Бывший вор, ставший на путь исправления. Владелец и водитель автомобиля «Антилопа-Гну».
В прошлом камергер императорского двора. Обитатель «Вороньей слободки»
Подпольный миллионер, скопивший огромное состояние разнообразными жульническими операциями.
Завхоз 2-го дома Старсобеса, застенчивый воришка
Варфоломей Коробейников, служивший некогда в архиве Стакомхоза и сохранивший сведения об имуществе, реквизированном после революции.
Гробовых дел мастер в уездном городе N.
Жена Васисуалия Лоханкина
Причисляет себя к русской интеллигенции и много размышляющий о её судьбе, имеет начальное образование (он исключён из пятого класса гимназии), нигде не работает и на досуге любит рассматривать картинки из иллюстрированного еженедельника «Родина» за 1899 год.
Гениальный слесарь-интеллигент, кустарь-одиночка с мотором. Член «Союза меча и орала».
Вполне созревший недотёпа, лет под тридцать. Член «Союза меча и орала».
Немецкий инженер. Подписал контракт на год работы в СССР, или, как определял сам Генрих, любивший точность, — в концерне «Геркулес».
Бывший горский князь, а ныне трудящийся Востока. Обитатель «Вороньей слободки»
Арендует койку в комнате тети Паши. Обитатель «Вороньей слободки»
Хозяин «Быстроупака». Член «Союза меча и орала».
Ответственный работник «Геркулеса»
Бывшая красавица-прокурорша, любовница Воробьянинова. Член «Союза меча и орала».
Жена инженера Щукина, в общении легко обходится тридцатью словами.
«Золотой теленок» — роман И. Ильфа и Е. Петрова. Написан в 1931 году. Жанр — «плутовской роман», «социальная сатира». Продолжение романа «Двенадцать стульев». Название обыгрывает библейский образ золотого тельца.
Содержание
Сюжет
Несмотря на то, что в конце прошлой книги Остап Бендер, по замыслу авторов, был зарезан бритвой, этот факт, опять же по замыслу авторов, не привёл к смерти великого комбинатора:
И вот перед самым размежеванием добытой суммы глупый предводитель полоснул меня бритвой по шее. Ах, как это было пошло, Корейко! Пошло и больно! Хирурги еле-еле спасли мою молодую жизнь, за что я им глубоко признателен.
В новом романе О. Бендер выступает в роли шантажиста. Узнав от «сына лейтенанта Шмидта» Шуры Балаганова о существовании подпольного миллионера Александра Ивановича Корейко, великий комбинатор решает отобрать у него часть денег — ведь ему известны «400 сравнительно честных способов» это сделать. Но выбранный способ не срабатывает (сам А.Корейко оценивает его как «жалкую попытку третьесортного шантажа»), после чего О. Бендер подходит к делу серьезно — на А. Корейко заводится дело, в котором путём упорного труда собираются сведения о второй, подпольной жизни миллионера — дабы потом продать это дело ему же за 1 000 000 рублей.
Несмотря на активную помощь в работе экипажа «Антилопы» (автомобиль марки «Лорен-Дитрих», хотя ходит много споров была ли машина именно этой марки, в книге она описана очень подробно): Адама Козлевича, уже упомянутого Шуры Балаганова и Михаила Самуэльевича Паниковского, путь к миллиону будет тернист и долог…
Персонажи
Структура романа
По версии В. Катаева, по сути являвшегося одним из соавторов романа (см. «Алмазный мой венец»), оба романа представляют сборники фельетонов, весьма условно объединенных общей сюжетной линией. Любой из фельетонов мог бы быть изъят и заменён другим, без особого ущерба для развития сюжета. Существует второй, авторский, вариант романа «Двенадцать стульев», в котором его фельетонный характер проявляется особенно ярко — не вошедшие в классический вариант главы романа практически не связаны с его основным сюжетом.
Текст романа содержит многочисленные пародийные вставки (см., например приведенный ниже фрагмент текста повести «Смерть Вазир-Мухтара» Ю. Тынянова), в которых авторы романа довольно удачно обыгрывают особенности стиля других авторов. К сожалению, большинство современных читателей слабо знакомы с популярными литературными произведениями того времени, что приводит к некоторой потере смысла написаного.
«Стояла ночь. На всем протяжении России и Кавказа стояла бесприютная, одичалая, перепончатая ночь. Нессельрод спал в своей постели, завернув, как голошеий петух, оголтелый клюв в одеяло. Ровно дышал в тонком английском белье сухопарый Макдональд, обнимая упругую, как струна, супругу. Усталая от прыжков, без мыслей, спала в Петербурге, раскинувшись, Катя. Пушкин бодрыми маленькими шажками прыгал по кабинету, как обезьяна в пустыне, и присматривался к книгам на полке. Храпел в Тифлисе, неподалеку, генерал Сипягин, свистя по-детски носом. Чумные, выкатив глаза, задыхались в отравленных хижинах под Гумри. И все были бездомны. Не было власти на земле. Герцог Веллингтон и Сент-Джемсский кабинет в полном составе задыхались в подушках. Дышал белой плоской грудью Николай.»
Текст «Золотого теленка»:
«Ночь, ночь, ночь, как уже было сказано, лежала над всей страной. Стонал во сне монархист Хворобьев. которому привиделась огромная профсоюзная книжка. В поезде, на верхней полке, храпел инженер Талмудовский, кативший из Харькова в Ростов, куда манил его лучший оклад жалованья. Качались на широкой атлантической волне американские джентльмены, увозя на родину рецепт прекрасного пшеничного самогона. Ворочался на своем диване Васисуалий Лоханкин, потирая рукой пострадавшие места. Старый ребусник Синицкий зря жег электричество, сочиняя для журнала „Водопроводное дело“ загадочную картинку. При этом он старался не шуметь, чтобы не разбудить Зосю. Полыхаев лежал в постели с Серной Михайловной. Прочие геркулесовцы спали тревожным сном в разных частях города. Александр Иванович Корейко не мог заснуть, мучимый мыслью о своем богатстве.»
