мера за меру персонажи

«Мера за меру»

Пьеса была впервые опубликована в Первом фолио. Ее премьера состоялась в придворном театре 26 декабря 1604 года, и, значит, написана она во второй половине того же года. В тексте есть места, намекающие на злободневные события. 16 сентября 1603 года была опубликована королевская прокламация, которая предписывала закрыть все притоны в окрестностях Лондона (что отразилось в пьесе). Эпидемия чумы, на которую содержится намек, произошла в Лондоне зимой 1603/4 года. Наконец, переговоры между Испанией и Нидерландами, о которых упоминается в тексте, шли летом 1604 года.

Название пьесы вдохновлено евангельским изречением: «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Матфей, VII, 1—3).

Сюжет пьесы основан на популярном в Средние века и эпоху Возрождения рассказе, который был известен как устное предание, а также в новеллистических и драматических обработках. Возлюбленная или сестра приговоренного к смерти просит у судьи о помиловании; тот соглашается выполнить ее просьбу, если она пожертвует своей невинностью. Добившись всего, он, однако, не отменяет казнь. Получив от девушки жалобу, правитель приказывает судье жениться на ней, а после венчания казнит его.

Этот сюжет был использован в своей новелле Чинтио; предположения о том, что в основу положен реальный факт, явно относятся к вымыслам. Источником шекспировской пьесы послужила английская обработка Уэтстона (ок 1544 — ок 1587). В 1578 году Уэтстон создал по мотивам Чинтио комедию в двух частях «Подлинно превосходная и славная история Промоса и Кассандры», которая не отличалась мастерством и, видимо, никогда не была поставлена на сцене. Спустя четыре года в своем сборнике рассказов Уэтстон вольно пересказал новеллу Чинтио.

Судя по сходству, Шекспир гораздо больше следовал пьесе Уэтстона, нежели его новелле. Тем не менее Шекспир существенно переработал сюжет и не только изменил, но фактически заново создал образы героев.

Действие «Меры за меру» происходит в Вене, однако все герои и героини носят итальянские имена (за исключением тех, кому достались имена смысловые). Конечно, это было типично для Шекспира, но в «Комедии ошибок» итальянские имена соединяются с греческими, в «Двенадцатой ночи» с английскими; «Гамлет» вообще отличается многоплановым подбором имен, включая, естественно, и датские.

Поскольку упоминание о Вене встречается только дважды (в указании места действия и еще один раз в пятом акте), можно предположить, что это опечатка или ошибка, а на самом деле действие происходит в Венеции. Тем более, накануне, в том же году Шекспир написал трагедию «Отелло, венецианский мавр».

Один из главных героев «Меры за меру» — Герцог, однако английское слово duke означает как «герцог», так и «дож».

Австрия во времена Шекспира действительно была герцогством (точнее, эрцгерцогством), но очень трудно предположить, чтобы венского герцога могли звать Винченцио. Тем не менее по-прежнему считается, что действие происходит в Вене, а героя называют Герцог.

Именно он на время оставляет город и делает своим наместником графа Анджело. Впоследствии выясняется, что Герцог никуда не уехал, а скрывается, переодевшись в монаха. Настоящему монаху он объясняет причину своих действий:

У нас суров закон, уставы строги
(Узда нужна для лошадей упрямых),
Но вот уже почти пятнадцать лет,
Как мы из виду упустили их.

(Здесь и далее переводы Т. Щепкиной-Куперник)

На вопрос монаха о том, почему Герцог сам не хочет «вернуть законам силу», тот отвечает:

Моя вина — я дал народу волю.
Тиранством было бы его карать
За то, что я же разрешал им делать:
Ведь, не карая, мы уж позволяем.
Вот почему я это возложил
На Анджело.

Герцог вполне доверяет своему временному преемнику, человеку строгому и безупречному. Однако он намерен и сам следить за происходящим.

Некоторые сомнения у Герцога все-таки есть:

Как знать? Увидим, как себя явит
Тот, кто безгрешным кажется на вид.

Тем временем Анджело решительно принялся за восстановление нравов. Он приказывает арестовать сводников, хозяек публичных домов и их клиентов.

Все эти персонажи изображены сатирически и не имеют никакого отношения к основной интриге. Но в первую очередь Анджело приводит к действию закон, согласно которому совершивший прелюбодеяние мужчина карается смертной казнью. Показательной жертвой становится Клавдио, хотя он обручен со своей любовницей Джульеттой и они лишь по некоторым причинам откладывают брак (Джульетта к тому же беременна).

Это было довольно типично в шекспировские времена; нечто подобное произошло и в жизни самого Шекспира. По-видимому, правы Брандес и другие исследователи, которые увидели в католике Анджело образ пуританина (пуританина более опасного, но и более сложного, чем Мальволио). Анджело убежден в своей правоте:

Но ведь нельзя же из закона делать
Нам пугало воронье, что стоит,
Не двигаясь, пока, привыкнув, птицы
Не превратят его в насест.

