что случилось с голосом сванидзе
«Два года учился говорить». Звезды, чью жизнь сломал инсульт (19 ФОТО)
Даже при очень большом желании застраховать себя от инсульта на сто процентов невозможно. Этому состоянию подвержены как пожилые, так и молодые люди вне зависимости от социального статуса. Только в России каждый год около 450 тысяч человек сталкиваются с разными видами инсульта. Anews вспоминает отечественных звезд, которые перенесли инсульт, но смогли выкарабкаться.
У тех, кто хорошо помнит поп-сцену 90-х и середины 2000-х, имя Бориса Моисеева ассоциируется с неугомонным эпатажем. Провокационный образ певца вызывал неоднозначную реакцию: одни Моисеева боготворили, другие упрекали за «бесстыдство». Не исключено, что карьера певца развивалась бы и сегодня, не случись беда со здоровьем.
«Он мне позвонил и сказал: «Представляешь, я сейчас заснул за рулем. Очнулся, смотрю, а я на красном сигнале светофора стою». Думаю, это были первые признаки инсульта. Он приехал домой, а я вызвал cкорую».
Диагностировав инсульт, врачи на неделю ввели певца в искусственную кому. Придя в сознание, Борис практически не разговаривал. Далее последовал долгий период восстановления, в том числе в Центре реабилитации речи, куда артиста устроил Иосиф Кобзон.
Пройдя реабилитационный период, Борис Моисеев какое-то время появлялся на публичных мероприятиях, которых становилось все меньше и меньше, однако впоследствии певец выбрал спокойную уединенную жизнь.
Инсульт, несмотря на вовремя оказанную помощь и реабилитацию, сказался на речи артиста. Из-за этого Борис Моисеев практически не дает интервью. Впрочем, как отмечает его директор, артист с удовольствием общается с поклонниками в интернете.
Говоря о нынешнем состоянии певца, директор отмечает, что Борис продолжает вести по максимуму активную жизнь, однако с ограничениями из-за сложностей с речью.
Федор Добронравов и «запредельное давление»
Народного артиста Федора Добронравова, известного по «6 кадрам», фильму «Жили-Были», сериалу «Сваты», инсульт настиг в марте 2018 года во время представления в Сергиевом Посаде.
В апреле 2018 года Добронравов стал появляться на публике и даже принял участие в постановке «Где мы?» на сцене Театра Сатиры. После спектакля режиссер Татьяна Дружинина опубликовала в своем инстаграме совместную фотографию.
Несмотря на положительную динамику и позитивный настрой самого артиста, без заметных негативных последствий не обошлось. В начале февраля 2019 стало известно, что Федор Добронравов вынужден отменять спектакли из-за состояния здоровья. Актер не смог выйти на сцену в Рязани и Туле. Самочувствие Федора Викторовича ухудшилось перед спектаклем «Ловушка для мужа, или Поймай меня… Сможешь?», который должен был состояться в Рязани. Зрителям тогда предложили сдать билеты.
В марте 2019 актер начал регулярно публиковать в инстаграм снимки, рассказывая о прошедших спектаклях. Подписчики артиста в свою очередь продолжают задавать вопросы в комментариях относительно здоровья Федора Викторовича.
Михаил Кокшенов и падение на улице
Осенью 2017 года актера и режиссера Михаила Кокшенова, хорошо известного по ролям в фильмах «Спортлото-82», «Самая обаятельная и привлекательная», «Ширли-мырли», госпитализировали в Первую городскую больницу Москвы с признаками инсульта. Артисту стало плохо на улице. Заметив это, прохожие вызвали скорую помощь. В больнице подозрения медиков относительно инсульта подтвердились.
Долгое время после госпитализации Михаил Михайлович находился в тяжелом состоянии. Позднее медики сообщили, что артиста частично парализовало, он перестал узнавать близких и стал испытывать сложности с речью.
Через год после инсульта о состоянии актера рассказала его дочь Алевтина Вокрош. По ее словам, Михаил Михайлович не смог вернуться к работе из-за проблем с речью. По этой же причине артист отключил все свои телефоны и перестал общаться с друзьями и знакомыми.
Весной 2019 года в Сети появилась новость о том, что актер якобы перенес сердечный приступ и снова оказался в больнице. Однако сообщение опровергла сиделка народного артиста. Женщина пообщалась с журналистами по телефону, после чего передала трубку Михаилу Михайловичу, чтобы тот также сказал хотя бы несколько слов.
Николай Носков и инсульт вслед за операцией
Экс-участник группы «Парк Горького» Николай Носков перенес инсульт в марте 2017-го. Незадолго до этого артист был госпитализирован в связи с операцией по удалению тромба.
