человек рождения для счастья как птица для полета
Человек для счастья
Человек создан для счастья, как птица для полета,
только счастье не всегда создано для него.
В. Г. Короленко.
Счастье, как Жизнь, не всегда слаще меда,
Благородного вина не слаще оно.
Человек для Счастья создан птицей для полета,
Не всегда только Счастье для него создано.
Счастье-цветок легко оборвать,
Счастье-Любовь легко потерять,
Легко не понять Жизнь-парадокс.
Зеленый лист Жизни легко оторвать,
Когда с лепестками он рос…
Жизнь – это Солнце, нелегко потушить,
Но за тучами мрака нелегко будет жить,
С цветком, его Счастьем, легко разлучить…
Жизнь – это Счастье, Счастье – это Жизнь,
Борись ты за Счастье, за Жизнь ты борись,
Когда враги начеку, когда друзья далеко –
Нелегко.
Надежда как день и Вера как ночь.
Надежда уйдет, не сможет помочь,
Ночи неверной говоришь всегда: «Прочь!»
Любви, как Счастью, всегда доверяй,
Надеждой, как Жизнью, ее окрыляй,
Живи, не умирая,
Люби, не угасая,
Надежды не тая,
Живет с тобой Вера твоя!
Небо как крылья синей птицы; оно
Плывет от сильного южного ветра,
По зову сердец горчит, как вино,
Когда в сердце его было лето.
Звезды в нем, как дети в подземелии,
В черном море музыки слепой
Человеком заключенные, как Жизнь, в невеселии,
Человеком забыты в пустоте глухой.
Человек – тиран, как царь с короной из золота злобы,
Хочет всего, рушит, что есть:
Счастье, Любовь, Жизнь и Свободу…
На Доброту земную в ответ нелепая месть…
Ну что ж. Ну где же Счастье, где же оно?!
Никто другой не воровал его, не терял его кто-то!
Для человека Счастье не всегда создано,
Человек же для Счастья создан птицей для полета!
Человек рожден для счастья, как птица для полета
Цитата из очерка «Парадокс» (1894 г.) русского писателя Короленко Владимира Галактионовича (1853 – 1921). Слова «Человек рожден для счастья, как птица для полета» написал ногой человек, безрукий от рождения (гл. III):
«И мы оба вышли с тем же чувством содрогания, с каким, исполняя приказ, входили в темную комнату. Маленькие и смущенные, мы остановились против тележки, под взглядом странного существа, смеявшимся нам навстречу. Мне казалось, что он сделает над нами что-то такое, от чего нам будет после стыдно всю жизнь, стыдно в гораздо большей степени, чем в ту минуту, когда мы слезали с забора под насмешливым взглядом Павла. Может быть, он расскажет. но что же? Что-нибудь такое, что я сделаю в будущем, и все будут смотреть на меня с таким же содроганием, как несколько минут назад при виде его уродливой наготы. Глаза мои застилались слезами, и, точно сквозь туман, мне казалось, что лицо странного человека в тележке меняется, что он смотрит на меня умным, задумчивым и смягченным взглядом, который становится все мягче и все страннее. Потом он быстро заскрипел пером, и его нога протянулась ко мне с белым листком, на котором чернела ровная, красивая строчка. Я взял листок и беспомощно оглянулся кругом.
— Прочитай, — сказал, улыбаясь, отец.
Я взглянул на отца, потом на мать, на лице которой виднелось несколько тревожное участие, и механически произнес следующую фразу:
— «Человек создан для счастья, как птица для полета». «
Эти слова иногда ошибочно приписывается писателю Максиму Горькому.
zotych7
zotych7zotych7
Человек рожден для счастья, как птица для полета
Ирина Ясина в повести «История болезни» (2011) замечает: «Есть одна расхожая и сомнительная истина, которую в двадцатом веке сформулировал великий пролетарский писатель Максим Горький – “Человек рожден для счастья, как птица для полета”».
Мнение об авторстве Горького было распространено и в советское время – вероятно, потому, что в темах школьных сочинений соседствовали: «Человек рожден для счастья, как птица для полета» и «Человек – это звучит гордо».
А в романе Бунина «Жизнь Арсеньева» (1930) рассказчик вспоминает, как он любил повторять при своей любимой «польскую пословицу»: «Человек создан для счастья, как птица для полета».
Разумеется, Бунин знал автора «пословицы». Да и в советских школах его имя обычно указывалось: В. Г. Короленко. Однако где именно и, главное, в каком контексте появилась эта сентенция, было неведомо даже большинству учителей, не говоря уж о школьниках.