Разворот журнала «30 дней» с первой публикацией. Иллюстрация К. Ротова
Жанр:
Журнал «30 дней», 1931, №№1-7, 9-12.
«Золотой телёнок» — роман И. Ильфа и Е. Петрова, повествующий о похождениях Остапа Бендера после событий, описанных в романе «Двенадцать стульев». Написан в 1931 году. Жанр — плутовской роман, социальная сатира, роман-фельетон. Название обыгрывает библейский образ золотого тельца.
Впервые роман опубликован в журнале «30 дней» за 1931 год, в номерах 1-7, 9-12. Первое отдельное издание вышло в 1932 году на английском языке в США [1] с предисловием А.В. Луначарского, в переводе Charles Malamut в издательстве Farrar and Rinehart Incorporated, Нью-Йорк. Первое отдельное издание на русском языке появилось в 1933 году, в издательстве «Федерация».
Содержание
Сюжет
Несмотря на то, что в конце прошлой книги Остап Бендер, по замыслу авторов, был зарезан бритвой, этот факт, опять же по замыслу авторов, не привёл к смерти великого комбинатора:
И вот перед самым размежеванием добытой суммы глупый предводитель полоснул меня бритвой по шее. Ах, как это было пошло, Корейко! Пошло и больно! Хирурги еле-еле спасли мою молодую жизнь, за что я им глубоко признателен.
В новом романе О. Бендер выступает в роли шантажиста. Узнав от «сына лейтенанта Шмидта» Шуры Балаганова о существовании подпольного миллионера Александра Ивановича Корейко, великий комбинатор решает отобрать у него часть денег — ведь ему известны «400 сравнительно честных способов» это сделать. Но выбранный способ не срабатывает (сам А.Корейко оценивает его как «жалкую попытку третьесортного шантажа»), после чего О. Бендер подходит к делу серьёзно — на А. Корейко заводится дело, в котором путём упорного труда собираются сведения о второй, подпольной жизни миллионера — дабы потом продать это дело ему же за 1 000 000 рублей.
Несмотря на активную помощь в работе экипажа «Антилопы Гну» (автомобиль марки «Лорен-Дитрих») Адама Козлевича, уже упомянутого Шуры Балаганова и Михаила Самуэльевича Паниковского, путь к миллиону будет тернист и долог…
Персонажи
Структура романа
По версии В. Катаева, по сути являвшегося одним из соавторов романа (см. «Алмазный мой венец»), оба романа представляют сборники фельетонов, весьма условно объединенных общей сюжетной линией. Любой из фельетонов мог бы быть изъят и заменён другим, без особого ущерба для развития сюжета. Существует второй, авторский, вариант романа «Золотой телёнок», в котором его фельетонный характер проявляется особенно ярко — не вошедшие в классический вариант главы романа практически не связаны с его основным сюжетом.
Текст романа содержит многочисленные пародийные вставки (см., например, приведенный ниже фрагмент текста повести «Смерть Вазир-Мухтара» Ю. Тынянова), в которых авторы романа довольно удачно обыгрывают особенности стиля других авторов. К сожалению, большинство современных читателей слабо знакомы с популярными литературными произведениями того времени, что приводит к некоторой потере смысла написаного.
«Стояла ночь. На всем протяжении России и Кавказа стояла бесприютная, одичалая, перепончатая ночь. Нессельрод спал в своей постели, завернув, как голошеий петух, оголтелый клюв в одеяло. Ровно дышал в тонком английском белье сухопарый Макдональд, обнимая упругую, как струна, супругу. Усталая от прыжков, без мыслей, спала в Петербурге, раскинувшись, Катя. Пушкин бодрыми маленькими шажками прыгал по кабинету, как обезьяна в пустыне, и присматривался к книгам на полке. Храпел в Тифлисе, неподалеку, генерал Сипягин, свистя по-детски носом. Чумные, выкатив глаза, задыхались в отравленных хижинах под Гумри. И все были бездомны. Не было власти на земле. Герцог Веллингтон и Сент-Джемсский кабинет в полном составе задыхались в подушках. Дышал белой плоской грудью Николай.»
Текст «Золотого телёнка»:
«Ночь, ночь, ночь, как уже было сказано, лежала над всей страной. Стонал во сне монархист Хворобьев. которому привиделась огромная профсоюзная книжка. В поезде, на верхней полке, храпел инженер Талмудовский, кативший из Харькова в Ростов, куда манил его лучший оклад жалованья. Качались на широкой атлантической волне американские джентльмены, увозя на родину рецепт прекрасного пшеничного самогона. Ворочался на своем диване Васисуалий Лоханкин, потирая рукой пострадавшие места. Старый ребусник Синицкий зря жег электричество, сочиняя для журнала „Водопроводное дело“ загадочную картинку. При этом он старался не шуметь, чтобы не разбудить Зосю. Полыхаев лежал в постели с Серной Михайловной. Прочие геркулесовцы спали тревожным сном в разных частях города. Александр Иванович Корейко не мог заснуть, мучимый мыслью о своем богатстве.»
Фильмография
Радиоспектакль
Интересные факты
Упомянутые в романе фамилии встречаются и в других произведениях Ильфа и Петрова. Так, например, фамилии Талмудовский (которую в романе носил инженер-«летун») и Пружанский (сокамерник Шуры Балаганова по черноморскому ДОПРу, рассказавший ему о Корейко) носили студенты («вузовцы») из рассказа «Граф Средиземский» (1930). Фамилии Трикартов (в романе — метрдотель) и Фанатюк (в романе упомянут как сантехник) носили персонажи повести «Тысяча и один день, или Новая Шахерезада» (1929).