Несколько месяцев после случившегося родственники музыканта не делились информацией о состоянии Николая, а друзья артиста лишь предлагали фанатам «помолиться». Весной 2017 родные Носкова сообщили, что он стремительно пошел на поправку.
Летом 2018 семья музыканта заявила, что у артиста хоть и остаются некоторые проблемы с речью, он делает большие успехи и даже стал снова заниматься музыкой. Впрочем, у многих поклонников остались сомнения относительно возвращения певца к прежней жизни.
Алексей Янин и кома после инсульта
Есть мнение, что инсульт может случиться только у людей пожилого возраста. Ну или у тех, кто перешагнул 40-летний рубеж. На деле все иначе. Актер Алексей Янин, запомнившийся зрителю ролями в сериалах «Клуб», «Опережая выстрел» и «Свет и тень маяка» перенес инсульт в 32 года. После инсульта актер впал в кому.
Врачам удалось вывести артиста из комы, однако последствия инсульта оказались критическими. Артист не мог сидеть и передвигаться самостоятельно. Родственникам и медикам потребовалось два года, чтобы помочь Алексею снова заговорить.
Как признавалась впоследствии жена актера Дарья Клюшникова, участница пятого сезона «Фабрики звезд», инсульт мог произойти из-за переутомления. По словам девушки, актер слишком много времени уделял работе: кино, театру и перелетам.
Последние три года Алексей проходит реабилитацию в домашних условиях, в чем ему помогают жена Даша и родители. По словам супруги, прогресс у актера есть.
Хотя реабилитация Алексея сильно затянулась, Дарья все равно не теряет надежды, что супруг рано или поздно придет в норму.
Сейчас супруга Алексея Янина самостоятельно воспитывает их сына Андрея.
Коронавирус отменил юбилей Николая Сванидзе: «Внуков не зову»
Известный телеведущий — об эпидемии, репрессированных родственниках и правозащитном движении
«Промолчать могу, соврать — нет» — эту фразу известного телеведущего, члена СПЧ Николая Сванидзе часто цитировали. Но в действительности он редко когда молчал. На последних встречах Совета с президентом он поднимал темы, неприятные и неудобные для власти.
Чем отличается настоящий правозащитник от мнимого? Тем, что он бросается на защиту всех людей (в том числе далеко не праведников). Чем он руководствуется при этом? Как сохранить себя, свою позицию, не став костью в горле для власти? Во что верить, когда «все плохо» и видимых причин для оптимизма нет?
Известный телеведущий, историк Николай СВАНИДЗЕ накануне своего 65-летнего юбилея ответил на эти непростые вопросы в интервью обозревателю «МК».
«Верю, что все поженятся»
— Николай Карлович, ваши «правила жизни» менялись с годами? И как бы вы их сформулировали сейчас?
— Никаких особых правил не было и нет. Со вступлением в сознательный возраст (у меня, кстати, это произошло достаточно поздно) выработал одно правило: поступать так, чтобы не было стыдно глядеть на себя по утрам в зеркало. Тем более что с годами симпатичнее человек не становится. Но я не дама, я не про красоту внешнюю, как вы поняли.
Есть узкая референтная группа, состоящая в том числе из людей, которых нет на свете (например, Людмилы Алексеевой). Так вот я часто задаю себе вопрос: а как бы они посмотрели на меня в таком-то и таком-то случае? Что бы сказала Алексеева? Я оглядываюсь на гипотетическую позицию своих близких.
— Ваш прадед был священником. Вы сами в Бога верите?
— Вопрос интимный. Но тем не менее я отвечу. Я не воцерковленный и даже, наверное, не верующий. Но и не отрицаю Бога.
А верю я не в него, а в добро, в человеческую порядочность и в то, что все в конце концов поженятся.
— Выходит, вы все-таки оптимист!
— Оптимист. На уровне желудка и не знаю чего еще. Природный, глубинный уровень. А на уровне рациональном я реалист — и часто причин для оптимизма не вижу.
— Когда веришь в то, доказательств чему не видишь, — это мистика. Тогда делаю новый вывод — вы верите в чудеса.
— Самое чудесное, что со мной случилось, — родился на свет. Я не мистик, чудес в моей жизни не было. Были важные судьбоносные встречи, но это, так сказать, чудеса нормальные.
— И какая встреча оставила особый след в вашей жизни?
— Много было таких встреч. Наша с вами профессия такая, что приходится общаться с влиятельными, масштабными и интересными. Я бы сказал так — меня настигла моя профессия. Встреча с ней и была судьбоносной. А вообще я ведь на стыке двух профессий — истории и журналистики. И то, что судьбой мне позволено заниматься двумя — если вы настаиваете на понятии чуда, — то это оно.
