кум докушал огурец и промолвил с мукою текст
Александр Галич ПОЭМА О СТАЛИНЕ
«Впереди Исус Христос»
Все шло по плану, но немножко наспех. Спускался вечер, спал младенец в яслях, Статисты робко заняли места, И Матерь Божья наблюдала немо, Как в каменное небо Вифлеема Всходила Благовещенья звезда. Но тут в вертеп ворвались два подпаска И крикнули, что вышла неувязка, Что праздник отменяется, увы, Что римляне не понимают шуток. И загремели на пятнадцать суток Поддавшие не вовремя волхвы.
Стало тихо, тихо, тихо, В крике замерли уста, Зашипела, как шутиха, И погасла та звезда. Стало зябко, зябко, зябко, И в предчувствии конца Закудахтала козявка, Волк заблеял, как овца. Все завыли, захрипели, Но не внемля той возне Спал младенец в колыбели И причмокивал во сне.
Уже светало, розовело небо, Но тут раздались гулко у вертепа Намеренно тяжелые шаги, И матерь Божья замерла в тревоге, Когда открылась дверь и на пороге Кавказские явились сапоги. И разом потерявшие значенье Столетья, лихолетья и мгновенья Сомкнулись в безначальное кольцо, А он вошел и поклонился еле, И обратил неспешно к колыбели Забрызганное оспою лицо.
«Значит, вот он – этот самый Жалкий пасынок земной, Что и кровью, и осанной Потягается со мной… Неужели, неужели Столько лет и столько дней Ты, сопящий в колыбели, Будешь мукою моей?! И меня с тобою, пешка, Время бросит на весы?» И недобрая усмешка Чуть приподняла усы.
А три волхва томились в карантине. Их в карантине быстро укротили, Лупили и под вздох и по челу, И римский опер, жаждая награды, Им говорил: «Сперва колитесь, гады! А после разберемся – что к чему». И понимая, чем грозит опала, Пошли волхвы молоть, что ни попало, Припоминали даты, имена, И полетели головы. И это Была вполне весомая примета, Что новые настали времена.
Глава 2: КЛЯТВА ВОЖДЯ
Потные, мордастые евреи, Шайка проходимцев и ворья, Всякие Иоанны и Матфеи, Наплетут с три короба вранья, Сколько их присыплют раны солью, Лишь бы им взобраться на Синай. Ладно, ладно, я не прекословлю, – Ты был первый, Ты и начинай, Встань – и в путь по городам и весям, Чудеса и мудрости твори. Отчего ж Ты, Господи, невесел? Где они, соратники Твои? Бражничали, ели, гостевали, А пришла беда – и след простыл, Нет, не зря Ты ночью в Гефсимани Струсил и пощады запросил. Где Твоих приспешников орава В смертный Твой, в последний час земной? И смеется над тобой Варрава – Он бы посмеялся
! Был Ты просто-напросто предтечей, Не творцом, а жертвою стихий, Ты не Божий сын, а человечий, Если смог воскликнуть: «Не убий!» Душ ловец, Ты вышел на рассвете С бедной сетью из расхожих слов, На исходе двух тысячелетий Покажи, Богат ли Твой улов?
Слаб душою и умом не шибок, Верил Ты и Богу и царю, Я не повторю Твоих ошибок, Ни одной из них не повторю! В мире не найдется святотатца, Чтобы поднял
копье, Если ж я умру, – что может статься, – Вечным будет царствие мое!»
Глава 3: ПОДМОСКОВНАЯ НОЧЬ
Он один, а ему неможется, И уходит окно во мглу, Он считает шаги, и множится Счет шагов от угла к углу. От угла до угла потерянно Он шагает, как заводной, Сто постелей ему постелено, Не уснуть ему ни в одной. По паркетному полу голому – Шаг и отдых, и снова шаг, Ломит голову, ломит голову, И противно гудит в ушах, Будто кто-то струну басовую Тронул пальцем и канул прочь, Что же делать ему в бессонную, В одинокую эту ночь?
Вином упиться? Позвать врача? Но врач – убийца, вино – моча… Вокруг потемки, спят давно Друзья – подонки, друзья – говно На целом свете лишь сон и смех, А он в ответе один за всех!