Сентенция взята из рассказа «Парадокс» (1894). Место действия рассказа – уездный город на Украине, среди жителей которого немало поляков. Детство самого Короленко прошло в Житомире Волынской губернии; его отец был русским, а мать полькой, и в детстве польский язык был для него родным.
Главный персонаж «Парадокса» – «феномен, или, другими словами, чудо натуры, шляхтич из Заславского повета, Ян Криштоф Залуский». «Феномен» безрук от рождения и зарабатывает на жизнь, демонстрируя свои поразительные способности перед случайной публикой. К своей разноязычной аудитории он обращается по-русски:
– А теперь, – сказал он, насмешливо поворачивая голову, – кому угодно получить афоризм. Поучительный афоризм (…).
После чего что-то пишет ногой на листке бумаги. Написанное читает вслух отец мальчика, от лица которого ведется рассказ:
– Человек рожден для счастья, как птица для полета.
Отец рассказчика со смехом замечает:
«– …Только, кажется, это скорее парадокс, чем поучительный афоризм, который вы нам обещали.
– Счастливая мысль, – насмешливо подхватил феномен. – Это афоризм, но и парадокс вместе. Афоризм сам по себе, парадокс в устах феномена… Ха-ха! Это правда… Феномен тоже человек, и он менее всего создан для полета…
Он остановился, в глазах его мелькнуло что-то странное, – они как будто затуманились…
– И для счастья тоже… – прибавил он тише, как будто про себя».
«Парадокс» – едва ли не самое сумрачное произведение Короленко. За год до публикации рассказа умерла в младенчестве его дочь Леля. В сентябре 1894 года Короленко прокомментировал «поучительный афоризм» в письме к сестре своей жены, П. С. Ивановской:
«…Смерть моей Лели так меня пришибла, что я никогда, в самые тяжелые минуты моей жизни, не чувствовал себя до такой степени изломанным, разбитым и ничтожным. (…) И потому эта, сама по себе простая и не пессимистическая мысль оказалась как-то непроизвольно с такими пессимистическими придатками, что в общем выводе рождает недоумение и вопрос».
Разумеется, в качестве темы для школьных сочинений сентенция «феномена» никаких недоумений и вопросов не вызывала. Трагическая по замыслу фраза стала лозунгом дежурного советского оптимизма.
Но почему Бунин (который знал польский язык и переводил Мицкевича) назвал эту сентенцию польской пословицей? Только ли потому, что у Короленко ее автором оказывается поляк?
Вероятно, отчасти поэтому, но еще и потому, что по-настоящему оценить «поучительный афоризм» могла лишь польская аудитория «феномена», знакомая с изречением «Człowiek urodzony jest do pracy, jak ptak do latania» – «Человек рожден для труда, как птица для полета». Оно восходит к польскому переводу Библии, напечатанному в XVI веке: «Człowiek się rodzi na pracą, a ptak na latanie» – «Человек рожден для труда, а птица для полета» (Книга Иова, 5:7).
В латинском тексте Библии сказано: «…Homo ad laborem nascitur et avis ad volatum», что можно перевести двояко: «Человек рождается для страдания, а птица для полета», или же: «Человек рождается для (тяжкого) труда, а птица для полета». Однако в Книге Иова речь идет как раз о страдании; не случайно этому стиху предшествует стих: «Так, не из праха выходит горе, и не из земли вырастает беда».
В синодальном переводе нет ни «птицы», ни «полета». Там сказано: «…Человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх». Гораздо ближе к латинскому тексту церковнославянский перевод: «…Человек раждается на труд, птенцы же суповы [т. е. коршуна] высоко парят». «Искры» и «птицы» – различные толкования многозначного древнееврейского оригинала.
Иов – едва ли не самый трагический персонаж Ветхого Завета; он наказан Богом жестоко и по видимости беспричинно. То же самое можно сказать о «феномене» из рассказа Короленко. В его сентенции, «переворачивающей» стих из Книги Иова, проглядывает трагическая ирония.
Различные смыслы этой сентенции удивительным образом обозначены в рассказе Виктории Токаревой «Самый счастливый день» (1980), хотя едва ли Токарева думала о связи сентенции с Книгой Иова:
А иногда мне становится все неинтересно, и я спрашиваю у мамы:
– А зачем люди живут?
– Для страданий. Страдания – это норма.
– Это норма для дураков. Человек создан для счастья.
– Ты забыл добавить – как птица для полета. И еще можешь сказать – жалость унижает человека.
