ляля кандаурова биография личная жизнь
Ляля кандаурова биография личная жизнь
Ляля Кандаурова как никто умеет просто рассказать о сложном. заинтересовать музыкой, влюбить в музыку. Её подкасты способны в корне изменить ваше представление о классической музыке, а её новая книга «Как слушать музыку» (издательство «Альпина.Дети») — это великолепный путеводитель по миру музыки практически всех эпох. А ещё Ляля – финалист премии «Просветитель».
— В вашем доме всегда звучит музыка? Какая?
Мой муж – один из самых известных русскоязычных музыкальных журналистов (Денис Бояринов — прим. ред.); он меломан и собирает винил, поэтому да – думаю, музыка звучит у нас дома чаще, чем в какой-то другой семье. Она разнится в зависимости от настроения и момента – от ренессансных мадригалов до израильского даба, от Эдиты Пьехи до техно.
Из-за того, что мы с мужем – представители двух взаимодополняющих миров, мы, скорее, всё время друг другу показываем свои находки и кайфуем от того, что можем слушать очень разную музыку «друг друга» с интересом.
— Вы учите людей слушать музыку. Когда не рано начинать? И когда не поздно?
Я тут как будто должна сказать, что никогда не рано и никогда не поздно – да? Вроде бы это правда, но с другой стороны, мне безумно сложно представить себе сложившегося, тонкого, умного человека, в течение десятилетий не слушавшего никакой музыки, просто исключившего эту сферу человеческой культуры из своей картины мира, который на девятом десятке возьмёт вдруг и заделается опероманом. Зачем ему это? Он уже знает о себе всё. Мне почему-то кажется, что привычка к потреблению музыки всё-таки растёт из детства, из семейной культуры.
— Считается, что людей, получивших классическое музыкальное образование, видно издалека. Согласны с этим?
Никогда не встречалась с таким мнением. А как именно их видно – имеется в виду, что они несут музыкальный инструмент? А если человек композитор или пианист?
Любой день, когда я вообще не занималась ерундой, – идеальный.
— Вы скрипачка, а значит, у вас абсолютный слух. Это помогает или мешает по жизни?
На самом деле, нет никакой связи между тем, что я (бывшая) скрипачка, и абсолютным слухом. У большинства исполнителей на струнных, действительно, развивается хороший слух – но его вполне может и не быть. Я распознаю и могу называть ноты, сыгранные на любом музыкальном инструменте и спетые, а также бытовые звуки, обладающие тоном – типа свистка чайника или звона бокалов. Мне не приходило в голову, что в этом есть какой-то практический аспект, который может чему-то помочь или мешать.
— Какие 5 произведений, на ваш взгляд, должен послушать каждый человек в своей жизни?
Нет таких, слава богу. Никто никому ничего не должен: все люди разные, и выбирают для себя разное. Это как попросить меня выбрать 5 людей, которых каждый в своей жизни должен полюбить.
Самое главное – чтобы произошла твоя встреча с той музыкой или любым другим художественным текстом, который будет для тебя что-то значить; а для этого надо уметь воспринимать, быть любопытным и дисциплинированным, а ещё учиться ориентироваться.
— Помните свое самое яркое музыкальное потрясение?
Помню, но не хотела бы рассказывать.
Сын растёт буквально под музыку, играя под двумя большими стеллажами с пластинками.
— Вы получили классическое музыкальное образование, консерватория, аспирантура… А для своего ребенка планируете музыкальную школу?
Мы пока об этом не разговаривали. Мне сложно представить себе, что он вырастет равнодушным к музыке человеком – надеюсь, это невозможно в наших домашних условиях, сейчас сыну полтора года, и он растёт буквально под музыку, играя под двумя большими стеллажами с пластинками. А что будет дальше – решится как-то на месте, наверное.
— Вообще музыкальная школа для общего развития нужна всем? Или только одаренным стоит идти учиться слушать и играть?
Привычка к потреблению музыки растёт из детства, из семейной культуры.
— Ваша новая книга «Как слушать музыку» – это своеобразный учебник по истории музыки. Хотели бы, чтобы его включили в обязательную программу музыкальных школ? Или, может быть, согласились бы написать подобный по просьбе Минобразования? Те, что есть сейчас, просто ужасны. Ваша книга куда лучше.
Спасибо, мне очень приятно. Я не имею права писать официальные учебники по истории музыки, поскольку не являюсь музыковедом, учёным; я могу только преподавать игру на инструменте. Этим мне заниматься совсем не хочется, потому что у меня нет к этому таланта, а музыкальная журналистика меня устраивает полностью. Мне очень приятно говорить про музыку с людьми, которым она интересна и важна.
