летчики правдивая история мужества книга читать
Летчики правдивая история мужества книга читать
Книгу, которую Вы сейчас держите в руках, нельзя назвать ни мемуарами, ни автобиографической повестью. Я никогда не был пилотом и никогда не служил в Афганистане. Это рассказы про одного очень хорошего парня – Павла Колокольникова. В действительности такого парня никогда не было. Это всё плод моей фантазии.
Что побудило меня написать её? Наверное, попытка представить себя в описанных мной ситуациях. Как бы я повёл себя на его месте? Что бы чувствовал, что бы говорил, как бы действовал, будь я Пашей Колокольниковым. Все герои моей книги – мои друзья, жили и поныне живут и даже не представляют себе, что я дал им другую жизнь, перенёс в новую среду. Это, наверное, похоже на театр, где я и мои друзья играем какую-то пьесу, представляя себя героями моих вымыслов. Мы живём в ином измерении; того, что с нами происходит на моей сцене, никогда не было, да и быть не могло. Это представление. Вот оно окончится, и мы все, живые и здоровые, смоем с себя грим военных лётчиков, стряхнём запахи войны и пойдём жить дальше уже своей жизнью.
Почему Пашка Колокольников? Наверное, навеяло фильмом «Живёт такой парень» по мотивам произведений Василия Шукшина. С одной стороны, совершенно простецкий парень, свой в «доску». С другой – глубокий философ, у которого не так всё просто в жизни. Весёлый балагур, который не задумываясь сел в горящий грузовик и, рискуя жизнью, спас народное добро. Про моего Пашу Колокольникова, или, как его звали в училище, «Колокольчика», нельзя сказать, что его жизнь есть подвиг, что он оставил за собой след и на него кто-то будет равняться. Не было этого. Он просто честно делал свою работу и честно исполнил свой долг. Таких у нас миллионы.
Все истории, случившиеся с ним, происходили на самом деле. Участником каких-то событий был я сам, о других слышал от друзей и знакомых. Так что не всё есть плод моей фантазии, и, возможно, кто-то из читателей узнает в героях себя или своих близких. Может быть. Кто-то увидит ошибки в описаниях работы пилотов, некорректно используемую авиационную терминологию. Приношу свои извинения.
В Афганистане, в «чёрном тюльпане»,
C водкой в стакане мы молча плывём над землёй,
Скорбная птица через границу
К русским зарницам несёт ребятишек домой.
В «чёрном тюльпане» те, кто с заданий
Едут на родину милую в землю залечь,
В отпуск бессрочный, рваные в клочья —
Им никогда, никогда не обнять тёплых плеч.
В кабине мерзко пахло горелой резиной, жжёным металлом, порохом и ещё чем-то непонятным. То ли кислотой, то ли ещё чем. Грохотал по носовой обшивке большой кусок остекления, который болтался на каком-то тросу. Вдруг грохот пропал, и в кабине зашумел воздух; было ощущение, как будто в машине на большой скорости внезапно полностью открыли окно. Свежий воздух резко ворвался в кабину и вытеснил всю прочую вонь. Запахло землёй, травой, чем-то далёким из детства и таким мирным. Я резко повернул голову вправо и увидел, что кусок остекления, до этого барабанивший по железу, исчез. Видимо, лопнул державший его трос. Алексей сидел на своём месте, судорожно, так что побелели кисти рук, сжимал штурвал. По лицу его текла кровь. Она залила ему весь комбинезон, капала на руки и на штурвал. Я сконцентрировал свой взгляд на земле, она была непривычно близка. Но мы не падали, а продолжали планировать. Под нами были виноградники, я хорошо видел убегающие под носовой обтекатель ряды. Видел деревянные столбы, к которым была привязана проволока, видел лозу, плетущуюся между проволокой, видел маленькие зелёные листики. В мозгу пронеслась мысль – нельзя концентрировать своё внимание на отдельных деталях, нужно уметь видеть всю картину целиком.
«Нельзя концентрировать своё внимание на отдельных деталях, нужно уметь видеть всю картину целиком», – я сидел в кабине учебно-тренировочного самолёта Як-52, а мой инструктор по полётам стоял на крыле и читал мне нотацию. Капитан Трофимов, или, как его называли курсанты, – Трофимыч, не умел распекать курсантов. Все его нотации и нравоучения больше походили на задушевный разговор старшего с младшим. «Ты куда глядел при посадке? Ты видел, что выравнивать было ещё рано? – он посмотрел на меня и улыбнулся. – Ты что же, хотел угробить меня и себя? Не удастся, сынок, пока я сижу в задней кабине, ты себя не убьёшь».