— А правозащита?
— Я в какой-то момент осознал, что хочу этим заниматься. Это произошло до прихода в Совет по развитию гражданского общества и правам человека. Это связано с Людмилой Михайловной Алексеевой. Почему-то вспомнилось, как она в зависимости от настроения называла меня то по имени, то имени-отчеству. Мы с ней даже как-то выпили на брудершафт, но я, естественно, называл ее исключительно Людмилой Михайловной. Так вот она сказала: «СПЧ это приличнее, чем ОП. Иди к нам». Тогдашний председатель Совета Михаил Александрович Федотов позвал (думаю, они с ней это заранее проговорили), и я пошел. Ни о чем не жалю. Алексеева после этого ушла из Совета. Коварная женщина: заманила, а сама сбежала. (Смеется.) Но потом она вернулась.
Фото: Из личного архива
«Сталин, Берия — кровные враги»
— Правозащитник в вас должен быть на генном уровне, вы ведь потомок репрессированных революционеров.
— А правда, что ваш дед по линии отца был убит во время допроса в 1937 году? И допрос этот проводил сам Берия?
— Дед был первым секретарем Тбилисского обкома партии. В то время Берия был начальником НКВД в Тбилиси. Они вместе работали, и у них, скажем так, были разные представления о «прекрасном». По сути, мой дед был кровным врагом Берия. Деда действительно забили во время допроса, и есть основания считать, что при этом присутствовал Берия. Когда бабушке показывал документы по его реабилитации ее партийный товарищ, то не дал бумаги, где это описывалось. Пожалел.
— Дед был братом первой жены Сталина?
— Нет, это совершенно разные люди, однофамильцы.
— Дед по линии мамы тоже пострадал от репрессий?
— Его посадили по доносу его заместителя, который метил на его место. Это было после войны. Дед под «рюмку чая» что-то сказал про Сталина, а заместитель донес. Дед отсидел, вышел без зубов. Я его не просто видел, он успел меня повоспитывать.
— Это он внушил вам ненависть к Сталину?
Сказать, что ненавижу Сталина, я не могу. Он мертвец. Как можно ненавидеть того, кого давно нет? Если говорить о той мировоззренческой системе, что он оставил в стране, — да, она мне ненавистна. Это страшная античеловеческая система, согласно которой человек — пыль, а государство — все. Она до сих пор популярна у нас в стране.
— Более того, на нее опираются некоторые руководители (особенно силовых структур). Как вы к ним относитесь?
— К ним отношусь по-разному. Они могут быть очень приличными людьми. Но эта их система взглядов — отвратительная, вредоносная. Она связана или с невежеством, или с желанием сделать карьеру.
Учить их или полемизировать с ними достаточно бессмысленно. Два взрослых человека переубедить друг друга не могут. В споре не рождается истина.
— Вас называют и оппозиционером, и либералом. А вы сами себя к кому относите?
— Оппозиционером я не являюсь, потому что я не политик. Либерал — да, разумеется, и я никогда этого не отрицал. Либерал — это не ругательство, это тот, для кого человек и его интересы выше, чем интересы государства.
«Тамада из меня плохой»
— Как настоящий грузин вы на любом мероприятии можете выступить тамадой?
— Сама по себе грузинская кровь не одаряет талантом тамады. Я работаю на репликах, а не на тостах. (Смеется.) Стол не умею вести. Если родина прикажет, то я, конечно, это сделаю, но не блестяще.
— Но вино, как грузин, вы любите?
— Люблю! Но у меня никогда не было виноградников. Ценитель я так себе. Вот мой приятель-француз по запаху может назвать год урожая. Мне не дано.
Сейчас с учетом ситуации с коронавирусом, как говорят врачи, лучше выбирать крепкие напитки. Иногда я позволяю себе, но не до состояния, когда было бы неудобно перед собой и близкими.
— В прошлом году ушел из жизни Сергей Доренко, с которым вы когда-то вели телепередачу. Какой яркой звездой он был, и как быстро все о нем забыли.
— С Доренко друзьями мы не были. Несколько лет не разговаривали даже. Но в последнее время относились друг к другу с позитивным интересом.
Все бренно. Все забывается очень быстро. Это то, что я говорю студентам журфака. Я говорю им: не думайте об узнаваемости. Так же, как быстро начнут узнавать, так же быстро и забудут. Это же относится не только к работе, но и жизни. Людей быстро забывают.
— Что нужно, чтобы не забыли?
— На что намекаете? Наверное, коронавирус должен заставить каждого задуматься над этим вопросом. Но мне хотелось бы еще помучиться на этой земле. (Смеется.)