Эскал, помощник Анджело и советник Герцога, человек опытный и гуманный, вступается за Клавдио и спрашивает:

Неужели вы хоть раз единый в жизни
Не погрешили сами так, как тот,
Кого теперь вы судите так строго,
И сами не нарушили закона?

Анджело уверенно отвечает:

. скорей скажите,
Что если я, судья его, свершу
Такое преступленье, пусть тогда
Мой приговор послужит образцом:
Меня приговорите тоже к смерти!
Без жалости! Он должен умереть.

Эскал не в состоянии помешать этому решению, ведь Анджело оставлена Герцогом безграничная власть.

Еще раньше друг Клавдио и главный комический персонаж пьесы франт Луцио отыскал уже собравшуюся постричься в монахини сестру Клавдио Изабеллу и сообщил ей о случившемся. Луцио советует ей идти с просьбой к Анджело; Изабелла, конечно, соглашается.

Изабелла очень своеобразно высказывает свою просьбу:

Есть грех. Он больше всех мне ненавистен.
Строжайшей кары больше всех достоин.
И вот должна просить. и не должна бы.
Я умоляю вас: пускай не брат мой,
Но грех его умрет!

Услышав эти слова, даже тюремщик произносит в сторону: «Пошли ей небо дар его растрогать!». Но Анджело непреклонен:

Обязанность свою Я обратил бы в нуль, когда бы стал Карать вину и отпускать свободным Преступника!

Изабелла, признавая справедливость и строгость закона, хочет уйти. Пришедший вместе с ней Луцио останавливает ее, советует не отступаться, упрекает за то, что она просит «так вяло». И Изабелла начинает говорить все увереннее. Она демонстрирует ум и красноречие, приводит самые разнообразные доводы; в то же время ее речь звучит и чисто, и страстно. Анджело произносит в сторону:

Ее слова полны такого чувства,
Что пробуждают чувства и во мне.

Изабелла даже говорит Анджело, что хочет подкупить его. Луцио, до этого горячо одобрявший речи Изабеллы, считает, что она все испортила. Однако Изабелла поясняет Анджело: подкупить его она хочет

Не жалким золотом и не камнями,
Которых цену изменяет прихоть,
Но искренней молитвою святою,
Которая стремится к небесам,
Пока еще не заходило солнце.

Анджело приглашает ее прийти еще раз, завтра утром. Прощаясь с ним, Изабелла восклицает: «Пусть небеса спасут вас!»

Оставшись один, Анджело отвечает:

От тебя!
От самой добродетели твоей!
Что ж это? Что? Ее вина — моя ли?
Кто тут грешнее? Та, кто искушает,
Иль тот, кто искушаем? Нет, о нет:
Она не искушала, это я.
Я, точно падаль около фиалки,
Лежу на солнце, заражая воздух.
Иль целомудрие волнует больше,
Чем легкость, в женщине?

Конечно, тут дело не в физическом, а в духовном целомудрии Изабеллы; не в ее внешней красоте, а в ее незаурядной личности. Анджело и сам говорит:

Распутнице еще не удавалось
Ни чарами природы, ни искусства
Хотя б немного взволновать мне кровь,
Но побежден я девушкой невинной.

Как непохож испытавший неожиданно для себя сильную страсть Анджело на уэтстоновского Промоса, обычного лицемерного негодяя (впрочем, и уэтстоновской Кассандре очень далеко до Изабеллы). Недаром Пушкин, которого глубоко интересовала эта пьеса, писал: «Анджело лицемер — потому что его гласные действия противоречат тайным страстям! А какая глубина в этом характере!»

Анджело спокойно отвечает: «А кто тебе поверит, Изабелла?» Отрицание им вины, «незапятнанное имя», «строгость жизни» перевесят ее обвинения. Теперь уже угрожает он: если Изабелла не отдаст свою красоту ему на волю, Клавдио

Не просто кончит жизнь на плахе,
Но в страшных пытках будет умирать
Из-за упрямства твоего.

Ответ Анджело собирается услышать завтра. Оставшись одна, Изабелла решает идти к брату. Она уверена:

И если б двадцать он имел голов,
Чтоб их сложить на двадцать плах кровавых,
Он все бы отдал, чтоб его сестра
Не обрекла себя на поруганье!