Да, мой первый полёт в передней кабине не очень удался. Вроде на земле, на тренажёре, у меня всё получалось достаточно гладко. Правда, тренажёром списанный Як-52, без мотора, без крыльев назвать было сложно. Ты сидишь в кабине, пристёгнутый ремнями по всем правилам, а инструктор стоит на стремянке и даёт вводные. «Высота 30, скорость 160», – я уменьшаю обороты двигателя и тяну немного ручку управления на себя. «Высота 1 метр, скорость 120», – я перевожу двигатель на режим холостого хода и потихоньку отдаю ручку управления от себя. «Всё, посадка. Молодец», – говорит инструктор. Так мы и «летали» на земле, и у всех всё хорошо получалось.
Штурмовики. «Мы взлетали в ад»
Артем Владимирович Драбкин
Штурмовики. «Мы взлетали в ад»
Ил-2 АМ-38 с пушками ШВАК первых серий, 1941 г.
В конце 1939 г. одноместный вариант штурмовика Ил-2 успешно прошел государственные испытания. Однако решение о серийном производстве самолётов Ил-2 было принято лишь в самом конце 1940 г., за полгода до начала войны. А первый штурмовик Ил-2 был выпущен только в марте 1941 г.
К началу войны в приграничные военные округа поступило всего около двух десятков самолётов Ил-2. Мало того, никто из летчиков, переученных на Ил-2, оптимальной тактики боевого применения нового штурмовика не знал и не изучал. Вспоминает Сергей Александров, ставший командиром одного из первых штурмовых авиаполков: «Когда на наш аэродром прибыла первая партия штурмовиков, их зачехлили и никому не разрешали к ним подходить. Я связался с командованием, но в ответ не получил ни вразумительных объяснений, ни конкретных распоряжений. И тогда мы на свой риск и страх начали переучивание летного состава на новых штурмовиках. Как командир, я первым в полку после тщательного изучения штурмовика на земле поднялся на нем в воздух».
Первым пилотам Ил-2 предстояло учиться на собственных ошибках. При этом в войсках собирались использовать Ил-2, основываясь на довоенных взглядах применения легких штурмовиков. Но подобная тактика совершенно не подходила для нового самолёта!
В результате над полем боя эпизодически появлялись небольшие группы штурмовиков, выполнявшие вылеты через продолжительные промежутки. Нередко у них отсутствовало истребительное прикрытие. А практически полное отсутствие радиосвязи с наземными частями вынуждало группы штурмовиков из-за боязни ударить по своим войскам в условиях быстроменяющейся наземной обстановки наносить удары по противнику не на линии боевого соприкосновения, где это было особенно необходимо, а за ней – на удалении пяти-шести километров по второстепенным целям. В среднем в начальный период войны на одну боевую потерю Ил-2 приходилось 8–9 самолето-вылетов, хотя в отдельных полках живучесть Ил-2 не превышала 3–4 боевых вылетов.
Ил-2 был очень живучим и нередко самолеты возвращались на аэродром с огромными дырами в плоскостях, зачастую – без половины хвостового оперения, но с живым экипажем. Однако в первой половине войны лётчики-штурмовики нередко совершали от 3 до 5 боевых вылетов в день, атакуя самые укреплённые участки обороны противника. В результате почти в каждом крупном сражении во многих штурмовых авиаполках гибла основная часть их личного состава. Вспоминает лётчик 810-го шап П Иван Андреев: «На Курской дуге полк понес большие потери. За 27 дней потеряли 18 экипажей. У нас в эскадрилье почти каждый день сбивали по человеку. Мы спим все вместе на травяных матрасах – то этого нет, то другого. Лежишь и думаешь: «Кто следующий?»
Подготовка штурмовиков, как и подготовка других лётчиков, во время войны была ускоренной. Оказавшись после училища в запасном штурмовом авиаполку, молодые пилоты нередко имели всего около десяти-двадцати часов налёта на Ил-2 и умели только взлетать и садиться. При этом штурмовик был достаточно непрост для освоения молодыми пилотами. Вспоминает Павел Анкудинов, пришедший на фронт после инструкторской работы: «Для курсанта Ил-2 несколько сложен. Особенно на взлете: поскольку винт вращается влево, попытку самолета развернуться вправо нужно было парировать левой ногой, причем не резко. На взлете не только курсанты теряли направление, но даже опытные инструктора ломали самолеты».
