что такое способы толкования текстов для сторонников реалистической теории
Методология судебного толкования: генезис и эволюция реалистического подхода
| Тимошина Елена Владимировна |
доктор юридических наук
профессор, Санкт-Петербургский государственный университет
199034, Россия, г. Санкт-Петербург, наб. Университетская, 7-9
Timoshina Elena Vladimirovna
Professor, the department Theory and History of State and Law, St. Petersburg State University
199034, Russia, St. Petersburg, Neberezhnaya Universitetskaya 7-9
Просмотров статьи: 5560 c 5.5.2015
Дата направления статьи в редакцию:
Аннотация: Предметом исследования являются процессы генезиса и эволюции реалистического подхода к методологии судебного толкования в сопоставлении с формалистическим стилем судебной интерпретации. На основе обращения к работам представителей школы свободного права, американского и скандинавского правового реализма, а также современного неореализма автор выявляет основные характеристики генезиса и эволюции реализма как стиля судебного толкования, раскрывает тенденции его развития, отвечает на вопрос о причинах лидирующего положения данного подхода в современной правовой доктрине, прежде всего зарубежной, а также политике судебного толкования. Основным методом исследования является метод проблемно-теоретической реконструкции — основной метод исследования истории правовых идей, применение которого позволяет разработать оригинальную интерпретационную концепцию (теоретическую модель) генезиса и эволюции реалистического подхода к методологии судебного толкования. Новизна проведенного исследования заключается в выявлении тенденций эволюции реалистического подхода, который развивался (1) от признания неопределенности значения правового текста как объекта толкования — к тезису об избыточности текста для осуществления акта толкования, (2) от признания допустимости текстуального замещающего толкования — к утверждению исключительности креативного толкования как специфической функции суда, (3) от признания ограниченности когнитивной функции толкования к утверждению волюнтаристской природы акта толкования, (4) от признания институциональных ограничений, налагаемых на суд принципом разделения властей, — к обоснованию судебной власти в качестве нового субъекта суверенитета. Новизной обладают также выводы о наличии комплекса факторов (причин) — общекультурных, внутринаучных и политико-идеологических, определивших современное значение реалистического стиля судебной интерпретации в доктрине и практике.
Ключевые слова: судебное правотворчество, школа свободного права, судебный формализм, неореалистическая теория толкования, правовой реализм, методология судебного толкования, креативное толкование, юридический позитивизм, возрожденное естественное право, конституционная юстиция
Статья подготовлена в рамках поддержанного РФФИ научного проекта № 16-03-50161 «Методология толкования в ситуациях конкуренции прав человека».
Abstract: The subject of this research is the processes and genesis of the evolution of realistic approach towards the methodology of judicial interpretation in comparison to formalistic style of judicial interpretation. Based on the references of the works of the representatives of the school of free will, American and Scandinavian legal realism, as well as modern neorealism, the author determines the key characteristics of the genesis and evolution of realism as a style of judicial interpretation, expounds the trends of its development, answers the question of causes for the leading position of this approach in the modern legal doctrine, primarily in other countries, as well as the policy of judicial interpretation. The novelty of the conducted research consists in determining the trends of evolution of the realistic approach, which evolved (1) from recognition of ambiguity of the meaning of the legal text as the object of interpretation – to the thesis on excessiveness of text for execution of the act of interpretation; (2) from recognition of allowability of textual substitution of interpretation – to establishing the exclusivity of creative interpretation as a specific function of the court; (3) from recognition of limitation of the cognitive function of interpretation – to establishing voluntaristic nature of the act of interpretation; (4) from recognition of institutional limitations, placed on the courts by the principle of delegation of power – to establishment of judicial authority as a new subject of sovereignty.
judicial law-making, the school of free law, judicial formalism, the neorealist theory of interpretation, legal realism, methodology of judicial interpretation, creative interpretation, legal positivism, revived natural law, constitutional justice
Цель данной статьи — реконструировать основные характеристики генезиса и эволюции реалистического подхода к методологии судебного толкования, с тем чтобы ответить на вопрос о причинах его успеха — реалистический подход завоевывает лидирующие позиции в доктрине, прежде всего зарубежной, и во многом определяет политику судебного толкования институтов «высокого правосудия»; его развитие рискует превратить традиционный для юриспруденции поиск формально-логических оснований судебной аргументации, исходя из фундаментальных структур языка и логики системы права, в интеллектуально неполноценное, этически ущербное, политически недальновидное, в конечном счете — в почти что маргинальное занятие.
Заявив о себе в рамках школы свободного права, реалистический подход за последние сто лет претерпел существенную эволюцию, основной тенденцией которой следует признать радикализацию теоретических представлений о природе судебного толкования и его институциональных особенностях. Основные характеристики его вековой эволюции могут быть представлены в следующих тезисах.
Для демонстрации доктринального обоснования текстуального замещающего толкования позволим привести пространную цитату из незавершенной работы О. Эрлиха «Теория судейского нахождения права»:
Таким образом, изменению типов научной рациональности от классического к постклассическому коррелирует эволюция подходов к методологии судебного толкования от формалистического к реалистическому.
(3) Наряду с общекультурными и общенаучными существовали и собственно внутринаучные факторы, которые на всем протяжении ХХ в. благоприятствовали развитию реалистического подхода.