Что нужно? Стать Творцом, таким, как Микеланджело. Сикстинскую капеллу фиг два забудешь! В политике сложнее, можно остаться в памяти людской, но с каким знаком? Плюсом или минусом?
— Пандемия изменила ваши планы отметить юбилей?
— Да уж, конечно. Даже детей и внуков, которые на даче, я не зову. Это было бы безответственно с моей стороны. Отмечать будем втроем — я, жена и теща.
С остальными буду по видеосвязи.
— А как же подарки? Неужели их не будет?
— Я надеюсь, что подарки уж заготовлены. (Смеется.) Что подарят близкие — тому и буду рад. «Феррари» я не заказывал на сей раз.
Дуэль, перетекающая в драку
Является ли сталинизм болезнью, которую надо лечить? Так звучала тема беседы Николая Сванидзе и Максима Шевченко в эфире радио «Комсомольская правда», которая завершилась дракой в прямом эфире. Видео происшествия можно посмотреть на канале радиостанции:
Вот, например, я почти сутки читал везде новость о том, что Сванидзе и Шевченко подрались в эфире «Комсомольской правды».
А оказалось: Сванидзе дал Шевченко пощечину.
Совсем другое дело.
И пьеса такая симпатичная сразу.
Многие считают, что Шевченко не следовало отвечать на пощечину кулаками:
Николай Карлович Сванидзе дал пощечину мерзавцу Шевченко за оправдание зверств сталинизма. За то, что Шевченко считает «великой победой» 30-миллионные потери в войне, которая по количеству жертв, сотворенных руками одного безумца, на самом деле великая отечественная трагедия.
В ответ 52-летний Шевченко легко одержал свою личную великую победу над 62-летним Сванидзе.
Брависсимо!
Сванидзе был только сбит с ног, но даже поднялся. А вот Шевченко, оставшись на ногах, упал очень низко и не подняться ему никогда уже. Роковой для Шевченки «поединок».
Комментаторы из «патриотического» лагеря тем временем празднуют победу Максима Шевченко.
Много эмоций вызвало соответствующее выступление на «Эхе Москвы» Орхана Джемаля.
Подумав, гость решил дополнительно отметить благородство Максима Леонардовича:
— Он его даже добивать не стал.
— А если бы добивал, вы бы его осудили?
А все-таки до чего ж приятных людей приглашают на «Эхо».
Я думаю, что эта история не о том как и кто кому давал по морде, кто кого одобряет и осуждает, а о том, что предел напряжения дискуссий уже настал и пошли физические действия. А что Орхан? Он военный журналист, там только ногой можно добить и это правда военной жизни. Это-то и самое ужасное: переносить войну на пока еще мир.
Но кровожадные комментаторы есть, конечно, и в противоположном лагере.
В подражание Иртеньеву: Будь я малость помоложе, Я б с душою дорогой Дал Джамалю бы по роже И как минимум ногой. Да как минимум Максиму Дал по роже бы рукой Так скажите мне спасибо Что я старенький такой.
Сванидзе не маленький, должен был понимать с кем имеет дело или встать и уйти, когда перешли на личности. Или если уж решил дать по морде, то как следует. Чтоб Шевченко почувствовал. А то какая пародия на драку и просто дешёвый низкопробный пиар получается
Для «патриотов» это стало поводом заявить, что либералы наконец-то показали свое «истинное лицо».
Кто-то пытается вернуться к обсуждению собственно дискуссии, которую полностью затмила драка.
Давайте разберём что именно случилось в студии «КП», только переведём на германские реалии.
И вот Ш говорит, что те, кто изображает тогдашних немцев злобными дегенератами, включая его собеседника С, «плюёт на могилы предков, тех солдат и мальчишек, которые защищали Берлин от орд убийц и насильников, несущих ещё более страшную тиранию». С даёт Ш пощечину. В ответ энергичный моложавый Ш ударами кулака сбивает профессора С с ног.
И тут третий общественный деятель извиняется за «участников драки» за их «неподобающее поведение. А корпорация литераторов назначает заседание, посвященное разбору инцидента.
Я вот тоже не понял, чего они дрались?!
Чума на оба ваши два дома. (
Хамить начал Сванидзе. Драться начал Сванидзе.
Моральная сторона дела, по мне, всегда выше идейной.
Теперь Сванидзе властями не востребован. Идеологический мейнстрим изменился, представители правящего криминалитета больше не хотят либералов. Теперь у них в моде национал-патриотизм (по сути фашизм). Они вызывают к себе девушек в патриотичных кокошниках и по-моложе, например, Шевченко.
Такие истории в борделях часто бывают. Молодые наглые работницы обижают заслуженных ветеранов сферы интимных услуг. Иногда даже бьют. Печаль.