Ил-2 АМ-38 с пушками ВЯ-23, 1941 г.
Именно на фронте в боевых полках и начиналась настоящая учёба молодых лётчиков-штурмовиков.
«Наш полк стоял в деревне на опушке леса. Неподалеку был расположен полигон. Танк с белым крестом на развороченной башне и пушка с изуродованным стволом, брошенные здесь немцами еще в прошлогоднем зимнем отступлении, служили мишенями для тренировочных атак молодых летчиков. Мы их атаковали, но не стреляли. Роль пушек и пулеметов выполняли фотокамеры. Рассматривая проявленную пленку, командиры судили о результатах наших полетов».
Новичка брал ведомым кто-нибудь из опытных лётчиков. Вспоминает Павел Анкудинов: «В первый раз командир эскадрильи взял меня на боевое задание своим ведомым. Он мне сказал: «Главное – не отрывайся, держись меня: видишь, я пикирую, и ты пикируй; видишь, у меня бомбы полетели, и ты сбрасывай бомбы». Я так и делал, только ориентировать мог с трудом. Но мне комэск сказал после второго вылета: «Не волнуйся, так и должно быть, пройдет пять-шесть вылетов, все поймешь. Ты делал все правильно, не потерял ни меня, ни группу».
Байки от лётчиков
Забавные истории, случившиеся с кем-то на самом деле. Давно и недавно!
Байка 1. Новый год на запасном аэродроме.
Канун Нового года. Экипаж (три лётчика, инструктор-проверяющий и две стюардессы) застрял на запасном аэродроме. Метео прогноз на ближайшие три дня – метель, видимость ноль! Экипаж готовится встречать Новый год в гостинице. Бортмеханик суетится:
— Командир, сколько водки брать?
Командир, седовласый мужчина, отвечает не задумываясь:
— Экипаж – три. Стюардессы – две. Проверяющий – одна…
Бортмеханик уточняет:
— Командир, проверяющий-то – мужик!
— Раз мужик – значит два! Слушай приказ! Водки – три, шампанского – две, коньяка – два! Мужика обижать нельзя! И проверяющего – тоже!
Байка 2. Новый год в небе.
Новогодний рейс, эшелон 12 тысяч 100 метров. Двенадцать часов. Второй пилот настроил радио, начинают бить куранты. Бортинженер фиксирует кнопку проверки всех лампочек на приборных панелях. Кабина окрашивается красным, зелёным, жёлтым цветом, как светомузыкой.
Командир по внутренней связи просит стюардессу:
— Галочка, принеси нам два стаканчика!
Стюардесса приносит, командир разливает водку. Бортинженер уточняет:
— Командир, нас ведь трое?
— Второму не наливаем, ему ещё посадку выполнять, в сложных метеоусловиях!
Байка 3. Мудрость командира.
Вечер 30 декабря, экипаж готовится к взлёту по маршруту Москва – Таиланд. В кабину забегает расстроенная стюардесса:
— Командир, пассажиры уже отмечают! Один мужик никак не хочет пристёгиваться! Может, полицию вызовем?
Командир отмахивается:
— Ты принеси нам три стаканчика и позови этого буйного.
Стюардесса приносит стаканчики, командир достаёт бутылку водки. В кабину втискивается здоровенный амбал.
— Почему не пристёгиваетесь?
— А мне всё по х…! Я на всех положил!
— Ладно, дело твоё! – Командир спокоен. – Вот смотри, земляк, какой у нас расклад может выпасть. Мы взлетаем, отказ двигателя! Я приступаю к экстренному торможению. Правильно?
Браток ничего не понимает, но соглашается.
— Ну!
— Ты не пристёгнут?
— Ну?
— Срываешься с кресла и летишь по салону вперёд головой! Пробиваешь головой переборку, пробиваешь стенку кабины и влетаешь к нам. А на х… ты нам тут четвёртый нужен?
Браток хлопает глазами, потом до него доходит и он хмыкает:
— В натуре, командир! Я здесь лишний! Всё понял, брателло, пойду пристёгиваться!
