народ русь имеет скандинавское происхождение норманисты
Норманская теория. К вопросу о происхождении варягов
Впервые эта концепция возникла в Швеции – её выдвинул шведский король Юхан III (1568 — 1592) в дипломатической переписке с Иваном Грозным. Поддержали эту идею шведский дипломат Пётр Петрей де Ерлезунда и королевский историограф Юхан Видекинд. Позднее эту идею развили немецкие историки в Российской Академии наук Готлиб Байер, Герард Миллер, Штрубе де Пирмонт и Август Шлёцер.
Фактически так был создан чёрный миф об отсталости, «дикости» славян, русов, их неспособности создать государственность. Он был выгоден, как западной историографии, так и заполонившим Россию иностранным учёным, разного рода авантюристам (ставил их выше «диких» славян), церкви, которая также утверждала, что принесла на Русь основы цивилизации. Большинство позднейших крупных русских историк приняли эту теорию – последовав за Н. М. Карамзиным (автором 12-томной «Истории государства Российского»).
Хотя ряд русских исследователей уже в то время пытались противостоять этой русофобской концепции. Среди них такие титаны русской мысли, как М. В. Ломоносов (считал, что Рюрик был из полабских славян), В. Н. Татищев, С. А. Гедеонов (считал русов балтийскими славянами — ободритами), Д. И. Иловайский (выдвинул гипотезу южного происхождения русов) и ряд других исследователей. В частности Ломоносов возражая Миллеру писал: «…варяги и Рюрик с родом своим, пришедшие в Новгород, были колена славенского, говорили языком славенским, происходили из древних россов и были отнюдь не из Скандинавии, но жили на восточно-южных берегах Варяжского моря, между реками Вислою и Двиною… имени Русь в Скандинавии и на северных берегах Варяжского моря нигде не слыхано…». В советское время крупным противников норманнской теории был историк и археолог Б. А. Рыбаков.
Но эта теория оказалась крайне живуча, т. к. отвечала интересам очень значительных сил – интеллигенции, которая ориентировалась на Запад, церкви, дворянам германо-, франко-, англофилам. Эта тенденция сохранилась и в Советском Союзе, и Российской Федерации. Её поддерживают очень мощные силы, которые не заинтересованы в том, чтобы потомки варягов-руси, знали и помнили о славянской Европе, трагедии братьев славян Центральной и Северной Европы. За историей стоит геополитика.
Что говорят летописи?
Русские летописи сообщают о том, что три «племени» (вернее, «земли», союза племён) – словене ильменские, кривичи, меря устав от усобиц послали за море, к варягам-руси, со словами: Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет. Придите княжить и володеть нами по праву». На призыв откликнулись три брата – Рюрик, Синеус и Трувор. «И от тех варягов прозвалась Русская земля».
Проблема в том, что этноним «рос», «рус» встречается в исторических документах того времени и обозначает именно народ. К тому же «норманнские цивилизаторы» основав Русское государство исчезли не оставив ни слов родной речи, ни имён своих богов, ни названий городов ими основанных, ни предметов материальной культуры. А это весьма странно. Вспомним исторически недавний пример: испанские конкистадоры, захватив в огромные территории Южной и Центральной Америки, при этом, не гнушаясь брать в жены и наложницы красивых аборигенок, оставили значительный след в культуре всех латиноамериканских стран. Их потомки (креолы) долго были и до сих пор являются элитой государств Латинской Америки, а испанский (португальский) язык, культура занимают доминирующее положение.
Есть и более давние аналогичные примеры. Члены королевского дома франков до X столетия говорили в своей среде и заключали договора на германской диалекте. Хотя они ещё в V веке под руководством своего вождя Хлодвига завоевали основную часть Галлии (современная Франция). Романским наречием основной массы своих подданных они не владели, даже по истечению почти полтысячи лет. Подобный пример, мы видим и в завоёванной норманнским герцогом Вильгельмом Англии. Норманская элита столетиями не знала языка местного населения. Представьте себе князя Александра Невского, который ведёт переговоры с представителями Батыя на диалекте шведского языка, или Дмитрия Донского беседующего с князем и воеводой Дмитрием Боброком-Волынским на «урманском» языке.
Германо-скандинавские племена обладали своими богами, самобытной культурой, мифологией. А следов этого нет на Руси. Да и имя Рюрик (Рарог) – западнославянского происхождения, видимо, родовое прозвище, связанное с соколом. А сокол – это воплощение Рода, Бога-Отца славян, князья славян представляют его власть на земле. Это подтверждает и символ рода Рюрика – сокол, он сохранен в гербе Старой Ладоги (первая столица Рюрика). Стилизованным вариантом этого изображения является современный герб Украины. Надо сказать, что современные западнославянские народы (чехи, словаки и поляки) и в наше время используют имя Рюрик.