Я была на вечеринке, где музыканты играли эмбиентные сеты. Люди плавали, а динамики были под водой в бассейне – это было дико круто.
— Слушать музыку, писать о ней – это очень энергоёмкое занятие. Как вы отдыхаете? Посоветуете пару-тройку композиций для релаксации?
Тут я полный адепт академика Павлова; лучший отдых – это смена вида работы. Мне очень нравится работать, это ужасно интересно и только даёт силы, а не забирает их. Композиций для релаксации никак не могу посоветовать; правда, один раз я была на вечеринке, где музыканты играли эмбиентные сеты, люди плавали, а динамики были под водой в бассейне – это было дико круто.
— Расскажите о своей семье, о сыне?
Мы самые обычные; фрилансеры-журналисты, я в классической музыке, муж – в неклассической. И с нами – полуторагодовалый Яша.
— Как удается совмещать столь активную профессиональную деятельность, лекции, книги, выступления и работу мамы? Поделитесь лайфхаками?
Мне просто очень этого хочется, а муж мне очень помогает.
— Как вы делите обязанности с мужем?
Пополам. Ещё он великодушно отпускает меня в разъезды, оставаясь с младенцем. Он изумительно готовит (я не делаю ничего сложнее детской каши, никогда), зато я убираю что-то по мелочи. Для настоящей уборки у нас есть помощь квалифицированного человека, конечно.
— А есть какие-то волшебные мелодии, которые помогают успокоить малыша?
У нас есть ужасно смешное видео из роддома – по-моему, первое, на котором заснят Яша – где он в возрасте нескольких часов дрыхнет под Стива Райха, льющегося из моего ноутбука. Я решила очень рано приступить к его музыкальному образованию, понимаете.
Ладно, если серьёзно – то, конечно, их успокаивает только белый шум, все же это знают. В случае с Яшей – ещё вода, с сильным напором льющаяся из крана.
— Каких методов воспитания вы придерживаетесь или собираетесь придерживаться в своей семье?
Пока что Яша очень маленький. В дальнейшем, наверное, придётся задумываться про какие-то методы; я предчувствую, что я буду сторонником старомодной дисциплины и требовательности, а муж – деликатности и либерализма.
Если серьёзно – то, конечно, детей успокаивает только белый шум, все же это знают.
— Расскажите про ваш тайм-менеджмент. Есть ли в семье помощники?
В докарантинные времена у нас была одна постоянная девушка-бебиситтер на один раз в неделю – буквально ангел, с каким-то даром находить общую волну с младенцем; мы тоскуем по ней каждодневно. Ещё было какое-то количество девчонок, помогавших от случая к случаю, плюс моя бабуля – ей за 80, но это мой лучший друг и моя главная семейная опора. Физически ей не всегда было легко с малышом, но она помогала нам постоянно. Сейчас уже больше месяца мы обходимся сами – сначала казалось, что это невозможно, ведь профессиональных задач стало больше, а не меньше – а потом выяснилось, что возможно, вполне.
Мы обязательно ищем магазин с пластинками, где бы мы ни оказались – от какого-нибудь Петрозаводска до Веллингтона в Новой Зеландии.
— Какие у вас в семье есть традиции?
Связанные с музыкой, да. Я бы сказала, что они появились с подачи моего мужа: у самой меня как-то не было склонности к созданию традиций. Мы обязательно ищем магазин с пластинками, где бы мы ни оказались – от какого-нибудь Петрозаводска до Веллингтона в Новой Зеландии. Если он физически имеется – то мы отыскиваем его и привозим домой что-нибудь, обнаруженное и купленное там.
— Часто берете в руки скрипку?
Нет, ни разу с 2015, когда мой квинтет сыграл последний концерт в Малом зале Консерватории. Потому как я чувствую: этим надо или заниматься серьёзно, на высоком уровне, или не заниматься совсем.
— Ваш идеальный день с семьей?
Любой день, когда все здоровы и веселы.
— А ваш лично идеальный день.
Когда я не занималась ерундой.
— Можете назвать 3 главных правила слушания музыки?
Помнить, что музыка не обязана делать вам приятно. Быть любопытным. Помнить, что на самом деле вы ничего не знаете.
— Поделитесь творческими и личными планами?
Творческие – это и есть личные. Мне страшно интересно развивать наш youtube-канал: тут я еженедельно рассказываю в подробностях про одно сочинение или группу работ одного композитора, а лучшие молодые музыканты сначала показывают вместе со мной всякие важные мелочи, ускользающие от поверхностного слуха, а затем играют опус целиком.