Байка 4. Новый год в Москве.
Утро 31 декабря, мне понадобилось вылететь в Москву, захотелось встретить Новый год с московскими друзьями и подругами. Билетов нет, да мне они и ни к чему, из своего аэропорта всегда летаю «зайцем». Надел форму и бегом к самолёту. Знакомый командир всё понимает с полуслова и кричит бортмеханику:
— Этого тоже берём!
Я не понимаю, почему меня берут «тоже», но переспрашивать не рискую: взяли – и на том спасибо! Жду, когда закончится посадка. Все пассажиры расселись по местам, из самолёта мне свистит бортмеханик. Я взбегаю по трапу. В салоне свободных мест нет. С радостью спрашиваю:
— В кабине полечу?
— В кабине мест нет. – Бурчит механик. – Двое проверяющих влезли!
Понимаю! В начале 90-х годов в Москву перед Новым годом летали за апельсинами и шоколадными конфетами. В экипаж «вписались» пилот-инструктор и штурман-инструктор.
Ничего, места в самолёте для «зайцев» всегда хватает! Я начинаю перебирать:
— У стюардесс, на ящике с минералкой?
Механик шепчет в ответ:
— Там летит родственница командира!
— В гардеробе, на радиостанции?
— Там мой племянник!
— В туалете?
Из туалета раздаётся мужской крик:
— Занято! Бронь второго пилота!
Механик разводит руками:
— Хоть контейнер к хвосту прицепляй! Ладно, сейчас решим! – Он кричит через весь салон. – Командир! У нас какая загрузка?
— Задняя!
— Вот и ладушки! – Механик толкает меня вперёд. – На взлёте встанешь в проходе, на тебе стюардесса будет жилет демонстрировать. А как наберём эшелон – смещайся к хвосту, будешь очередью в туалет распоряжаться!
Я был согласен на всё, лишь бы улететь! Погода не подкачала, и Новый год я встретил с друзьями на Красной площади!
Байка 5. Опять обледенение!
В советское время очень популярной была ближнемагистральная авиация между городками одной области. Такие полёты выполнялись на чешском двухмоторном самолёте Л-410, который вмещал примерно 19 пассажиров.
Первые модели Л-410 не были оборудованы электрообогревом остекления кабины пилотов. Очистка замёрзшего стекла проводилась как в автомобиле: спиртовой жидкостью и щётками. В качестве «омывайки» применялся знаменитый медицинский спирт! Чувствуете родной запах?
А лётчики тоже люди! Даже летом, в ясную погоду, сразу же после взлёта командир Л-410 докладывал диспетчеру:
— Попал в обледенение! Приступаю к ликвидации!
После посадки спирт сливался по бутылкам. Одна – диспетчеру. Вторая – на метео, чтобы синоптики подтвердили факт «обледенения». Остальные – на хознужды экипажа.
Но ведь зимой действительно приходилось летать в условиях обледенения. Почему же и после таких полётов экипаж уходил нагруженный бутылками? Летали вслепую? Не совсем так! У каждого командира Л-410 в рабочем портфеле кроме карт, формуляров и справочников имелась расческа для волос. Даже у лысых командиров! И не простая расческа, а металлическая!
Перед взлётом командир открывал боковую форточку и расческой шкрябал по замёрзшему стеклу. Прочищалась небольшая бойница, как смотровая щель в танке. Этого вполне хватало для взлёта. Во время полёта кабина экипажа прогревалась, стекло оттаивало и посадка производилась в штатном режиме, без применения противообледенительной жидкости.
Через некоторое время конструкторы поняли свой просчёт и самолёты были дооборудованы электрообогревом остекления кабины. Экипаж модернизацией был очень недоволен!
Байка 6. Знаменитый Ан-2 «Кукурузник».
Вечером 30 декабря Ан-2 шёл на посадку в базовый аэропорт. Диспетчер уточняет:
— Лыжи или колёса?
— Колёса! – Как-то глуховато отвечает командир.
Диспетчер, почувствовав неладное, переспрашивает:
— Может, лыжи?
— Ты чё мне мозги пудришь? – Взрывается командир. – Сказано колёса, значит – колёса!
— Посадку на основную ВПП разрешаю. – Командует диспетчер.
Ан-2 заходит на посадку, касается бетонки и… Клюёт носом, «капотирует» прямо на винт! Вместо колёс самолёт оборудован лыжами. Слава Богу, экипаж не пострадал, а пассажиров на борту не было.
