огюстен баррюэль история якобинства
Огюстен баррюэль история якобинства
Миры Алистера Кроули запись закреплена
Классический труд по конспирологии
Огюстен де Барюэль «Волътерианцы, или история о якобинцах, открывающая все противу Хрістіанскія злоумышленія и таинства масонскихъ ложъ, имеющихъ вліяніе на все Европейскія Державы».
В 12-и томах. 1805-1809. Тома 1-6. ЧАСТЬ 1
Четырехтомный исторический труд аббата Огюстена Баррюеля «Мемуары к истории якобинства» (Mémoires pour servir à l’Histoire du Jacobinisme) был опубликован в 1797–1798 годах в Англии. В нем исследуется влияние якобинских и масонских течений на политическую жизнь Европы.
Происхождение Французской революции объясняется деятельностью розенкрейцеров, тамплиеров, якобинцев под руководством общества иллюминатов и Великого Востока Франции. Две первых части сочинения посвящены защите христианской церкви от заговора масонов. Части с третьей по пятую разоблачают планы тайных организаций по низвержению престолов. Части с шестой по девятую описывают историю образования и деятельности общества иллюминатов. Части с десятой по двенадцатую раскрывают факты участия иллюминатов в европейской политике.
Русский перевод книги Баррюэля
P. S. Впрочем, в России в 1806 г. эта книга уже была переведена.
P.-S.-2. Стоит иметь в виду, что перевод 2020 г. сделан по сокращенному изданию. Полный перевод остается только в дорев. издании в 12 частях. Сейчас он доступен в сканах Гугла (без второй части). Все 12 частей можно скачать одним файлом здесь. Любопытно посмотреть это издание в сводном каталоге русской книги нач. 19 в., но лень 😉
Аннотация полного дорев. перевода:
+Четырехтомный исторический труд аббата Огюстена Баррюеля «Мемуары к истории якобинства» (Mémoires pour servir à l’Histoire du Jacobinisme) был опубликован в 1797–1798 годах в Англии. В нем исследуется влияние якобинских и масонских течений на политическую жизнь Европы. К 1810 году книга была переведена на немецкий, итальянский, португальский и русский языки.
Автор был ярым противником просветительских идей Вольтера, Дидро, Аламберта и императора Фридриха II. Он считал их основателями тайного общества, действовавшего с середины XVIII века в Европе с целью уничтожение монархий и христианских церквей. В доказательство в книге приводится множество цитат из переписки Вольтера. Происхождение Французской революции объясняется деятельностью розенкрейцеров, тамплиеров, якобинцев под руководством общества иллюминатов и Великого Востока Франции. Две первых части сочинения посвящены защите христианской церкви от заговора масонов. Части с третьей по пятую разоблачают планы тайных организаций по низвержению престолов. Части с шестой по девятую описывают историю образования и деятельности общества иллюминатов. Части с десятой по двенадцатую раскрывают факты участия иллюминатов в европейской политике.+ (отсюда)
Записная книжка Брата Марсия
О.Т.О. в России + всякая всячина
Записки о якобинцах и таинства Масонских лож, имеющих влияние на все Европейские державы
Наконец-то сегодня мне удалось залить для скачивания 4 томов аббата Огюстена Баррюэля: Записки о якобинцах, открывших все противохристианские злоумышления и таинства Масонских лож, имеющих влияние на все Европейские державы.
Книга была издана в 1805–1809 гг. в Москве в двух вариантах. Полный (в 12 томах) и сокращенный (в 6 томах). Выкладываю тома (из полной версии), рассказывающие о создании общества иллюминатов и о деятельности Великого Востока Франции
Баррюэль утверждал, что с середины XVIII в. в Европе существует тайное общество, поставившее своей целью уничтожение монархий и христианских церквей. Два первых тома сочинения были посвящены именно защите христианской церкви от козней масонов. Автор считал, что основателями общества были Вольтер, Дидро, Аламберт и император Фридрих II. В качестве подтверждения приводились цитаты из переписки Вольтера. Главы томов соответствовали главным задачам масонов: истребление иезуитов, истребление всех монастырей, размножение беззаконных книг, злоумышления под видом терпимости вер.
Первым шагом к разрушению религии автор считал деятельность просветителей и издание энциклопедии. Одним из методов разложения монархических государств указывалось создание «Академий», где бы под видом науки преподавалось масонское учение. По мнению автора, французский лицей уже сделался «прибежищем злоумышленников». Автор сурово порицал клириков, допустивших распространение масонства: «Малейшее послабление, малейшую робость пастырей в сражениях такого рода можно было назвать изменой, равной самому безбожию».
Тома III–V были посвящены планам масонов по низвержению престолов.
Тома VI–IX — образованию и деятельности общества иллюминатов.
Тома X–XII — участию иллюминатов в европейской политике.
С момента своего выхода книга на русский не переиздавалась (разумеется!)
История якобинства. Огюстен Барриэль
Подписаться на снижение цены
Труд аббата Огюстена Баррюэля (1741-1820) «Записки о якобинстве» — глубокое исследование деятельности трех групп, способствовавших революционной катастрофе во Франции: философов-вольнодумцев, международного масонства и баварских иллюминатов. Все они в совокупности носят название «якобинцев». Автор подробно раскрывает идеологические предпосылки и пропагандистские приемы, позволившие сформировать многотысячные отряды не останавливающихся ни перед чем разрушителей традиционного общества.
Доставка в пункты выдачи заказов (самовывоз):
Стоимость от 110 рублей.
Бесплатная доставка при заказе от 1450 рублей! (кроме отдаленных населенных пунктов и Дальнего Востока)
Оплата наличными при получении и предоплата банковскими картами и другими электронными средствами платежа.
Курьерская доставка (до адреса):
Стоимость от 190 рублей до 500 рублей.
Оплата наличными при получении и предоплата банковскими картами и другими электронными средствами платежа.
Выгодная стоимость доставки при заказе от 1450 рублей!
Доставка Почтой РФ:
Согласно тарифам Почты РФ.
Только предоплата банковскими картами и другими электронными средствами платежа.
Выгодная стоимость доставки при заказе от 1450 рублей!
История якобинства. Огюстен Барриэль
Труд аббата Огюстена Баррюэля (1741-1820) «Записки о якобинстве» — глубокое исследование деятельности трех групп, способствовавших революционной катастрофе во Франции: философов-вольнодумцев, международного масонства и баварских иллюминатов. Все они в совокупности носят название «якобинцев». Автор подробно раскрывает идеологические предпосылки и пропагандистские приемы, позволившие сформировать многотысячные отряды не останавливающихся ни перед чем разрушителей традиционного общества.