Из какой-то текучки – мы заканчиваем серию из трёх лекций об австрийских композиторах, заказанную мне русско-австрийским форумом «Сочинский диалог».
Думаем про серию подкастов сразу с несколькими медиа – в диапазоне от аудиоучебника для взрослых слушателей до блога, где я буду без всякой претензии на системность рассказывать про одно классное сочинение еженедельно. У меня много идей для новых лекций, и они появятся в ближайшее время – лекторий Level One, с которым я сотрудничаю, в новой реальности превратился в онлайн-проект, и мы проводим почти ежедневные вебинары о музыке.
Появился запрос на ещё одну книжку, и я думаю пока, какой именно она могла бы стать.
/Вопросы: Людмила Чиркова
Фото: Екатерина Кожевникова
Я в роли плюшевого пророка. Премия «Просветитель» и блестящая книга о музыке Ляли Кандауровой
Если же кто в перечисленных книгах запутался, то вот мои рецензии на них в «Деловом Петербурге».
Евгений Анисимов. Держава и топор: здесь .
Елена Осокина. Алхимия советской индустриализации. Время Торгсина: здесь .
Юрий Слезкин. Дом правительства: здесь .
Алексей Левада. Как считают рейтинг: ждите, рецензия будет опубликована на следующей неделе.
Ляля Кандаурова. Полчаса музыки. Как понять и полюбить классику: здесь .
Книга Ляли Кандауровой вошла в лонг-лист премии «Просветитель»: а я бы сразу поставил в шорт-лист. Уж очень охота посмотреть на жюри, когда оно будет выбирать между историей тайной полиции, книгой о подсчетах рейтингов, томом о становлении и крахе коммунизма – и, вот, сборником эссе о музыке и композиторах.
И, будь моя власть, я бы сделал Кандаурову победительницей.
1) «Путеводитель по оркестру и его окрестностям» Владимира Зисмана (набор оркестровых баек, после которых начинаешь отличать кларнет от гобоя);
2) «Неполная, но окончательная история классической музыки» Стивена Фрая (набор музыкальных баек от шумеров до Орфа);
3) «Теория музыки для чайников» Майкла Пилхофера и Холли Дей.
Ну, и довеском – словарь «Музыка от А до Я» Эмиля Финкельштейна, рассчитанный на любознательного ребенка в возрасте до 10.
Все. Больше ни-че-го. Пустыня. Ветер гонит сухую верблюжью колючку. Никто не объяснит тебе, как строится полифония (и вообще что это такое), зачем Бах писал «Хорошо темперированный клавир» и с какой стати Шёнберг и Штокхаузен отказались от темперированного строя. И вот тут появляется музыковед, свободы сеятель пустынный Кандаурова, и пустыня превращается в… Как бы объяснить. Вот, скажем, все привыкли, что городское озеленение – это клумбочки с бархатцами и петуниями. То есть что классика – это замри и слушай: вот тебе Бах и орган, а вот Шостакович и «Ленинградская» симфония. А Кандаурова показывает, что можно без петуний, что можно под одной обложкой высадить ковыли, бамбуки и какие-нибудь неожиданные бананы, и будет круто.
Словом, я от Кандауровой в полном восторге: не иначе, любовь. Проблема у книги только одна: видно, что она написана не с листа, а составлена из того, что имелось. Отсюда пустоты и хромоты структуры – заметные, как ни заметай следы. Скажем, дочитываешь главку «1888» (лукавая идея: рассказать, что делали в 1888-м Брамс, Сати, Брукнер, соединив несоединимое) и думаешь: «Любезная Ляля, а как же Чайковский, который как раз в 1888-м 5-ю симфонию написал? Может, стоит приняться за второй том?»
Ляля Кандаурова – музыкант, журналист, автор лекционных курсов о восприятии классической музыки.
Родилась 7 февраля 1987 года в Москве в семье переводчиков. В 1994-1996 годах училась в средней школе № 1060, с 1996 года – в Московской средней специальной музыкальной школе (колледже) им. Гнесиных (МССМШ), которую окончила в 2006 году. Параллельно в 2002-2005 годах училась в школе № 1555 (лингвистическом лицее). В 2011 году окончила Московскую государственную консерваторию им. П.И. Чайковского (МГК им. Чайковского)по классу скрипки. Играла в фортепианном квинтете, в составе которого получила Гран-при Московского конкурса камерных ансамблей им. Рубинштейна.