Напомню, что «Жалость унижает человека» – еще одна тема советских школьных сочинений, взятая из Горького.
Человек человеку волк
Многие, даже вовсе не знающие латыни, все же могут произнести: «Хомо хомини люпус эст» – «Человек человеку волк» («Homo homini lupus est»).
Впервые эта сентенция появилась в комедии Плавта «Ослы»:
Человек человеку не человек, а волк, когда не знает, каков он.
В переводе А. Артюшкова:
Волк человеку человек, тем боле незнакомый.
В Средние века слово «homo’ стало означать по-преимуществу мужчину, и возникла шуточная поговорка:
Homo homini lupus, femina feminae lupior, clericus clerico lupissimus.
Мужчина мужчине волк, женщина женщине еще волчистее, клирик клирику волчистее некуда.
Однако у римлян мы находим и противоположную мысль:
Человек человеку бог.
В качестве поговорочного это выражение зафиксировано у греческого грамматика Зенобия (I–II вв.). Это часть стиха из несохранившейся комедии Цецилия Стация «Примета»:
Человек для человека бог, коль ведает свой долг!
Эразму Роттердамскому нередко приписывается изречение:
Homo homini aut deus aut lupus est.
Человек человеку либо бог, либо волк.
На самом деле оно приведено у Монтеня на смеси латыни с французским: «Homo homini, ou deus, ou lupus» («Опыты», кн. III (1588), гл. 5).
Эта сентенция восходит к высказываниям Аристотеля: «Тот, кто в силу своей природы (…) живет вне государства, (…) либо животное, либо божество». (Контаминация двух цитат из трактата «Политика», I, 1, 9; I, 1, 12, 1253a; перевод С. Жебелева.)
Вероятно, тогда же, в XVI веке, появилось изречение:
Homo homini Deus est, et homo homini daemon.
Человек человеку бог, и человек человеку демон.
Homo homini lupus, homo homini deus.
Человек человеку волк, человек человеку бог.
Благодаря романам Виктора Гюго «Собор Парижской богоматери» (1831) и «Труженики моря» (1866) получило известность выражение:
Человек человеку чудовище (Человек человеку зверь).
Такой была надпись над входом в главную башню «Дома Папона» во французском городке Ле-Крозе, сделанная в 1535 году его владельцем, знаменитым юристом Жаном Папоном.
Девизом Мадридского университета имени Карлоса III, основанного в 1989 году, стало изречение:
Человек – предмет для другого человека священный.
Это изречение (с перестановкой слов) взято из «Писем к Луцилию» Сенеки (письмо 95).
В СССР выражение «Человек человеку волк» применялось к капиталистическому обществу, особенно после появления сталинской формулы «волчий закон капитализма» (речь «О задачах хозяйственников» 4 февраля 1931 г.).
20 февраля 1938 года, в разгар Большого террора, в «Правде» появилась статья Михаила Кольцова «Человек человеку друг». Здесь говорилось:
Человек человеку волк. Это звериный закон людских отношений при капитализме. Человек человеку друг. (…) Это логика социалистического общества.
В ночь с 12 на 13 декабря того же года Кольцов был арестован в редакции «Правды», а год с небольшим спустя расстрелян за участие в «антисоветской и троцкистской деятельности».
31 октября 1961 года XXII съезд КПСС принял новую программу партии, в которую был включен «Моральный кодекс строителей коммунизма». «Кодекс» состоял из 12 заповедей, то бишь пунктов. Пункт 6 гласил:
Гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку друг, товарищ и брат.
Менее известна 11-я заповедь «Кодекса», ставившая пределы «уважению между людьми»:
Нетерпимость к врагам коммунизма, дела мира и свободы народов.
Экологи указывают, что формула «Человек человеку волк» несправедлива по отношению к волку. Волки живут стаями и превосходно кооперируют между собой. Жестокие драки случаются только в периоды течки – из-за одиноких волчиц между самцами.
Так что вернее будет сказать: «Волк волку человек» (цитирую рубрику «Мысли» краковского еженедельника «Пшекруй», 1968).
Человек создан для счастья, как птица для полета и
Добрый вечер. Вчера мне вдруг вспомнился один рассказ Короленко. Называется «Парадокс».
Я уверена, что многие читали его еще в школе. Ну, не в этом суть.
В конце сего рассказа прозвучала фраза «Человек создан для счастья, как птица для полета» и вновь я ринулась в размышления о том, что такое счастье, для чего человек создан и т.д.
Пришла я мало к чему.
Но это вообще не ответ на вопрос «Почему человек создан для счастья, как птица для полета?»