2 июля 1942 года, возвращаясь на самолете из осажденного Севастополя в Москву, в авиакатастрофе погиб Евгений Петрович Петров.
Имя «Евгений Петров» обычно всегда произносится в связке с именем «Илья Ильф». В сознании большинства читателей и почитателей эти два писателя давно уже воспринимаются как один.
— Пилите, Шура, пилите! Пани Ковская. бессмертный образ Михаила Самуэлевича Паниковского был списан авторами с… женщины. Особую роль в криминальном мире портового города Одессы играли польские банды. А самой крупной, известной и удачливой была группировка, возглавляемая Микалиной Ковской. Да–да, вы уже поняли. Пани Ковская, гроза Одессы.
Киса Воробьянинов, он же Ипполит Матвеевич Воробьянинов, партнер Остапа Бендера, с энтузиазмом отправился на поиски фамильных драгоценностей, спрятанных в мебельном гарнитуре его тещи-образ собирательный. Один из прообразов в романе – Николай Дмитриевич Стахеев.Купец 1 гильдии Н. Д. Стахеев обладал неординарными коммерческими способностями, поэтому сфера его торговой деятельности развивалась с каждым годом. Будучи известным чаепромышленником, он занимался так же торговлей зерном, драгоценными металлами и нефтяными продуктами, держал ткацкие мануфактуры и доходные дома. Для удешевления передвижения своих товаров Стахеев организовал большую транспортную сеть, в которую входили поезда и водные суда. В начале XX века годовой оборот его фирмы составлял 80 миллионов рублей. Перед Первой Мировой войной Стахеев уехал с семьей во Францию развлекаться, отправившись в игорную столицу Европы Монте-Карло. В Европе же Стахеев встретил Октябрьскую революцию, известие это, конечно же, не порадовало купца, так как все его капиталы были национализированы. В голове Стахеева созрел опасный, но единственный верный план.
В 1918 г. Стахеев тайно вернулся в Москву, чтобы забрать из тайника своего дома на Басманной улице серебро и какие-то другие ценности. Однако на выходе из усадьбы купец вместе со всеми драгоценностями, которые он смог унести был задержан сотрудниками ГПУ. Стахеев на допросе предложил Ф. Э. Дзержинскому сделку: он говорит, где в доме спрятаны ценности, а ему назначают пенсию или дают возможность уехать. Дзержинский принял условия бывшего промышленника. Говорили, что Стахеев до конца своих дней получал пенсию, а на часть «найденных» сокровищ был построен Дом Культуры железнодорожников на современной Комсомольской площади в Москве. Об этой истории узнали журналисты железнодорожной газеты «Гудок» Е. Петров и И. Ильф.
По воспоминаниям Евгения Петрова, в образе Воробьянинова запечатлены черты его полтавского дяди Евгения Петровича Ганько — общественного деятеля, гурмана, эпикурейца, жуира, носившего золотое пенсне и «сенаторские бакенбарды». К этому портрету соавторы добавили некоторые штрихи, в которых отражались представления о «мужской респектабельности» первых десятилетий XX века, — в частности, упомянули, что внешне Ипполит Матвеевич похож на политического деятеля Павла Милюкова.
Прототипов Остапа Бендера сначала называли несколько, например некоего Митю Агатова. А литературовед Л.М. Яновская считала, что Остап списан со старшего брата Ильфа, Александра Файнзильберга, художника, носящего псевдоним Сандро Фазини. Можно смело говорить о том, что ее ввело в заблуждение фото из журнала в архиве Ильфа, где Сандро Фазини запечатлен с шарфом вокруг шеи и подписью под фотографией: «Одесский апаш». Так на французский лад называли некогда налетчиков и хулиганов. В двадцатые годы шарфы носили тысячи одесских франтов согласно моде того времени. Также следует отметить, что в 1926 году, за год до появления Бендера на страницах книги, в Москве, где жили Ильф, Петров и Катаев, с большим успехом в театре Вахтангова была поставлена пьеса Михаила Булгакова «Зойкина квартира», показывающая нравы нэпа. В пьесе действует персонаж Аметистов. Это обаятельный пройдоха, элегантный мошенник, выпутывающийся из различных ситуаций. Голубая мечта Аметистова — Лазурный берег и белые штаны («- Ах, Ницца, Ницца. [ср. О, Рио, Рио. ] Лазурное море, и я на берегу его — в белых брюках!»
История создания романов Ильфа и Петрова по сей день окутана мифами и легендами. Причём, история «Золотого телёнка» то ли по причине отсутствия достоверной информации, то ли в силу причин политического характера, была полностью мифологизирована отечественными литературоведами уже в 1960-е годы.
Когда в СССР на волне «хрущёвской оттепели» вновь начали переиздавать «Двенадцать стульев» и «Золотого телёнка», исследователи кинулись изучать доступные им источники. В результате пришли к однозначному выводу: «Золотой телёнок» дался его создателям гораздо труднее, чем их первый роман. Ведь «Двенадцать стульев» появились в печати в 1928 году, а продолжение знаменитой дилогии читатель увидел лишь в 1931-ом. И если, по словам Е.Петрова, на «Двенадцать стульев» было потрачено около четырёх месяцев, то «Золотой телёнок» создавался авторами три года (!).
На самом же деле, ни исследователям творчества Ильфа и Петрова, ни современным литературоведам точно неизвестно, когда именно был начат и окончен этот роман. Есть архивные материалы, существуют многочисленные публикации, но их свидетельства крайне противоречивы.
Версия Е.Петрова
«Писать было очень трудно, – сетует Петров, рассказывая о создании второго романа,– денег было мало. Мы вспоминали о том, как легко писались “12 стульев” и завидовали собственной молодости. Когда садились писать, в голове не было сюжета. Его выдумывали медленно и упорно».