И, как будто стирая оспины, Вытирает он пот со лба, Почему, почему, о Господи, Так жестока к нему судьба? То предательством, то потерею Оглушают всю жизнь его. «Что стоишь ты там, за портьерою? Ты не бойся меня, Серго! Эту комнату неказистую Пусть твое озарит лицо, Ты напой мне, Серго, грузинскую, Ту, любимую мной, кацо, Ту, что деды певали исстари, Отправляясь в последний путь, Спой, Серго, и забудь о выстреле, Хоть на десять минут забудь! Но полно, полно, молчи, не пой! Ты предал подло – и пес с тобой! И пес со всеми – повзводно в тлен! И все их семьи до ста колен!» Повсюду злоба, везде враги, Ледком озноба – шаги, шаги…
Над столицами поседевшими Ночь и темень, хоть глаз коли, Президенты спят с президентшами, Спят министры и короли. Мир, во славу гремевший маршами, Спит в снегу с головы до пят, Спят министры его и маршалы… Он не знал, что они не спят, Что притихшие, сводки утренней В страхе ждут и с надеждой ждут, А ему все хуже, все муторней, Сапоги почему-то жмут… Не приказанный, не положенный За окном колокольный звон. И, упав на колени: «Боже мой!» – Произносит бессвязно он, –
Молю, Всевышний, Тебя, Творца, На помощь вышли скорей гонца! О, дай мне, дай же – не кровь, вино… Забыл, как дальше… Но все равно, Не ставь отточий, Конца пути, Прости мне, Отче, Спаси… прости…»
Глава 4: НОЧНОЙ РАЗГОВОР В ВАГОНЕ-РЕСТОРАНЕ
Вечер, поезд, огоньки, Дальняя дорога… Дай-ка, братец, мне трески И водочки немного. Бассан-бассан-бассана, Бассаната-бассаната… Что с вином, что без вина – Мне на сердце косовато. Я седой не по годам, И с ногою высохшей, Ты слыхал про Магадан?! Не слыхал?! Так выслушай, А случилось дело так: Как-то ночью странною Заявился к нам в барак «Кум» со всей охраною, Я подумал, что конец, Распрощался матерно… Малосольный огурец Кум жевал внимательно. Скажет слово и поест, Морда вся в апатии, «Был, – сказал он, – главный съезд Славной нашей партии. Про Китай и про Лаос Говорились прения, Но особо встал вопрос Про Отца и Гения».
Кум докушал огурец И закончил с мукою: «Оказался наш Отец Не отцом, а сукою…» Полный, братцы, ататуй! Панихида с танцами! И приказано статуй За ночь снять на станции.
…Ты представь – метет метель, Темень, стужа адская, А на нем одна шинель Грубая, солдатская, И стоит он напролом, И летит, как конница, Я сапог его кайлом, А сапог не колется,
Я кайлом по сапогу Бью, как неприкаянный, И внезапно сквозь пургу Слышу голос каменный: «Был я вождь вам и отец, Сколько мук намелено! Что ж ты делаешь, подлец?! Брось кайло немедленно!» Но тут шарахнули запал, Применили санкции, – Я упал, и Он упал, Завалил полстанции…
Ну, скостили нам срока, Приписали в органы, Я живой еще пока, Но, как видишь дерганный… Бассан-бассан-бассана, Бассаната-бассаната! Лезут в поезд из окна Бесенята, бесенята… Отвяжитесь, мертвяки! К черту, ради Бога… Вечер, поезд, огоньки, Дальняя дорога…
Глава 5: ГЛАВА, НАПИСАННАЯ В СИЛЬНОМ ПОДПИТИИ И ЯВЛЯЮЩАЯСЯ АВТОРСКИМ ОТСТУПЛЕНИЕМ
То-то радости пустомелям, Темноты своей не стыжусь, Не могу я быть Птоломеем, Даже в Энгельсы не гожусь. Но от вечного бегства в мыле, Неустройством земным томим, Вижу – что-то неладно в мире, Хорошо бы заняться им, Только век меня держит цепко, С ходу гасит любой порыв, И от горестей нет рецепта, Все, что были, – сданы в архив. И все-таки я, рискуя прослыть Шутом, дураком, паяцем, И ночью и днем твержу об одном: Не надо, люди бояться! Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы, Не бойтесь мора и глада, А бойтесь единственно только того, Кто скажет: «Я знаю, как надо!» Кто скажет: «Идите, люди, за мной, Я вас научу, как надо!»