С 2011 года занялась журналистикой. Постоянный автор журнала Seasons of life, ведущая авторских лекций о классической музыке, выступала в московских и региональных образовательных проектах (Еврейский музей и центр толерантности, Музей Москвы, галерея Solyanka, конференция «Лимуд», лагерь «Марабу», школа Seasons, Летняя школа УНИК в Парке Горького, лекционный проект в «Цветном», лекторий ВДНХ, «Лаборатория современного зрителя» в Перми).
Как интервьюер вела публичные встречи с Теодором Курентзисом, Эдуардом Кунцем, Филиппом Чижевским и другими музыкантами.
Выступала с лекциями на музыкальных фестивалях (Дягилевский фестиваль в Перми, фестиваль «Мост» в Ростове-на-Дону и др.), читала лекции в выставочных и просветительских проектах в Барселоне, Берлине, Вене, Женеве, Париже, Милане, Минске и Таллине.
С 2015 года сотрудничает с Московской филармонией, проводя публичные лекции перед филармоническими концертами. С 2017-го – с МАМТ им. Станиславского и Немировича-Данченко.
Пишет о музыке в печатных и интернет-СМИ, посвященных культуре.
Как слушать музыку
Полит.ру представляет книги, вошедшие в длинный список премии «Просветитель» 2020 года. В этом году, помимо 25 изданий основного списка, из которых будут выбраны победители, оргкомитет составил еще особый список из книг, адресованных подросткам. Одна из них станет лауреатом в экспериментальной категории «Просветитель TeenTalk». Какие книги войдут в короткий список претендентов, станет известно 17 сентября.
Сегодня мы представляем одного из участников категории «Просветитель TeenTalk» — книгу Ляли Кандауровой «Как слушать музыку», выпущенную издательством «Альпина Паблишер».
Зачем любить сложную музыку? Как «читает» произведение опытный слушатель? Почему важно знать разные варианты исполнения одного и того же произведения? Что такое теорба, граунд и сонорика? Какой русский композитор — современник Моцарта? Как не путать Верди и Монтеверди?
Эта книга — лоцман в океане академической музыки для школьников и их родителей. Коротко, честно, весело и системно тут рассказывается о том, как настроиться на знакомство с классикой, избавиться от дурацких стереотипов, назвать всё правильными именами и найти свой путь в столетиях западной и русской музыки. Текст снабжён QR-кодами с десятками аудиоиллюстраций, которые делают разговор о музыке понятным и превращают чтение в интересный мультимедийный процесс.
Предлагаем прочитать фрагмент главы, где рассказывается о музыке последних десятилетий и о том, какой будет музыка в будущем.
Не будет нового Моцарта
В самом начале нашего века русский композитор и философ Владимир Мартынов (р. 1946) выступил с теорией, имевшей грандиозный резонанс среди музыкантов и публики. Она была изложена в книге Мартынова «Конец времени композиторов» (2002). Основная идея заключалась в том, что мы — свидетели заката длинной эпохи, которая началась незадолго до барокко и кульминацией которой стал XIX век. Эта эпоха подразумевала особое положение художественной культуры (на искусство смотрели как на нечто высокое и исключительное) и человека, занимающегося им (он — властитель дум, выразитель своего времени). Согласно идее Владимира Мартынова, композитор — человек, который создает нотный текст и претворяет идеи, страсти, страдания, искания своей эпохи в музыке, — был прежде фигурой общественного значения. Он был значимым для социума и государства, а не просто для людей, пришедших на концерт. Такие композиторы создавали шедевры, известные миллионам и волновавшие умы. Сейчас, пишет Мартынов, композитор как фигура утратил своё значение.
Это произошло из-за изобретения звукозаписи, которая выдвигает на первый план исполнителя. Это произошло из-за взлёта бесписьменной музыкальной культуры вроде рока, панка, электроники, где можно быть кумиром поколения, выпускать пластинки и не создавать нотного текста. Наконец, это произошло из-за того, что композиторские техники на протяжении XX века всё сильнее старались отказаться от идеи авторства (можно вспомнить минимализм, где автор лишь запускает процесс повтора, почти не придумывая музыкального материала, или Кейджа с его «музыкой случая»). Возможно, нам не нужно оплакивать классическую культуру с её композиторами- великанами и феноменом шедевра. Просто, пишет Мартынов, нужно понимать, что в этом смысле мы живём в эпоху конца времён.