Монолог Клавдио об ужасе смерти является одним из самых удачных фрагментов пьесы. В начале он напоминает монолог «Быть или не быть» и даже последнюю фразу Гамлета, но затем становится все ближе к описанию ада в «Божественной комедии» Данте. Впрочем, размышления Клавдио превосходят христианские представления об аде:

Но умереть. уйти, куда не знаешь.
Лежать и гнить в недвижности холодной.
Чтоб то, что было теплым и живым,
Вдруг превратилось в ком сырой земли.
Чтоб радостями жившая душа
Вдруг погрузилась в огненные волны,
Иль утонула в ужасе бескрайнем
Непроходимых льдов, или попала
В поток незримых вихрей и носилась
Гонимая жестокой силой вкруг
Земного шара и страдала хуже,
Чем даже худшие из тех, чьи муки
Едва себе вообразить мы можем?
О, это слишком страшно.
И самая мучительная жизнь:
Все — старость, нищета, тюрьма, болезнь,
Гнетущая природу, — будут раем
В сравненьи с тем, чего боимся в смерти.

Это очень далеко от сказанных прямо перед монологом слов Изабеллы о том, что «жизнь позорная еще ужасней».

Пусть не сразу, но Клавдио просит сестру дать ему жизнь:

Грех во спасенье брата
Природа не сочтет за преступленье,
А в добродетель обратит.

Изабелла отвечает крайне резко:

О зверь!
О, низкий трус, бесчестный, жалкий трус?
Моим грехом ты хочешь жизнь купить?

Последнее, что она говорит брату:

Так лучше умереть тебе скорее.

За эти слова критики часто упрекали Изабеллу в жестокости. Но нельзя забывать, что она готова отдать за брата жизнь (в чем она ему признавалась), однако не может пожертвовать честью. Клавдио же готов сохранить свою жизнь, пожертвовав честью сестры. Шекспир ставит здесь вопрос: что важнее для человека — жизнь или честь? Ставит он его не в первый раз и всегда отвечает одинаково: важнее для человека — честь. Случилось так, что Герцог слышал разговор Изабеллы и Клавдио. От Герцога Изабелла узнает о том, что невестой Анджело была Мариана, про которую ей уже было известно. Брат Марианы погиб в море — в результате та лишилась и брата, и своего приданого, и жениха, «этого», как выразился Герцог, «безупречного на вид Анджело». Анджело покинул Мариану, «да еще оклеветал ее, сказав, что имеет доказательства ее неверности». Тем не менее «эта несчастная девушка продолжает любить его». Герцог советует Изабелле идти к Анджело и соглашаться на его требования. Затем они уговорят Мариану пойти на свидание вместо нее. «Когда обнаружатся последствия этого свидания, ему придется пойти на уступки. Таким образом, — продолжает Герцог, — брат ваш останется жив, несчастная Мариана получит должное, а гнусность наместника будет вскрыта, как нарыв!» Подобного эпизода не было в источнике, но он напоминает тот, который был в недавней пьесе Шекспира «Все хорошо, что хорошо кончается». Однако, проведя свидание в беседке с Марианой и думая, что провел его с Изабеллой, Анджело не отменяет казнь Клавдио. Герцог, посещая тюрьму, узнает об этом. Анджело приказывает отправить себе голову Клавдио. Герцог говорит тюремщику, что Клавдио «не больший преступник против закона, чем тот, который приговорил его». Чтобы доказать это, «нужно только четыре дня срока». Пока же Герцог просит отложить казнь. Поскольку тюремщик знает подпись и печать Герцога, тот передает ему свое письмо, в котором говорится об очень скором возвращении («Анджело этого не подозревает»). Это письмо демонстрирует какую-то связь между «монахом» и Герцогом, и окончательно убеждает тюремщика следовать указаниям «монаха».

В один день с Клавдио должен быть казнен цыган Бернардин. Герцог советует отправить голову Бернардина вместо головы Клавдио, однако Анджело знает в лицо обоих Тогда тюремщик предлагает другой вариант. Ночью умер от горячки морской разбойник, ровесник Клавдио; волосы и бороды «у них по цвету схожи». Его голову и решено отправить Анджело.

Между тем Герцог поговорил с Бернардином и решил, что тот

Не подготовлен к смерти.
Такт его отправить в мир иной
Преступно было б.

Клавдио и Бернардина помещают в потайных камерах.

Пришедшей Изабелле Герцог сообщает, что ее брат казнен. Изабелла глубоко сокрушается этим, но не меньше она возмущена лживостью и жестокостью Анджело. Герцог, по-прежнему не раскрывая собственную тайну, сообщает о своем завтрашнем возвращении, а также о встрече с Анджело и Эскалом у ворот столицы.

В тюрьму попадает Луцио. Обращаясь к Изабелле, он восклицает: «Если бы этот полоумный герцог не прятался по углам, а сидел бы дома, брат твой остался бы жив!»