Первое, что спросили у командира подбежавшие к самолёту техники:
— Тебе чего, задницу было лень приподнять?
Если бы командир потрудился привстать и взглянуть за остекление, то он прямо перед носом самолёта увидел бы огромную лыжину! Но командир перед полётом (или во время полёта) успел принять новогодние сто грамм и обо всём на свете забыл! К счастью пассажиров, командира списали на землю.
Байка 7. Боятся ли лётчики летать?
Уже знакомый лёгкомоторный самолёт Л-410. Обычный рейс, пассажиров треть салона, заход на посадку.
Диспетчер предупреждает экипаж, что ВПП пересекает автомашина топливозаправщик, но через десять секунд полоса будет свободна.
Самолёт снижается по глиссаде, у экипажа до посадки есть минута в запасе. Экипаж визуально видит грузовую машину, она уже въехала на полосу и… Дёрнувшись пару раз, машина глохнет прямо на осевой линии ВПП!
Второй пилот, вчерашний выпускник лётного училища, кричит:
— Командир! Нужно уходить на второй круг! Мы разобъёмся!
Опытный командир лишь хмыкает в ответ:
— Шас! Не бзди, салабон! Смотри, как дедушка садиться будет!
Командир слегка поддёргивает штурвал «на себя», лёгкий самолётик перелетает через грузовик и уверенно приземляется за грузовиком на полосу.
— Видал, желторотик, как я орлом спикировал?
Командир поворачивает голову направо и… Едва не выпускает штурвал из рук – кресло второго пилота пустое! Командир оглядывает кабину – никого! Форточки, дверь – всё закрыто!
— Ё-моё! Это что ж за хрень такая?
Командир заруливает на стоянку и выключает двигатели. Ничего не понимая, он выглядывает в пассажирский салон. В первом ряду, у иллюминатора, сидит целехонький второй пилот.
— Командир, я думал – всё! Нам писец!
Присутствие пассажиров сдерживает командира. Когда гражданские покинули самолёт, командир устроил допрос с пристрастием. Оказалось, что второй пилот, испугавшись, в одну секунду отстегнулся и вылетел в салон.
Командир три раза заставлял «вторака» садиться в кресло и выбегать. И все три раза он видел бегство напарника. А во время посадки – не заметил! Воистину, второго пилота из кабины страхом сдуло!
Байка 8. Командир Ухты!
В свой выходной экипаж из трёх человек собирается в рюмочной. Поллитровку «беленькой» по гранёным стаканам разливает командир. Бортмеханик предупреждает:
— Командир! Давай на этот раз без Ухты! По 170 на каждого!
— Спокуха, мужики! Мы единая команда! Разолью всем поровну, как по топливным бакам!
Командир наливает второму пилоту, потом себе. Его рука будто непроизвольно дёргается:
— Ух-ты!
Стакан командира оказывается полным, остальным достаётся по 150 грамм.
— Извиняйте, мужики, но командиру без ух-ты никак нельзя! За взлёт и мягкую посадку!
Онлайн чтение книги Лётчики
1
— Ничего не случилось. Всё благополучно, — ответил Андрей, удивляясь своему спокойному голосу; этот спокойный голос и напугал его больше всего. Андрей поправил шлем и, ощутив за ухом что-то горячее и липкое, бросился бежать прямо по посадочной полосе.
На старте не поняли, в чём дело: перед взлётом прогревались моторы, и вдруг через поле кто-то побежал, кто именно, определить было трудно. Инструктор взволнованно отстёгивал ремни, отдавая приказание двум подоспевшим курсантам:
— Один за ним, другой к санитарке!
Дежурный по полетам распорядился выложить на старте крест.
Возле самолёта уже собиралась толпа, с молчаливым любопытством разглядывая лопасти винта.
— И как это он бежит?
Андрей бежал, не чувствуя боли. «Не повезло. Месяц остался до окончания, и вот тебе на! Придётся с другим выпуском заканчивать курс… Вот досада!»
— Винтом по голове ударило, — сказал Андрей, опять удивляясь своему спокойному голосу.
— Кого ж это угораздило?
— Что-то незаметно, — неторопливо застегивал свою шинель лекпом. — Чего же ты сюда по всякому пустяку несёшься, когда на аэродроме санитарная машина дежурит?