Огюстен баррюэль история якобинства
Огюстен Баррюэль
Огюстен Баррюэль (1741-1820) родился во Франции, вступил в орден иезуитов и преподавал грамматику в иезуитском колледже в Тулузе, после изгнания в 1764 году из Франции иезуитов жил сначала в Польше, затем в Богемии. В 1768 году в чешском городе Хомутов был рукоположен в священники. Преподавал теологию в Моравии, затем в качестве частного воспитателя словацкой аристократической семьи жил в Авиньоне (город до 1791 года принадлежал Римским папам пока не был захвачен революционерами) вплоть до полного запрета ордена иезуитов в 1773 году. Принял сан аббата и в 1774 году вернулся во Францию. Там до 1777 года воспитывал детей принца Саксонского. Его первое литературное произведение появилось в 1774 году: «Ода славному приходу на трон Людовика Августа». Его первой важной работой, многократно переиздававшейся, были «Письма провинциального философа» (1781), в которой он резко критиковал философию просвещения. В 1788—1792 практически в одиночку издавал «Газету духовенства». В 1789 выпустил памфлет «Истинный патриот, или Рассуждение о подлинных причинах нынешней революции», где утверждал, что революция является Божьей карой для Франции за неправедный образ жизни, прежде всего духовенства. После убийства французскими революционерами Короля и упразднения ими Монархии (1792) эмигрировал в Англию. В 1794 году выпустил в Лондоне «Историю духовенства во время Французской революции»: не отказываясь от идеи революции как «Божьей кары», он выдвинул также тезис о революции как следствии «заговора» философов. В 1796—1797 опубликовал «Мемуары по истории якобинизма», доказывая, что причиной революции стал «тройной заговор» философов, франкмасонов и баварских иллюминатов с целью уничтожить Церковь, Монархию и, в конце концов, общество. Книга имела большой международный резонанс и была переведена практически на все европейские языки. Несмотря на то, что влияние масонства на события французской революции многими историками считается сильно преувеличенным, эта книга до сих пор имеет научную ценность как источник по истории социокультурной среды той эпохи, благодаря широкому кругу использованных Баррюэлем аутентичных документов.
Мы публикуем фрагмент из книги «Мемуары по истории якобинизма» переведенной на русский язык и опубликованной под названием «Волтерианцы, или история о якобинцах, открывающая все противу-Христианския злоумышления и таинства Масонских лож, имеющих влияние на все Европейския Державы». Москва: типография Селивановского, 1806. Книга в России была издана 12-ю частями по приблизительно 270 страниц в каждой. Учитывая большой объем книги мы начали публикацию отдельных тематических фрагментов, отражающих те или иные актуальные для нашего времени стороны заговора. Здесь мы публикуем фрагмент из четвертой части (страницы 173-266) с небольшой адаптацией под современный русский язык для большей удобочитаемости, который посвящен традиционному масонству. На этом фрагменте тема масонства еще не заканчивается и в пятой части автор пишет о более страшных тайнах организаций близких к масонству.
Актуальность данной темы связана с повсеместным распространением в наше время масонских организаций во всех регионах мира. После развала СССР они стали активно возрождаться и на территории России. Многих недостаточно воцерковленных людей, видящих недостатки церковнослужителей и несовершенство государственных учреждений, привлекает идея улучшить человеческое общество путем работы в тайных обществах с благородными намерениями. На первый взгляд идея кажется логичной, но она таит в себе очень серьезные опасности, которые и раскрывает Огюстен Баррюэль в данном фрагменте своей книги.
ОГЮСТЕН БАРРЮЭЛЬ О МАСОНАХ
Волтерианцы, или история о якобинцах,
открывающая все противу-Христианския злоумышления и таинства Масонских лож, имеющих влияние на все Европейския Державы.
Часть четвертая
Глава V
Главный секрет или небольшие тайны франкмасонов
Говоря о франкмасонах, истина и справедливость налагают на нас строгий закон избавить от наших укоризн великое число братьев, посвятивших себя масонским ложам, которые верно имели бы величайшее отвращение к этому обществу, если бы могли предвидеть, что оно заставит их некогда вступить в обязанности, противные долгу благочестивого человека и верного гражданина.
От двенадцатого августа тысяча семьсот девяносто второго года французские якобинцы начали считать время своей революции годами, так называемой, их свободы. В этот день Людовик XVI, объявленный бунтовщиками за два дня перед этим, лишенным всех прав на престол, был отведен, подобно пленнику, в публичную тюрьму. В этот же день собрание бунтовщиков провозгласило, чтобы в публичных актах тогда же прибавить ко дню свободы день равенства; и сие-то самое определение было подписано четвертого года свободы, первого года, первого дня равенства. Наконец в тот же день собрание в первый раз обнародовало этот секрет, столь любезный для франкмасонов, и предписало его в своих ложах со всей строгостью ненарушимой клятвы. При чтении этого славного определения они восклицали: наконец все мы здесь. Франция теперь ничто иное, как пространная ложа; французы все франкмасоны; и целый свет скоро будет тем же, чем мы.
Я был свидетелем этих восторгов; я слышал разговоры, коими они занимались; я видел тогда самых осторожных масонов, которые говорили без малейшего притворства. Вот наконец великое дело франкмасонства исполнилось, равенство и вольность! Все люди теперь равны и братья; все люди свободны. В этом-то и состоит вся сущность наших законов, весь предмет наших желаний и важнейшая тайна! Я слышал особенно, что эти слова были произносимы ревностными франкмасонами, и даже такими, которые украшены всеми орденами таинственного масонства, и имели все права почетных членов, чтобы присутствовать в ложах. Я прежде этого слышал, как масоны отзывались о прочих обыкновенных людях. Они не только не принуждали мужей и женщин молчать об этом секрете; но все единодушно желали, чтобы вся Франция была извещена об этом, для славы масонов и признали их своими благодетелями, виновниками равенства и свободы всей революции, к произведению которой она дала разительный пример целому свету.
В самом деле таков был славный секрет франкмасонов! Он значил тоже, что у древних в играх неважные таинства, общие для всех состояний; он состоял в словах, которые всякий произносил, но без всякого внимания. Одно только объяснение представляло его для одних невинным, для других чудным. Изучая масонов, какую найдем причину, что они какого бы ни были состояния, не винят нас в том, что тот славный секрет, тот самый, что в Париже, стремится к своему падению? Разве потому только, что мы не в силах разрушить её. Притом же много таких людей, которые не могут совершенно понимать его, для того чтобы он через долгое время не стал известен в других Государствах. – В самой Англии те, кто судят об этом секрете, прямо нам скажут, что мы обмануты; однако они скоро увидят, можем ли мы быть настолько слепы. В таком случае мы смеем всегда сказать: эти масоны никак не могли нас обмануть, те которые, открывая секрет, имели ввиду одну славу масонства; которые после открытия его, воображали, что он всегда останется в своей силе, не думая о его упадке. Эти люди не могли нас обмануть, которые давно уже посвятили себя этим таинствам; они наконец узнали свое безумие; узнали, что это равенство, эта свобода, о которой они мечтали в своем масонстве, были весьма гибельны для их отечества, и могли сделаться бичом целого света. Говоря о революции, бывшей во Франции и в других местах, я уже описал сборище этих адептов, прежде ревностных к масонству, а ныне с горестью вспоминающих об этом бедственном секрете, который заключает все знание масонское, так же как и всю французскую революцию в этих двух словах: равенство и свобода.
Однако честные масоны, признаюсь, не могут быть обвиняемы в том, чтоб они хотели произвести подобную революцию. Когда я буду разбирать эту статью их учения, сущность и основание всех их таинств, тогда скажу, каким образом вышло, что такие кроткие, добродетельные души не подозревали других в этой гибельной цели; что они в самом масонстве видели общество благодетельное, братское, которое их чувствительные сердца хотели везде распространить. Но для революционной истории нужно, чтобы не было ни малейшего сомнения в рассуждении этого главного секрета. Без этого не возможно будет узнать той партии, которую злонамеренные софисты, виновники всего заговора, умели привлечь на свою сторону. Я не могу скрыть искренних признаний, слышанных мной и другими особами от самих адептов, что успехи масонов во Франции заставили их наконец признать этот секрет ненужным.