Споры о реализме
Выступления па дискуссии в Институте мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР.
В. АСМУС
Здесь уже достаточно говорили о двух пониманиях реализма – об одном, которое было названо «расширенным», и другом – «узком» или «суженном». Все же я позволю себе вернуться к этому вопросу – важному, если взять во внимание основную тему нашей дискуссии.
Говорили здесь и о том, будто нет никакого противоречия между этими концепциями. Так, если мне не изменяет память, А. Сидоров говорил, что он не видит никакого противоречия между Я. Эльсбергом и Г. Недошивиным. Однако так ставить вопрос нельзя даже терминологически. Говорить о «расширенном» и «суженном» понимании реализма нельзя уже потому, что расширяться и суживаться может только одно и то же, а между тем здесь – в «расширенной» и «суженной» концепциях реализма – речь шла вовсе не об одном и том же, а о двух различных вещах. Так что этот спор – не спор о «расширенном» и «суженном» пониманиях реализма, а рассуждение о двух вещах. Каждое из этих пониманий, оказывается, может быть обосновано на некоторых фактах истории литературы и искусства. Но дело не в том, что эти говорящие о разных предметах концепции могут быть обе обоснованы на фактах истории литературы. Дело в том, что сами эти факты и то или иное их осознание в теории реализма далеко неравноценны, имеют далеко не одинаковое значение для науки истории литературы. В этом для нас все дело.
Поясню сказанное. У сторонников «расширенного» понимания реализма слово «реализм» – не название для направления, для течения, для школы литературы, а название для некоторых черт некоторых произведений литературы и искусства. Речь идет о чертах правдивого изображения явлений жизни, чертах, которые имеются в этих произведениях и которые, прибавлю, могут быть найдены в великом множестве других произведений искусства всех эпох и народов. Формула сторонников «расширенной» теории реализма такова: «Мы будем называть реалистическими или тяготеющими к реализму все произведения или части произведений искусства, в которых можно найти правду жизни, живые сцены, фигуры, ситуации и т. д.»
Сторонники «суженного» понимания реализма разумеют под реализмом в искусстве не только наличие отдельных, пусть даже ярких, пусть даже более или менее часто встречающихся черт, напоминающих реалистическое изображение жизни. Формула сторонников «суженной» теории реализма такова. «Под реализмом мы разумеем особое, только в особых исторических условиях возникшее течение, направление, движение, школу в развитии искусства, литературы. Это течение характеризуется уже не наличием только отдельных реалистических сцен, картин. Это – течение, в произведениях которого правдивое изображение жизни становится органическим языком, на котором художник говорит своему народу, своему обществу, становится особым типом мышления, в образах которого художник осознает действительность общественной жизни и свое к ней отношение».
Для науки совершенно бесплодно спорить о словах, о праве применения слова «реализм» в широком или в узком смысле.
Поставим вопрос так, как его только и должны ставить работники науки, строящие марксистскую историю мировой литературы. Поставим вопрос: что дают оба эти понимания для истории литературы, понятой в качестве науки об историко-литературном процессе?
Если понимать под реализмом наличие отдельных черт правдивого, жизненного отражения действительности в произведениях искусства, то, как я уже сказал, надо признать, что произведения реалистического искусства – в этом «расширенном» смысле – действительно существуют, и притом существуют в искусстве чуть ли не всех времен и народов. Никаких споров по этому вопросу быть не может. В этом смысле теория «расширенного» понимания реализма может быть так же обоснована фактами истории литературы, как и теория «суженного» понимания. Вопрос не в том, какое из двух определений реализма опирается на факты, а какое не опирается, так как оба опираются на факты. Вопрос в том – какое значение эти определения и факты, из которых они выведены, имеют для истории литературы, как науки.
На эту трибуну не раз в ходе дискуссии поднимались историки литературы, историки изобразительных искусств и пытались доказывать нам, что реализм налицо и в наскальных изображениях бизонов, и в лирике Катулла, и в поэзии Феокрита, и в иных фигурах средневековых храмов.
Но – странным образом – эти доказательства, если внимательно рассмотреть их, никогда не были действительными доказательствами, основанными на теоретическом анализе указываемых фактов. Это были выражения субъективного восхищения оратора – восхищения, вызванного той или иной выразительно и правдиво изображенной фигурой, сценой и т. п. Напомнит такой оратор известную замечательную скульптурную фигуру средневекового храма, изображающую человека, согнувшегося под тяжестью ноши, и радостно восклицает: «Да где же тут средневековая мистика, идеализм? Ведь это – подлинный реализм!» Или прочитает оратор прекрасное стихотворение Катулла и торжествующе восклицает: «Вот вам реализм, вот сама правда жизни!»
Конечно, нельзя отрицать право каждого искусствоведа или литературоведа радоваться, найдя в произведении античного или средневекового художника либо поэта правдивую выразительную сценку, живую зарисовку. Ведь мы, теоретики и историки искусства, тоже читатели, тоже зрители. И нам нельзя отказать в праве непосредственно наслаждаться жизненностью сценок Герода, некоторых стихотворений Феокрита и многих других произведений древнего искусства.