Конечно, такие оценки, как «легко» и «трудно» – всегда субъективны. Может быть, пока соавторы писали «Двенадцать стульев», они находили муки творчества неимоверными, зато по сравнению с «Золотым телёнком» прежняя работа показалась лёгкой. Но именно здесь неприемлемы подобные допущения. Обе оценки даны Петровым (хоть и со ссылкой на мнение Ильфа) примерно в одно время – на рубеже 1930 х—1940-х годов.
Приведённая Петровым трогательная подробность – как соавторы «завидовали собственной молодости» – тоже неубедительна. Выходит, когда Ильфу исполнилось тридцать, а Петрову, соответственно, двадцать четыре, оба были молоды, и вот полутора лет не минуло, а соавторы уже сильно постарели.
Не вызывает доверия и жалоба Петрова на отсутствие денег. Получается, что в 1927 году, когда два молодых невысокооплачиваемых газетчика работали над первым романом, денег им хватало, а в 1929 году, когда они уже стали популярными писателями, их потребности непомерно возросли.
Возможно, трудности начались, когда первая часть романа была завершена?
Но если верить Петрову, то муки творчества начались именно тогда, когда «садились писать». После завершения первой части трудности вообще не мешали работе над романом: её попросту прервали. Как сообщает Петров, соавтор купил фотоаппарат, увлекся фотографией, из-за чего «работа над романом была отложена на год». В общем, если и были трудности, так не те, что описывал Петров. Тех – быть не могло.
Петров, бесспорно, сочинял небылицы о себе и своем соавторе. Но делал он это вовсе не из любви к искусству, а потому, что не мог рассказать правду. Описывая историю создания «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка», он не выдумывал все заново, но по необходимости уводил читателя от опасных тем. Похоже, что в то время опасным был и разговор о конкретных сроках создания «Золотого телёнка».
Вопрос о сроках написания романа
Набрасывая план книги об Ильфе, Петров указал, что начало работы над новым романом совпало с «началом пятилетки». Речь шла, конечно, о первой пятилетке, а роман назывался «Великий комбинатор». «Первый пятилетний план развития народного хозяйства» был утвержден XVI партийной конференцией в апреле и V Всесоюзным съездом – в мае 1929 года. Рукопись первой части «Великого комбинатора» датирована августом. Соотнося даты, исследователи – в большинстве своём – пришли к выводу: роман был начат не ранее весны и не позднее лета 1929 года. Остается выяснить, когда именно.
Вряд ли продолжение «Двенадцати стульев» планировалось изначально или, по крайней мере, когда последние главы романа были переданы в редакцию. Описание убийства Бендера столь натуралистично, что никаких сомнений в исходе у читателя не должно было возникнуть. Значит, авторы приняли решение «реанимировать» великого комбинатора не раньше января—февраля 1928 года, когда публикация началась.
Литературовед Яновская, в 1960-е годы исследовавшая записные книжки Ильфа, пришла к выводу, что работа над новым романом началась ещё в период журнальной публикации «Двенадцати стульев», то есть задолго до лета или весны 1929 года. В принципе, это даже не особенно противоречит воспоминаниям Петрова о «начале пятилетки» – если воспринимать их в историческом контексте. Считается, что первая пятилетка началась в 1929 году, когда план был утверждён. Однако это не вполне точно. План был разработан по директивам XV партийного съезда, проходившего в декабре 1927 года. А тогда планы составлялись на так называемые хозяйственные годы, то есть с 1 октября предыдущего по 1 октября последующего. Соответственно, начало первой пятилетки – осень 1928 года. В это время, вероятно, соавторы уже писали новый роман.
Современные исследователи полагают, что эту датировку рукописи ни в коем случае нельзя понимать буквально. Весь 1929 год Ильф и Петров постоянно публиковались в периодике, и вряд ли при такой нагрузке побили бы свой прежний рекорд – написали треть нового романа за три недели. 2 августа 1929 года – судя по рукописи – авторы принялись её редактировать и переписывать набело черновики первой части. Завершили же 23 августа, что вполне реально. Эти даты и поставили на титульном листе.
Но ни в 1929, ни в 1930 годах «Золотой телёнок» в печати так и не появился. Более того, писатели неожиданно прекратили всякое анонсирование своего нового произведения. Согласно сообщению Е.Петрова, они отложили рукопись и занялись другими делами, чтобы вернуться к «Золотому телёнку» через неопределённое время. Публикация романа началась только в январе 1931года. Что же произошло?
«Лучше попасть под трамвай, чем под кампанию»
Да, всё становится на свои места, если обратиться к политической истории 1928-1930 годов. Пока шла журнальная публикация «Двенадцати стульев», завершились майская кампания по борьбе с «правой опасностью в литературе» и «шахтинский процесс». Затем последовала антибухаринская кампания лета—осени 1928 года, обусловившая специфическое отношение к «Двенадцати стульям». Зимой 1929 года ситуация несколько изменилась, но тут подоспел апрельский пленум ЦК партии, опять активизировалась борьба с «правым уклоном», разгорелась дискуссия о статусе сатиры. И хотя 17 июня «Литературная газета» вывела «Двенадцать стульев» за рамки дискуссии, все же было бы преждевременно сразу анонсировать продолжение сатирического романа.
30 июня во Франции был издан роман Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». 25 июля – статья «Двойная автобиография», где упомянут «Великий комбинатор». Неделю спустя она также опубликована во Франции.
Но, если верить мемуарам Е.Петрова, работа над «Золотым телёнком» прервалась в конце августа 1929 года, потому что Ильф купил фотоаппарат.