Интересно, что уже прошли столетия, а норманнская теория по-прежнему существует в практически неизменном виде и вносит в умы детей и молодёжи России «вирусы» пренебрежительного отношения к своим пращурам, древней славянской цивилизации. А ведь за XIX век и особенно XX, начало XXI столетий историческая наука получила массу нового материала, археологического, антропологического, лингвистического, мифологического и т. д. Появилась даже такая интересная вспомогательная дисциплина, как ДНК-генеалогия. Долгое время считалось, что в древнерусском языке много норманнских заимствований. К примеру, такие слова, как князь, гридень, смерд, вира, верфь, считали норманнскими. Но исследователи выяснили, среди них был и русский филолог-славист, этнограф, палеограф, академик Измаил Срезневский (1812 – 1880), что практически все эти слова имеют славянские корни, а некоторые встречаются в языках других славянских народов, в краях, куда скандинавы не забредали. «Норманские цивилизаторы» владевшие славянами целые столетия (по мнению норманистов), не оставили следов своего языка. Даны (предки датчан), владели частью Англии всего около половины столетия, и этого хватило, чтобы обогатить английский язык до 10% корней. Ещё несколько столетий, после изгнания данов, было принято давать детям англо-датские и датские имена, некоторые скандинавские географические названия сохранились до наших дней, не говоря уж о значительном числе археологических памятников. К тому же англосаксонские короли восстановив свою власть над Данелагом сохранили скандинавское право и обычаи, а некоторые перешли в общеанглийскую практику.
Благодаря нынешним русофобам, как российским, так и западным, которые снимают фильмы вроде «Тринадцатого воина» (1999 года), где «вендели»-славяне живут на уровне первобытного общества, многие считают древних русов, славян совершенными дикарями, жившими в лесу «жизнью зверей и птиц» до прихода скандинавских и христианских цивилизаторов.
Судя по всему, эта теория имеет покровителей среди властных структур, так российских, так и западных. Норманская теория отличный инструмент информационной войны, она ставит славян на нижние ступени условной иерархической лестницы народов, где лидирующие позиции занимают германские и романские народы, «народ Священного писания». Победители пишут историю под себя. Мы наблюдаем этот процесс и по намного более приближенным к нам событиям – Второй мировой войне. Если судить по западным источникам, решающие битвы шли в Тихом океане и на Западном фронте, в Африке.
Неустанным трудом норманистов и их сторонников в творческой интеллигенции, слова «варяг» и «норманн» стали синонимами. Мол, варяги – это «древнерусское название скандинавов». Но проблема в том, что ни в летописях, ни сагах нет словосочетаний вроде «варяжский конунг» или «варяжский витязь».
На Руси и в Европе чётко различали «свеев», «данов», «урманов» (норманнов), «англов», «готов», «варягов» и др. племена Северной Европы. В летописи сказано: «Идоша за море к варягом, к руси. Сице бо звахуть ты варягы русь, яко се друзии зовутся свее, друзии же урмани, аньгляне, инѣи и готе, тако и си..». Для славян, варяги были одним из населявших Европу народов. Кроме того, нет скандинавского племени «варягов».
По сообщению летописи по Варяжскому морю (так тогда называлось Балтийское море) «сидели» ляхи (предки поляков), пруссы и чудь, кроме них там же жили варяги, их земли простирались вплоть до территории англов (нынешняя датская провинция Ангельн). Надо отметить, что к ляхам летопись относила и поморских славян и лютичей. Между ними и англами только территория славянского союза ободритов. Они занимали значительную территорию: нижнее течение Эльбы (слав. Лаба), запад современного Мекленбурга, восточную часть земли Шлезвиг-Гольштейн и северо-восточную часть современной Нижней Саксонии (территории, восточнее города Гамбург — т. н. «Вендланд», район Люхова-Данненберга). Интересен и тот факт, что новгородская летопись сообщает, что варяги живут и восточнее ляхов, пруссов и чуди, «до предела Симова» (до земель Волжской Булгарии). А это земли «Новгородской Руси». Летописец сообщает: «Новгородцы же, люди новгородские – от роду варяжского…».
Это подтверждают и данные археологов, антропологов – материальная культура бодричей-ободритов и ильменских словен практически идентична, как и их облик. Археологи утверждают, что уже первые следы ильменских словен – «культура погребальных сопок» (6-7 век нашей эры) имеет явные черты западнославянского происхождения. А в 9-10 веках появляется новая волна пришельцев из славянской Прибалтики. Первые находки славянской керамики в Новгороде относятся к фельдбергской культуре (славянская раннесредневековая археологическая культура на южном побережье Балтийского моря). Конструкция новгородского Детинца 1116 года (внутренняя городская крепость), имеет точные аналогии только с укреплениями балтийских славян. Археологические следы прибалтийских славян также обнаружены в Пскове, Старой Ладоге и других поселениях ильменских словен. Новгородцы имели и плотные торговые контакты с западными славянами.