Однако история литературы как наука не может, не должна довольствоваться одними лишь ссылками на те или иные личные впечатления о реалистичности изображения, возникающие у литературоведов по поводу тех илииных произведений искусства. Понятия и теории историко-литературного процесса должны обосновываться на теоретическом обобщении, на теоретическом осознании всего материала, предлагаемого историей литературы, а это значит – на строго историческом подходе к исследованию этого материала.
Взяв это требование за основу, поставлю вопрос: можно ли извлечь из «расширенного» понимания реализма ценные результаты для разработки истории литературы как науки? Можно, но очень мало. Концепция «расширенного» понимания реализма весьма неоперативна в методологическом отношении для построения истории литературы. Сторонники этой «расширенной» теории могли бы, правда, извлечь некоторое скромное научное содержание из своей концепции. Оно – бедно, скудно это содержание, но оно, несомненно, существует. Эта концепция может способствовать обоснованию мысли об известном относительном единстве историко-литературного процесса, который не разрывается на ничем не связанные между собой исторические звенья.
Эта концепция может далее указать на эмбрионы не реализма, как направления, а реалистического способа изображения, заключающиеся «в произведениях искусства самых различных эпох, ибо, действительно, эти эмбрионы существуют. Как электричество – не только там, где гроза, так и возможность правдивого отражения в искусстве «куска жизни» – не только там, где уже налицо реализм, в смысле сложившегося направления литературы.
Чрезвычайная сложность состава произведений искусства обуславливает – и это совершенно понятно – наличие среди них и того, что войдет в будущий реализм (в смысле направления в развитии литературы).
Однако сторонники расширенной теории очень мало сделали для извлечения из собственной концепции того скромного научного содержания, которое в ней все-таки имеется. Они не исследовали отношение, в каком «эмбрионы» реализма, существующие в произведениях искусства различных исторических эпох, находятся к реализму, как к течению, уже сложившемуся в истории искусства и литературы. Они подменили такое исследование импрессионистическими оценками и исторически необоснованными обобщениями. Эти оценки основываются на личных впечатлениях и эмоциях, вызываемых выразительностью отдельных реалистических черт отдельных произведений искусства. Однако произведения эти берутся вне их исторического контекста. Больше того, к своему теоретически необоснованному определению реализма авторы «расширенной» теории реализма присоединяют уже совсем неправомерное обобщение полученного ими представления о реализме.
Самый яркий пример – происходящее на наших глазах натягивание огромного «тента» реализма, в частности социалистического реализма, над такими произведениями, которые по существу своему реалистическими не являются, но которые хороши как произведения искусства и которые заслуживают высокой оценки ввиду других своих качеств. Забывают, что социалистический реализм – это не орден за заслуги, выдаваемый автору талантливых произведений искусства. Социалистический реализм – это точное историко-литературное теоретическое понятие, и применяться это понятие может только к тем произведениям, которые соответствуют его исторически обоснованному содержанию. Зачислять любое талантливое произведение писателя, вдохновляющегося передовыми идеями, задачами и делами нашего общества, в число произведений социалистическогореализма – без отношения к тому, каков художественный метод этого писателя, – значит слишком упрощать вопрос о том, что такое социалистический реализм.
Если теперь мы поставим вопрос о тех следствиях – я назову лишь некоторые, – какие получаются из «расширенного» понимания реализма, то сразу обнаруживается не только его научная скудость, но и его неприемлемость.
Если под словом «реализм» понимать лишь наличие отдельных черт верного изображения предмета в искусстве, то тогда «реализм» должен быть признан вечной категорией истории искусства; тогда вся история искусства действительно есть изначально история борьбы реализма против нереализма, против антиреализма или даже против чего-то, стоящего вне искусства, как утверждали некоторые товарищи. Тогда обнаружится еще одно «неприятное» обстоятельство: окажется, что не только «реализм» есть вечная категория искусства, но тогда и «романтизм» тоже, пожалуй, окажется такой же вечной его категорией, ибо в произведениях и средневекового искусства и античного искусства можно найти черты, которые, изолированно взятые, могут сойти за черты «романтизма».
По первой теории действительно получается, что, например, бизоны, изображенные много тысяч лет тому назад на стенах пещер, свидетельствуют о «реализме» рисовальщиков этих изображений. Тогда и «Слово о полку Игореве» – как это уже было заявлено – тоже оказывается «реалистическим» произведением. Но если говорить о реализме как о течении, как о направлении или, как я сказал, как о языке, на котором художник говорит со своим обществом и народом, как об особом исторически сложившемся типе мышления, в образах которого художник мыслит современную ему, или прошлую, или чаемую действительность, то тогда ясно, что реализм начинается во времени, что он не есть «вечная» категория истории искусства, что это позднее – весьма позднее – явление в истории литературы. Тогда ясно, что возможности реалистического изображения для каждой исторической эпохи ограничены. Топа возникает научная задача – строго определить эти границы и объяснить причины этой ограниченности, опираясь на марксистскую методологию, а не на отвлеченные внеисторические соображения или на субъективные личные восторги перед реалистическими чертами тех или иных отдельных произведений архаического, античного, средневекового искусства.