Без всех таковых признаний легко можно было узнать, что свобода и равенство составляли главный предмет франкмасонства. Одно только имя франкмасонов, везде гремящее, изображало тот смысл, что масоны свободны; оно сначала было настолько важно, что свобода сделалась основанием их законов; что касается равенства то, они здесь прикрывали самые вольные мысли словом братство, которое выражало тот же смысл, какой имеет равенство.
Но всем известно, сколько гордились они, что в их ложах все равны и братья; что там нет ни маркизов, ни князей, ни благородных, ни простолюдинов, ни бедных, ни богатых; нет никакого различия ни в чинах, ни в особах; что они не знают там больше никакого титула, кроме имени братьев, которое одно делало их всех равными.
Это справедливо, что было строго запрещено франкмасонам никогда не писать этих двух слов вместе: равенство и свобода; не объяснять точного их значения, которое вместе с этими главными началами составляло весь секрет; и этот закон их писатели столь хорошо сохранили, что читая премногие их книги и весьма таинственные для людей различного звания, ни в одной не нашел я, где б раскрыт был этот закон. Сам Мирабо, хотя казалось покушался открыть секрет масонства, не смел однако всего обнаружить, исключая одной часть. Орден франкмасонов, распространившийся по всему свету, говорил он, имеет своим предметом любовь, равенство состояний и совершенную между ними гармонию. (Voyez son essai sur les illumines chap. 5).
Хотя эти слова равенство состояний достаточно выражают свободу, которая должна господствовать в этом равенстве: но Мирабо, сам масон, знал, что не приближалось еще то время, когда его сообщники могут ему простить то, что он открыл их главный секрет, состоящий в этих двух словах. Но эта предосторожность не воспрепятствовала другим рассмотреть, сколько то и другое слово было важно в их таинствах. Если станем судить о большей части тех гимнов, которые они пели хором во время праздничных дней, и которое напечатали в большом количестве: то почти везде увидим хвалы в честь свободы и равенство. Из тех речей, которые они в ложах произносили, и несколько раз печатали, можно увидеть, что свобода и равенство составляли предмет их учения.
Я не имел у себя ни одного из этих опытов; теперь говорю о тех, которые находятся у меня. Хотя случалось мне видеть таких масонов, которые, утверждая определение о равенстве, откровенно говорили об этом славном секрете; и хотя ими данная клятва заставляла их быть скромнее меня, потому что я не заклинал себя ни перед их ложами, не перед титлами равенства и свободы: несмотря на это соблюл бы я надлежащую скромность в рассуждении того, что я, так как всему свидетель, сказать теперь могу, если бы совершенно не был уверен, в нынешние времена последний и сокровенный предмет масонства стал наконец известен всем народам. В противном случае я бы оскорбил, особенно в Англии, тысячи честных масонов, знаменитых граждан, исполненных ревности к истинному счастью человеческого рода; но с другой стороны поступил хорошо с теми масонами, которые предпочитают честь своего секрета общественному благу, предосторожностям, предпринятым против злоупотреблений масонства, против злодейской секты, которая употребила самую добродетель как орудие к тому, что бы обмануть целый свет. И так я буду говорить без всякого притворства, не думая оскорбить тех масонов, которым отдаю всю справедливость, ни мало не смотря на досаду тех, которых презираю, и заговорами их гнушаюсь.
В то время, когда я нашел себя принужденным выслушать эту комедию, я старался сказать, что, если не осталось больше средств мне её остановить, то позволяю им делать все, что угодно; но если замечу здесь даже что-нибудь малейшее противное чести, или совести, то я заставлю их узнать себя.
Все, что я до этого времени тут не видел, казалось мне игрою, ребячеством, смешной церемонией, несмотря на важный тон, который в этом случае старались употреблять: впрочем я не мог им не понравиться по некоторым ответам. Наконец один почетный член с важностью предложил мне вопрос: «Хотите ли вы, мой любезный брат, иметь со временем все ордена от гроссмейстера масонства; когда вы сами надеетесь получить ордена совсем другие, чем его, от Короля, Императора, или другого какого-нибудь самодержца». Я отвечал: не хочу. Почетный член изумляется, и мне возражает: «почему не хотите? Разве вы для того к нам пришли, чтобы изменить нам в тайнах? Как! Вы еще колеблетесь, смотря на выгоды масонов и выгоды профанов? И так знайте, что этот меч, который теперь видите, всегда готов пронзить вероломное сердце». В этом ответе, решительном и грозном, я видел одно только притворство, и я отвечал так, как прежде. Я еще то прибавил, что воображение мне могло представить: «Весьма забавно для меня кажется, что будто я пришел разведывать секреты масонства, я, которого заставили быть здесь насильно. Вы говорите о секретах; но я еще ничего от вас не слыхал о них. Если нужно быть здесь для того, чтобы дать обет повиноваться такому человеку, которого я не знаю, и если выгоды масонства могут нарушить должности гражданина; то прощайте господа! Еще есть время оставить вас; я ничего не знаю о ваших таинствах и знать их не хочу».
Почетный член недоволен был таким ответом. Он продолжал играть свою странную роль; он сильно наступал на меня, и час от часу делался грознее. Я в самом деле сперва думал, что все такие угрозы были ни что иное, как одна хитрость; но смотря на такую комедию, никак не хотел я дать обещание повиноваться гроссмейстеру масонства, будучи таких мыслей, что ордена его были совершенно противны орденам нашего Государя. Наконец я говорил: «Братья, или господа! Я вас уверял, что, если во всех ваших поступках найдется что-нибудь противное чести, или совести, я заставлю вас узнать себя; вы здесь делайте со мной все, что вам угодно, но вы никогда не принудите меня решиться на что-нибудь подобное. Еще раз говорю: нет, не принудите».
За исключением одного почетного члена, все прочие братья сохраняли строгое молчание, хотя они сначала воображали, что для них эта сцена будет забавна, которая наконец делалась весьма странной между мной и почетным членом. Он не оставлял меня, продолжал задавать мне вопросы, чтобы утомить и склонить меня на свою сторону. Наконец я и в самом деле почувствовал в себе слабость; вдруг мне завязывают глаза, я срываю покрывало, бросаю его на землю, топчу ногами, повторяя в крайней досаде прежний свой отзыв. В эту минуту раздались радостные рукоплескания во всей ложе. Почетный член восхваляет мою твердость. Вот, говорил он, обратившись к другим: вот человек, который нам нужен; человек с характером, имеющий присутствие духа. Потом я им сказал: твердые души! Как вы могли уступить тому, который не уважает ваших угроз? И вы, господа, не согласитесь ли со мной, что я говорю теперь правду? Когда это справедливо: то, каким образом вы хотите заставить меня думать, что во всех ваших таинствах нет ничего противного чести, или совести?
Тон, которым я произнес эти слова, расстроил порядок в ложе; братья подошли ко мне, уверяя, что я судил об их поступке слишком строго, по одним словам; что они сами никогда не хотели вступить в обязанности, противные должностям доброго Француза; что несмотря на мое упорство, никогда не доведут меня до этого зла. Почетный член ударил молотком, и все возвратились к своим местам. Тогда он провозгласил, что я занимаю у них степень учителя, и прибавил, что если не слыхал я от них ничего о масонском секрете; то это для того сделано, чтобы объявить мне о нем при полном собрании ложи, сопровождаемой обыкновенными церемониями. Между тем он дал мне знак вступить в эту третью степень масонства, то же самое он сделал с двумя другими братьями. Достаточно для меня, что я буду допущен в полную ложу; мы все стали братьями, и я в этот день после обеда сделался франкмасоном; сперва учеником, товарищем и наконец учителем, ничего не понимая, что завтра со мной будет.