Между тем, дочь Ильи Ильфа, опубликовавшая его записные книжки, указывает, что фотоаппарат был куплен не в августе, а «в самом конце 1929 года» [См.: Ильф И. Записные книжки: Первое полное издание: Составление и комментарии А.И.Ильф. М., 2000. С. 251.].
Сегодня мы понимаем, что Петров просто не желал упоминать об истинных причинах перерыва в работе. Лишь случай помог соавторам не попасть под очередную «кампанию».
24 августа – на следующий день после того, как Ильф и Петров закончили редактуру первой части нового романа,– «Правда» напечатала статью «Об ошибках и уклоне тов. Бухарина. Обвинения, выдвинутые «Правдой», повторили почти все газеты и журналы. Бухаринские установки в области экономики и политики, связанные с продолжением нэпа, были объявлены «уклонистскими», необычайно опасными в период «обострения классовой борьбы».
Выбор объектов травли был далеко не случаен: оба – знаменитости, у обоих в высшем партийном руководстве есть давние приятели и покровители. При этом Пильняк всегда считался вполне советским писателем, а Замятина, прославившегося еще в предреволюционные годы, называли лояльным «попутчиком». В статье Волина каждому было разъяснено, что, во-первых, опасность есть всегда, связи тут не помогут, а во-вторых, вопрос о заграничных публикациях будет решаться теперь без участия авторов, зато обязательно их участие в травле любого, кто будет объявлен врагом.
Статья Волина заканчивалась призывом: «Мы обращаем внимание на этот ряд совершенно неприемлемых явлений, компрометирующих советскую литературу, и надеемся, что в их осуждении нас поддержит вся советская общественность».
Общественность, разумеется, была наготове. За статьёй рапповца Волина последовал целый ряд «разоблачительных» публикаций в печати, выступлений на собраниях писательских объединений. Секретариат РАПП обратился «ко всем писательским организациям и одиночкам – с предложением определить своё отношение к поступкам Е.Замятина и Б.Пильняка». Никакой двусмысленности не допускалось. Каждому литератору надлежало высказаться. Это и был аналог чистки перед вступлением или невступлением в будущий Союз советских писателей – организацию, полностью управляемую партийными директивами.
Истерия нарастала стремительно. В результате Пильняк публично покаялся, и его временно оставили в покое. А Замятин вынужден был уехать из страны (за него ходатайствовал перед Сталиным сам Горький).
Три года спустя Замятин вспоминал о ситуации лета-осени 1929 года:
«Москва, Петербург, индивидуальности, литературные школы – все уравнялось, исчезло в дыму этого литературного побоища. Шок от непрерывной критической бомбардировки был таков, что среди писателей вспыхнула небывалая психическая эпидемия: эпидемия покаяний. На страницах газет проходили целые процессии флагеллантов: Пильняк бичевал себя за признанную криминальной повесть („Красное дерево“), основатель и теоретик формализма Шкловский – отрекался навсегда от формалистической ереси, конструктивисты каялись в том, что они впали в конструктивизм, и объявляли свою организацию распущенной, старый антропософ Андрей Белый печатно клялся в том, что он в сущности антропософический марксист…»
[Подробнее см.: Галушкин А.Ю. «Дело Пильняка и Замятина»: Предварительные итоги расследования//Новое о Замятине. М., 1997. С. 89—148.].
В связи с этим положение Ильфа и Петрова было не из лучших. «Дело Пильняка и Замятина» могло привлечь нежелательное внимание к авторам также опубликованного за границей сатирического романа. Шутка тех лет – «лучше попасть под трамвай, чем под кампанию» – оставалась для Ильфа и Петрова напоминанием о реальной опасности. Поэтому они решили переждать острый момент и отложить «Золотого телёнка», как говорится, в «долгий» ящик. Рассчитывать на скорую публикацию в такой политико-литературной ситуации авторам не приходилось.
Истерия борьбы с «правым уклоном» пошла на убыль лишь в марте 1930 года, когда была опубликована знаменитая статья Сталина «Головокружение от успехов». Победитель привычно осудил «левацкие перегибы» в политике вообще и коллективизации сельского хозяйства в частности, отрёкся от целого ряда радикальных лозунгов, возложив вину за «перегибы» на непосредственных исполнителей.
Вероятно, в период этой очередной «оттепели» соавторы и вернулись к сюжетной схеме «Великого комбинатора».
Восемь ранее написанных глав были существенно переработаны, роман получил новое заглавие, появилось совсем другое начало, возник ряд новых эпизодов. Например, связанных с пресловутой «чисткой советского аппарата», грозившей «вычищенным» весьма серьезными последствиями – вплоть до запрета занимать когда-либо и хоть где-нибудь любую административную должность, лишения трудового стажа и права на пенсию. Появилась также история поездки на строительство Туркестано-Сибирской магистрали (Турксиба). Некоторые эпизоды Ильф и Петров исключили. На этот раз они проявили крайнюю осторожность, ведь «правый уклон» – по оказии – им всегда могли инкриминировать.
Публикация романа
Впервые роман был опубликован в журнале «30 дней» за 1931 год, в номерах 1-7, 9-12.
В назначенный срок соавторы опять не укладывались: отдельные главы переделывались ими уже в 1931 году, когда публикация шла полным ходом.
Однако злоключения романа не кончились в тот момент, когда рукопись попала в редакцию. Журнальная публикация дважды прерывалась по цензурным соображениям. Авторам вновь приходилось буквально на ходу переписывать текст, сглаживать «острые» углы, выбрасывать всё, что не могло пойти в печать.
В том же 1931 году четырнадцать глав «Золотого телёнка» были перепечатаны в Париже в эмигрантском журнале «Сатирикон». Роман уже был опубликован в Германии, Австрии, США, Англии, а советского издания ни в 1931, ни в 1932 году так и не состоялось. Почему?