Русские лингвисты (А. А. Шахматов, Д. К. Зеленин и др.) также выявили подобия у новгородцев и западных славян. К примеру, знаменитое новгородское «цоканье» имеет аналоги в нижнелужицком языке (происходит от полабского наречия), на нем говорили племена лужичан и ободритов. Это объясняет и «не славянское» имя князи Игоря. Имя просто позднее преобразовали, на северном наречие его называли «Ингорем», отсюда и «Святослав – Свентослав». На манер прибалтийских славян города называли – «гард», «Немогард – Новгород».
Летопись сообщает, что варяги основали Ростов, Муром, Белоозеро. Археология говорит, что там есть следы двух групп населения – финно-угров и славян с явными чертами прибалтийской культуры (их первоначально назвали «скандинавскими комплексами») и нет наследия «норманнов». Да и сами города носят не «норманнские» названия, нет памяти и про их богов. К XI – XII векам эти города были полностью славянскими.
Интересен и тот факт, что в ободритский союз входило племя вагров, они же варны, варги, варины и т. д. А европейских источниках известна «Вагирская марка», а также «марка Верингов», они располагались в землях славян-ободритов.
И при такой массе фактов из самых различных источников, которые доказывает славянское происхождение варягов, норманнская теория до сих пор жива и процветает.
Норманизм и антинорманизм
Сущность теорий
Норманизм – это направление в исторической науке, отождествляющее варягов с викингами и указывающее на скандинавское происхождение правящей династии в Древней Руси. Норманская теория строится на полном доверии изложенной в Повести временных лет легенде о призвании варягов. Она гласит, что в 862 году на Русь были приглашены в качестве правителей Рюрик, Синеус и Трувор. С Рюриком норманисты связывают начало русской государственности.
Антинорманизм отвергает равнозначность терминов «варяги» и «норманны», определяя варягов как жителей южного побережья Балтийского моря, этнических славян или других славянизированных прибалтийских племён. Образование Древнерусского государства сторонники антинорманской теории объясняют внутренними предпосылками развития восточнославянских племенных союзов.
Краткая историография вопроса
Вопреки устоявшемуся мнению, родоначальниками норманизма являются не немцы, а шведы, в частности, Пётр Петрей де Ерлезунда, автор трактата «Московские хроники». Эта работа была написана в 1615 году. Вместе с тем научное оформление норманская теория получила именно в трудах немецких учёных З. Байера и Ф. Миллера, приглашённых в Россию в первой половине XVIII века.
Видные представители норманской теории
Видные представители антинорманской теории
Г.З. Байер,
Г.Ф. Миллер,
Аргументация норманистов и антинорманистов
Отдельно стоит выделить комплекс лингвистических вопросов, в частности проблему происхождения слова «русь».
Норманисты выдвигают следующие теории:
Термин «русь» изначально обозначал отдельный слой населения Древнерусского государства, а именно – княжескую дружину, состоящую из норманнов.
Термин «русь» происходит от финского слова «ruotsi», что в переводе означает Швеция.
Термин «русь» связан с названиями шведских провинций Руден (Roden) или Руслаген (Roslagen).
Антинорманисты предлагают следующие объяснения:
Термин «русь» имеет славянское происхождение и связан с названием реки Рось.
Термин «русь» имеет иранское происхождение, пришедшее к восточным славянам от скифов и сарматов.
Истоки термина следует искать на среднем Дунае (территории Норика – Ругиланда) или на южном побережье Балтийского моря (острове Рюген).
И норманская, и антинорманская теории на протяжении нескольких столетий корректировались, дополнялись новыми сведениями, а также использовались в сугубо политических целях правителями Швеции, Третьего рейха и СССР. На данный момент среди учёных по-прежнему нет однозначного ответа на главные вопросы:
«Норманнская теория происхождения Руси
Норманнская концепция (норманизм) – это одна из теорий возникновения
Древнерусского государства, утверждающая, что государство Древней Руси создали пришедшие сюда германцы-шведы, известные в русских летописях под именем «варягов-руси». Эта более чем шаткая гипотеза выдается норманистами за непреложный факт, оказавший, будто бы, огромное влияние на культуру, общественное развитие и даже на язык восточных славян. Норманизму с самого начала противостоял антинорманизм, сторонники которого считают, что государство на Руси складывалось самостоятельно, а варяги и русь изначально были или славянами, или неславянскими (но и не германскими) народами, уже славянизированными ко времени возникновения Древнерусского государства.