Другие призывают не уравнивать Сванидзе и Шевченко.
Выгядит это так: после Шевченко к лежащему Сванидзе подбегает Игорь Эйдман с криками: «Так и надо, поделом, путинско-медведевский подголосок!». Считаю, что от многих трудов Николая Сванидзе пользы больше, чем вреда от его осторожности. Издалека плохо видны оттенки
Что случилось с голосом сванидзе
М. Майерс ― Добрый вечер. Это программа «Особое мнение». И наш гость сегодня – тележурналист Николай Сванидзе. Николай Карлович, здравствуйте.
Н. Сванидзе ― Здравствуйте, Маша. Добрый вечер.
М. Майерс ― История с Навальным уже развивается практически около полутора суток. И при этом как мне кажется ясности становится меньше. Но я надеюсь, что у вас иные представления о том, становится ли вам понятнее, что случилось с Алексеем Навальным?
Н. Сванидзе ― Тигра. Чего уж там кота.
М. Майерс ― Хорошо. Тигра. При этом почему именно сейчас, чем он сегодня опаснее, чем был, условно говоря, да любой возьмите пример. Когда его пытались посадить, когда посадили, какой был год, когда на следующее утро отпустили. И когда вся Москва стояла. Ну не вся Москва, но очень многие его сторонники вышли на Манежную площадь. Что сейчас изменилось?
Н. Сванидзе ― Я не знаю.
М. Майерс ― В деятельности Навального или в том, в его политическом весе может быть.
Н. Сванидзе ― Понимаете, Маша, мы с вами идем по пути попыток рационализации того, что не поддается рационализации.
М. Майерс ― Почему. Политика – достаточно рациональная деятельность.
Н. Сванидзе ― Нет, не вполне. Она у нас очень эмоциональна. Давайте исходить из того, ваш вопрос и соответственно мой ответ исходит из того, что, скорее всего, он все-таки отравлен.
М. Майерс ― Давайте предположим это.
М. Майерс ― Кстати, шахназаровский, по-моему.
Н. Сванидзе ― Очень хороший талантливый фильм.
М. Майерс ― С тех пор многое изменилось.
М. Майерс ― Так она, возвращаясь к вопросу, что мы не можем предполагать, знать, на каком уровне принимаются подобного рода решения, но мы можем заниматься казуистикой, попробуем предположить. По большому счету власти эти проблемы не нужны.
Н. Сванидзе ― Абсолютно. Что они не нужны президенту Путину – это к гадалке не ходи. А убийство Немцова было нужно? А убийство Политковской было нужно? Нет. Они все были не нужны.
М. Майерс ― Тогда на каком уровне могут приниматься подобные…
Н. Сванидзе ― Не знаю.
М. Майерс ― Ну если по Навальному мы пока не можем об этом говорить всерьез, потому что слишком мало времени прошло, то по тем предыдущим примерам, которые вы приводите. С некоторых событий прошло уже не одно десятилетие. И не возникает ясности у вас. Какой тут исторический период, когда мы о каких-то вещах новейшей истории говорим плюс-минус более-менее уверенно.
М. Майерс ― А вы думаете, это всерьез Путина волнует вообще? Сколько было историй про Немцова, потом в Праге с переименованием улиц. Ну и что, как с гуся вода.
Н. Сванидзе ― Вы знаете, хороший вопрос. Только как бы в гробу видали репутацию. Когда она была – хорошо. Нет – ну и хрен с ней.
М. Майерс ― После Крыма вообще ничего не стоит.
Н. Сванидзе ― Семь бед – один ответ. Ну вот вам один маленький пример того, что репутация все-таки нужна. Наше антивирусное лекарство, которое изобрели. Препаратик этот.
Н. Сванидзе ― Вот сейчас изобрели наши врачи. Какое к ней отношение в мире? А бы сказал в целом прохладное. А почему?
М. Майерс ― А почему?
Н. Сванидзе ― А потому что у нас репутация плохая. Если бы у нас была репутация честная, людей, которые говорят то, что делают, которые чисты – за нее бы ухватились. А сейчас врете на каждом шагу, ребята. Говорите, нас там нет. У нас же главный тезис – «нас там нет». А вас там есть. Это касается всего. Вот эта репутация, вот этот пример с вакциной – это как раз пример того, как мы могли бы гораздо лучше себя преподносить, торговать, демонстрировать себя в мире, позиционироваться. Если бы не эта репутация. Репутация имеет вполне конкретные практические последствия.
М. Майерс ― Александр спрашивает: вы отбрасываете версию, что это может быть кто-то из окружения Навального?