Формально в «Золотом телёнке» здоровая советская действительность, конечно, торжествовала над командором, но моральным победителем в романе оказывался всё-таки Остап Бендер. Именно это обстоятельство постоянно ставилось в упрёк авторам. Оно же, по всей вероятности, и было главной причиной трудностей, возникших при издании романа.
Сразу после выхода журнального варианта начались разговоры об опасном сочувствии авторов Остапу Бендеру (о том же писал, как мы знаем, и Луначарский). По словам одного из современников, в те дни «Петров ходил мрачный и жаловался, что «великого комбинатора» не понимают, что они не намеревались его поэтизировать».
Не получив разрешения на печатание книги в СССР, Ильф и Петров обратились к А.А. Фадееву как одному из деятелей РАППа. Тот ответил, что сатира их, несмотря на остроумие, «все-таки поверхностна», что описанные ими явления «характерны главным образом для периода восстановительного»— «по всем этим причинам Главлит не идет на издание её отдельной книгой». Спустя два года, на Первом съезде писателей, М. Кольцов напомнил (ссылаясь на присутствовавших свидетелей), что «на одном из последних заседаний покойной РАПП, чуть ли не за месяц до её ликвидации, мне пришлось при весьма неодобрительных возгласах доказывать право на существование в советской литературе писателей такого рода, как Ильф и Петров, и персонально их…». РАПП был ликвидирован в апреле 1932 года, а ещё в феврале 1932 года группа сотрудников журнала «Крокодил», заявляла, что Ильф и Петров «находятся в процессе блужданий и, не сумев найти правильной ориентировки, работают вхолостую». Соавторы противопоставлялись в этом отношении В. Катаеву и М. Зощенко, которые «добросовестно пытаются перестроиться». В.Ардов впоследствии вспоминал (со ссылкой на Ильфа), что изданию «Золотого телёнка» помог М. Горький, который, «узнав о затруднениях, обратился к тогдашнему наркому просвещения РСФСР А. С. Бубнову и выразил свое несогласие с гонителями романа. Бубнов, кажется, очень рассердился, но ослушаться не посмел, роман сразу был принят к изданию».
Анализ произведения
Основной сюжет «Золотого телёнка» схож с сюжетом «Двенадцати стульев»: погоня за сокровищем, бессмысленная в советских условиях. Поражение всех «охотников за бриллиантами» было изначально предрешено. При этом ни отец Фёдор, ни Воробьянинов особого сочувствия читателей и не должны были вызывать. Алчные, неумные, трусоватые – жалеть некого. Иное дело – великий комбинатор: весёлый, остроумный, отважный, щедрый и великодушный, даже не лишенный своеобразного благородства. К нему соавторы были более милостивы: Бендер предательски убит. Он умер во сне, а засыпая, предвкушал скорую победу. Великий комбинатор не успел узнать о своем поражении и умер непобеждённым.
Вот почему рано или поздно у читателей возникал вопрос: а если бы Воробьянинов и Бендер сразу вели поиск правильно, мечта исполнилась бы? «Идеологически выдержанный» ответ был очевиден и однозначен: все равно никогда не исполнилась бы. Все равно никому – даже великому комбинатору – не выиграть у советской власти, никто в СССР не может и не сможет воспользоваться богатством, приобретенным незаконно.
Художественно обосновав этот тезис в «Золотом телёнке», Ильф и Петров выполнили «социальный заказ». Вот только сделали они это по-своему, и результаты получились несколько неожиданные. Во втором романе дилогии воскресший Остап действовал правильно и продуманно. Бендер добывал богатство, но деньги не приносили ему счастья: здесь не потратишь, а туда – лучше не ходить.
И всё же роман не был вполне советским. Главный герой самим фактом своего существования протестовал, отрицал советскую власть. Даже его поражение тут ничего не меняло. Великий комбинатор оставался самым обаятельным героем дилогии. Единственным его недостатком было упорное нежелание «строить социализм»: тесно было Остапу в СССР, тесно и скучно. Соответствующую фразу редакторы могли бы вычеркнуть из романа, но всё равно она бы подразумевалась. Если сильному, умному, великодушному, изобретательному, щедрому герою скучно и тесно в «стране социализма», то нежелательные – с точки зрения «идеологической выдержанности» – ассоциации подразумевались сами собой.
В отличие от «Двенадцати стульев», на момент начала работы над романом, у авторов не было готового сюжета. Завязка и развязка произведения изменялись в ходе его написания. Сначала речь шла о получении наследства американского солдата, принадлежащего его советской дочери; затем источником добываемого богатства стал подпольный советский миллионер Корейко. Менялся и финал: в первоначальной редакции Остап отказывался от бесполезных денег и женился на девушке Зосе Синицкой, оставленной им ради погони за сокровищем. Уже во время печатания романа в журнале Ильф и Петров придумали новый конец: Остап бежит через границу с сокровищами, но его грабят и прогоняют назад румынские пограничники.
Герои и прототипы
Бендер в «Золотом телёнке» — человек сильного интеллекта. Остроумие его теперь окрашено некоторой горечью. Развитие образа великого комбинатора продолжено авторами в философском, и даже лирическом ключе. Ильф и Петров не только наделили его собственной эрудицией, но и сделали рупором близких им идей. Вероятно, половину того, что говорит Остап-второй, его простодушная команда просто не понимает. Он и не рассчитывает на понимание. Ему необходимы слушатели, пусть и такие, даже если его афоризмы и язвительные сентенции всего лишь «театр для себя». Немаловажно и появление в жизни Остапа Зоси Синицкой. Но авторы, как известно, в последний момент решили отказаться от банальной концовки. Любовь к женщине, как последнее пристанище неудачливого авантюриста, лишила бы его поражение трагической остроты, не позволила бы подчеркнуть одиночество и невостребованность такого героя, как Остап Бендер.