Я с очень хорошей стороны знал тех, кто руководствовали меня в этом деле. Поэтому полагался на их уверения, что они никогда не захотят предпринять ничего противного их должности; и я должен отдать им эту справедливость, потому, что во время революции они все показали себя усердными Роялистами, за исключением почетного члена, о котором я узнал, что он всей душой был предан якобинцам. Я дал слово, что буду при их полном знаменитом собрании, только с условием, чтобы не давать мне клятвы. Они обещали совсем меня к этому не принуждать и сдержали слово; только убеждали, чтобы я вписал свое имя в тот список, который был, согласно порядку, рассылаем по всему востоку. Я это отверг, требуя времени на размышление; и когда я достаточно изучил, что значат эти ложи, тогда я ушел, не дав согласия, на то чтобы мое имя было там вписано.
В этот самый день согласились принять к себе нового ученика, которому будет открыт секрет со всеми обыкновенными формами, чтобы я мог понять его сам, будучи только простым зрителем. Я не хочу здесь терять времени на описание ложи, церемонии и самих испытаний, бываемых по случаю принятия. С первого взгляда все это покажется детской забавой. Я прямо могу свидетельствовать, что весь этот церемониал, относительно упомянутых трех степеней, которые я получил, и видел, как они делаются другим, весьма точно и пространно изображен, разве с некоторыми, ничего незначащими отличиями, в известном сочинении под названием Ключ Масонов, в их катехизисе и других подобных книгах.
Из одного члена масонской секты, важного для меня, можно легко понять славный её секрет. Наступило время в которое помянутому новициату было велено приступить к почетному члену. Тогда те братья, которые были вооружены мечами, обратясь лицом один к другому, становятся в два ряда, с поднятыми и наклоненными вперед мечами, дабы некоторым образом представить то, что масоны называют стальным сводом. Новициат идет под этим сводом, и, начиная от самого жертвенника, поставленного на некоторой возвышенности, доходит до самой ложи. Почетный член, сидя на креслах, или на троне напротив этого жертвенника, говорит новициату долгую речь о хранении секрета, который ему поверяется, и о самой опасности в случае нарушения клятвы, которая от него скоро потребуется; он показывает ему мечи, готовые поражать вероломных, и притом возвещает, что они не избегут мщения. Новициат клянется, что жертвует жизнью; позволяет разорвать сердце и всю внутренность; самый прах развеять по ветру, если когда-нибудь изменит этому секрету. По совершении клятвы, почетный член провозглашает ему сии слова, которые у меня в свежей памяти, потому, что я ожидал их с крайним нетерпением: «Любезный брат мой, весь секрет масонства состоит в двух словах: равенстве и свободе; все люди равны и свободны; все люди братья». Почетный член ничего к этому больше не прибавил. Потом все обняли брата равного и свободного. Ложа затворилась, и все пошли в радости на масонский пир.
Признаться, этот славный секрет столь мало тогда занял меня, что я не мог удержаться от чрезмерного смеха, когда услышал его. Я говорил на счет тех, которые туда меня завели. Если только в этом состоит ваш важный секрет, сказал я им; то он уже давно был мне известен.
В самом деле, если судить, что люди не сотворены быть рабами, но наслаждаться истинной свободой, только под властью законов; если под именем равенства хотят понимать, что мы все, будучи детьми общего Отца, единого Бога, должны друг друга любить взаимно помогать людям, так как братьям: то я не вижу никакой нужды быть масоном, чтобы научиться этим истинам. Я нахожу их с большим совершенством в Евангелии, нежели в детских играх масонов. Я решительно скажу, что во всей ложе, хотя бы она была многочисленна, не найдется ни одного из тех, кто бы дал этому важному секрету другой смысл. Всякий скажет, что должно сперва обозреть все различные состояния людей и подумать, можно ли сделать их свободными и уравнять между собой, хотя, большая часть масонов, тесно связанных между собой, никак не примет этого объяснения.
Таким образом хотя все общее, как у английских масоном, так и у прочих адептов других наций, не исключая даже степени учителя, хотя все они имели один секрет, одни слова, одни знаки, чтобы узнавать себя; но англичане, допуская эту степень, не могли согласиться на важные таинства, или лучше сказать, их отвергли. Они знали, насколько это посрамляет самое масонство. В последствии можно видеть, что эти важные таинства в самом деле никак не могли быть совместимы с характером такой нации, которая столько раз оправдывала мысли политиков, уверенных в ее мудрости.
Глава VI
Важные тайны, или секреты масонских арьер лож
То, что я понимаю здесь под именем арьер лож, или последних степеней масонства, приемлют вообще все масоны, которые, получив три первые степени ученика, товарища и учителя, все силы употребляют, чтобы достичь последних степеней, и наконец до такой точки, где завеса пред ними раскрывается, где нет больше эмблем и аллегорий; где темное начало равенства и свободы ясно изображается в этих словах: война против Христианства; война против Государей и всех их тронов. Не должен меня пугать недостаток опытов для понимания этого предмета, но одно их множество приводит меня в недоумение, чтобы доказать, что это точно конец этих важных тайн франкмасонства. Одни такие опыты составили бы большой том; но я хочу их сократить в этой главе. Пусть меня извинят, что я не упомянул о эмблемах, обрядах, клятвах, и других испытаниях, которые сопряжены с последними степенями. Вся сущность состоит в том, чтобы узнать учение и конечную цель масонской секты. Я постараюсь нигде не упускать этого из виду. Станем делать примечания, которые дадут читателю возможность рассмотреть эти тайны и покажут, каким образом они будут открываться.
Хотя в первых степенях масонов все казалось не важным; однако есть много вещей, которые секта употребляет в этих степенях для того, чтобы судить о молодых адептах по чувствам, которые должны тогда родиться в них, и до какой точки она может их руководствовать.
1-е. Важный секрет, который нам было предписано иметь ввиду, состоял в том, чтобы воздвигать храмы добродетели, истреблять пороки и чтобы стараться о просвещении новых адептов; прогонять от них тот мрак, в котором погребены обыкновенные люди, составляющие весь остаток человеческого рода. Этот обет вмещает первоначальное учение масонов. Конечно, не найдется ни один новый адепт, который бы не признавал этого; сверх того этот обет возвещает, что он заключает в себя такую нравственность, такие правила для масонов, перед которыми все Христианское и Евангельское учение ничто иное, как заблуждение и тьма.
2-е. Масонская эра отличается от Христианской. Год просвещения знаменует у масонов первые дни создания мира; и этого введения никакой масон не отвергнет, ибо оно довольно ясно изображает, что все их просвещение, нравственность, благочестие существовали прежде откровения Евангельского, прежде Моисея и Пророков; что такое исповедание, по мнению безбожных масонов, можно назвать Религией Природы.
3-е. На языке масонов все их ложи изображают один храм, представляющий собой вселенную; храм, который простирается от востока к западу, от юга к северу. В этот храм без всякого различия допускаются и иудей, и христианин, и магометанин, и самый идолопоклонник – люди всякой религии, всякой секты. Все они должны там просвещать себя, все учиться быть добродетельными, быть истинно счастливыми; и все могут оставаться в этой секте, пройти все степени даже до того времени, когда сами узнают, что всякие религии ничто иное, как смесь заблуждений и предрассудков. Хотя многие масоны видят в этом единстве одну всеобщую любовь, которая, не смотря на различные мнения, не должна препятствовать секте распространяться в народе иудейском, или языческом, в христианах правоверных или еретиках: однако я догадываюсь, что такое ревностное желание соединять вместе ложи и заблуждение, значит не что иное, как хитрость масонов внушить другим адептам отвращение ко всем религиям в такой степени, чтобы из их сердца со временем исторгнуть всякое чувство о них.