И в связи с этим я хочу сказать несколько слов об античном искусстве и об античном так называемом реализме. Я не отрицаю в античном искусстве наличия черт, которые могут быть условно названы реалистическими. Однако, я полагаю, что о них и нужно говорить только как о чертах условных, поскольку они не слагаются в совокупность признаков, характеризующих направление.
Здесь цитировали нам чудесные отрывки из Феокрита в качестве образца античного реализма. Как всегда, в таких случаях было много восклицаний, не» мало теоретического анализа. Я отвечу на это так. Когда мы говорим об античном искусстве, надо строго различать периоды в развитии этого искусства.
Эпос Гомера в отношении вопроса о возможностях «реализма» – одно, трагедия и комедия V века – другое, искусство эллинистического периода – третье. Это совершенно различные исторические периоды и соответственно различные возможности реалистического способа изображения.
Я хотел бы здесь напомнить или сообщить тем, кто с этим не знаком, что вопрос о реализме античных писателей, в особенности эллинистической эпохи, был поставлен в науке очень давно: уже в 1894 году появилась работа Воеводского «Мимиямбы Герода и реализм в греческой литературе». Далее появилась работа Ф. Ф. Зелинского «Город и его бытовые сценки». О том же писал и Церетели.
Однако почтенная старина этих попыток доказать наличие реализма в античном искусстве не должна приводить к забвению существенного различия, имеющегося между «реализмом» и отдельными чертами реалистического изображения.
Я не специалист по истории античной литературы и потому позволю себе только скромно напомнить, что в научной литературе по истории античной литературы, в некоторых исследованиях, основанных на прекрасном знании материала и, конечно, хорошо известных специалистам, подчеркнута как раз условность этого античного «реализма».
Вернемся к вопросу о «реализме» Феокрита, которого нам здесь цитировали во вполне достаточном объеме. К сожалению, проф. М. Грабарь-Пассек не учла исследований, в которых показано, что отнюдь не все сюжеты Феокрита допускают с точки зрения самого Феокрита реалистическую трактовку. Если место сюжетного действия – святилище, если тематика – празднование, то возможности реалистического изображения сходят у Феокрита на нет. Так называемый реализм Феокрита возможен лишь там, где рисуются женские персонажи – обывательницы, болтуньи, где изображаются мимолетные, поверхностные переживания: любопытство, испуг, удивление, где дается стандартная характеристика персонажей. Это – неповоротливые и ленивые рабыни или бойкие трещотки, бранящие слуг и своих мужей.
Но самое любопытное здесь то, что сценки, в которых действующие лица – бедные крестьяне, пастухи, выгоняющие и пасущие скот, и где место действия – простая деревенская природа, именно эти сценки отнюдь не реалистичны у Феокрита: здесь мы видим, наоборот, слащаво-сентиментальное изображение действующих лиц, изображение антиреалистическое.
Что означают эти факты? Они показывают, что даже в эллинистическую эпоху область применения реалистического способа изображения была еще крайне ограничена. Античные художники эпохи эллинизма считали такой способ изображения допустимым только при рисовке лиц низших социальных классов – рабов, торговцев, торговок и т. д. Эти предметы изображения – отнюдь не преобладающие. Они занимают небольшое место в сфере того, что считалось достойным изображения и что изображалось вовсе не реалистически.
Правдивое изображение предметов, созданных рукой ремесленника-художника, в поэмах Гомера и правдивее изображение бытовых сценок из жизни низших классов у поэтов эпохи эллинизма – совершенно различные исторические явления. Правдивость изображения в том и в другом случае не дает еще основания ни для характеристики Гомера, ни для характеристики Феокрита в качестве художников-реалистов, если, повторяю, понимать реализм как направление в истории искусства, а не просто как наличие в произведениях искусства изображений, производящих впечатление реалистичности в силу своей верности, жизненности, точности или выразительности. На этих примерах ясно видно, как рискованно делать обобщения относительно изначальности реализма, а также изначальности борьбы с нереалистическим искусством.
Когда Эсхил хочет дать реалистические краски в своих изображениях, он никогда не вводит реалистические черты в изображение своих основных персонажей, а вводит их в изображение людей, по своему классовому положению стоящих на низшей ступени: у Эсхила это няня или раб, лежащий на крыше дворца и ждущий сигнала о прекращении Троянской осады.
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Тема 14. Европейская политико-правовая мысль во второй половине XIX в.
© 2009-2010 Российская правовая академия Министерства юстиции Российской Федерации.
Материалы по предмету
План
1.Реалистическая теория права. Р.Иеринг
Рудольф фон Иеринг (1818-1892 гг.) родился в Аурихе (Германия). Отец его был доктором права и практикующим адвокатом. По окончании курса в местной гимназии Иеринг стал изучать юриспруденцию. Посещал лекции в университетах Гёттингена, затем Гейдельберга, Мюнхена и Берлина, где в 1844 г. сдал докторский экзамен и приступил к чтению лекций. Через год был назначен ординарным профессором Базельского университета. Оттуда в 1846 г. перешел в Росток, затем через три года – в Киль, а в 1851 – в Гиссен. Здесь же им был основан журнал «Jahrbucher fur die Dogmatik», в котором публиковались и его работы. После семнадцатилетнего пребывания в университете Гессена Иеринг был приглашен в Венский университет. С 1872 г. он преподавал на юридическом факультете университета в Гёттингене. В этом городе и прошли последние годы его жизни. В разное время лекции Р. Иеринга слушали и молодые российские юристы, имена которых впоследствии стали широко известны: Н.Л. Дювернуа, С.А. Муромцев и др.