Большинство исследователей сходятся в том, что Ильф и Петров «списали» Бендера с Осипа Беньяминовича Шора. Согласно метрической записи, Шор родился в Никополе в 1899 году, 30 мая, в семье купца 2-й гильдии. Жил в Одессе, где закончил частную мужскую гимназию. В 1917-м поступил на первый курс Петроградского технологического института, но почти не учился. В 1919-м подался на родину. До дома он добирался почти два года, с множеством приключений, о которых потом и рассказал авторам. Неизвестно, числились ли среди этих передряг истории с «бриллиантовыми» стульями и прочим, но внешность, характер и речь взяты у Осипа Шора, которого домашние и друзья к тому же звали Остапом. Валентин Катаев, его брат Евгений Петров, Илья Ильф и брат Остапа Натан Фиолетов, известный поэт-футурист, принадлежали к одному литературному кругу. Так что общение было довольно тесным.
В. Катаев в книге «Алмазный мой венец» пишет:
«Брат футуриста был Остап, внешность которого авторы сохранили в романе почти в полной неприкосновенности: атлетическое сложение и романтический, чисто черноморский характер. Он не имел никакого отношения к литературе и служил в уголовном розыске по борьбе с бандитизмом, принявшим угрожающие размеры. Он был блестящим оперативным работником».
Читатели всех поколений безоговорочно дают Бендеру одесскую прописку, хотя у Ильфа и Петрова он появляется ниоткуда. Он еще больший «человек без паспорта», чем Паниковский (о том, по крайней мере, известно, что в Киеве до революции он «работал слепым»). Ни та, ни другая концессии, колеся по стране, даже и не заглядывают в Одессу. Но, спрашивается, откуда же еще может выйти человек в апельсиновых штиблетах, ироничный, подвижный, нагловатый, как не из прославленного Вавилона Российской Империи.
У славной компании «детей лейтенанта Шмидта» прямых прототипов не было. Но пищу для подобных ассоциаций вполне могла дать и реальная история самого «героя» революции 1905 года.
Начнём с того, что современникам Ильфа и Петрова никогда бы не пришло в голову назвать героев плутовского романа именами потомков Ленина, Троцкого, Дзержинского или других почитаемых лидеров революции. А лейтенанта Шмидта – пожалуйста!
Всем было известно, что лейтенант П.П. Шмидт явился на «Очаков» в форме капитана II ранга, которая никак не полагалась проворовавшемуся офицеру при весьма скандальных обстоятельствах его отставки. Ряженый Шмидт обманом проник на борт крейсера, и во всё время восстания действовал то ли как сумасшедший, то ли как заправский авантюрист. Он посылал правительству телеграммы, подписываясь «командующий флотом Шмидт», захватывал заложников (в том числе и гражданских), спровоцировал кровопролитие, а потом попросту сбежал, переодевшись кочегаром. Кроме того, во время восстания на «Очакове» действительно присутствовал сын лейтенанта Шмидта Евгений. Он был арестован вместе с отцом при попытке покинуть акваторию порта. Газеты не уточняли ни возраста, ни имени «мальчика». Во всех публикациях он фигурировал как «сын лейтенанта Шмидта». Не удивительно, что сразу после событий 1905 года в кругах радикально настроенной молодёжи стали объявляться люди, выдававшие себя за «сыновей» лейтенанта Шмидта. Они призывали «мстить за гибель борцов революции» и собирали под это дело немалые суммы на студенческих сходках и собраниях социалистов-нелегалов. По некоторым известиям, в 1906-1907 годах встречались даже «дочери» лейтенанта Шмидта, промышлявшие подобным образом.
Наступило время «детей лейтенанта Шмидта». Тысячи самозванцев, выдающих себя за высокопоставленных деятелей или их родственников, рыскало по бескрайним просторам страны Советов.
Например, Ильфу и Петрову наверняка был известен подробно отражённый в прессе скандал лета 1925 года.
Высокопоставленному узбеку не только дали денег, но и принялись возить на пикники, в театры, на банкеты. Так бы Ходжаев и уехал после всех удовольствий, если б не бдительный милицейский начальник Хавнин, который отыскал старый журнал с портретами председателей всех ЦИК Союза. Сходства не наблюдалось. Псевдоходжаев оказался уроженцем Коканда и следовал из Тбилиси, где отбывал срок. Позже выяснилось, что подобным же образом он веселился в Ялте, Симферополе, Новороссийске, Харькове, Полтаве, Минске.
Поскольку авторы дали своему Остапу отчество Ибрагимович (по имени того, кто липовую справку подписал), а также вложили в его уста тост «За народное просвещение и ирригацию Узбекистана», то возможно, что скандал 1925 года стал основой для создания «детей лейтенанта Шмидта».
Упомянутых «детей» в романе было тридцать штук, они собирали конгрессы, заключали конвенции, что ещё раз подтверждает: герой Ильфа и Петрова жил во времена «поддельных» людей. Повинуясь обстоятельствам, Бендер даже согласился какое-то время играть по их правилам. Но на самом деле великому комбинатору было нужно гораздо больше, чем миллион рублей из чемодана подпольного советского миллионера. Ему нужна свобода. Герой «Золотого телёнка» не хочет выдавать себя за скромного служащего, строителя социализма, сына лейтенанта Шмидта и т.д. Остап Ибрагимович Бендер-бей просто желает быть самим собой и отстаивает это право всеми доступными ему способами.
Именно здесь советская критика почувствовала основной подвох, углядела «поэтизацию», «нереалистичность» образа великого комбинатора, намеренно поставленного авторами за рамки советской действительности. В этом плане «серьёзные товарищи» из РАППа и партийных организаций оказались абсолютно правы: мечтать о свободе в стране строящегося социализма было невозможно, а порой даже преступно.