М. Майерс ― Несколько часов назад опубликовано обращение Юлии Навальной, которая настаивает на том, что ее мужу нужна квалифицированная врачебная помощь в Германии. Раз уж мы заговорили об участии западных лидеров. Поскольку Меркель и Макрон выразили, предложили принять Алексея Навального на лечение в Германию, Францию. Самолет прилетел. Врачи сказали, что Навального до стабилизации состояния не отпустят. Эта история больше медицинская или политическая?
Н. Сванидзе ― В том-то и дело.
М. Майерс ― Если состояние Навального ухудшится неизвестно до какой степени, я не буду никаких резких слов говорить. А омской ли больнице, в перевозке ли, в самолете. Или еще где-то. Ответственность на ком? Все равно на путине, как ни крути.
Н. Сванидзе ― Совершенно верно. Так я и говорю поэтому, что очень сильный ход Юлии Навальной. Потому что она сделала Путина крайним. Она сделала этим обращением его крайним.
М. Майерс ― А нет ли здесь истории про то, что Путина крайним сделали те, кто совершил эту атаку на Навального? Если мы все-таки предполагаем, что это отравление.
Н.Сванидзе: Западу не нужно было падение Советского Союза абсолютно
Н. Сванидзе ― Разумеется. Конечно. Они его сделали крайним. Это очень плохая для него история. Но, конечно, он не может принять решение вместо врачей. Другой вопрос, что можно было бы ответить женщине.
М. Майерс ― Может он и ответит.
Н. Сванидзе ― Может быть и ответит. На мой взгляд, ответить ей было бы очень не худо. Она женщина вообще-то и она жена больного политика. Общественного деятеля. Она обратилась к нему, пусть в жесткой форме, тем не менее, в пределах вежливости. Без хамства. И без оскорблений обратилась к нему. Речь идет о ее муже, который на грани жизни. Между жизнью и смертью. Ответить можно. Вообще-то говоря. И может быть он и ответит. Это, на мой взгляд, было бы удачным ходом с его стороны. Но независимо от этого она его сделала крайним. Усугубила ситуацию с тем, что он и так сделан крайним самим фактом болезни Навального, она еще подчеркнула это, она очень умело это подчеркнула этим письмом. Вы отвечаете, вы, Владимир Владимирович, я к вам обращаюсь. Вы в ответе. Это очень с ее стороны острый ход.
М. Майерс ― Вот как с гуся вода. Это к вопросу о репутации.
Н. Сванидзе ― Нет, наплевать ему быть не может. Ему, в общем, в значительной степени, наверное, наплевать на международную репутацию, хотя тоже не наплевать. Потому что санкции бьют по экономике. Они могут еще ужесточиться. Они могут быть ослаблены, а могут быть еще более ужесточены. Я пример с этим лекарством привел, как они бьют по нам эти репутационные моменты. Любит, не любит – в ромашку играть с ними.
М. Майерс ― Ну хорошо, а репутация на внутреннем рынке.
Н. Сванидзе ― Санкции бьют по нам, потому что они нам не дают никак получать какую-то финансовую помощь из-за рубежа. У нас инвестиций нет. Мы не инвестиционно приемлемое государство. Это очень плохо. Это не дает развиваться экономике. Слава богу, с голоду не пухнем. Но экономике развиваться не дает. Очень серьезная проблема, которая нас загоняет в депрессивное экономическое состояние.
М. Майерс ― Я прошу прощения, давайте о внутренней репутации, репутационных рисках поговорим после новостей.
М. Майерс ― Это «Особое мнение». Хотела процитировать Киру Ярмыш, с вашего позволения. «Немецкие врачи профессиональные реаниматологи, осмотрев Алексея Навального, пришли к выводу о том, что он транспортабелен, оборудование их самолета позволяет безопасно немедленно перевезти его в Берлин в университетскую клинику Шарите в соответствии с желанием Юлии Навальной». Отдадут? Или нет.
Н.Сванидзе: Ему, в общем, в значительной степени, наверное, наплевать на международную репутацию
Н. Сванидзе ― Вот обращение к Путину покажет. Мне кажется, не склонны пока отдавать. Но тогда, если они не отдадут, то стрелка будет переведена на первое лицо. Так получается теперь, что ответственность будет не на врачах. Решение политическое. Если немецкие врачи считают, что транспортабелен, то решение становится политическим. Потому что мнение одних врачей, которые заинтересованы в том, чтобы он остался здесь и мнение других, которые не заинтересованы. И поэтому их мнение более объективное немецких врачей. У них политической никакой заинтересованности нет. Правда. И поэтому одно слово против другого, решение политическое, и если не отдадут – это будет решение первого лица. Будет решение политического руководства страны. И ответственность его соответственно. Не дай бог что — то тоже его ответственность.