Основные произведения: «Дух римского права на различных ступенях его развития», «Борьба за право», «Цель в праве».
Теория Иеринга, которую он сам называл реалистической, изложена в его главном, неоконченном труде «Цель в праве» (1872-1883). Автор выстроил свои рассуждения по следующей логической схеме:
Сущностью права и является заключенная в нем цель – обеспечение условий социального общежития. Постигать право – значит исследовать и понимать обстоятельства, которые его порождают.
Право, согласно концепции Иеринга, есть защищенный законом интерес, но он прибегает и другим определениям: право есть «совокупность действующих в государстве принудительных норм»; право есть «система общественных целей и совокупность жизненных условий общества, обеспечиваемых внешним принуждением», т.е. государственной властью.
Иеринг различал объективное и субъективное право, которые не существуют друг без друга:
Государство. Единственный источник права – государство. Именно поэтому право отличается от иных социальных регуляторов (например, морали). Государство и право необходимо дополняют друг друга: государство выступает внешним механизмом силы, право служит формой использования (действия) этого механизма.
Правовое государство. В то же время Р. Иеринг полагал, что государство должно самоограничиваться правом, т.е. в определенной степени он говорил о правовом государстве, в котором в результате самоограничения власти правом и введения конституционной системы, закрепляется господство закона. Он считал, что правовая государственность имеет место лишь там, где государственная власть сама подчиняется предписанному ею порядку, где она, пользуясь терминологией Иеринга, приобретает окончательную правовую прочность. Лишь при господстве права процветает национальное благосостояние, торговля и промыслы, развертываются присущие народу «умственные и нравственные силы».
2.Насильственные концепции происхождения государства.
Л. Гумплович, К. Каутский
Вслед за Р. Иерингом Людвиг Гумплович (1838–1909 гг.) признает государство организацией властвования, основанной на силе. Однако он пытается сделать менее отчетливым тот факт, что государство есть организация насильственного подавления одного класса другим, и для этого настаивает на решающем значении борьбы рас, а не борьбы классов.
Мыслитель не ставит вопроса о причинах насилия и завоевания. Теория насилия оставляет без ответа вопрос, почему одни стали более сильными, а другие – более слабыми, почему сильные захотели и сумели подчинить себе слабых. А между тем само завоевание является лишь следствием достижения завоевателем определенного уровня развития, оно может произойти лишь при наличии определенных производительных сил и такой производительности труда, при которой возможной становится эксплуатация человека человеком.
По Л. Гумпловичу, государство – естественно возникшая организация властвования. Вот почему он характеризует буржуазное государство как организацию, предназначенную для «охраны определенного правопорядка».
Восторженные похвалы расточает мыслитель в адрес «современного культурного государства», то есть буржуазного государства, изображая его как организацию власти на началах законности и участия широких масс в законодательстве и управлении, как организацию, всесторонне служащую народному благу и «всем высшим идеальным человеческим целям». При этом Л. Гумплович пытается доказать, что всякое стремление двинуть вперед общественное развитие грозит гибелью современной культуры и возвращением к исходным этапам «исторического круговорота».
Сторонником теории насилия выступал Карл Каутский (1854–1938 гг.), немецкий экономист, историк и публицист. Стремясь затушевать значение противоречий, возникающих внутри общества, Каутский утверждал, что классы и государство образуются в результате столкновения племен и покорения одних племен другими. Победившая община становится господствующим классом, а побежденная – угнетенным и эксплуатируемым. Принудительный аппарат, созданный победителем для управления побежденными, превращается в государство.
Каутский оспаривал тот факт, что государство является продуктом возникших в обществе непримиримых классовых противоречий, и утверждал, что родоплеменной строй сменился государственной организацией не в результате разложения первобытнообщинного строя и возникновения в нем непримиримых противоречий, а под ударами извне в результате войны.
3.Политико-правовые взгляды немецких ученых. Ф. Ницше. Г. Трейчке. О. фон Гирке. Л. Вольтман
Ницше Фридрих (1844 – 1900 гг.) родился в местечке Рёккен (Германия) в семье протестантского пастора. Учился в гимназии, с 1858 г. – в школе-интернате, где воспитанников готовили к религиозной деятельности. В 1864 окончил школу и поступил в Боннский университет на теологический факультет, но, не закончив его, уезжает в Лейпциг, где продолжает образование на филологическом факультете местного университета. Во время учебы проявляет блестящие способности. В 1868 г. Ницше отказывается от прусского подданства и переезжает в Швейцарию. В 1869 г. без предварительной защиты диссертации утверждается в должности экстраординарного, а годом позже – ординарного профессора Базельского университета. В 1869-79 гг. – профессор классической филологии Базельского университета. В 1878 г. Ницше окончательно убедился, что состояние его психического здоровья несовместимо с продолжением работы в университете (первые признаки болезни появились у него еще в 1862). Он подает прошение об отставке, и его просьбу удовлетворяют. Более того, университет назначил ему небольшую ежегодную пенсию. Лечился в Италии, Германии. С 1882 наступает некоторое улучшение состояния, и Ницше активно занимается научной и литературной деятельностью. В 1889 г. из-за резкого обострения болезни эта деятельность прекращается уже навсегда. Последние годы он провел в психиатрической клинике, а затем дома на попечении матери и сестры.