Годы, когда писался «Золотой телёнок», нередко именуются в советской истории годами «великого перелома». Это время сплошной коллективизации, раскулачивания и индустриализации. В городах «великий перелом» выражался в периодических и массовых чистках советского аппарата, процессах вредителей (шахтинское дело 1928 г., процесс Промпартии 1930 г.). «Годы великого перелома» были годами всеобщих покаяний и отмежеваний от прежних взглядов, от некогда близких людей, от своего прошлого.
Совершенно новый смысл обрела в 1929–1932 годы проблема интеллигенции. В предреволюционные и в ранние послереволюционные годы интеллигенция чаще всего рассматривалась как субъект истории — она может «делать» или «не делать» революцию, признавать или не признавать её. Теперь интеллигенты, как и прочие граждане, стали частью советского общества. Из мнимого субъекта истории интеллигенция стала её объектом. «Буржуазные интеллигенты», получившие образование до революции, или их потомки подозревались в скрытых идеологических пороках и тайном недоброжелательстве. Интеллигенты инженеры были главными героями вредительских процессов, против интеллигентов писателей и учёных организовывались всё новые идеологические кампании.
Последующие критики, обрушившись на Ильфа и Петрова за их насмешку над буржуазной интеллигенцией в лице Васисуалия Лоханкина, к сожалению, не всегда понимали тонкую иронию, заключённую в этом гротесково-карикатурном образе. Лоханкин со всеми его громкими словами о «бунте индивидуальности» и размышлениями о судьбах русской интеллигенции – лишь пародия на невежество и косность типично советского обывателя, обитателя этакой «вороньей слободки». Он полностью аполитичен, и весь бунт его личности направлен на супругу, которая уходит к благополучному инженеру, лишая мужа-тунеядца средств к существованию. Лоханкин — не оппозиционер, а, напротив, убежденный конформист, и позиция этого неслужащего интеллигента, в сущности, соответствует универсальному штампу его чиновного собрата Полыхаева, заранее приемлющего всё, «что понадобится впредь».
Такую позицию, действительно, не раз занимали русские интеллигенты. Создавая Лоханкина, Ильф и Петров, наверное, не думали ни о веховцах, ни о сменовеховцах. Но неуклонное «гегельянство», готовность признать разумность всего на свете и любого изменения общественного климата возникало у русской интеллигенции на протяжении её истории постоянно («наверно так нужно, так надо…»). В конечном итоге, для вчерашней «совести нации» всё закончилось всеобщим покаянием, отречением от своего прошлого и самих себя, неизбежной и во многом предсказуемой гибелью.
Что же касается самой «вороньей слободки», то в её описании в точности воспроизведена атмосфера московской «коммуналки» 1930-х годов, где проживало семейство Е.Петрова. Был здесь и «грузинский князь», и «ничья бабушка» и другие персонажи «Золотого телёнка». Е.И. Катаева (внучка Е. Петрова) в интервью «Российской газете» высказала предположение, что реальным прототипом Васисуалия Лоханкина могла послужить её бабушка – Валентина Леонтьевна Грюнзайд. Она происходила из состоятельной семьи бывших чаеторговцев, в юности дружила с Ю. Олешей (ей посвящена сказочная повесть «Три толстяка»), а потом вышла замуж за Евгения Катаева. Валентина Леонтьевна никогда нигде не работала и не служила, любила рассуждать о судьбах русской интеллигенции и постоянно забывала гасить свет в местах общего пользования. Дабы не доводить дело до рукопашных кухонных боёв и обеспечить безопасность любимой супруги, Е.Петров один оплачивал электричество за всех жильцов «вороньей слободки».
Судьба дилогии
Судьба произведений великих сатириков Ильфа и Петрова оказалась куда более счастливой, нежели судьбы самих авторов знаменитой дилогии. Илья Ильф умер от туберкулёза в 1937 году, Евгений Петров погиб во время Великой Отечественной войны. А их по сути антисоветские романы «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» продолжали выходить в СССР и радовать читателей долгие годы.
Романы Ильфа и Петрова были опять востребованы во второй половине 1950-х годов. Именно тогда целенаправленно создавался миф о 1920-х и начале 1930-х годов как «ленинской эпохе», именуемой (с легкой руки К.Г. Паустовского) «временем больших ожиданий», эпохе расцвета, насильственно прерванного по злой сталинской воле. Надлежало убедить население, что массовые репрессии – результат «культа личности Сталина», отклонение от правильного пути, а ранее все шло хорошо и правильно, была замечательная литература, была сатира и т.д.
Романы Ильфа и Петрова, книги ряда других писателей, в том числе и репрессированных, должны были свидетельствовать о наличии свободы слова в ту эпоху, доказательством правильности пути, на который страна – по уверениям идеологов– уже возвращалась.
В 1956 году, по инициативе К.М. Симонова и при его активном участии, «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» были вновь переизданы, а в 1961 году – вышло ещё одно собрание сочинений авторов. Затем последовали ежегодные переиздания, которые не прекращаются и по сей день.
В конце 1960-х-начале 1970-х годов появились и первые советские экранизации – «Золотой телёнок» (1968), «Двенадцать стульев» (1971).
Со времён хрущёвской «оттепели» дилогия о Бендере стала своего рода цитатником оппозиционеров и диссидентов. Не случайно в каждом предисловии к очередному переизданию советские журналисты, писатели, литературоведы старательно подчёркивали, что Ильф и Петров – советские авторы и всегда были таковыми. Постановления о признании их произведений «антисоветскими» и ругательные отзывы современников замалчивались вплоть до 1990-х годов.
Компиляция Елены Широковой по материалам:
М.П. Одесский, Д.М. Фельдман Легенда о великом комбинаторе (В трех частях, с прологом и эпилогом)
