виднейшие литераторы: В.А. Гофман, Ю.Н. Тынянов, Н.Л. Степанов, В.А. Каверин, С.Я. Маршак, Н.С. Тихонов, Б.М. Эйхенбаум… Однако время появления книги было совсем не подходящим для ее объективной оценки. В условиях, когда был выдвинут лозунг о неизбежном обострении классовой борьбы при наступлении социализма, рапповские критики стали искать классовых врагов в литературе и, в частности, дружно ополчились на Заболоцкого. Его дальнейшая творческая судьба осложнилась превратным, прямо-таки враждебно-клеветническим толкованием его произведений.
Николай Заболоцкий — Хорошие сапоги
В немецкой деревне сапожник живет,
Стучит молоточком и взад и вперед,
Во рту у него полдесятка гвоздей
Различных фасонов, различных мастей.
Он выплюнет гвоздик, прибьет на сапог,
А новый гвоздик в ладошку — скок!
Ну, разве возможно,
Чтоб этот сапожник
Не сделал Карлуше сапог?
Карлуша по улице хмуро идет,
Шагает ногами и взад и вперед,
Он левой шагнет —
Другую волочит,
Он правой шагнет —
Другая не хочет,
Не хочет, не хочет другая шагать,
Желает другая на месте стоять.
— Ну, что же вы, ноги? — Карлуша сказал
Бегите скорее — я вам приказал!
Ответили ноги:
— Без нас пробеги!
Мы, бедные ноги, совсем босоноги,
Довольно! Желаем иметь сапоги!—
А время не ждет. Приближается вечер.
Вдруг едет пирожник Карлуше навстречу,
Мясных пирожков восемнадцать корзин
Пирожник везет продавать в магазин.
Кричит пирожник,
Сердитый и строгий:
— Эй, ротозей,
Убирайся с дороги!
Смотри у меня — я шутить не люблю,
Наеду и сразу тебя задавлю!
Карлуша и рад бы уйти с дороги,
Да только Карлушу не слушают ноги
Тоnочут-топочут —
И все невпопад,
Немножко подскочат —
И снова назад.
На узеньком мостике прямо беда —
Проехать нельзя ни туда, ни сюда.
А вслед за пирожником едут телеги,
На этих телегах сидят дровосеки,
Везут дровосеки поленницу дров
И пару блестящих больших топоров.
Кричат дровосеки:
— Шутить мы не любим,
Сейчас топорами мальчишку зарубим.
Мы дров нарубили, пора нам домой,
Сейчас же, сейчас же с дороги долой!
Карлуша и рад бы уйти с дороги,
Да только Карлушу не слушают ноги:
Топочут-топочут —
И все невпопад,
Немножко подскочат —
И снова назад.
Топор дровосеков
На солнце сверкает,
Карлуша на мостике
Громко рыдает.
Открылись окошки,
Сбежался народ,
А вон и сапожник
Навстречу идет.
Как услыхали Карлушины ноги,
Что где-то сапожник идет по дороге,
Подпрыгнули разом, кричат: — Помоги,
Милый сапожник, сшей сапоги,
Сшей нам сапожки из черной кожи,
Мы без сапожек ходить не можем,
За это Карлушу хотят задавить,
А нас топорами хотят зарубить.
Сейчас дровосеки топор наточат,
Никто заступиться за нас не хочет,
Если и ты не поможешь ничем —
Пропали мы, ноги,
Пропали совсем!
— Вот так ребята — народ удивился,
Со смеху даже народ покатился,
Вон дровосеки — и те ни гу-гу,
Сели и ждут на том берегу.
И вот закипела большая работа,
И смотрит Карлуша, разинув рот:
Кроит сапожник,
Шьет сапожник,
Стучит молоточком и взад и вперед,
Во рту у него полдесятка гвоздей
Различных фасонов, различных мастей,
Он выплюнет гвоздик, прибьет на сапог,
А новый гвоздик в ладошку—скок!
Ну, разве возможно,
Чтоб этот сапожник
Не сделал Карлуше сапог?
И вот через два с половиной часа
Смотрит Карлуша во все глаза —
Навстречу Карлуше сапожки бегут,
И вот уж Карлуша в сапожки обут.
Карлушины ноги польку пляшут,
Карлушины руки платочком машут:
— Ай-да сапожник,
Ай-да сапожник,
Ты не сапожник, а прямо художник!
Правда, никто же таких сапог
Кроме сапожника сделать не мог?
Карлуша по улице гордо идет,
Шагает ногами вперед и вперед,
Захочет направо —
Пойдет направо,
Захочет налево —
Пойдет налево,
Захочет Карлуша подпрыгнуть повыше,
А ноги сами летят до крыши,
Захочет Карлуша немножко поспать —
А ноги сами бегут на кровать.