Может быть, не все защитники норманнской теории отдают себе в этом отчет, но по существу она покоится на чисто русофобском фундаменте, ибо под всей словесной шелухой тут лежит совершенно определенная политическая идея: утверждение неполноценности русского народа и его неспособности самостоятельно создать и развивать свою государственность. Были, мол, орды грязных дикарей, которые «неизвестно откуда взялись, как народ не имели даже своего имени, платили дань — кто варягам, а кто хазарам, жили по- звериному и резали друг друга, пока не догадались поклониться немцам, которые прислали им своих князей, навели порядок, дали им имя Русь и научили жить по-людски. Историк М. Погодин дошел до того, что даже принятие
Русью христианства считал заслугой норманнов, а «Русскую Правду» Ярослава
Мудрого называл «памятником норманнского происхождения».
В своей работе я попытаюсь проанализировать норманнскую теорию, прийти к выводу о состоятельности или несостоятельности этой концепции на основе дошедших и известных нам источников, а также попытаюсь объяснить, почему эта теория так долго живет в русской истории.
Таким началом своего исторического бытия мы, как известно, обязаны немцам
Фридриху Миллеру, Готлибу Байеру и Августу Шлецеру, которые, через прорубленное Петром Первым «окно в Европу», попали в Петербургскую Академию
Наук и ревностно занялись «родной» русской историей.
Она еще не была написана, — предварительно нужно было собрать, изучить и систематизировать подсобные материалы: русские летописи, хроники соседних народов, свидетельства древних авторов, писавших о Руси, и множество иных документов. За это взялся в первой половине 18 столетия русский историк В.
Н. Татищев. Человек чрезвычайно добросовестный, он много лет потратил на поиски и исследованье первоисточников, — в особенности летописей, хранившихся во всевозможных монастырях, — и потому труд его подвигался медленно.
Немецкие академики утруждать себя подобной работой не стали. Они сразу взяли быка за рога, и вскоре «русская история» была у них готова. На основании совершенно недостаточных, сомнительных и непроверенных данных, пополненных натяжками и домыслами, игнорируя одни русские летописи и неправильно истолковав другие, — они объявили князя Рюрика скандинавским немцем и основоположником русской государственности, хотя имелось немало своих и иностранных исторических источников, которые явно противоречили этому утверждению и проливали свет на более древние периоды и события русской истории.
Так, например, древнейшая новгородская летопись епископа Иоакима. найденная
Татищевым, говорит совершенно определенно, что Рюрик был внуком новгородского князя Гостомысла, а в киевской летописи Нестора, — на которой базировались академики, — по поводу призвания варягов сказано: «звахуся те варязи русью, како другие зовуться свей, нормане, англяне и геты». Иными словами, Нестор с предельной ясностью говорит, что скандинавами они не были и что варягами в то время назывались на Руси многие народы самого разнообразного происхождения. Однако, вопреки этому, Рюрика сделали норманном, а Иоакимовскую летопись, — убийственную для норманнской доктрины, — объявили фальшивой.
История этой летописи такова: ее список, — по-видимому единственный сохранившийся и неполный, — Татищев получил в 1748 году от Мельхиседека
Борщева, игумена Бизюкинского монастыря. Сняв с летописи копию, он возвратил ее в монастырь, где она несколько позже сгорела при общем пожаре.
Это дало академикам повод объявить Иоакимовскую летопись подделкой игумена
Мельхиседека или самого Татищева. Но игумен совершенно историей не интересовался и, судя по запискам Татищева, вообще был человеком необразованным, а Татищев не имел ни малейшей надобности прибегать к подобным подделкам, ибо в его время никаких споров не было, — полемика началась через двадцать лет после его смерти, с появлением «трудов» Шлецера и Миллера.
Таким образом, норманисты обеспечили себе и своим последователям возможность игнорировать самое важное свидетельство существования древненовгородского государства. Сказками и вымыслом были объявлены и все сведенья о древне-Киевской Руси, невзирая на то, что и Нестор и целый ряд польских хронистов-, труды которых были академикам известны, — утверждают, что в Киеве задолго до призвания Рюрика уже вполне сложилась своя собственная государственность и в течение трех веков правила династия чисто русских князей, потомков Кия.
Благодаря тому же «окну», зерно норманизма упало на благодатную почву: теорию «русских» академиков подхватили и разработали историки Готфильд
Шриттер, Эрих Тунман, Иоганн Круг, Фридрих Крузе, Христиан Шлецер, Мартин фон Френ, Штрубе и т. п. Разумеется, она получила полное одобрение и поддержку президентов и вице-президентов Академии Наук, гг. Блюмеитроста,
Кайзерлинга, Корфа. Таубарта и Шумахера. Надо полагать, что очень довольны ею остались сменяющие друг друга временщики — Бирон, Миних и Остерман, да и сама матушка Екатерина, — урожденная принцесса Ангальт фон Цербст, — при таких «исторических» предпосылках чувствовала себя на русском престоле более уютно.