Казалось бы, все очень просто: человек находит или создает то, что делает его счастливым. Но на самом деле все куда уж сложней, чем кажется. Ведь далеко не каждый может создать это или найти. Не каждой же птице дано летать. То есть, не каждый создан для этого самого «счастья».
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Человек рожден для счастья, как птица для полета
Сентенция взята из рассказа «Парадокс» (1894). Место действия рассказа – уездный город на Украине, среди жителей которого немало поляков. Детство самого Короленко прошло в Житомире Волынской губернии; его отец был русским, а мать полькой, и в детстве польский язык был для него родным.
Главный персонаж «Парадокса» – «феномен, или, другими словами, чудо натуры, шляхтич из Заславского повета, Ян Криштоф Залуский». «Феномен» безрук от рождения и зарабатывает на жизнь, демонстрируя свои поразительные способности перед случайной публикой. К своей разноязычной аудитории он обращается по-русски:
«– А теперь, – сказал он, насмешливо поворачивая голову, – кому угодно получить афоризм. Поучительный афоризм ».
После чего что-то пишет ногой на листке бумаги. Написанное читает вслух отец мальчика, от лица которого ведется рассказ:
«– Человек рожден для счастья, как птица для полета».
Отец рассказчика со смехом замечает:
«– …Только, кажется, это скорее парадокс, чем поучительный афоризм, который вы нам обещали.
– Счастливая мысль, – насмешливо подхватил феномен. – Это афоризм, но и парадокс вместе. Афоризм сам по себе, парадокс в устах феномена… Ха-ха! Это правда… Феномен тоже человек, и он менее всего создан для полета…
Он остановился, в глазах его мелькнуло что-то странное, – они как будто затуманились…
– И для счастья тоже… – прибавил он тише, как будто про себя».
«Парадокс» – едва ли не самое сумрачное произведение Короленко. За год до публикации рассказа умерла в младенчестве его дочь Леля. В сентябре 1894 года Короленко прокомментировал «поучительный афоризм» в письме к сестре своей жены, П.С. Ивановской:
«…Смерть моей Лели так меня пришибла, что я никогда, в самые тяжелые минуты моей жизни, не чувствовал себя до такой степени изломанным, разбитым и ничтожным. И потому эта, сама по себе простая и не пессимистическая мысль оказалась как-то непроизвольно с такими пессимистическими придатками, что в общем выводе рождает недоумение и вопрос».
Разумеется, в качестве темы для школьных сочинений сентенция «феномена» никаких недоумений и вопросов не вызывала. Трагическая по замыслу фраза стала лозунгом дежурного советского оптимизма.
Заметим еще, что по-настоящему оценить «поучительный афоризм» могла лишь польская аудитория «феномена», знакомая с изречением «Człowiek urodzony jest do pracy, jak ptak do latania» – «Человек рожден для труда, как птица для полета». Оно восходит к польскому переводу Библии.
В латинском тексте Библии сказано: «…Homo ad laborem nascitur et avis ad volatum», что можно перевести двояко: «Человек рождается для страдания, а птица для полета», или же: «Человек рождается для (тяжкого) труда, а птица для полета». Однако в Книге Иова речь идет как раз о страдании; не случайно этому стиху предшествует стих: «Так, не из праха выходит горе, и не из земли вырастает беда».
В синодальном переводе нет ни «птицы», ни «полета». Там сказано: «…Человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх». Гораздо ближе к латинскому тексту церковно-славянский перевод: «…Человек рождается на труд, птенцы же суповы [т.е. коршуна] высоко парят». «Искры» и «птицы» – различные толкования многозначного древнееврейского оригинала.
Как известно, Иов – едва ли не самый трагический персонаж Ветхого Завета; он наказан Богом жестоко и, по видимости, беспричинно. То же самое можно сказать о «феномене» из рассказа Короленко. В его сентенции, «переворачивающей» стих из книги Иова, проглядывает трагическая ирония.
Различные смыслы этой сентенции удивительным образом обозначены в рассказе Виктории Токаревой «Самый счастливый день» (1980), хотя едва ли Токарева думала о связи сентенции с Книгой Иова:
«А иногда мне становится все неинтересно, и я спрашиваю у мамы:
– А зачем люди живут?
– Для страданий. Страдания – это норма.
– Это норма для дураков. Человек создан для счастья.
– Ты забыл добавить – как птица для полета. И еще можешь сказать – жалость унижает человека».
Напомню, что «Жалость унижает человека» – еще одна тема советских школьных сочинений, взятая из Горького.