Н. Сванидзе ― Тем не менее…
М. Майерс ― До аэропорта его еще надо довезти.
М. Майерс ― То есть кто этот человек, который скажет, хорошо, выйдет главный врач, скажет: забирайте. Значит, его надо до аэропорта еще довезти. Чья зона ответственности. В самолете чья зона ответственности? Что дальше? Хорошо, немецкие врачи. Наши врачи, допустим, скажут, что у него гликемия. Нарушение обмена веществ. Такого диагноза не существует, все более-менее грамотные люди, которых я прочитала, что это симптом, а не диагноз. Значит, дальше вопрос: хорошо, они находят там какой-то препарат и говорят, что налицо умышленное отравление тяжелым каким-то ядом. Например. И что? В чем риск для Путина, для российской политической системы?
Н. Сванидзе ― Риск в том, что сам факт отравления заставляет проводить расследование очень глубокое. Потому что главная структура, на которую падает подозрение — это какие-то силовые государственные органы. Кто еще может так сделать. Человек заглянул в буфет на втором этаже томского аэропорта, выпил стакан чая из пластикового стаканчика и получил отравление, от которого между жизнью и смертью находится. Это же один человек на это не способен. Это организация целая должна быть задействована. Деньги и так далее. Поэтому в контексте того, о чем мы говорили в предыдущей части нашего с вами балета Марлезонского об истории вопроса, о количестве отравленных и так далее. О репутации наших силовиков. Очень брутальной. Конечно, подозрение падает на них. И им придется проводить расследование и доказывать, что это не они. Доказать будет крайне сложно. Поэтому заинтересованы в том, чтобы диагноз не имел отношения к отравлению. Для этого, вот сейчас излагаю как бы политическую интерпретацию происходящего, политическую версию, которая приходит в голову очень многим, во всяком случае. Это не значит, что она правдива. Но она первая и главная, которая приходит в голову. Других просто не приходит. Что держат именно для того чтобы ушли следы токсинов, чтобы было сложнее найти какие-то радиоактивные вещи или химические. Неважно. Чтобы было сложнее обнаружить. А сейчас направить в Шарите – там немецкие доки сразу же найдут. Вот читается. Это не значит, что это правда, но так читается.
Н.Сванидзе: Мы не инвестиционно приемлемое государство. Это очень плохо. Это не дает развиваться экономике
М. Майерс ― В комментариях «Deutsche Welle», вчерашнее ваше интервью. Выйдут ли люди на улицу с протестами за Навального зависит от общей ситуации. Если она будет нервной, эмоциональной – то это возможно. Насколько, как кажется сегодня?
Н. Сванидзе ― Ну конечно ситуация с Навальным не заставит тысячи людей или десятки тысяч выйти на улицы.
М. Майерс ― Не заставит?
Н. Сванидзе ― Сама по себе причиной вряд ли будет. Но триггером может быть. И если общая обстановка будет, возьмите Белоруссию, Маша. Выборы — не причина. Выборы – это повод. Как убийство Франца Фердинанда перед Первой мировой войной. Это не причина, это повод. Уже когда у людей гиря до полу дошла, вот это повод… Поэтому я думаю, то, что произошло с Навальным, если не выяснится, что отравление, это выяснять никто не будет, скорее всего. Если не выяснится, что не отравление — вот так я бы сказал. Если не будет точно, потому что власть в ситуации, когда она должна доказывать, что это не отравление. Она ни при чем. Если не будет доказано, все будут думать, что это отравление. Это будет записано на такую подкорку памяти всех. И если что-то будет снова уже социально-экономическое, что выведет людей на улицы, то вспомнят и это.
М. Майерс ― То, о чем вы говорите, меня в очередной раз убеждает, что это меньше всего нужно Путину и администрации президента.
Н. Сванидзе ― Несомненно.
М. Майерс ― Я имею в виду возможная протестная волна. Возможная – еще раз подчеркну. Связанная с состоянием Навального, ситуация могла развиваться как угодно.
Н. Сванидзе ― Несомненно. Худшую услугу оказать Путину и России, хотя я вовсе не сторонник того, что между Путиным и Россией стоит знак равенства. Но, тем не менее, в данном случае стоит. Худшую услугу Путину и России, чем покушение на Навального оказать было сложно. Тем не менее, не говорит о том, что это сделал кто-то, не связанный с нашими силовиками. Вовсе не говорит.
М. Майерс ― Нет ли здесь противоречия внутреннего?
Н. Сванидзе ― Нет никаких противоречий. Я повторяю, мы излишне рационализируем ситуацию.
М. Майерс ― То есть, есть, условно говоря, в силовом блоке, назовем его, некоторые игроки, персоналии, которые могут вот таким образом заигрывать с верховной властью что ли.