После ухода Изабеллы Герцог замечает, что в этих словах «нет ни слова правды». В ответ Луцио сообщает Герцогу, что тот «бабник почище, чем ты о нем полагаешь». «Хорошо-хорошо, вы когда-нибудь за эти слова ответите», — произносит Герцог. Анджело переживает совершенный им поступок

Что предпринять — не знаю. Обесчестить
Девицу — и кому? Тому, кто сам
Назначил казнь за это преступленье!
Когда бы нежная ее стыдливость
Ей не мешала свой позор открыть,
Как обличить меня она могла бы.
Но нет, ей не позволит здравый смысл.

Вспоминает он и о Клавдио:

Он мог бы жить! Когда б я не боялся,
Что пылкая горячность молодая
Его заставит пекле отомстить
За то, что жизнь бесчестную купил он
Ценой позора. Если б был он жив.

Пятый акт начинается с «прибытия» Герцога. Изабелла обращается к нему с обвинением в адрес Анджело. Следуя его же советам, она не упоминает Мариану и утверждает, что Анджело отдалась она сама, объясняя подробно все причины и обстоятельства.

Герцог делает вид, что считает ее безумной; затем спрашивает, «кто знал, что ты идешь сюда?» Изабелла называет отца Людовика (именно под таким именем скрывался Герцог). Герцог хочет подробнее узнать об этом монахе, и в этом ему охотно помогает уже вышедший из тюрьмы и находящийся неподалеку Луцио.

По словам Луцио, монах вел речи против Герцога и позорил его. За монаха вступается отец Петр.

Изабеллу уводит стража. Шекспир снова, как и в пьесе «Все хорошо, что хорошо кончается», использует прием «двойной развязки». Ведь Изабелле неизвестно, что Герцог и монах Людовик — это одно и то же лицо; она уверена, что ее брат казнен, а теперь арестовывают и ее саму. Однако события на этом, разумеется, не заканчиваются.

Мариана, противореча Изабелле, рассказывает о своем недавнем свидании с Анджело. Тот просит у Герцога возможность распутать заговор. Герцог говорит: «Карайте их, как вам угодно будет» и просит Эскала стать судьей вместе с Анджело. Он также посылает тюремщика, чтобы разыскать и привести монаха Людовика, а затем уходит, чтобы вскоре вернуться под видом этого монаха. Еще раньше по распоряжению Эскала обратно приводят Изабеллу.

После допроса Эскал приказывает отправить «монаха» в тюрьму. Туда же он хочет отправить обеих женщин и отца Петра. Тюремщик уже накладывает на Герцога свою руку, когда тот говорит: «Остановитесь, сударь, подождите!» Анджело призывает Луцио помочь тюремщику. И довольный Луцио срывает с Герцога монашеский капюшон.

Ты первый, негодяй, кому пришлось
Монахом сделать герцога, —

Тюремщик указывает на Изабеллу, Мариану и отца Петра. Герцог произносит: «Их всех троих беру я на поруки». Арестовать же он приказывает Луцио. Герцог прощает Эскалу те слова, которые услышал от него в монашеском одеянии. Гораздо больше его интересует разговор с Анджело. Тот сам просит смертельного приговора и называет это милостью.

Герцог спрашивает у Анджело, был ли тот помолвлен с Марианой, и, услышав положительный ответ, просит отца Петра обвенчать их. По его приказу всех троих сопровождает тюремщик.

Когда они возвращаются, Герцог говорит о казни Анджело:

Всегда ведь отвечает гневу — гнев,
Любви — любовь; так по его примеру
И воздадим мы мерою за меру.

За супруга активно вступается Мариана. Она спрашивает. «Ужель в насмешку вы мне дали мужа?» Поддерживает Мариану и Изабелла, как ни тяжело той заступаться за Анджело.

В сопровождении тюремщика появляются Бернардин, закутанный в плащ Клавдио и Джульетта. Бернардина Герцог отдает в руки брата Петра. А затем тюремщик открывает лицо Клавдио.

То, что Клавдио остался жив, позволяет помиловать и простить Анджело. Наказанным оказывается только Луцио, которого Герцог велит женить на потаскушке, родившей тому ребенка (об этом сам Луцио имел неосторожность рассказать Герцогу в тюрьме). Так поплатился Луцио за то, что клеветал на Герцога, говоря с монахом, и клеветал на монаха, говоря с Герцогом.

Copyright © Уильям Шекспир — материалы о жизни и творчестве 2005—2021.

Источник

Мера за меру персонажи

Мера за меру» — пьеса о трех понятиях: природе правосудия, природе власти и природе прощения. Цицерон в трактате «О республике» определяет общество как группу людей, объединенных общим пониманием выгоды и права, jus[125]. Блаженный Августин в «О граде Божьем» определяет общество как множество разумных существ, объединенных в отношении вещей, которые они любят[126] Одна из целей пьесы — показать, что определение Августина верно, и что если люди объединены общим пониманием выгоды, их не может объединять еще и общее понимание права.