Андрей, не настаивал на том, что с ним произошло серьёзное несчастье, наоборот: в том, что лекпом принимал его за здорового, он находил для себя даже некоторое облегчение. «Может, и правда. » И он собрался было уходить, как в распахнутую дверь ворвался запыхавшийся курсант, посланный вдогонку за Андреем.
— Перевязывай… Что ж ты вылупился? — закричал он на лекпома. — Или не видишь, человека долбануло, еле на ногах держится? Садись, Андрюшка! — Он подставил табурет и усадил его.
Лекпом не спеша расстегнул пряжку на шлеме Андрея, но, увидев на шерстяном подшлемнике тёмно-красное пятно в полголовы, бестолково засуетился. Андрей сам осторожно стащил уже прилипший к волосам подшлемник.
— Беги за доктором! — распоряжался курсант. — А ты закури, Андрюша, закури! Когда куришь — легче… Потом и с медицинской точки полезно.
Засучивая на ходу рукава, торопливыми шагами вошёл врач и следом, тяжело дыша, лекпом.
— Иди, я тебе говорю! — уже сердито закричал Андрей.
Гаврик задержался в приёмной. Вытянув шею, он прислушивался ко всему, что происходило в амбулатории. Вот хлопнула дверца шкафчика. Звякнуло стекло. Защёлкали ножницы. Потом тишина и негромкое «ой» Андрея. Опять тишина. Шаги. Скрип раздираемого бинта.
— Можно идти? — голос Андрея.
— Что. Что вы, батенька, в уме ли? Мы вас в госпиталь сейчас отправим. Лежать, лежать…
— И надолго? — упавшим голосом спросил Андрей.
Свалилась табуретка. Шаги. Дверь распахнулась.
— Может, помочь, Андрюша?
Гаврик заботливо потянулся поддержать товарища, Андрей хмуро оттолкнул его:
— Брось, я не ребёнок! — И, смущаясь того, что пошатывается, Андрей нетвёрдо зашагал по коридору.
Цветные бабочки вдруг заметались перед его глазами, и пол и дверь стали уходить куда-то вниз. «Так на петле уходит земля», — успел подумать он и во весь рост грохнулся оземь.
После авиационной катастрофы военный лётчик приходит в себя в госпитальной палате в теле поручика-авиатора. 1914 год. Всего ничего до Первой мировой. Нужно успеть вжиться в эпоху, попытаться ответить делом на вызовы судьбы. Но сначала… Сначала нужно полностью овладеть доставшимся телом и восстановить собственные навыки…
2020 
ru Инквизитор Colourban FictionBook Editor Release 2.6.7 07 May 2020 FB03F38C-54EC-4343-9AC2-E71A177C6FE2 1.01
v 1.0 — создание fb2 — (Инквизитор)
v 1.01 — оптимизация обложки и дополнительное форматирование — (Colourban)
Лётчик / Владимир Малыгин АСТ, Издательский дом «Ленинград» Москва, Санкт-Петербург 2020 978-5-17-121498-2 694457
Нет, на борту не было паники. Экипаж чётко делал свою работу, ту, которой он был обучен, ту, которую тысячи раз отрабатывал на тренажёрах и тренажах, ту, о которой подробно расписано в Инструкции по лётной эксплуатации.
Взрёвывала периодически сирена, женским, приятным в любое другое, но только не в это время голосом тревожно и практически беспрерывно вещал в наушники экипажу речевой информатор, среди профессионалов именуемый просто Ритой. На центральной панели приборов горели и мигали красным раздражающим цветом световые табло.
А экипаж работал, заваливая тяжёлый, ставший в одночасье ужасно неповоротливым транспортник в очередной крен, уводя его прочь от города и одновременно всеми силами пытаясь потушить пожар в салоне. В воздухе критическая ситуация развивается немыслимо быстро, и на принятие грамотного и правильного решения, не говоря уже о последующих действиях, есть считанные секунды. А порой лишь жалкие доли этих секунд. И если всё сложится удачно и экипаж выкрутится из этой нештатной ситуации, то чуть позже, на такой родной и безопасной земле, придёт осознание того, что вся твоя предыдущая жизнь была лишь подготовкой именно вот к этому, ты готовился просто работать. Без мандража в груди и трясущихся от страха, потеющих, суетящихся без толку рук.