И рассыпавшись мелким бесом, И поклявшись вам всем в любви, Он пройдет по земле железом И затопит ее в крови. И наврет он такие враки, И такой наплетет рассказ, Что не раз тот рассказ в бараке Вы помянете в горький час.
Слезы крови не солонее, Даровой товар, даровой! Прет история – Саломея С Иоанновой головой.
Земля – зола и вода – смола, И некуда, вроде, податься, Неисповедимы дороги зла, Но не надо, люди, бояться! Не бойтесь золы, не бойтесь хулы, Не бойтесь пекла и ада, А бойтесь единственно только того, Кто скажет: «Я знаю, как надо!» Кто скажет: «Тому, кто пойдет за мной, Рай на земле – награда».
Потолкавшись в отделе винном, Подойду к друзьям-алкашам, При участии половинном Побеседуем по душам, Алкаши наблюдают строго, Чтоб ни капли не пролилось. «Не встречали – смеются – Бога?» «Ей же Богу, не привелось». Пусть пивнуха не лучший случай Толковать о добре и зле, Но видали мы этот «лучший» В белых тапочках, на столе.
Кому «сучок», а кому коньячок, К начальству – на кой паяться?! А я все твержу им, ну, как дурачок: Да не надо, братцы, бояться! И это бред, что проезда нет, И нельзя входить без доклада, А бояться-то надо только того, Кто скажет: Я знаю, как надо!» Гоните его! Не верьте ему! Он врет! Он
Дело явно липовое – все, как на ладони, Но пятую неделю долбят допрос, Следователь хмурик с утра на валидоле, Как пророк, подследственный бородой оброс…
А Мадонна шла по Иудее В платьице застиранном до сини, Шла Она с котомкой за плечами, С каждым шагом делаясь красивей, С каждым вздохом делаясь печальней, Шла, платок на голову набросив – Всех земных страданий средоточье, И уныло брел за Ней Иосиф, Убежавший славы Божий отчим… Аве Мария…
Упекли пророка в республику Коми, А он и перекинься башкою в лебеду, А следователь-хмурик получил в месткоме Льготную путевку на месяц в Тиберду…
А Мадонна шла по Иудее, Оскользаясь на размокшей глине, Обдирая платье о терновник, Шла она и думала о Сыне, И о смертных горестях сыновних. Ах, как ныли ноги у Мадонны, Как хотелось всхлипнуть по-ребячьи, А вослед Ей ражие долдоны Отпускали шутки жеребячьи… Аве Мария…
Грянули впоследствии всякие хренации, Следователь-хмурик на пенсии в Москве, А справочку с печатью о реабилитации Выслали в Калинин пророковой вдове…
А Мадонна шла по Иудее! И все легче, тоньше, все худее С каждым шагом становилось тело… А вокруг шумела Иудея И о мертвых помнить не хотела, Но ложились тени на суглинок, И таились тени в каждой пяди, Тени всех бутырок и треблинок, Всех измен, предательств и распятий… Аве Мария.
Нажмите «Мне нравится» и
поделитесь стихом с друзьями:
Когда мы вспоминали частушки для этой публикации, то я хотел начать просто и понятно:
Наша родина прекрасна,
и цветёт, как маков цвет.
Акромя явлений щастья
никаких явлений нет!
Но Мулдак со мной не соглашался и предлагал другую, которая, как ему казалось, передает самую суть мутной ситуации:
Миленок в красном свитере
фуярит на гармошке,
а у меня по клитору
сигают мандавошки.
Поэтому мы решили не спорить, а начать сразу с обеих.
За содержание всех приведенных здесь частушек мы ответственности не несем, и нести не можем. Народ их сам придумал и сам сохранил в своей памяти. Присылайте нам еще, кто что знает.