4-е. Такое учение из предосторожности преподается с ужасными заклинаниями о хранении секрета, в котором масоны полагают свое мнимое просвещение, или науку воздвигать храмы добродетели и попирать пороки. Если глас истины и добродетели должен устрашать могущественных тиранов; то положим, что они могут его слушать тайно; но предписывать клятву, дабы принимать закон истины и внушение добродетели за какую-то тайну; молчать о ней, когда она должна быть открыта для всякого, значит делать себя преступником этой истинной добродетели; они внушают каждому открывать другим то, что узнает он один сам собой. Учение масонов может ли по справедливости называться наукой, ведущей к добродетели и счастью, сообразной законам христианским и благосостоянию государств? Итак, не должны ли быть страшны масоны для самих Государей, когда это мнимое учение прямо стремится против законов церковных и гражданских и против всего Христианства? Тогда остается только сказать: вот злодейство, которое умеет скрываться под личиной добродетели!
5-е. Конечно, в обществе таких масонов не может быть достойно хвалы то, что они стараются скрывать. Это уже не показывает того братского единодушия и всеобщего доброжелательства, по которому они равняются со всеми истинными почитателями Евангелия. Это уже теряет всю приятность, всю цену равенства масонов, их единства и братской жизни. Напротив, склонность к благотворению в них беспрестанно возвышается, и всякий уверен, что новые адепты пользуются у них особенным гостеприимством. Итак, в их секрете находится что-нибудь совсем другое, чем это братство; другое, более предосудительное, чем самое увеселение масонских пиршеств.
Вот что можно сказать вообще о всяком масоне. Но если что могло делать их подозрительными; то это секреты, кроющиеся в последних степенях их общества, к сохранению которых они имели совсем другие виды, чем те, что употребляли в тайнах своего братства, своих знаков и слов. Одна сокровенность секрета в рассуждении этих первых масонских слов, равенства и свободы, клятва никогда не показывать в этих двух словах основания масонского учения, ясно доказывают, что непременно у них должно быть объяснение этих слов такое, которое надо скрывать в учении целой секты от светских и духовных людей. Чтобы приступить к этому объяснению в последних таинствах, нужно сперва узнать все испытания, все клятвы и степени масонов.
Чтобы доставить читателю случай судить, до какой точки эти предрассудки принимаются за истину в арьер ложах, я должен здесь говорить о степени учителя и рассказать аллегорическую историю, в которой глубокие тайны секты послужат к самому объяснению и открытию их.
В этой степени учителя-масона, ложа простирается к северу, посреди нее возвышается гробница на пяти ступенях, покрытая сукном черного цвета; братья стоят вокруг нее, в виде печальном и грозном. Когда адепт будет туда допущен, тогда почетный член рассказывает ему следующую историю, или басню.
Адонирам, избранный Соломоном, управлял работниками, которые строили храм, и выдавал им плату. Таких работников находилось у него до трех тысяч. Чтобы дать каждому надлежащее, Адонирам разделил их на три класса, на учеников, товарищей и учителей. Он назначил каждому свой пароль для стражи; дал свои особые знаки и такой порядок, по которому они должны относиться к нему, чтобы узнать друг друга. Каждый класс обязан был помнить эти тайные знаки и слова. Три товарища желая исполнить на деле пароль начальника, и через то получить награду, положенную учителям, скрылись в храме, и стали потом на страже у различных дверей. В то время, когда Адонирам обыкновенно запирал храм, первый товарищ встречает его у дверей и спрашивает, какой пароль был дан учителю? Адонирам молчит и зато получает много ударов палкой по голове. Он бежит к другой двери, но и там такая же встреча случилась с ним. Наконец при входе в третью дверь, последний товарищ убивает его за то, что он изменил слову, которое дано учителю. Убийцы зарывают его в каменную кучу, на верху которой кладут ветвь дерева акации, чтобы узнать место, где положен труп.
Отсутствие Адонирама привело в отчаяние Соломона и других начальников. Везде его ищут; наконец один начальник находит его труп, и дотрагивается до него пальцем, который вдруг отделяется от руки; он берет его всеми пальцами или кистью, которая также отрывается от руки; тогда начальник в отчаянии вскричал: Мак Бенак, что означает, по мнению масонов: тело отделяет от себя кости.
Когда Адонирам не сказал товарищам слова, данного для стражи, которое названо паролем: тогда все начальники из страха согласились изменить его и вместо того употреблять слова: Мак Бенак, слова почтенные, которых франкмасоны не смеют произносить, находясь вне лож, да и в самих ложах каждый из них произносит один только слог, оставляя другому, который рядом с ним сидит, все слово.
Теперь следует сказать о степени избранного, где эта басня делается гораздо любопытнее. Эта степень разделяется на две части, из которых одна занимается отмщением за Адонирама, здесь Хирамом; другая изысканием слова, или лучше священного учения, которое оно изображает, и которое потеряно.
Я спрашивал у различных масонов об этом учении, основанном на жестокости. Не заставляет ли оно, говорил я им, по крайней мере думать, что голова, которую он должен был отсечь, представляет голову Государей? Масоны мне признались, что они уверились не прежде, как во время революции в справедливости этой догадки.
Почти то же случилось и со священной частью этой степени. Здесь адепт почитался великим жрецом, или первосвященником со всеми своими товарищами. Одеваясь в священнослужительское платье, они предлагали хлеб и вино по закону Мелхиседекову. Тайная цель этого обряда была та, чтобы восстановить равенство священное, представить всех людей жрецами, первосвященниками, воззвать всех масонов к религии натуры и уверить их, что религия Моисеева и Иисуса Христа, различием жрецов от мирян, нарушали природные права свободы и равенства священных. Нужен был еще переворот для большей части адептов, чтобы заставить из признаться, что они совершенно не понимали этого нечестия, точно так как и опыта цареубийства в своей степени избранного.
В самом деле эти тайны несовершенно объясняемы были избранному брату. Большая часть масонов, принятых в эту степень, мало стараются понять их; даже скрываются от объяснений, которые могли бы их взбунтовать, а особенно если в них еще осталось какое-нибудь чувство к религии, или верности к своему Государю. Многие из них презирают все эти доводы и довольствуются только нижними степенями, для того, чтобы все другие масоны почитали их братьями; чтобы платить свои долги на все издержки, на все праздники масонские, или посвященные бахусу, или даже, чтобы иметь право на пособия, которые назначают ложи для неимущих. Тот, у которого ревность никогда не остывала, обыкновенно переходит или от степени простого учителя, или от степени избранного к трем степеням шотландской кавалерии. Я не стану исследовать эти три степени по сочинителям, которых можно подозревать, что они хотели их обесславить. Немецкий адепт, переведший их на свой язык, для наставления масонов, своих соотечественников, является одним из самых ревностных кавалеров и привязанным к той науке, которая, по его мнению, так заключалась; и как он все свои силы употребляет на их защиту, то я не мог себе вообразить ни одного сочинителя, менее подозрительного. Он писал для просвещения своих братьев. Вот все то, что глупцы могут вывести из его уроков! (Voyez les grades des maitres Ecossois, imprimes a Stokholm, an 1784).