Это очень трудно — грамотно и внешне спокойно работать, когда нет высоты для покидания самолёта, когда на борту пассажиры без средств для этого покидания, когда аппарат теряет управление из-за отказа электро- и гидросистем, когда один за другим вылетают автоматы защиты сети и когда внизу под тобой ГОРОД…
Потому и рвали сейчас жилы пилоты, уводя на ручном управлении тяжеленную, дымящую чёрным дымом махину с тоннами топлива на борту и полным пушечным боезапасом в сторону от жилых кварталов, оправдывая в этот критический миг долгие годы постоянной учёбы и службы…
И, выводя его на полосу, пытались всеми силами удержать лайнер на курсе и глиссаде снижения, явно не успевая долететь до этой желанной узкой бетонной полоски…
И отчётливо в эти оставшиеся до земли мгновения понимая, что уже всё… И до последней доли секунды отказываясь верить, что уже всё…
— Вытаскивайте его! Да осторожнее, осторожнее, ногу ему не доломайте! — Чей-то пронзительный голос тревогой и беспокойством пробился в сознание, заставляя к себе прислушиваться, не отпускал в спасительное безмолвие, держал, тянул куда-то, вытаскивал в реальность.
Вяло удивился — какую такую ногу? Почему не доломайте? Откуда вытаскивать? Вслед за этим удивлением пришли первые ощущения. Сначала начала затихать стремительная круговерть сознания. Странные чувства. Словно в голове карусель крутится с огромной скоростью… И наконец-то начинает останавливаться, когда организм уже отказывается повиноваться и наступает предел выносливости. А что такое карусель? Откуда я это слово знаю? Но ладно, потом выясню, а сейчас можно очень аккуратно и облегчённо вздохнуть. Тяжко, когда нет ощущения верха и низа, когда висишь в великой пустоте, и она, эта пустота, стремительно вращается вокруг тебя. Или я внутри этой пустоты кручусь, словно та самая пресловутая белка в колесе. Какая такая белка? Или белочка? А что такое колесо? Откуда я все эти слова знаю? Почему они всплывают в моём сознании?
Медленно успокаивалась круговерть в голове, истаивали воспоминания, даже не сами воспоминания, а, скорее, какое-то эмоциональное эхо от них, фон о чём-то огромном и белёсом, затухал и истончался отголосок мощного, наполненного огромной силой голоса в безграничном и великом нечто. Странные и очень неприятные воспоминания. Как будто меня долго выворачивали наизнанку, а потом вернули обратно.
Второе ощущение тоже не понравилось. Всё тело начало сначала словно покалывать малюсенькими острыми иголочками, боль от этих уколов быстро усиливалась, накатила стремительным валом, захлестнула и потащила за собой куда-то вниз. Через миг терпеть её стало невозможно. Какое тело? Чьё тело? Откуда? Я же сгусток сознания среди многих мириадов других в той самой пустоте… Откуда я это знаю? И почему вниз, если я в пустоте, где вообще нет таких понятий?
Чей-то сдавленный стон, полный такой боли, что по коже побежали мурашки страха… Да что такое здесь происходит? Кого-то мучают?
— Да говорю же, осторожнее тяните! И придерживайте, придерживайте за руки. Слышите, как стонет?
— Да мы и так стараемся, ваше благородие. Он же весь тросами опутан, словно сетями. Пока всё разрежем.
Да уже почти всё, ещё одна петля и точно всё. Вот, готово, освободили, можно вынимать.
Густой и добродушный бас приблизился вплотную, я сразу же почуял резкий и неприятный запах табачища, в носу зачесалось, и я чихнул.
Чихнул и мгновенно полетел в спасительную темноту. С облегчением, потому что боль отступила…
…Заметался, пытаясь вернуться в ту самую родную пустоту, из которой только что вынырнул, и запаниковал. Потому что той пустоты вокруг меня уже не было! И знакомых сгустков чужих сознаний нигде не было видно. И не ощущал я их поблизости. И не поблизости тоже. Да что такое со мной происходит? Темнота навалилась со всех сторон и снова мягко приняла в свои лапки…
А потом я услышал равномерное позвякивание металла о стекло. Словно где-то неподалёку размешивают сахар в стакане с чаем. Почему-то на ум сразу пришла именно такая аналогия. И ещё какой-то знакомый шум. Словно листья на ветру шелестят.