В пьесе рассматривается земной город и тщета мирской надежды на созидательную политику, на то, что правосудие предшествует любви и что закон способен сделать людей Добрыми, — иными словами, надежды на то, что, исходя из закона, можно заставить людей любить его потому, что он справедлив. До тех пор пока люди любят, в первую очередь, самих себя, закон необходим. Если бы вы любили Бога и ближнего так же, как себя, в законе не было бы нужды. Закон может действовать только в отрицательных категориях. Политика, выраженная в законе, не в силах превратить любовь к себе в любовь к ближнему. Законы лишь способны ввести себялюбие в общественные рамки, принуждая людей согласиться с тем, что если им суждено выжить в сообществе, а люди живут в сообществах, они обязаны следовать букве некоего договора. Если я не почешу им спину, они не почешут спину мне. Рассуждайте не о праве, а о социальном равенстве.

Истинное правосудие — это следствие, а не причина любви. Правосудие — человеческая абстракция, его невозможно любить. Когда мы переходим от варварства к чему-то, именуемому цивилизацией, мы начинаем воспринимать закон как нечто всеобщее и справедливое, а не просто как прихоть личности, наделенной верховной властью. Со времен Римской империи никто и никогда не осмеливался провозгласить закон, не утверждая, что закон этот универсален. То, что приходилось выдвигать аргументы в оправдание детского труда, то, что Гитлер вынужден был выискивать причины для уничтожения евреев, и то, что южане должны были оправдывать свое отношение к неграм, означает шаг вперед, и не важно, лицемерие ли это, как утверждает Маркс, или нравственная победа. Уже недостаточно просто сказать: «Вот чего я хочу, и так оно и будет, потому что я сильнее». Закон предполагает, что люди осознают его справедливость и чувствуют, что закону следует подчиняться; сами же законы простираются от нравственных заповедей, например, «Почитай отца и мать», до общественно полезных установлений, вроде правил дорожного движения. Закон предполагает также, что у людей достаточно сильная воля, чтобы ему подчиняться, и что люди способны его выполнять.

Законы предписывают или запрещают определенные действия данному классу людей. О несправедливости закона можно судить на основании одного из четырех утверждений:

1) Предписываемое действие воспринимается как неправильное или несправедливое. Это в большей степени относится к обычаям, например, когда Гамлет критикует королевскую пирушку: «такой обычай / Похвальней нарушать, чем соблюдать»[127] (I. 4).

2) Запрещенные действия представляются справедливыми или безвредными, например, курение.

3) Закон относит к определенному классу действий нечто, принадлежащее к другому классу; так, непредумышленное и преднамеренное убийства принадлежат к различным классам. В «Мере за меру» рассматривается именно такая категория несправедливости.

4) Закон по-разному определяет людей, в действительности принадлежащих к одной категории: к примеру, закон, разрешающий слияние капитала и запрещающий объединение служащих в профсоюзы. Закон, устанавливающий «цветной барьер» на выборах, несправедлив, ибо ограничение избирательных прав на основании расовой принадлежности не удовлетворяет условию действительного различия. Закон точно так же несправедлив, если он объединяет людей, принадлежащих к различным категориям. Например, сухой закон можно было считать несправедливым, так как в нем не делалось различий между алкоголиком и бытовым пьяницей. Эти различия вполне очевидны.

Чем должен пренебречь закон, чтобы остаться законом? Закон имеет дело с классами, с типами действий. Он должен пренебречь тем, что делает человек, не находящийся во взаимодействии с законом, то есть когда человек не соблюдает и не нарушает его, и еще закон должен пренебречь неповторимостью личности. В законе нет сведений о том, насколько добродетелен человек, в какой мере он соблюдает или нарушает нормы закона. Чем полнее осознание того, что соотношение каждого человека с законом уникально, тем очевиднее, что суть закона не в праве, а в справедливости. Закон не может судить вину или невиновность, а только поступок. Он лишь способен установить: «Я не хочу, чтобы в отношении меня было сделано то-то и то-то». Например, воровство — ни один человек в здравом уме не пожелает, чтобы его обворовали. Так, если люди нарушают закон, мы можем воспринимать их не как хороших или плохих, но, скорее, как возмутителей общественного спокойствия. Преступник становится человеком, претендующим на исключительность, присваивающим права, в которых он отказывает другим. Идея воздаяния преступнику мерой за меру глупа. Преступник должен быть изолирован и перевоспитан. Членство в человеческом обществе вынужденное: общество это не монастырь Изабеллы, откуда можно уйти — преступнику уходить некуда.

Проблема наказания. Существует три разных представления о наказании. Первое — это искупление или возмещение, на которое правонарушитель соглашается по собственной воле. Если я нарушил табу и не возместил ущерба, меня покарают боги или общество. Я обязан умилостивить богов или потерпевшую сторону, то есть человека, требующего удовлетворения, требующего, чтобы я «расплатился». Что есть наказание? — То, что сочтут приемлемым боги или потерпевший, и то, на что добровольно соглашается правонарушитель.