Всякий масон, желающий быть принятым в эти высокие Шотландские ложи и во все другие степени масонские, прежде всего познает, что до сих пор он жил в рабстве. И для этого всякий принимаемый был приводим перед братьями в виде невольника, имеющего на шее веревку, и который просит снять и разорвать ее. Надо, чтобы они являлись еще в защитительнейшем положении, когда пожелают быть принятыми из второй степени в третью, то есть, в степень кавалера Св. Андрея. Масон, требующий этого достоинства, запирается в темную комнату; там в четыре ряда обматывают его шею веревкой, потом растянувшись на земле при слабом свете лампады, он предается размышлению о рабстве, до которого он доведен и научается познавать цену свободы. Наконец один из братьев приходит, выводит его оттуда, взявшись одной рукой за веревку, а в другой держа обнаженную шпагу, как будто грозя поразить его, если бы воспротивился; до тех пор не объявляют его свободным, пока не зададут ему множество вопросов, и пока не поклянется душой своей никогда не раскрывать таинств, которые будут ему объявлены. Бесполезно повторять здесь все эти клятвы; всякая степень и всякое подразделение степени имеет свои клятвы, и все ужасные. Все они подвергают самому ужасному мщению, или от Бога, или от братьев, если только обнаружится тайна. Я займусь теперь учением этих самых таинств.
В первой степени шотландского кавалера, адепта учат, что он воспитан для достоинства великого жреца; получает некоторый род благословения во имя бессмертного и невидимого Иеговы. Необходимо в первую очередь этим именем называть божество, потому что слово Иегова гораздо более выражает, чем слово Адонаи.
Если убрать все принадлежащее к герметической науке о превращении металлов: то такова в самой вещи вся наука, открываемая брату, допускаемому к последним таинствам шотландского кавалерства.
В некотором виде учения, ему преподанного, чтобы знать, хорошо ли он заметил все им виденное и все, что изъясняли ему в ложе, или храме соломоновом, находится один вопрос, состоящий в таких словах: Все ли это, что вы видели? Ответ таков: я видел много других предметов, но храню тайну в моем сердце вместе с учителями шотландскими. Тайну эту нетрудно было отгадать прежде. Она заключалась в том, чтобы в шотландском учителе, почитать великого жреца Иеговы, его богослужения, этой мнимой религии деистов, которое, как сказали нам, мы по наследству получили от Адама, Ноя, Нимрода, Соломона, Гюго языческого, гроссмейстера Моле, от кавалеров храма и которая теперь дожна быть единственной религией совершенного учителя франкмасонства.
Адепты могли быть допускаемы к этим таинствам. Шотландские масоны прежде были объявлены свободными, так же как и жрецы Иеговы: эта должность освобождала их от всех Евангельских таинств, от всякой религии Откровения. Свобода и счастье, которое секта находила в возвращении к деизму, довольно ясно говорило адептам, что они должны были думать о Христианской религии и о ее святом Виновнике. Впрочем высокие таинства не были сухи. Остается франкмасонам открыть, кем похищено это славное слов Иегова, то есть, кем истреблено его богопочитание, столь любезное для деиста. Было очевидно, что вся басня Хирама, или Адонирама и его убийц была только простая аллегория, объяснение которой рождала еще следующий вопрос: итак, кто же истинный убийца Адонирама? Кто разрушил деизм на земле? Кто похитил это славное слово? Секта презирала этого похитителя; надо было внушить ту же ненависть и в их истинных адептов. Этот предмет составлял новую степень франкмасонов, называемых кавалерами розового креста.
Конечно, нет более жестокой укоризны чем та, которой обвиняют Иисуса Христа, что его религия истребила науку о единстве Бога; по всем делам очевиднее всего то, что ему одному должно приписать истребление этих миллионов богов, которых обожала вселенная. Но объявляя природное единство в божестве, Евангелие открыло нам Троицу; это неисповедимая тайна и все, повергающие ум под иго Откровения, унижают софистов. Будучи неблагодарными Тому, Кто ниспроверг всех идолов, они еще поклялись вечно ненавидеть Его; потому, что Бог, которого Он им проповедовал, не тот, которого по безумию своему хотят понимать. Иисуса Христа они назвали разрушителем единства Бога; они назвали Его великим врагом Иеговы. Ненависть, родившаяся в их сердце и которую они хотели родить в сердцах адептов, сделалась великим таинством новой степени, именно той, которую называют розовым крестом.
Президент спрашивает первого смотрителя: который час? «Ответ переменяется постепенно; он заключается в таких словах: первый час дня; минута, в которую разодралась завеса храма; в которую мрак и ужасы распростерлись по земле; в которую исчез свет; в которую орудия масонства сокрушились; в которую блистающая звезда исчезла; в которую кубический камень сокрушился, в которую слово потеряно» (Voyez grade de Rose-croix).
Адепт, следовавший в масонстве за успехами своих открытий, не имеет нужды в новых уроках, чтобы понять смысл этих слов. Он там видит, что день, в который потеряно слово Иегова, был именно тот, в который Иисус Христос – этот Сын Божий, умирающий для блага людей, совершил великое таинство Христианской религии и истребил все другие, еврейскую природную и философскую. Масон еще более привязался к слову, то есть к науке своей мнимой природной религии, и он станет больше презирать виновника, учредителя религии откровенной.
Таки образом это слово, которое уже искали в высших степенях, не составляло предмета его поисков; к его ненависти надобно еще что-нибудь более. Нужно было одно слово, которое в его устах и устах его товарищей адептов, обнаруживает презрение и ужас к Богу Христианской религии. И это слово он находит в надписи на кресте.
Боясь, чтобы это объяснение не вышло из их памяти, и чтобы вся ненависть ко Христу не погасла в их сердце, надо, чтобы они всегда повторяли это в своем уме. Масон, носящий розовый крест, пересказывает это всякому брату своей степени, как скоро где с ним повстречается. Это слово J.N.R.I. заставляло их узнавать друг друга и отличать эту степень. Итак секта наконец сумела сделать и выразить ненависть этим самым словом, которое возобновляет в Христианстве всю любовь, какой оно обязано Сыну Бога, пожертвовавшему жизнью для блага рода человеческого.
Открывая это ужасное таинство арьер-лож, я не делаю никакого отношения к вере иностранцев, участвовавших в масонстве. Повествуемое мною о моем вступлении в первые степени, заставило меня быть в связи с теми, которых я почитал ближайшими к себе. Она несколько раз была для меня очень выгодна; ибо, несмотря на всю их верность тайне, самые ревностнейшие из них иногда объясняли мне труднейшие для меня загадки. Другие же только согласны были доставлять мне масонские книги, думая, что их непонятность и неоднозначность слов не позволят мне сделать из них никакого заключения. Однако я понимал некоторые из этих слов, например: Иегова, соединяя листы, из которых на каждом находилось по одной букве внизу страницы. Что касается до этого славного отысканного слова, то я его также хорошо понимаю, как и слово J.N.R.I. Я соединял все, что ни видел, что ни знал из различных степеней, все что ни заметил в половинных словах, в непонятных разговорах некоторых масонов, философию которых я ВТО время уже понимал. Я присоединился к тем, о которых знал, что они держатся лучшей веры в тех же степенях. Я опровергал все те обряды, служившие посмеянием религии, в которых они однако до сих пор видели одну тень своего предмета. Из них не было ни одного такого, кто бы неприличествовал делам, по крайней мере таким, какие я уже описал. Они называли метаморфозой эту надпись J.N.R.I., находившуюся в их степни розового креста; но притом уверяли меня, что они не имели понятия о последствиях, какие я оттуда вывел. Некоторые, рассуждая о них, находили их очень основательными; а другие упрекали меня, что я их преувеличил.