А у сапожника с этой минутки
Толпятся ребята круглые сутки.
В нашей деревне сто двадцать ног,—
Сшей-ка, сапожник, сто двадцать сапог.
Хорошие сапоги
В немецкой деревне сапожник живет,
Стучит молоточком и взад и вперед,
Во рту у него полдесятка гвоздей
Различных фасонов, различных мастей.
Он выплюнет гвоздик, прибьет на сапог,
А новый гвоздик в ладошку — скок!
Ну, разве возможно,
Чтоб этот сапожник
Не сделал Карлуше сапог?
Карлуша по улице хмуро идет,
Шагает ногами и взад и вперед,
Он левой шагнет —
Другую волочит,
Он правой шагнет —
Другая не хочет,
Не хочет, не хочет другая шагать,
Желает другая на месте стоять.
— Ну, что же вы, ноги? — Карлуша сказал
Бегите скорее — я вам приказал!
Ответили ноги:
— Без нас пробеги!
Мы, бедные ноги, совсем босоноги,
Довольно! Желаем иметь сапоги!-
А время не ждет. Приближается вечер.
Вдруг едет пирожник Карлуше навстречу,
Мясных пирожков восемнадцать корзин
Пирожник везет продавать в магазин.
Кричит пирожник,
Сердитый и строгий:
— Эй, ротозей,
Убирайся с дороги!
Смотри у меня — я шутить не люблю,
Наеду и сразу тебя задавлю!
Карлуша и рад бы уйти с дороги,
Да только Карлушу не слушают ноги
Тоnочут-топочут —
И все невпопад,
Немножко подскочат —
И снова назад.
На узеньком мостике прямо беда —
Проехать нельзя ни туда, ни сюда.
А вслед за пирожником едут телеги,
На этих телегах сидят дровосеки,
Везут дровосеки поленницу дров
И пару блестящих больших топоров.
Кричат дровосеки:
— Шутить мы не любим,
Сейчас топорами мальчишку зарубим.
Мы дров нарубили, пора нам домой,
Сейчас же, сейчас же с дороги долой!
Карлуша и рад бы уйти с дороги,
Да только Карлушу не слушают ноги:
Топочут-топочут —
И все невпопад,
Немножко подскочат —
И снова назад.
Топор дровосеков
На солнце сверкает,
Карлуша на мостике
Громко рыдает.
Открылись окошки,
Сбежался народ,
А вон и сапожник
Навстречу идет.
Как услыхали Карлушины ноги,
Что где-то сапожник идет по дороге,
Подпрыгнули разом, кричат: — Помоги,
Милый сапожник, сшей сапоги,
Сшей нам сапожки из черной кожи,
Мы без сапожек ходить не можем,
За это Карлушу хотят задавить,
А нас топорами хотят зарубить.
Сейчас дровосеки топор наточат,
Никто заступиться за нас не хочет,
Если и ты не поможешь ничем —
Пропали мы, ноги,
Пропали совсем!
— Вот так ребята — народ удивился,
Со смеху даже народ покатился,
Вон дровосеки — и те ни гу-гу,
Сели и ждут на том берегу.
И вот закипела большая работа,
И смотрит Карлуша, разинув рот:
Кроит сапожник,
Шьет сапожник,
Стучит молоточком и взад и вперед,
Во рту у него полдесятка гвоздей
Различных фасонов, различных мастей,
Он выплюнет гвоздик, прибьет на сапог,
А новый гвоздик в ладошку-скок!
Ну, разве возможно,
Чтоб этот сапожник
Не сделал Карлуше сапог?
И вот через два с половиной часа
Смотрит Карлуша во все глаза —
Навстречу Карлуше сапожки бегут,
И вот уж Карлуша в сапожки обут.
Карлушины ноги польку пляшут,
Карлушины руки платочком машут:
— Ай-да сапожник,
Ай-да сапожник,
Ты не сапожник, а прямо художник!
Правда, никто же таких сапог
Кроме сапожника сделать не мог?
Карлуша по улице гордо идет,
Шагает ногами вперед и вперед,
Захочет направо —
Пойдет направо,
Захочет налево —
Пойдет налево,
Захочет Карлуша подпрыгнуть повыше,
А ноги сами летят до крыши,
Захочет Карлуша немножко поспать —
А ноги сами бегут на кровать.
А у сапожника с этой минутки
Толпятся ребята круглые сутки.
В нашей деревне сто двадцать ног,-
Сшей-ка, сапожник, сто двадцать сапог.