Второй случай — это возмездие в собственном смысле слова, когда правонарушитель подвергается наказанию против собственной воли. Если закон воспринимается как справедливый и, следовательно, всеобщий, становится очевидным, что Бог не карает нарушителя закона автоматически, а значит, человеческие существа должны выступить в роли Бога. В случае же, когда ничто из того, что способен сделать правонарушитель, не может умилостивить или удовлетворить потерпевшую сторону, мы прибегаем к принципу «око за око, зуб за зуб». Око за око — простое наказание, если только человек не выколол 50 очей: какое наказание может искупить это? В конце концов, при воздаянии мерой за меру наказание приближается к бесконечности: вначале к смерти, затем к пыткам.

Сколь бы терпимы мы ни были, все мы согласимся, что некоторые разновидности половых отношений представляют собой преступления против нравственности. Однако с точки зрения идеи равенства ничьи права не ущемляются, если обе стороны согласны. Исключим изнасилование, что есть прямое нарушение прав, а также преступления против лиц, которые с известной долей условности считаются малолетними, а потому неспособными выражать согласие. В «Мере за меру» мы наблюдаем обоюдное согласие, однако именно здесь, в этой сфере действий, для обычного человека начинаются моральные трудности. Луцио, госпожа Переспела и Помпей совершают преступления против нравственности, а блуд Луцио и есть причина того, что законы приводятся в действие. Он живет сиюминутными интересами, он эгоист, не желающий быть отшельником, он хочет жить в миру и требует, чтобы другие относились к нему так, как сам он относиться к ним не готов. Ему доступна только низшая форма «доброго товарищества» — ему хочется, чтоб его любили. Он пойдет к Изабелле ради Клавдио, но если нужно пойти на риск, он пасует — он отказывается взять на поруки Помпея, который поставлял ему девушек. Он низок и мстителен, когда напуган. Госпожа Переспела рассказывает, как Луцио донес на нее, потому что он сделал девушке ребенка. Он хочет использовать девушку, не давая ничего взамен.

… который вышел в море со всеми десятью заповедями и только одну из них соскоблил с таблицы.

Вот именно эту он вычеркнул.

А как же иначе? Ведь эта заповедь заставила бы капитана и всю его шайку отказаться от своего занятия — они-то как раз и шли на грабеж[128].

Бордель, в свою очередь, зависит от жажды блуда. А также от других условий. Как говорит госпожа Переспела: «Вот так-то: кого на войну, кого в больницу, кого на виселицу, кого в долговое. Этак скоро у меня ни одного клиента не останется» (i. г). Заслышав, что в предместьях собираются сносить веселые дома, она жалуется: «Вот так перемена в государстве! Что же со мной-то будет?» Помпей с юмором убеждает ее, что ремесло ее не умрет, и о ней позаботятся должным образом:

Полноте. Не бойтесь за себя. Хорошие адвокаты в клиентах недостатка не терпят. Хоть вы адрес перемените, но профессию менять не обязаны! Я останусь по-прежнему вашим услужающим. Не робейте, вас пожалеют. Ведь вы на этой работе, можно сказать, все зубы проели. К вам отнесутся с уважением.

Юмор сквозит и в снобизме Страшилы, не желающего принимать Помпея в помощники: «Сводник, ваша милость? Тьфу! Он позорит наше искусство… ведь палачу легче стать раскаявшимся грешником, чем своднику; ему, при своем деле, приходится каждый раз просить прощения и каяться» (IV. 2). Ремесло Страшилы ведет к более серьезным последствиям, чем ремесло Помпея: Страшило убивает людей, и все же с точки зрения нравственности он пал не так низко.

В убогом мире этих людей закон воспринимается как необходимость, позволяющая устранить зло. Но вот перед нами Бернардин, к закону вообще нечувствительный. Это, как говорит герцогу тюремщик:

Бернардин вскоре оправдывает данную ему тюремщиком характеристику:

Эй ты, малый, приведи сюда Бернардина!

Господин Бернардин! Вставайте да пожалуйте вешаться. Господин Бернардин!

Страшило Эй, Бернардин!

Чума на ваши глотки! Что вы так разорались? Кто там такой?

Ваш друг, сударь, палач! Будьте любезны, сударь, вставайте, пожалуйста, на казнь.

К черту, мерзавцы! Я спать хочу.

Скажи ему, чтобы вставал, да живее.

Прошу вас, сударь, проснитесь, вставайте. Вас только казнят, а там и спите себе дальше.

Пойди да приведи его сюда!

Да он сам идет: я слышу, под ним солома зашуршала.

Топор на плахе, малый?

Все в полной готовности, сударь.

Здорово, Страшило! Что у вас тут такое?