Однако, русские академики (в небольшом количестве были и таковые в русской
Академии Наук) — Ломоносов, Тредьяковский, Крашенинников и Попов, — горячо протестовали против этих оскорбительных для России измышлений. Когда Миллер на торжественном заседании Академии прочел свой труд «О происхождении народа и имени российского», они с возмущением заявили, что автор «ни одного случая не показал к славе российского народа, а только упоминал о том, что к его бесчестию служить может». Ломоносов после этого писал:
«Сие есть так чудно, что если бы господин Миллер лучше изобразить умел, он бы россиян сделал столь убогим народом, каким еще ни один самый подлый народ ни от какого историка представлен».
Основываясь на древних источниках, Ломоносов доказывал, что к моменту правления Рюрика Русь уже насчитывала много веков своей собственной, славянской государственности и культуры.
Еще большего внимания заслуживает выступление Тредьяковского: в изданном им труде «Рассуждение о первоначалии россов и о варягах-русах славянского звания, рода и языка» — он обнаружил большую эрудицию и в частности утверждал, что Рюрик и его братья были прибалтийскими славянами, выходцами с острова Рюгена, что позже нашло некоторые подтверждения в трудах других исследователей-антинорманистов.
Эти выступления русских ученых имели временный успех: Миллер был лишен звания академика, а уже напечатанный труд его уничтожили. Но его измышления оказались слишком выгодными для многих сильных мира сего: очень скоро он был прощен и восстановлен в звании. Его «труд» несколько лет спустя был издан на немецком языке в Германии, а позже снова просунут в официальную русскую историю.
Норманнская доктрина восторжествовала: она была признана правильной и научно вполне обоснованной. С той поры все работы историков, которые ей противоречили, рассматривались как проявление назойлив0ого невежества в науке и встречали со стороны Академии пренебрежительное отношение, а иногда и нечто похожее на окрики, — этим особенно отличался Шлецер. Замечательный труд С. Гедеонова «Варяги и Русь», совершенно разбивающий норманнскую гипотезу, испортил ему служебную карьеру.
Богатые и материально независимые люди у нас историей, к сожалению, не занимались, а те, кто избрал ее своей служебной профессией, не могли, конечно, вступать в идеологический конфликт с министерством просвещения и с
Академией Наук. До самой революции каждый русский историк, если он хотел преуспевать и получить профессорскую кафедру, должен был придерживаться доктрины норманизма, что бы он в душе ни думал. Наглядным примером такой вынужденной двойственности может служить Д. И. Иловайский: в своих
«частных» трудах он был ярым антинорманистом, а в написанных им казенных учебниках проводил взгляды Байера, Шлецера и иже с ними.
Глава 1. «Призвание варягов» легенда или …?
Главным недостатком почти всех работ и норманистов, и антинорманистов
(больше применительно к 19 веку) «было наивное представление о Несторе, как единственном летописце, написавшем в начале 12 в. «Повесть временных лет», которую позднейшие летописцы аккуратно переписывали. Не обращали (и в большинстве случаев и поныне не обращают) внимание на то, что в древней летописи три разных (и разновременных) упоминания о варягах, две разные версии об этнической природе Руси, несколько версий о крещении Владимира, три версии происхождения и возраста Ярослава Мудрого. Между тем еще в 1820 г. в предисловии к изданию Софийского временника П. Строев обратил внимание на сводный характер русских летописей».[2] В 30-е г. XIX в. на это же обстоятельство обращали внимание скептики М. Каченовский и С. Скромненко
(С.М. Строев). Оба считали, что варяго-норманская проблема привнесена в летопись не ранее XIII в., а С. Скромненко подчеркивал мысль именно о сводном характере летописи.
Представления о единственном Несторе-летописце были характерны для М.П.
Погодина, который защищал авторство Нестора и его последователя Сильвестра и принимал норманистскую интерпретацию летописи. Антинорманисты же, читавшие летописные тексты примерно также, как и скептики, не могли мириться с тем, что скептики омолаживали летописные известия более чем на два столетия. В результате рациональное зерно в понимании летописей не было усвоено спорящими сторонами.
В 30—40-х гг. XIX в. спор о Несторе принял иное направление. А. Куба-рев в ряде статей сопоставил летопись с Житием Бориса и Глеба, а также Житием
Феодосия Печерского, достоверно принадлежавшими Нестору. В летописи эти сюжеты излагал «ученик Феодосия», а в житиях — ученик преемника Феодосия —
Стефан, лично Феодосия не знавший и писавший по воспоминаниям немногих знавших его старцев. Аргументацию А. Кубарева поддержал П.С. Казанский, полемизируя, в частности, с П. Бурковым, пытавшимся признать разнородные памятники, принадлежащими одному и тому же автору — Нестору. Именно П.
Бутков пытался примирить сочинения Нестора с текстами летописи, полагая, что Нестеровы жития были написаны значительно ранее составления летописи
(тем же Нестором). Этот » аргумент будет позднее использован А.А.Шахматовым
(впоследствии он от него отказался) и живет в некоторых работах до сих пор.