После начала революции, соединил эти полуобещания, определения, собрание и таинство первой степени. Этим способом я вывел себя из сомнения, что масонство не было обществом, составленным из людей, которые, начиная с первой степени, своим таинством почитали эти слова: свобода и равенство, предоставляя всякому честному и набожному масону труд объяснения, но притом и предостерегая себя в последних степенях объяснять эти самые слова: равенство и свобода, в самом пространнейшем смысле, какой подала о них французская революция.
Один из братьев масонов, за несколько лет удостоенный степени розового креста, но при всем том человек пречестный и истинный христианин, чрезвычайно жалел, видя меня так рассуждающим. Он ничего не пощадил, чтобы дать мне лучшее понятие о обществе, в котором он славился исполнением самых почетных должностей. Это часто бывало предметом наших разговоров. Он хотел совершенно привязать меня к масонству. Всякий раз он почти обижался, когда слышал от меня, что каждый кавалер розового креста не был еще в последней степени; или лучше, что эта степень имела еще свои подразделения, которые никто не знал. Я решил доказать ему это, спросив, что значат некоторые масонские иероглифы? Ему самому случалось спрашивать их объяснения, но в этом ему отказано. Он знал, что между ними находился угломер, компас, лопатка каменщика и проч. Я знал, что ему нечего было делать; чтобы вывести его из ослепления, я советовал ему избрать другой путь, чтобы достигнуть степени, в которой завеса раздирается, и в которой не возможно обмануть себя в понимании дальнейшего предмета арьер-адептов. Сам он, насколько возможно, старался познавать все это, чтобы не предпринимать средств, мною ему предложенных; но он льстил себе, что все это доставит ему способ уличить меня в несправедливости моих предрассудков в понимании масонства. Прошло несколько дней, и он приходит ко мне в таком состоянии, что только он один может описать. Ах! любезный друг мой, вскричал он мне: любезный друг мой! ваша правда! ах ваша правда! Боже мой! где был я! где был я! – С радостью я это слушал. Но он едва мог продолжать; он сел, как человек пришедший в беспамятство, и повторял несколько раз: где был я! ах! какую вы говорили правду! Мне хотелось бы, чтобы он рассказал подробнее о том, чего я не знал. Какую вы говорили правду! Повторил он еще, но это все, что могу вам сказать. Ах, несчастный! Сказал я ему: я сам прошу у вас прощения. Вы произнесли ужасную клятву, и я вас избавил от нее. Но клянусь вам, что эта ужасная клятва не приходила мне в голову, когда я подавал вам средства узнать через себя самого тех, кто так давно и так жестоко вас обманывал. Мне кажется, что гораздо бы лучше было не знать этой роковой тайны, чем покупать ее ценой такой клятвы. Я мог бы избавить вас от такого побуждения; но совесть моя препятствовала мне; ибо я никогда не рассуждал о ней свободно, и в то время не имел никакого понятия о сей клятве. И в самом деле, я не представлял себе этой клятвы. Не слишком изыскивая, в какой степени он обязан был быть для этой тайны, я боялся быть нескромным. Я доволен был и тем, что доказал ему то, что я знал по крайней мере часть этого глубокого таинства. На вопросы, которые я ему задал, он видел, что не может достаточно отвечать своим признанием, которое для него одного очень важно.
Все его имущество было разграблено в революцию; он меня уверял, сто оно было бы все возвращено назад, если бы он принимал все, что ему дарили. Если я захочу, говорил он мне, отправится в Лондон, в Константинополь, или в другой какой город, то ни моя жена, ни дети, ни сам я, ни в чем не будем иметь нужды. Так, отвечал я ему; но если вы пойдете проповедовать свободу, равенство и всякое возмущение, ничто не может быть справедливее; но это только я могу вам сказать. Ах! Боже мой! Где был я! Заклинаю вас, не спрашивайте меня больше.
В эту минуту я был в восторге, и надеялся, что время покажет еще больше, и не обманулся в своей надежде. Следующее объяснит все то, что я узнал от разных масонов, которые, думая, что я уже допущен к большей части их таинств, открылись предо мною с такой доверенностью, что даже признали себя глупцами этой секты, которую они обнаружили бы публично, если бы не подвергали себя через то опасности.
Когда адепт получил степень розового креста; то объяснение, даваемое ему обо всем, им виденном, совершенно зависело от расположений, замеченных в нем. Если бывал тут такой человек, которого нельзя было сделать нечестивым, но которого по крайней мере можно было заставить презирать Евангельскую веру, под видом ее перерождения: то ему представляли, что в Христианской религии царствует бесчисленное множество злоупотреблений против свободы и равенства детей Божиих. Слово, которое надо было отыскать, было для них обетом переворота, который бы возобновил те времена, в которые между нами не было ни богатых, ни убогих, ни высоких, ни могущественных бояр. Наконец им объявили самое счастливое изменение в роде человеческом, и некоторым образом рождение новых небес, новой земли, и простые умы поверили эти обещаниям. Революция была для них огнем, который должен был очистить землю, и они защищали ее с такой ревностью, как будто бы готовились к какому-нибудь святейшему предприятию. Это и называлось масонством таинственным. Оно было из числа тех глупостей, для которых арьер-масоны сотворили эту мнимую пророчицу Лабрусскую, которая наделала столько шуму при начале революции. Оно особенно происходило от слабого Варлета, епископа in partibus Вавилонского. Я не знал откуда в нем родились эти мысли, когда он имел добросердечие упрекать мне, что я их не отразил. Меня уверил в этом один из тех пиров, на которые уважение мудрого масона несколько раз заставляло приглашать к масонским отдохновениям, и которые давал человек добрый. Даже в тех гуляниях можно было замечать различие адептов, достигших одинаковой степени, но получивших различное истолкование по своему характеру. Епископ in partibus, приведенный в восторг перерождением религии, ему объявленным, все масонство доводил до совершенства Евангелия. Также, в этих масонских отдохновениях он замечал правила церкви для целей воздержания. Отступник Дам Джерл напротив показал себя масоном совсем другой системы. Он пел уже те стихи, которые в своем письме к Робеспьеру он утверждал истинными:
Ни Религия, ни Жрецы, ни Король,
Ибо новый властелин – ты.
(Proces Verbal des papins trouves ches Robespierre No 57).
На этих же самых масонских пированьях доктор Ламот, ученый кавалер розового креста показал себя гораздо умереннее. Можно было даже предвидеть все, что я слышал о его обращении, и что когда нибудь презрел бы и масонство Варлетово и масонство Дам Джерла, который был гильотинирован, а другие остались живы. Я говорю о них, потому, что не опасаюсь быть изобличенным во лжи, и потому, что доказательство, происходящее от этих адептов, делает их интересными; потому, что там видно, как могли быть обмануты люди набожные и человеколюбивые; каким образом Принцесса, сестра Герцога Орлеанского, могла быть до того обольщена, чтобы желать этой революции, почитая ее перерождением Христианского мира.
Такое объяснение степени розового креста давалось только простякам, в которых секта примечала некоторую наклонность к таинственности. Чернь была занята своими собственными толкованиями; но если адепт обнаруживал великое желание идти далее; если он был в состоянии подвергнуться искусу, в то время он был принимаем в степень, где завеса раздирается, в степень кадош, что значит перерожденный человек.