Н. Сванидзе ― Как один из вариантов. Я не знаю, на каком уровне…
Н. Сванидзе ― Нет, он ни в коем случае не сукин сын, он сукин сын для власти, но не свой. Несомненно, не свой. И повлияло на общественные настроения, это капля камень точит. Это влияет на общественные настроения. И в какой-то момент это скажется. Поэтому его боятся, поэтому с ним считаются. Поэтому делают вид, что не замечают его. Поэтому не произносят его фамилию. Как фамилию черта, как слово, обозначающее черта нельзя было произносить как бы. А то он явится. Точно также и фамилию Навального не рекомендовалось во властных структурах произносить вслух.
Н.Сванидзе: Сейчас он(Лукашенко) выглядит диктатором, который приходит в себя после первого нокдауна
М. Майерс ― Просто иногда…
Н. Сванидзе ― То есть такой танец.
М. Майерс ― Давайте таким образом поступим. У нас несколько минут осталось. Если у вас есть вопросы к Николаю Сванидзе по ситуации с Навальным, пожалуйста, напишите — +7-985-970-45-45. Поскольку мы с вами про революцию заговорили, то хотелось бы эти минуты потратить на то, что в Белоруссии происходит. Тут разные, мы прошли все стадии, сначала Лукашенко сильный, потом Лукашенко слабый. Сейчас каким он выглядит на ваш взгляд?
Н. Сванидзе ― Сейчас он…
М. Майерс ― Удержит или не удержит власть?
Н. Сванидзе ― Сейчас он выглядит диктатором, который понемножку приходит в себя после первого нокдауна. Думали, что это нокаут. Но это нокдаун. Я думаю, что в понедельник был шанс у протестантов взять власть. Они пока что этим шансом не воспользовались. Они замедлили темпы. Они потеряли инициативу, как мне кажется. Или теряют ее. Сейчас инициатива переходит к Лукашенко. И поэтому сейчас очень большой шанс, на мой взгляд, что останется у власти в ближайшее время. Хотя уже говорил, что он политический труп. Я остаюсь при этом мнение. Стратегически он политический труп. У него никаких мечтаний о том, чтобы передать власть сыну Коле или остаться на несколько лет, я думаю, что это все из области иллюзий. Но что он сейчас этот кризис может пережить – да, может. Надолго его хватит? – нет, надолго не хватит. Но этот кризис он может пережить.
М. Майерс ― А что в данном случае может сделать оппозиция? Или она уже, в общем, не может…
Н. Сванидзе ― Не знаю. Я не революционный вождь, не свобода на баррикадах. Я не могу давать советы белорусской оппозиции, которая и так вела себя великолепно все эти дни. Просто потрясающе. Мирно, свободно. Внутренне раскованно. Корректно в то же время. Потрясающе совершенно. Поэтому я далек от того, чтобы давать рекомендации. Но я констатирую факт. Такое впечатление, что немножко такая пассионарность, энергетика протеста немножко пошла на убыль. И вот эта потеря темпа она сработает в пользу Лукашенко.
М. Майерс ― Понятно. Читаю вопросы: Путину настолько страшно? – спрашивает Варвара.
Н. Сванидзе ― Я не думаю, что Путину страшно. Он не такой человек, чтобы ему было прям страшно и нет для этого оснований. Поэтому нет, я не думаю, что ему страшно. Но он понимает, что ситуация достаточно проблемная, скажем так. Главная проблема в том, что теряются рейтинговые очки. Он привык к тому, что он любим. А сейчас с этим проблемы появились. Это неприятно.
М. Майерс ― Сергей: не думаете ли вы, что Алексей готовил новое расследование, которое могло бы ударить по власти сильнее, чем раньше, поэтому пришлось быстро реагировать, чтобы ликвидировать или запугать как минимум.
Н. Сванидзе ― Возможно. Но это все из области догадок.
М. Майерс ― Я думаю, что если ФБК* готовило расследование, то теперь у них есть еще больше поводов это расследование опубликовать.
Н. Сванидзе ― Да это уж точно. Такой повод для расследования появился. О нем можно только мечтать. Если дай бог, он выздоровеет.
М. Майерс ― Дай бог. Время у нас, к сожалению, вышло. Николай Карлович, я вас благодарю. Я скажу вам, что в 19 часов в программе «Особое мнение» Михаил Ходорковский. В 20 часов у Ксении Лариной и Виталия Дымарского в программе «2020» — Гарри Каспаров. И в 21 час – Сергей Пархоменко и его программа «Суть событий». Это «Особое мнение», наш гость сегодня – журналист Николай Сванидзе.