Русские войска в очередной раз куда-то засобирались. В головах у населения кипит патриотический угар. Рейтинг государя достиг небывалых высот. А незабвенный Лесков в это же время пишет: «Не хвались идя на рать, а идучи с рати!»
Интересно бы узнать – сам он присочинил или услышанное?
Михаил Светлов, 1926
Я хату покинул,
Пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать.
*
Саша Мулдаков, 2015
Он хату оставил,
пошел воевать,
чтоб земли суннитов
шиитам отдать.
***
На Николкиной кровати
спит теперь матрос Игнатий.
На царицинной постеле
спал Керенский две недели.
Передайте Ильичу,
нам и тридцать по плечу!
А если станет больше,
то будет, как в Польше.
*
По России мчится тройка –
Райка, Мишка, перестройка.
*
На недельку, до второго,
закопаем Горбачёва.
Откопаем Брежнева —
станем пить по-прежнему.
*
Пашет поле мирный трактор,
За селом горит реактор.
Вся Европа кроет матом
наш родной советский атом.
Если с мужем шо ни тэ
Обращайтесь в МАГАТе.
*
Перестройка-перестройка!
Я и перестроилась!
У соседа … длинней,
Так я к нему пристроилась.
*
Милка в койке показала
Новое движение.
Я подумал перестройка,
вышло ускорение.
*
Товарищ, верь, пройдет она,
так называемая гласность,
и вот тогда госбезопасность
припомнит наши имена.
Про Горбачевскую попытку «перестройки» все уже давно было написанно:
«Дух свободы. К перестройке
Вся страна стремится,
Полицейский в грязной Мойке
Хочет утопиться.
Не топись, охранный воин,-
Воля улыбнется!
Полицейский! Будь покоен:
Старый гнет вернется. »
Саша Черный, 16.2.1906
Текст песни Александр Галич — Ночной разговор в вагоне-ресторане
Оригинальный текст и слова песни Ночной разговор в вагоне-ресторане:
Вечер, поезд, огоньки,
Дальняя дорога…
Дай-ка, братец, мне трески
И водочки немного.
Я седой не по годам
И с ногою высохшей,
Ты слыхал про Магадан?
Не слыхал?! Так выслушай.
А случилось дело так:
Как-то ночью странною
Заявился к нам в барак
Кум со всей охраною.
Я подумал, что конец,
Распрощался матерно…
Малосольный огурец
Кум жевал внимательно.
Скажет слово и поест,
Морда вся в апатии.
“Был, — сказал он, — говны, съезд
Славной нашей партии.
Про Китай и про Лаос
Говорились прения,
Но особо встал вопрос
Про Отца и Гения”.
Кум докушал огурец
И закончил с мукою:
“Оказался наш Отец
Не отцом, а сукою…”
Полный, братцы, ататуй!
Панихида с танцами!
И приказано статуй
За ночь снять на станции.
Ты представь — метёт метель,
Темень, стужа адская,
А на Нём — одна шинель
Грубая, солдатская.
И стоит Он напролом,
И летит, как конница,
Я сапог Его — кайлом,
А сапог не колется!
Помню, глуп я был и мал,
Слышал от родителя,
Как родитель мой ломал
Храм Христа Спасителя.
А это ж Гений всех времён,
Лучший друг навеки!
Все стоим, ревмя ревём,
И вохровцы, и зэки.
Но тут шарахнули запал,
Применили санкции —
Я упал, и Он упал,
Завалил полстанции…
Перевод на русский или английский язык текста песни — Ночной разговор в вагоне-ресторане исполнителя Александр Галич:
The evening train, lights,
Long Road …
Let me, brother, I cod
And a little bit of vodka.
A deal has happened since:
One night, a strange
He claims to us in the barracks
Kum with all armed.
I thought it was the end,
Goodbye obscenely …
Salted cucumber
Kum chewed carefully.
Speak a word, and eat,
Muzzle all in apathy.
«He was — he said — shit, Congress
Glorious our party.