В 1868 г, вышла основательная работа К. Бестужева-Рюмина, доказывавшего, что все русские летописи, включая «Повесть временных лет», являются сводами, основанными на различных письменных и устных источниках. В последующей полемике, продолжающейся и до сих пор, обозначились разные взгляды на само понятие «летописный свод», а главное на способы выявления источников и причинах тех или иных вставок или изъятий текстов из летописей. В XX в. определились два основных подхода: А.А. Шахматова
(1864—1920) и Н.К. Никольского (1863—1935). Шахматов полагал, что надо сначала реконструировать текст того или иного свода и лишь затем оценивать его содержание. В итоге, он много лет пытался восстановить редакции
«Повести временных лет», но под конец пришел к заключению, что это сделать невозможно. Неоднократно он менял взгляд и на авторство основной редакции, то приписывая ее Нестору — автору житий, то Сильвестру. Древнейший свод, по
Шахматову, был составлен в конце 30-х гг. XI в. в качестве своеобразной пояснительной записки в связи с учреждением в Киеве митрополии константинопольского подчинения. Многочисленные сказания, являющиеся как бы параллельными текстами к сообщениям летописей, он признавал извлечениями из летописей. Н.К. Никольский гораздо большее внимание уделял содержательной, идеологической стороне летописных текстов, усматривая и в разночтениях прежде всего ту или иную заинтересованность летописцев и стоящих за ними идейно-политических сил. Соответственно и все внелетописные повести и сказания он считал не извлечениями из летописей, а их источниками.
Литература в целом в Киевское время ему представлялась более богатой, чем это принято было думать ранее, а начало летописания он готов был искать в конце X в. Эти два подхода живут и поныне в работах по истории летописания.
Практически в течение всего XIX в. изучение летописания и источников летописей почти не соприкасалось со спорами о варягах и русах. И это притом, что именно из летописей черпали исходный материал. Лишь в публикациях Д.И. Иловайского (1832—1920), выходивших в 70-е гг. XIX в. и собранных в сборнике «Разыскания о начале Руси» (1876), была установлена определенная связь между летописеведением и проблемой начала Руси.
Иловайский был абсолютно прав, устанавливая, что «Сказание о призвании варягов» является позднейшей вставкой в «Повесть временных лет». Указал он и на то, что Игорь никак не мог быть сыном Рюрика: по летописной хронологии их разделяли два поколения. Но на этом основании он сделал скоропалительное заключение, что если это вставка, то с ней, следовательно, не стоит и считаться. В итоге как бы зачеркивались не только концепция норманизма, но и основное направление антинорманизма — Венелина — Гедеонова — о южном, славянском береге Балтики как исходной области варягов. Историю Руси
Иловайский искал только на юге, причем «славянизировал» разные явно неславянские племена, в частности роксолан, в имени которых многие видели первоначальных русов (хотя очевидно, что это русы-ала-ны, т, е. иранцы).
Глава 2. Критика норманнской теории
Существуют 4 основных аргумента норманизма, которые до сих пор используются для доказательтсва истинности этой теории (3 были сформулированы Байером, 1
Миллером): 1. От финского названия Швеции «Руотси» (эстонское «Роотси») и произошло собственно название «Русь» 2. Имена послов и купцов в договорах
Руси с греками (X в.) не славянские, следовательно, они германские. 3.
Названия Днепровских порогов в книге византийского императора Константина
Багрянородного «Об управлении империей» (середина X в.) даны по-славянски и по-русски, но славянские и русские названия явно отличаются, следовательно, русов, по Байеру, необходимо признать за германоязычных шведов.4. Варяги, согласно древнейшим летописям, живут «за морем», следовательно, они шведы.
Сторонники норманнской теории также упирали на обилие скандинавских слов в русском языке. Это касалось области гидронимики: понятия
«лахта» (залив), «мотка» (путь), «волокнема» (мыс), «сора» (разветвление) и некоторые другие казались варяжскими. Однако было доказано, что эти слова местного, финского происхождения.
Вообще, если внимательно разобрать все данные, вроде бы поддерживающие норманнскую теорию, они непременно повернуться против нее.
К тому же норманисты используют иные источники, чем антинорманисты, и в большинстве своем эти источники западные, например, три жития Оттона
Бамбергского. Такие источники часто фальсифицированы и предвзяты. Источники же, которые можно брать на веру византийские, например, совершенно четко указывают на то, что нельзя смешивать русь с варягами; Русь упоминается раньше, чем варяги; русские князья и дружины молились либо
Перуну, либо Христу, но никак не скандинавским богам. Также заслуживают доверия труды Фотия, Константина Багрянородного, в которых ничего не говорится о призвании варягов на Русь.
То же самое можно говорить и об арабских источниках, хотя вначале норманисты сумели повернуть их в свою пользу. Эти источники говорят о руссах как о народе высоком, светловолосом. Действительно, можно подумать о россах как о скандинавах, но эти этнографические выводы весьма шатки.