А вот что, сударь: сотворите-ка молитву, приговор получен.

Ах вы, мошенник, да я всю ночь пропьянствовал и совсем к смерти не готов.

Тем лучше, сударь: если кто всю ночь пропьянствовал, а наутро его повесят, так у него, по крайней мере, будет время проспаться.

Смотрите-ка, вот и ваш духовник идет. Вы видите, что на этот раз мы не шутим?

Входит герцог в монашеском одеянии, как прежде.

Я узнал, что ты скоро покидаешь этот мир. Мое милосердие повелевает мне напутствовать тебя, утешить и помолиться вместе с тобой.

Брось, монах! Я всю ночь пропьянствовал, и мне нужно время, чтобы приготовиться к смерти как следует. Да пусть мне хоть мозги из головы дубинами вышибут — не согласен я сегодня помирать, и дело с концом.

Смерть неизбежна. Я молю тебя — Ты о пути подумай предстоящем.

Клятву даю: никому не удастся меня уговорить> чтобы я согласился умереть сегодня.

И не подумаю. Если вам нужно мне что-нибудь сказать —

милости прошу ко мне в нору; я сегодня из нее и шагу

Герцог, похоже, все время сует нос не в свои дела. Почему так происходит? Потому что он не только персонаж, но и сама Вена, зеркало, в котором учатся узнавать себя другие персонажи. Он — наставник, помогающий персонажам переносить страдания и выйти из них другими.

Изабелла выглядит в наших глазах ханжой, поскольку она отказалась пожертвовать девственностью ради жизни Клавдио. Однако обратимся к елизаветинцам. Обет целомудрия предполагает обязательство перед Богом, а выполнить обязательство перед Богом важнее, чем исполнить то, что, как ему кажется, хочет ваш ближний. Сегодня нам трудно понять эту мысль. Изабелла пыталась принять послушание, что стало бы ее обетом. Представьте себе иную ситуацию. Вообразите, что Анджело — вражеский агент, угрожающий Изабелле смертью ее брата, если она не выдаст ему планы секретной авиабазы. Возможно, тогда вы поймете ее и скажете, что она поступила правильно, сдержав обет.

Шекспир вводит в характер Изабеллы несколько предостерегающих ноток. Первая — это ее тщеславие и, возможно, страх перед искушением, который она проявляет, призвав монахинь ордена Св. Клары, исключительно строгой общины, к еще большей воздержанности:

О нет, я б не желала больших прав:

Скорей, хотела б я устава строже

Для общины сестер Блаженной Клары.

Второе предостережение — ярость, с которой она отказывает брату. Она не говорит просто: «Нет, не стану». Она восклицает:

О, низкий трус, бесчестный, жалкий трус!

Моим грехом ты хочешь жизнь купить?

Не хуже ль это, чем кровосмешенье?

Жизнь сохранить свою ценой позора

Умри! Погибни! Знай, что, если б только

Мне наклониться стоило б, чтоб гибель

Твою предотвратить, — не наклонюсь!

Я тысячи молитв твердить готова,

Чтоб умер ты. Но чтоб спасти тебя —

Ни слова не скажу я!

Анджело привлекает Изабеллу как мужчина, и актриса, исполняющая ее роль, должна уметь это показать. В начале пьесы ей кажется, что у нее призвание к монашеской жизни, а в конце она понимает, что это не так. Сама религиозная восторженность Изабеллы свидетельствует о ее неготовности принять послушание. И герцог, который был ее исповедником, чувствует себя вправе сделать ей предложение.

Анджело начинает с мысли о том, что закон против блуда — хороший закон, хороший для него самого и для других. Остальным кажется, что ему легко соблюдать этот закон, ибо Анджело бесстрастен. Все они заблуждаются: у Анджело особое отношение к закону. Он хочет оставаться безбрачным, однако существует разница между стремлением к целибату его и Изабеллы. Изабелла жаждет принять обет целомудрия во имя любви к Богу и к ближнему; Анджело стремится к безбрачию из гордыни, из нежелания уподобляться слабому Луцио. Его настигает страшная месть. Он восхищается целомудрием эстетически, он завидует Изабелле как более сильной натуре и вожделеет ее, дабы присвоить, поглотить ее целомудрие. В Анджело показано различие между «сверх-я» и совестью. Он обладает первым, но не вторым. Он стремится проявить верховную власть, выступая судьей других, и сам оказывается втянут в историю с Изабеллой, в которой становится источником сознательного, умышленного зла, — неправдоподобного, будь Анджело менее могущественным. Когда вам хочется быть добрым во имя силы, вы рискуете стать гораздо хуже.