Основные произведения: «Так говорил Заратустра», «Рождение трагедии из духа музыки», «По ту сторону добра и зла».
Ф. Ницше, хотя жил и творил в XIX в., но при жизни его работы не были широко известны, и только в XX в. идеи его получили широкое распространение. Отдельные идеологи фашизма даже объявили Ницше своим предтечей.
Ф. Ницше – представитель иррационализма, один из основателей «философии жизни». В начальный период его творчества на него сильное влияние оказали взгляды А. Шопенгауэра[1] и И. Канта. Произведения Ф. Ницше написаны обычно в форме отрывочных афоризмов (изречений), где отвлеченные рассуждения иногда прерываются яркими образами.
Иррационализм (от лат.irrationalis – неразумный, бессознательный) – философское учение, которое в противоположность рационализму, ограничивает познавательные возможности разума, и признает основой миропонимания нечто недоступное разуму: интуицию, чувство, инстинкт и т.п. Иррационалистические мотивы достаточно четко проявляются и во фрейдизме.
В основе учения Ницше лежит аристократическая концепции и культ сильной личности, «сверхчеловека», который стоит в таком отношении к современному человеку, как последний – к обезьяне (о пришествии этого сверхчеловека проповедует пророк Заратустра[2]).
Основное понятие в философии Ницше, используемое им для объяснения всего совершающегося в мире – это понятие «воля к власти». С его помощью он пытался объединить и систематизировать многие свои философские идеи. Воля к власти – это постоянное стремление к власти и ее применению. При этом она является и свойством социально-правовых явлений. Поэтому вся социально-политическая история в представлении Ницше есть борьба двух воль к власти: воли сильных (аристократии, высших видов) и воли слабых (массы, толпы, стада). Аристократическая воля – инстинкт подъема, воля к жизни; вторая – инстинкт упадка, воля к смерти. Цель истории – создание великих людей, а народные массы являются только средством или препятствием для достижения этой цели.
Государство.
Происхождение государства. Аристократической концепции подчинена идея происхождения государства как средства насильственного социального процесса, в ходе которого происходит рождение привилегированного культурного человека, господствующего над массой.
В работе «Так говорил Заратустра» Ницше проводит мысль о том, что существование совершенного человека, именуемого «сверхчеловеком», и государственная организация несовместимы, т.е. он отрицает государственную жизнь как основу человеческого существования и характеризует государство как «смерть народов», учреждение «для лишних людей». Но Ницше отрицает только современное государство, оказавшееся в руках плебейского большинства. Он считает, что государство только тогда отвечает своему подлинному значению («надлежаще служит аристократической культуре и гению»), когда оно элитарно.
Форма государства. Ницше различал аристократическое государство (теплица для высокой культуры) и демократическое (упадочная форма, в котором господствует чернь).
Современные законы, существующее в современных ему государствах, он называл «стадным законодательством».
Современник Ф. Ницше Генрих Трейчке (1834–1896 гг.) идеализировал прусскую монархию и считал необходимым всемерно укреплять власть прусского короля.
Он убежденный монархист. Оспаривая принцип народного суверенитета, Г. Трейчке заявляет, что власть монарха никем не вручена ему и покоится на собственном его праве. Так как государство есть сила, говорит он, то лучше всего такое государство, в котором сила концентрируется в одних руках. Монархия, по его словам, ощутительно и наглядно выражает силу и единство народа. Восхваляя германскую монархию, Трейчке видит ее достоинство в том, что здесь идея единого отечества олицетворяется в личности единого императора.
Вместе с тем монархия изображается как надклассовая организация, а монархическая власть – как нейтральная и беспартийная, стоящая выше всех противоречий и частных интересов, призванная их примирять.
Мыслитель говорит о «демократической» силе монархии. Он изображает дело так, что монарх, возвышаясь над всеми частными отношениями, созерцает где-то далеко внизу под собой сословия и партии и потому якобы склоняется в своих решениях в пользу социально слабых.
Он заявляет, что монарх превосходит средних людей своим политическим кругозором и может лучше судить о внешнеполитических делах, чем отдельные граждане, что монархи – естественные полководцы и многое другое в этом же роде.
Г. Трейчке преисполнен веры в божественную миссию германского государства. Он преклоняется перед Пруссией, загипнотизирован ее военной мощью и верит в ее мировое призвание.
Отто фон Гирке (1841–1921) выступает как последователь, вернее, эпигон, исторической школы права. Подобно ее представителям, он заявляет, что право есть создание мистического «народного духа».
Черты германского права, отражение в нем феодальных отношений О. фон Гирке рассматривает как проявление его особых национальных черт, выражение восхваляемого им «германизма».
Он идеализирует феодальный строй (сословия, цехи и т.п.) и делает попытку втиснуть продукты новейшего, капиталистического развития в старые, средневековые рамки.