Некоторые же черты в обычаях указывают на славян.
Читателя, может быть, удивит то, что эта унизительная для русского национального достоинства теория не встретила в верхах нашего культурного общества никаких протестов. Но это тоже имеет свое историческое объяснение.
Почва и все условия для пышного расцвета норманизма были подготовлены на
Руси задолго до эпохи немецкого засилья.
Еще в конце пятнадцатого столетия у великих князей Московских, уже начавших титуловать себя царями, возникла чисто политическая необходимость официально возвысить свой род в глазах европейских монархов. Это было вызвано следующими обстоятельствами: в 1453 году турки сокрушили
Византийскую империю, а девятнадцать лет спустя великий князь Иван Третий женился на племяннице последнего императора Зое (Софье) Палеолог и в качестве русского государственного герба принял римско-византийского двуглавого орла. С этого момента в Кремле возникает и провозглашается идея:
«Москва — Третий Рим, а четвертому не бывать». Иными словами, Москва объявила себя прямой наследницей и преемницей Византии, которая была оплотом православия и восточно-европейской культуры. Московским государям надо было чем-то обосновать свои права на такую преемственность и в то же время утвердить за собой царский титул, которого никак не желали признавать за ними другие монархи.
В соответствии с этим, опальный митрополит Спиридон, — известный на Руси как широко образованный человек и духовный писатель, — получил от великого князя Василия Третьего задание: разработать соответствующим образом родословную Московской династии.
Спиридон это поручение выполнил. Вскоре появился его труд, озаглавленный
«Посланием», в котором он взял отправной точкой всемирный потоп: от Ноя вывел родословную египетского фараона «Сеостра» (Сезостриса), а прямым потомком этого фараона сделал римского императора Августа. У Августа, по
Спиридону, оказался родной брат Прус, получивший, будто бы, во владение область реки Вислы, которая, по его имени, стала с тех пор называться
Прусской землей. По прямой линии от Пруса Спиридон вывел род Рюрика и в результате всех этих «генеалогических» построений оказалось, что «государей
Московских поколенство и начаток идет от Сеостра, первого царя Египту, и от
Августа кесаря и царя, сей же Август пооблада вселенною. И сея от сих известна суть».
Интересно отметить, что в том же «Послании» Спиридон выводит родословную
Литовских князей, но их, на- от него же род Кобылий». «Выеха из прус к великому князю Василию
Димитриевичу честен муж Христофор, прозванием Безобраз и от него род
Безобразов». и т. п.
В соответствии с подобными заявлениями, потомками немцев оказались
Колычевы, Кутузовы, Салтыковы, Епанчины, Толстые, Пушкины, Шереметевы.
Беклемишевы, Левашевы, Хвостовы, Боборыкины. Васильчиковы и очень многие другие; потомками шведов — Аксаковы, Суворовы, Воронцовы, Сумароковы,
Ладыженские, Вельяминовы, Богдановы, Зайцевы, Нестеровы и пр.; потомками итальянцев — Елагины, Панины, Сеченовы. Чичерины, Алферьевы, Ошанины,
Кашкины, и др.; греков — Жуковы, Стремоуховы, Власовы; англичан —
Бестужевы, Хомутовы, Бурнашевы, Фомицыны; венгров — Батурины и Колачевы.
Апухтины и Дивовы оказались французами; Лопухины, Добрынские и Сорокоумовы
— черкесами и т. д.
Несомненно, некоторые из них действительно шли от нерусских корней и о своем происхождении писали правду. Но подавляющее большинство было, конечно, иностранцами такого же порядка, как Иван Грозный. Нередко то происхождение, которое люди себе приписывали, чтобы удовлетворить этой печальной моде, было много хуже подлинного, которое казалось скверным только потому, что оно было чисто русским. Доходило до абсурдов. Так, например, всей России известные Рюриковичи —- князья Кропоткины показали себя выходцами из Орды. Даже это, очевидно, казалось более почетным, чем происхождение от великих князей Смоленских. Собакины, — тоже потомки
Смоленских князей, — стали писаться выходцами из Дании.
При Петре Первом и его ближайших преемниках эта тенденция в русском дворянстве еще усилилась. Меншиков, до встречи с Петром, как известно, торговавший на улицах Москвы пирожками, оказался потомком литовских магнатов; Разумовский и Безбородко — заведомые малороссы и притом далеко не знатного происхождения, — отпрысками древних польских родов и т, д.
Стоит ли говорить о том, что порожденная немцами норманнская доктрина, при такой настроенности верхушки русского общества, не могла задеть в нем каких- либо специфически русских национальных чувств и была принята в лучшем случае с полным равнодушием.