Анджело расторг помолвку с Марианой, когда она лишилась приданого. Тем сильнее Мариана любит его: она влюблена в идею несчастливой любви — то, что ей нравится печальная музыка, удачная находка Шекспира. Андже- ло должен научиться любить личность, а не абстрактное понятие, любить Мариану и принимать обычные человеческие слабости. Мариана должна научиться любить Анд- жело как мужа, а не как романтическую, жестокую фигуру в отдалении. Обоим нужно опуститься на землю, от абстрактного к конкретному, к любви, к реальным людям.

Но довольно о правосудии, перейдем к авторитету. Существует три разновидности авторитета: эстетический, этический и религиозный[129] Эстетический авторитет основывается на понимании того, что между людьми существуют необходимые различия, либо постоянные, как ум, красота и здоровье, либо преходящие, как богатство и власть. Мы видим, как герцог и Эскал применяют «эстетическую» власть, осуществляя общественный надзор за преступниками, такими как Клавдио и Бернардин, и мы видим превосходство Изабеллы над Анджело. Эстетический авторитет требует от человека большей ответственности, с точки зрения самооценки и милосердия к бесправным. Тюремщик и Эскал выполняют эту обязанность, Анджело — нет. Лица, обладающие эстетическим авторитетом, искушаемы желанием воспринимать его в этических категориях. Эстетически «слабые» люди, казалось бы, должны восхищаться эстетически «сильными», но в действительности они или завидуют им, как Луцио возмущается герцогом, или же стремятся присвоить их превосходство, как в случае Анджело и Изабеллы.

Этический авторитет зиждется на случайном превосходстве. Родители, к примеру, знают больше, чем дети, и должны учить их, точно так же как дети, в конечном итоге, могут приобрести знания большие, чем у родителей, и сами стать их учителями. Человек, обладающий этическим превосходством, склонен воспринимать это превосходство эстетически, беречь его и не делиться. Этически «слабый» человек нередко пребывает в праздности, уклоняется от ответственности и во всем полагается на других — он также воспринимает себя эстетически.

Религиозный авторитет проявляется в прощении. Игрек причинил зло иксу. Игрек виновен. Икс не должен быть настолько «сильным» эстетически, чтобы преступление утратило эстетическую достоверность, например, когда нищий крадет медяк у миллионера. Герцог смягчает наказание Луцио, потому что его клевета слишком банальна. Игрек не должен быть настолько ничтожным этически, чтобы не осознавать своего проступка, например, клептоманом или светлокожим бедняком, поносящим негров. Виновный должен признать, что совершенный им проступок есть зло, что он совершил его по собственной воле, и потребовать для себя наказания. Анджело в конце пьесы совершенно справедливо сосредоточивается на своем преступлении и требует наказания:

Не длите же позора моего,

Примите за допрос мое признанье:

Судите и приговорите к смерти,

Вот милость, о которой я прошу.

Человек, которому причинили зло, должен, в свою очередь, отыскать все смягчающие обстоятельства, не отрицая вины обидчика. Так, заглядывая в будущее, Мариана говорит:

… Ведь праведником часто

Становится раскаявшийся грешник.

Кто не грешил — не каялся. Быть может,

Раскается и муж мой?

Так и Изабелла, обращаясь к герцогу с мольбой, находит смягчающие обстоятельства в справедливости, которую Анджело проявлял в прошлом:

Что искренним в своих делах он был,

Пока меня не встретил. Если так,

Оставьте жизнь ему.

Однако извинительные обстоятельства не снимают с Анджело вины, и Анджело искренне раскаивается. Быть прощенным тяжелее, чем наказанным. Многие многообещающие примирения не удаются, так как люди готовы прощать, но не быть прощенными.

Луцио может исправиться только из чувства самосохранения, и это самое большее из того, что способен предложить мирской город себялюбия. Есть много зол, с которыми не должен, да и не может иметь дело закон мирского города. Закон ищет справедливого общества, но это не означает, что он может создать совершенный город. Доколе

люди живут в земном городе, городе себялюбия, то, по словам Клавдио:

… за неумеренной свободой

Нас цепи ждут. Томимы грешной жаждой,

Как крысы, что отравы обожрались,

Мы жадно пьем — и, выпив, умираем.

Примечания:

«Зерцало правителей», 145. Здесь и далее, если не указано иное, выдержки из цитируемых Оденом произведений — в переводе Марка Дадяна. (Здесь и далее — примечания переводчика.)

Обыгрываются строки из стихотворения У. Вордсворта «К кукушке»: «Едва начнешь ты куковать, / Я стану беззаботным, / О, птицей ли тебя назвать / Иль звуком перелетным?» Перевод Г. В. Иванова.

См. Цицерон, «О республике», I, 25

См. бл. Августин, епископ Иппонийский, «О граде Божьем» II, 21.

Здесь и далее цитаты из «Меры за меру» — в переводе Т. Л. Щепкиной-Куперник.

См., в частности, С. Кьеркегор, «Или — или»,

Источник