About China and about Laos
Says the debate
But especially the question arose
About the Father, and of genius. «
Kum dokushal cucumber
And I ended up with flour:
«Turned out to our Father
No father and sukoyu … «
Overall, my friends, Atata!
Memorial service with dancing!
And ordered statues
For a night to stay in the station.
You imagine — a blizzard sweeps,
Dark, icy cold hell,
And Him — one overcoat
Rough, soldier.
And he is ahead,
And flies like the cavalry,
I’m his boots — Kyle,
A boot is not pricked!
I remember that I was stupid and small,
I heard from a parent,
As a parent, my racked
Christ the Savior Cathedral.
This w genius of all time,
Best friend forever!
All stand, revmya revёm,
And vohrovtsy and cons.
But then shied fuse
To impose sanctions —
I fell, and it fell,
Blockages polstantsii …
Если нашли опечатку в тексте или переводе песни Ночной разговор в вагоне-ресторане, просим сообщить об этом в комментариях.
Поэма о сталине
Впереди Исус Христос
А. Блок
Все шло по плану, но немножко наспех.
Спускался вечер, спал младенец в яслях,
Статисты робко заняли места,
И Матерь Божья наблюдала немо,
Как в каменное небо Вифлеема
Всходила Благовещенья звезда.
Но тут в вертеп ворвались два подпаска,
И крикнули, что вышла неувязка,
Что праздник отменяется, увы,
Что римляне не понимают шуток,
И загремели на пятнадцать суток
Поддавшие не вовремя Волхвы.
Стало тихо, тихо, тихо,
В крике замерли уста.
Зашипела, как шутиха,
И погасла та звезда.
Стало зябко, зябко, зябко,
И в предчувствии конца
Закудахтала козявка,
Вол заблеял, как овца.
Все завыли, захрипели,
Но не внемля той возне,
Спал младенец в колыбели,
И причмокивал во сне.
Уже светало, розовело небо,
Когда раздались гулко у вертепа
Намеренно тяжелые шаги,
И Матерь Божья замерла в тревоге,
Когда открылась дверь и на пороге
Кавказские явились сапоги.
И разом потерявшие значенье
Столетья, лихолетья и мнгновенья
Сомкнулись в безначальное кольцо,
А Он вошел, и поклонился еле,
И обратил неспешно к колыбели
Забрызганное оспою лицо:
А три Волхва томились в карантине.
Их быстро в карантине укротили.
Лупили и под вздох, и по челу,
И римский опер, жаждая награды,
Им говорил: «Сперва колитесь, гады!
А после разберемся, что к чему».
И понимая, чем грозит опала,
Пошли волхвы молоть, что ни попало,
Припоминали даты, имена,
И полетели головы. И это
Была вполне весомая примета,
Что НОВЫЕ НАСТАЛИ ВРЕМЕНА!
Глава 2
Клятва Вождя
Глава 3
Подмосковная ночь
Он один, а ему не можется,
И уходит окно во мглу,
Он считает шаги, и множится
Счет шагов от угла к углу.
От угла до угла потерянно
Он шагает, как заводной.
Сто постелей ему постелено:
Не уснуть ему ни в одной!
По паркетному полу голому
Шаг и отдых, и снова шаг,
Ломит голову, ломит голову,
И противно гудит в ушах!
Будто кто-то струну басовую
Тронул пальцем и канул прочь,
Что ж не спится ему в бессонную,
В одинокую эту ночь?
И как будто сдирая оспины,
Вытирает он пот со лба.
Почему, почему, о, Господи,
Так жестока к нему судьба?
Над столицами поседевшими
Ночь и темень, хоть глаз коли,
Президенты спят с президентшами,
Спят министры и короли.
Мир, гремевший во славу маршами,
Спит в снегу с головы до пят,
Спят министры его и маршалы.
Он не знал, что они не спят,
Что, притихшие, сводки утренней
В страхе ждут и с надеждой ждут,
А ему все хужей, все муторней,
Сапоги почему-то жмут!
Глава, написанная в сильном подпитии
и являющаяся авторским отступлением
Упекли Пророка в респулику Коми,
А он возьми и кинься башкою в лебеду.