Изображая товарищества – союзы как организации, в которых преодолевается обособленность индивида и личность приходит в тесную связь с обществом, О. фон Гирке обрушивается на приспособленное к буржуазным условиям римское право с его индивидуализмом и выдвигает идею особого «социального» права, характерного, по его словам, для германского права. Германское частное право, по О. фон Гирке, есть «социальное» право, проникнутое идеей общности.
Он заявляет, что в германское «социальное» право просочилась «капля социалистического масла». Идеализируя средневековье, О. фон Гирке высказывается против централизации государственного аппарата. Германская государственная идея, по его словам, – это идея государства, составленного из различных объединений и представляющего ступенчатый ряд этих объединений. Германское государство есть «корпоративно» организованный союз свободных германцев.
Разделяя органические представления об обществе, мыслитель рассматривает возникающие в его пределах объединения как реальные личности, обладающие особым сознанием и волей, отличными от сознания и воли его членов. Эти объединения-союзы и право этих союзов образуются независимо от государства.
Идеи О. фон Гирке связаны с прославлением войны. Апология войны была излюбленной темой германской философской и политической литературы реакционного направления накануне и после франко-прусской войны.
В произведениях Ф. Ницше война тоже восхваляется как благодетельный акт «очищения культуры». У Г. Трейчке превознесение прусского государства сочетается с отвратительным культом войны, которой он цинически приписывает огромное положительное моральное значение и оздоравливающее действие.
В их трудах победоносная война изображается как «социальный» идеал, а сила рассматривается как достаточное основание для правомерного нападения.
Немецкий социолог и антрополог Людвиг Вольтман (1871–1907 гг.) в своих многочисленных сочинениях пытался обосновать расовое превосходство тевтонов, причем тевтонами он объявлял индивидов определенного «северного» физического типа. Однако, когда речь идет о великих людях, Л. Вольтман причисляет их к тевтонам, несмотря на отсутствие у них необходимых внешних признаков, без всяких оснований объявляет, что в этих случаях тевтонами были предки этих людей, давшие им «тевтонскую кровь».
Он пытался обосновать расизм учением Ч. Дарвина о естественном отборе и якобы происходящей в животном мире борьбе за существование. Но вместе с тем он предлагал от бессознательного естественного отбора перейти к сознательному совершенствованию «высшей» расы. Л. Вольтман пытался также к расовым различиям отнести социальные, в том числе классовые, различия. Именно поэтому его учение представляет собой попытку использовать учение Ч. Дарвина (о естественном отборе и борьбе за существование) для обоснования неустранимости классовых различий и проникнуто аристократическим пренебрежением к трудящимся массам как к существам низшей расы.
4.Неокантианские концепции права. Р. Штаммлер
Неокантианство как философское направление возникло в последние десятилетия XIX в. в Германии и получило широкое распространение в ряде других стран, в том числе и в России.
Неокантианцы выступали против материалистических элементов учения Канта. Они были носителями идеалистической философии. Перед лицом растущего влияния народа буржуазные идеологи хватаются за философию Канта, пытаются распространить неокантианскую концепцию «этического социализма», направленного на замазывание социальных противоречий, выдвигающего программу «усовершенствования», а следовательно, укрепления капитализма. Буржуазия была заинтересована в возрождении философии Каната потому, отмечал Г.В. Плеханов, что она рассчитывала, что эта философия поможет ей усыпить народные массы.
Неокантианцы утверждают ограниченность человеческого познания, стремятся установить «границы естественно-научного образования понятий», выделить особую область «ценностей», «культуры», «духа», недоступного естественно-научному познанию. Неокантианцы пытаются идеалистически истолковать кантовское понятие «вещи в себе», дают место фидеистическим представлениям (абсолютное сознание, абсолютный дух и т.п.). Вслед за Кантом они пытаются принизить разум, чтобы расчистить место вере.
Изображая долженствование как нечто противоположное бытию, неокантианцы отрывают нормы морали и права от общественных отношений и пытаются обосновать априорность юриспруденции, ее полную независимость от наук, изучающих социальную действительность.
Право рассматривается неокантианцами как долженствование независимо от действительности, от сущего. Наука о праве, по их мнению, призвана рассматривать нормы права как нечто самодовлеющее и притом произвольно установленное законодателем в соответствии с его представлениями о справедливости.
Один из представителей неокантианства среди буржуазных юристов – немецкий юрист и экономист Рудольф Штаммлер (1856–1938 гг.), посвятивший свою книгу «Хозяйство и право с точки зрения материалистического понимания истории» (1896) «опровержению» материалистического понимания истории. Штаммлер утверждал, что право первично по отношению к экономике и государству если не во временном и причинном, то, во всяком случае, в логическом плане. Общественная, жизнь во всех ее проявлениях – это упорядоченная совместная жизнь людей, важнейшей формой которой выступает право. Он пытался доказать, будто в общественных явлениях не может быть вскрыта закономерность причин и следствий. Он выступал с отрицанием возможности научного познания общественной жизни путем установления причинных связей между явлениями. Общественные явления, по Штаммлеру, следует рассматривать лишь под углом зрения целей, которые сознательно ставятся и осуществляются или должны осуществляться людьми. По Штаммлеру, общественные науки должны быть построены на соображениях о соотношении целей и средств. Закономерность социальной жизни есть «уразумение и следствие конечной цели человеческого общества».