В эту-то степень был принят адепт, о котором я говорил выше. Я не удивился его изнеможению, до которого он доведен искусами, каким он подвергался. Некоторые адепты этой же степени уверяли меня, что нет способов в средствах физических, в разных машинах, чтобы привести в страх человека; нет ужасных привидений и всякого рода ужасов, которые бы не соединялись в способ искусить постоянство кандидата. Г. Монжоа говорит о какой-то лестнице, на которую заставили восходить Герцога Орлеанского, и с которой он должен был свергнуться. И если этим кончился его искус; то надо думать, что он несколько раз был переменяем. Вообразите себе глубокое подземелье, настоящую пропасть, откуда возвышается некоторый род башни очень узкой до самых лож. В глубину этой пропасти приводили кандидата, где все дышало ужасом. Там его запирали и связывали, оставив его в таком состоянии; он чувствовал себя поднимаемым машинами, производящими ужасный шум и медленно восходит, вися в этих мрачных сводах; это продолжается несколько часов, потом вдруг падает, как будто бы все связи его разорвались. После этого несколько раз надо еще всходить, сх0дить опять в эти пещеры и остерегаться не крикнуть, что означает боязнь. Это описание не представит и половинной части этих искусов, о которых нам рассказывают люди, им подвергавшиеся. Они уверяют, что никак невозможно их описать; что они в то время выходят из себя и иногда забывают, где они находятся; что они чувствуют сильную жажду, и что часто подают им питье, которое прибавляет им сил, но не размышления, или лучше; которое до того подкрепляет их силы, чтобы они больше чувствовали ужас и бешенство, которым они подвергаются.
По многим обстоятельствам, какие они рассказывают об этой степени, можно думать, что они принадлежат к иллюминизму, но его основание взято из масонской аллегории; надо еще здесь возобновить искус степени, когда кандидат делается убийцей, а начальник братьев мстителей – не Хирам, но Моле, гроссмейстер тамплиеров, и тот, которого надо умертвить, есть Король Филипп пригожий, в правление которого орден кавалеров храма был уничтожен.
Сведения эти о степени Кадош я почерпнул не из одних книг г. Монжоа и г. Франка; но слышал их от самих адептов. Впрочем видно, сколь они сходны с признанием адепта, который был принужден согласиться на мои уверения, что это-то самое производило последние таинства франкмасонства.
Как глубоко и как тесно связаны эти таинства! Путь к ним медленный и трудный; но всякая степень прямо стремится к цели!
В двух первых т.е. в таинства ученика и товарища, секта начинает указанием сначала слов: равенство, свобода. Потом она занимает своих учеников только одними детскими играми, или братством и масонскими пированиями; но и тут уже она приучает их к глубокой тайне посредством ужасной клятвы.
В тайне начальника она, она повествует его аллегорическую историю Адонирама, за которого надо отомстить, и рассказывает о слове, которое надо отыскать.
В степени избранного, она приучает своих адептов к мщению, не говоря им, кто должен ему подвергнуться. Она рассказывает им о Патриархах, о тех временах, в которые все люди, по своим склонностям не имели другой религии, кроме естественной; в которые все равным образом были жрецы и верховные служители Бога; но она умалчивает об откровенной религии, полученной уже после Патриархов.
Это последнее таинство открывается в шотландских степенях. Там масоны объявлены свободными; слово, которое столь долго искали, есть Деист; это религия Иеговы, так как ее признавали натур философы. Настоящий масон был верховным жрецом Иеговы; его допускали к этому великому таинству, оставив всех тех во мраке, кто еще не знают его.
В степени кавалеров розового креста, тот, кто похитил слово, кто истребил истинную религию Иеговы, есть сам виновник Христианской религии; это Иисус Христос и Его Евангелие, которым надо мстить за братьев, за великих жрецов Иеговы.
Наконец в степени Кадош убийца Адонирама делается Королем, которого надо умертвить в отмщение за гроссмейстера Моле и за орден масонов, наследников тамплиеров; религия, которую надо истребить, чтобы отыскать слово, или науку истины, есть религия Иисуса Христа и все богопочитание, основанное на откровении. Это слово, во всем его пространстве, есть свобода и равенство, которое должно возвысится истреблением всех Королей и уничтожением всякого богопочитания.
Такова связь и ход масонской системы. Таким то образом с помощь постепенного открытия своих начал равенства и свободы, своей аллегории о начальнике масонов за которого необходимо мстить, секта переводя своих адептов от тайны к тайне, допускает их наконец ко всему собранию средств революции и якобинизма.
Упомянем, что эта самая секта, боясь, чтобы адепты не потеряли нити и связи каждой степени, никогда не допускали их к глубочайшим таинствам, не припомнив при этом всего того, что до сих пор они видели в масонстве, не обязав отвечать на учение, которое всегда его уму вдруг представляет все собрание масонских уроков, до того самого времени, когда наконец он достигает последнего таинства (*).
Но еще ужаснее тех суть эти ужасные таинства, скрытые в арьер-ложах, и историк должен больше обращать внимание на толпу честных франкмасонов, которые никогда ничего подобного не видели в своем обществе. Нет ничего легче, чем быть простяком в масонстве. Все те могут быть такими, которые в ложах ищут удобности каких-нибудь сведений, чтобы не казаться совершенно праздными, соединяясь с такими людьми, которые ищут таких же друзей; правда, что это царство дружбы не простирается далее лож; но часто дни соединения представляют великие праздники. Пьют, едят за одним столом, где удовольствия хорошего кушанья прибавляются всеми удовольствиями минутного равенства, которое также умножает свои прелести. Это отдых после трудов, и иногда может быть почитаем настоящим праздником бахуса; но он основан на равенстве и свободе, которые никого не обижают. Все, что ни говорили о некоторых собраниях, где стыдливость всегда была оскорбляема, есть только клевета на все ложи; это одни из сетей секты, которая на праздниках своих позволяет все. Ругательства Калиостровы заставили разойтись множество братьев. Этот ужасный Адонис возмутил в Страсбурге египетских сестер, но их крики ему изменили; однако же мы не были во время таинств доброй богини, или Адонитов. Он был выгнан из сего города за то, что он их приводил в соблазн. Таким же образом он погубил бы и масонов в Париже, если бы только захотел умножить свои ложи в предместии Св. Антония и соединить их с ложами восточными. Подобного ничего не случилось в масонстве нашего времени; даже проповедовали, что оно не имеет ни религии, ни состояния, чтобы заняться своим предметом. В большей части лож не занимались ни тем, ни другим. Одни только дни тайновождения были такие, когда рассудительный адепт мог видеть отдаленную цель; но в этих самых тайновождениях искушения допускаемого к таинствам обратились в общую пользу братьев. Мало было рассуждений о скрытом смысле символов и эмблем, и секта старалась удалять всякие подозрения до тех пор, пока могла приметить благоприятнейшие расположения к откровению; она знала, что наступит время, когда малого числа его глубоких адептов будет достаточно для приведения в действие множества первых обрядов. Этим объясняется, каким образом это происходило так долго, и как нашлось столько франкмасонов, которые в своих намерениях имели целью таинства равенства и свободы ненарушаемых, или совершенно чуждых Религии и Государству.
________________________
(*) Известно, что есть еще больше степеней в арьер-масонстве, так например степень звезды и друидов. Прусаки выдумали свои, а французы свои. Я почел за долг держаться обыкновенных степеней, поскольку они довольно показывают ход и дух секты.