А следователь-хмурик получил
в месткоме
Льготную путевку на месяц в Теберду.
А Мадонна шла по Иудее.
Подскользаясь на размокшей глине,
Обдирая платье о терновник,
Шла она и думала о Сыне
И о смертных горестях сыновних.
Ах, как ныли ноги у Мадонны,
Как хотелось всхлипнуть по-ребячьи,
А в ответ Ей ражие долдоны
Отпускали шутки жеребячьи.
Ave Maria.
Грянули в последствии всякие хренации,
Следователь-хмурик на пенсии
в Москве,
А справочку с печатью о реабилитации
Выслали в Калинин Пророковой вдове.
А Мадонна шла по Иудее.
И все легче, тоньше, все худее
С каждым шагом становилось тело.
А вокруг шумела Иудея
И о мертвых помнить не хотела.
Но ложились тени на суглинок,
И роились тени в каждой пяди,
Тени всех бутырок и треблинок,
Всех измен, предательств и распятий.
Ave Maria.
Александр Галич. Стих.
Кум жевал внимательно.
Скажет слово и поест,
Морда вся в апатии.
«Был, – сказал он, – говны, съезд
Славной нашей партии.
Про Китай и про Лаос
Но особо встал вопрос
Кум докушал огурец
И закончил с мукою:
Полный, братцы, ататуй!
Панихида с танцами!
И приказано статуй
За ночь снять на станции.
Ты представь – метёт метель,
Темень, стужа адская,
А на Нём – одна шинель
И стоит Он напролом,
И летит, как конница,
Я сапог Его – кайлом,
А сапог не колется!
огляделся я вокруг –
Дай-ка, мол, помешкаю!
У статуя губы вдруг
Помню, глуп я был и мал,
Слышал от родителя,
Как родитель мой ломал
Это только кусок из стиха. Стих говно
Стихи
Я прекрасна
Если день с утра паршивый,
И холодный, и дождливый,
И не хочется ни пива, ни партейки в домино,
Чтоб на сердце стало ясно,
Повторяй припев потрясный:
День говно, а я прекрасна,
Я прекрасна, день — говно!
Если завтра не суббота,
Если завтра ждёт работа,
Если мучает икота, зуб болит уже давно,
Чтобы жизнь не стала пресной,
Повторяй припев чудесный:
Жизнь говно, а я прелестна,
Я прелестна, жизнь — говно!
Если мир вокруг ужасный,
Мир опасный, мир несчастный,
Мир зубастый и блохастый,
Словно бешеный енот,
Победить его несложно,
Подпевай, насколько можно:
Мир говно, а я роскошна,
Я роскошна, мир — говно!
Если на исходе силы,
Если отовсюду вилы,
Если хочется текилы и французского кино,
Устранит все неполадки
Наша песенка на святки:
Всё говно, а я в порядке,
Я в порядке, всё — говно!
Литературные мистификации. Как Брюсов придумал двух поэтесс
В истории отечественной литературы Серебряного века есть много любопытных эпизодов, которые не вошли в школьные учебники. Всего ведь не расскажешь — надо многотомные сочинения писать, чтобы все эти факты и фактики уместить.
Иногда случайно обнаруживаешь какой-нибудь малоизвестный эпизод в биографии великих и очень хочется поделиться с читателями. Например, знали ли вы, что знаменитый русский поэт-символист Валерий Брюсов однажды решил притвориться сразу двумя поэтессами?
В общем, на рубеже 1910-х годов ему захотелось поиграть. Провести этакий литературный эксперимент по мотивам недавно прогремевшей на всю литературную Россию истории с выдуманной поэтессой Черубиной де Габриак.
Брюсов решил взять количеством. Вместо одной загадочной и талантливой незнакомки у него будет сразу две. Каждой он придумал звучное имя — Мария Райская и Ира Ялтинская. Осталось написать за них стихи, сочинить им биографию и ввести в отечественную литературу.
Особенно драматичным получился образ Марии Райской. Якобы Брюсов встретил в 1899 году 21-летнюю девушку, прочел ее стихи и сразу понял, что перед ним одаренная поэтесса. Однако в 1907 году Райская умерла в одесской больнице, и вот теперь Брюсов наконец решился воздать ей должное — опубликовать ее стихи. Трогательно?