Исходя из этого, Штаммлер пытается доказать невозможность научного предвидения хода общественного развития.
Для определения конечной цели общественного развития Штаммлер прибегает к формуле «общество свободно хотящих людей» – формуле, которая призвана увести от всех боевых вопросов современной общественной жизни и может служить оправданием для самой безобразной реакционной политики.
Штаммлер прямо заявляет, что эта цель не есть эмпирическая, почерпнутая из опыта. Она устанавливает априорно, но она должна служить «путеводной звездой» для всех общественных мероприятий. С точки зрения этого абстрактного идеала должны оцениваться все события общественной жизни, а также все действующие и проектируемые нормы права. Штаммлер избегает указаний на то, каким должен быть идеальный общественный строй, предпочитая оставаться в тумане совершенно неопределенных, абстрактных формулировок.
Штаммлер пытается придать идее естественного права значение масштаба для мелких, проводимых постепенно, частного значения изменений, осуществляемых в системе буржуазного права. Он выдвигает идею «естественного права с меняющимся содержанием», которая становится идеологическим оправданием всякого реформизма.
Подлинные причины изменений в системе права Штаммлер игнорирует. В духе субъективизма и волюнтаризма он представляет себе дело так, что право может произвольно меняться по усмотрению отдельных индивидов. Отсюда Штаммлер делает вывод, что «естественное право» представляет собой метод, «посредство которого можно было бы направлять и определять меняющийся материал исторически обусловленного права, чтобы он приобрел свойства объективно справедливого».
5.Политические идеи Г. Спенсера
В своих взглядах философ и социолог Герберт Спенсер (1820–1903 гг.) примыкает к позитивизму. Подобно О. Конту, он считает, что познаваемы только явления, сущность же вещей непознаваема, недоступна научному знанию. Наука ограничивается тем, что признает существование непознаваемого. Непознаваемое, по Г. Спенсеру, составляет предмет веры, область религии. Позитивизм у него выступает, таким образом, как философия непознаваемого, как агностицизм – мировоззрение, получившее значительное распространение в Англии.
Философ отстаивал учение о развитии как о постепенном количественном изменении без скачков (эволюция). Эволюция, по Г. Спенсеру, есть общий закон всех беспрерывно происходящих в мире изменений, это – постепенное изменение, которое приводит к некоторому «подвижному равновесию». Только внешнее воздействие выводит агрегат из состояния равновесия и вызывает его разрушение, вслед за чем вновь начинается процесс эволюции.
Эволюция состоит в концентрации материи, укреплении связей между ее частями (интеграция) и сопровождающей ее дифференциации, переходе от однородного к разнородному. Эволюция, по его мнению, есть переход от «несвязной однородности к связной разнородности». В силу этого эволюция представляет собой непрерывное изменение от менее определенного к более определенному состоянию.
Закон эволюции Г. Спенсер считает вполне применимым и к общественным явлениям. Буржуазное общество в силу того, что в нем высоко развито разделение труда (дифференциация) и большие массы людей подчиняются единой политической организации (интеграция), изображается им как высшая ступень в развитии человечества, при которой осуществляется устойчивое «подвижное равновесие».
Стремясь изобразить буржуазные общественные отношения как выражение незыблемых биологических законов, Г. Спенсер исходит из аналогии общества с животным организмом, объявляет, что общество есть не что иное, как особый «социальный» организм. Делая свои сопоставления, он сравнивает деньги с кровью, а пути сообщения, железные дороги – с кровеносными сосудами организма. Законы развития общества мыслитель объявляет тождественными с законами развития животных организмов.
Пытаясь обосновать необходимость и незыблемость буржуазных общественных отношений и буржуазного государства, Г. Спенсер использует открытие клетки, сделанное в биологической науке в 30–40-х гг. XIX столетия, в результате которого тело животного стали рассматривать как совокупность бесчисленного количества мелких частиц – клеток.
Он указывает, какими чертами общество, по его мнению, напоминает организм. Общество, по Г. Спенсеру, растет и развивается подобно животному организму. Философ находит также, что существует сходство в структуре животных и «социальных» организмов, что в последних различаются те же два основных слоя – внешний и внутренний, какие присущи животным организмам, и третий, средний, постепенно выделяющийся из внутреннего слоя, служащий распределению того, что усвоено организмом.
С помощью органической концепции он пытается доказать вечность классового общества, необходимость подчинения трудящихся классов эксплуататорской верхушке общества, внушить представление о невозможности или бесцельности классовой борьбы.
Учебно-методическая литература
Рекомендуемая литература:
Рекомендуемая дополнительная литература:
Вопросы для самоконтроля:
[1] А. Шопенгауэр (1788-1860) – немецкий философ. Главное произведение «Мир как воля и представление».
[2]Заратустра (VII-VI вв. до н.э.) – мифологический пророк-реформатор древнеиранской религии. Именем Заратустра Ф. Ницше пользовался для выражения своих собственных взглядов о свободе духа, ничего общего не имеющих с учениями древнеиранского пророка.