Она вошла во все академические труды и учебники, ее стали преподавать в школах и в университетах, постепенно отравляя национальное сознание русских людей, прежде справедливо гордившихся своей древней историей и самобытной культурой, а теперь все глубже проникающихся подсунутой им идеей неполноценности русской нации и неспособности русского народа обойтись без руководства и опеки иностранцев. Она была с отменным удовольствием принята и утверждена за границей, давая нашим соседям «научное» основание для того, чтобы смотреть на русских свысока, как на низшую расу, пригодную лишь в качестве удобрения для других
. Более всего в этом погрешны немцы, навязавшие нам норманнскую теорию и старавшиеся ее использовать в своих политических целях. Но многие русские впадают в глубокую ошибку, не делая различия между этими «внешними» немцами и немцами прибалтийскими, которые тут совершенно неповинны. Эти потомки
Ливонских рыцарей, с присоединением Ливонии, вошли в состав Российского государства и честно служили ему на протяжении веков.
Все это привело к тому, что развитие русской исторической науки пошло по совершенно ложному пути, искривленному предвзятой уверенностью, что мы народ без прошлого, из мрака неизвестности выведенный на историческую арену каким-то другим народом высшей категории, — конечно, не славянским.
Приняв летопись Нестора за основу истории Киевской Руси, наши официальные историки вынуждены были в какой-то мере считаться со сведениями, которые имеются в этой летописи об основателе города Киев — князе Кие и его династии. Однако, допустить, что эти князья были полянами, т. е. русскими, никто не хотел. Академики Байер, Миллер и другие отечественные немцы, конечно, объявили их готами; В. Татищев — сарматами, историк князь Щербатов
— гуннами. Только Ломоносов утверждал, что они были славянами, позже к этому мнению не без колебаний примкнул Карамзин. Наконец, просто решили объявить все это легендой и таким образом совершенно списать князя Кия и все с ним связанное с исторического счета. На эту позицию твердо встал С.
Соловьев, заявивший: «Призвание князей-варягов имеет великое значение в русской истории, которую с этого события и следует начинать». Костомаров, отважившийся верить в «легенду» и считать Кия исторической личностью, этим испортил свою репутацию серьезного историка. Преуспевающий Ключевский благоразумно обходил спорные вопросы молчанием, хотя по существу норманистом не был. Платонов тоже счел за лучшее о Кие не упоминать и с некоторыми оговорками примкнул к норманистам, — иначе бы ему не бывать академиком. Иловайский, как уже было сказано, сидел на двух стульях.
Итак, под Рюрика был подведен германский фундамент, и с него стали начинать официальную историю Русского государства. Все, что было прежде, объявили вымышленным или недостоверным. Даже допущение того, что поляне были способны сами построить свой столичный город, считалось ненаучным и противоречащим всему норманистскому представлению о древней Руси. Основание
Киева старались приписать кому угодно, только не славянам. Многие русские историки (Куник, Погодин, Дашкевич и др.) защищали совершенно нелепую гипотезу, согласно которой он был построен готами и есть не что иное, как их древняя столица Данпарштадт. То обстоятельство, что Константин
Багрянородный в одном из своих трудов назвал Киев Самбатом, сейчас же породило целую серию «исторических» гипотез, будто этот город был построен аварами, хазарами, гуннами, венграми и даже армянами, — только лишь потому, что в языках этих народов нашлись слова, похожие на Самбат. Но прямое указание Птолемея на то, что в его время1 на Днепре уже существовал славянский город Сарбак (чем легче всего объяснить «Самбат»
Багрянородного), всеми было оставлено без внимания. Вероятно, решили, что
Птолемей что-то путает, — настолько неправдоподобным казалось норманистам славянское происхождение Киева.
Вопрос, по существу совершенно ясный, в конце концов, запутали до того, что только археология могла дать ему окончательное решение. Теперь раскопки археологов, и в частности академика Б. А. Рыбакова, неопровержимо доказали, что никакие «высшие» народы тут ни при чем, и что Киев был построен своими, славянскими руками. К чести многих иностранных историков следует сказать, что не в пример большинству своих русских коллег, они этого никогда не отрицали.
Конечно, среди русских историков было немало и антинорманистов
(Костомаров, Максимович, Гедеонов, Забелин, Зубрицкий, Венелин. Грушевский и др.), которые проделали большую исследовательскую работу и нанесли доктрине норманизма чувствительные удары. Борьба между этими двумя течениями не прекращалась со времен Ломоносова вплоть до самой октябрьской революции. Но практически она ни к чему не привела: слишком неравны были условия этой борьбы.
Научные позиции антинорманизма и тогда были гораздо сильнее, ибо их подкрепляли факты, открывавшиеся все в большем количестве и определенно говорившие не в пользу норманизма, который держался больше на рутине и на предвзятых мнениях. Но на стороне защитников норманской теории была сила авторитета Академии Наук и сила реальных возможностей. Кроме того, у норманизма был весьма ценный союзник: инертность русско