Биографию Иры Ялтинской он не продумывал так серьезно. Зато у ее сборника уже даже появилось название: «Крестный Путь. Стихи за двадцать лет. 1893–1913 г.». Книга стихов должна была сопровождаться автобиографией.
Но обе девушки так и остались только проектом. В конце концов, Брюсов решил слепить из них одну, убрав все фамилии и биографические сведения. Осталось только имя — Нелли.
В 1913 году сборник «Стихи Нелли», подготовленный Брюсовым, увидел свет в издательстве «Скорпион» и поверг отечественных поэтов в недоумение. Подписи у них не было. Зато сборнику предшествовал сонет Брюсова в формате посвящения. В книге было 28 стихотворений — предельно изысканных и куртуазных:
Из-под шляпы чёрно-бархатной,
Вижу перлы, вижу яхонты.
Многие купились. Владислав Ходасевич написал рецензию на сборник:
«Имя Нелли и то, что стихи написаны от женского лица, позволяют нам считать неизвестного автора женщиной. Тем более удивительна в творчестве совершенно мужская законченность формы и, мы бы сказали, — твердость, устойчивость образов. Ведь читатель, конечно, согласится с нами, что стихи женщин, обладая порою совершенно особенной, им только свойственной прелестью, в то же время неизменно уступают стихам мужским в строгости формы и силе выражения».
Но вот Сергей Городецкий, например, не обманулся и напечатал статью, в которой недвусмысленно заявил, что автор этих строк — сам Брюсов. В ответ на это лидер русского символизма прислал в редакцию письмо с опровержением:
«Считаю совершенно необходимым заявить, что псевдоним Нелли принадлежит не мне, но лицу, не желающему пока называть свое имя в печати».
Правда ли, что Пушкин – автор стихотворения «Лакеи вечные Европы…»?
В последние годы по соцсетям гуляет стихотворение, в котором критикуется низкопоклонство перед Западом. Его автором часто называют Александра Сергеевича Пушкина. Мы проверили, правда ли это.
Контекст. Особую популярность эти стихи со ссылкой на Пушкина получили в 2014 году после событий в Украине — тогда многие адресовали их участникам Евромайдана. К примеру, одна из публикаций произведения в Facebook породила почти 800 репостов. Ходило стихотворение и в «Живом журнале». В августе того же года в своей статье для РИА «Новости» эти строчки приписал Пушкину политолог Юрий Городненко. В 2021 году текст стихотворения с подписью «А. С. Пушкин» появился на ограде возле Дома профсоюзов в Одессе.
Найти подобные строчки у Пушкина не получится — ни в канонических произведениях, ни в черновиках, ни в письмах. Одно из самых ранних сохранившихся упоминаний стихотворения в Рунете встречается в одном из блогов на портале газеты «Завтра» от 4 октября 2005 года, где произведение приписано некоей Елене Лаврентьевой из города Донецка. У Лаврентьевой есть своя страничка на сайте «Стихи.ру», из которой можно узнать, что она — член Союза писателей СССР с 1971 года. Искомое стихотворение, если верить поэтессе, написано 23 октября 2003 года и вошло в её печатный сборник 2006 года. В ряде публикаций уточняется, что произведение (посвящённое, как указано, «галицкой элите») было написано к первому Майдану, но тогда выходит, что некорректно указана дата его создания, ведь «оранжевая революция» произошла в 2004 году.
Таким образом, приписываемое Пушкину стихотворение о «лакеях Европы» на деле принадлежит поэтессе из Донецка и появилось в первой половине нулевых. Это далеко не первый случай, когда наследие великого поэта пытаются «обогатить» подобным способом. Так, в 2020 году Рунет облетело его фейковое стихотворение про карантин.
Ещё нас можно читать в Телеграме, в Фейсбуке и в Вконтакте. Традиционно уточняю, что в сообществах отсутствуют спам, реклама и пропаганда чего-либо (за исключением здравого смысла), а в день обычно публикуем не больше двух постов.