Существует другая точка зрения: такое понятие, как шедевр, почти всегда ретроспективно. Музыка Бетховена при его жизни не была облечена ореолом сакральности и безусловного величия, в котором не сомневаемся мы сегодня. Вокруг Бетховена жили и творили десятки композиторов, чьи имена нам сейчас неизвестны: своей работой они создавали «питательный бульон», среду, из которой явилась великая бетховенская музыка. Никто не знает, какой бы она была, не будь этих «малозначительных» авторов: муравьёв, таскавших прутики в муравейник, проводивших большую культурную работу без всякой благодарности от потомков. А ведь может быть так, что кто-то из них в результате случайной находки, выдающегося исполнения или просто стечения обстоятельств попадет в фокус внимания наших потомков — людей XXII века — и в результате затмит Бетховена.
С другой стороны, о композиторах, прославленных при жизни, часто забывают через несколько поколений. Кто сегодня знает, например, Яна Дюссека (1760–1812), некогда — знаменитейшего пианиста и композитора, которым бредила вся Европа? Величие и шедевральность — крайне зыбкие, подвижные, нами придуманные понятия. Да и смысл искусства — не в создании шедевра, а именно в «питательном бульоне»: в том, чтобы эстетически анализировать путь, который проделывает человек и человечество в целом.
Музыка продолжит быть «сложной»
Наверняка многие музыкальные языки XX века кажутся вам сложными для восприятия. «Почему эта музыка так некрасива? Зачем играть так шумно, диссонантно, немелодично? Почему современные композиторы не пишут приятных, берущих за сердце мелодий?» — возможно, думали вы.
Во-первых, пишут (см. следующую главу). Во-вторых, многое зависит от слушательской привычки. Наш слуховой опыт частенько состоит из музыки эпохи, которая отрабатывала определенные, «свои» сочетания нот, гармоний, ритмов и тембров — из условных концертов Вивальди, симфоний Чайковского, вальсов Штрауса. Мы привыкли к ним, полюбили их, считаем их «нормой» и скучаем по всему этому в музыке эпохи, не имеющей с XVIII–XIX веками ничего общего. Вспомните, как изменился мир с момента смерти Чайковского в 1893 году — в историческом, политическом, экономическом, экологическом, каком угодно смысле. Представьте, насколько было бы странно и неестественно, если бы мы вдруг стали одеваться, выражаться, обставлять свой быт по образцу полуторавековой давности. Почему же мы ждем этого от музыки?
Но бывает и так, что композитор не хочет говорить о современности, не хочет быть рупором эпохи (действительно, он не обязан им быть). Его могут интересовать абстрактные вопросы, связанные со временем, архитектурой сочинения, поиском необычных тембровых эффектов, выстраиванием структур и смысловых рядов. Может быть, он хочет ставить себе сложные технические задачи и решать их. Хочет исследовать закономерности, сравнивать, обобщать. Публика же, напротив, ждет того, что она уже слышала: так работает принцип удовольствия.
Однако композитор почти никогда не пишет для публики: поставьте себя на его место, и вы поймёте, почему. Наоборот, ему интересно играть с вашим музыкальным ожиданием и ломать его, обманывать ваш слух, удерживать вас на краешке стула. Вернее, так: интереснее всего композитору ставить собственный эксперимент, распахивать новые двери. А еще — найти хотя бы одного человека в зале, который сможет пойти следом, оказаться в новом музыкальном пространстве и удивиться ему.
Современная «сложная» музыка только при поверхностном знакомстве кажется одинаковой. Если вы послушаете хотя бы по одному опусу перечисленных ниже авторов — работающих в разных техниках, принадлежащих разным поколениям, — вы сразу заметите их несхожесть. Сравните музыку австрийца Беата Фуррера (р. 1954) — суховато абстрактную, кусачую, осыпающую слушателя дождём иголок и бусин звука — с работами другого австрийского автора, Георга Фридриха Хааса (р. 1953). Его музыка, напротив, создаёт длящиеся, окутывающие звуковые состояния громадной эмоциональной насыщенности: от разящего света до кромешного мрака. Звук у Хааса воспринимается как нечто осязаемое, как физическая материя, которая может обладать вязкостью, густотой, прозрачностью, сыпучестью, клейкостью.
Если говорить о видении музыки как субстанции, можно привести ещё одно имя: немецкий композитор Энно Поппе (р. 1969). Среди его опусов есть «Масло», «Древесина», «Соль», «Мясо» или «Хлеб». С помощью звука автор как будто создаёт волокнистую ткань одного и кристаллическую решётку другого. Ещё один пример «сложной» новой музыки — сочинения венгерского композитора Петера Этвёша (р. 1944). Он пишет чрезвычайно ярко, терпким, красочно диссонантным гармоническим языком. Блещущие оркестровки и ритуально-языческие ритмы Этвёша напоминают фольклорные изыскания великих венгерских авторов XX века.
Наконец, музыка, которая говорит вроде бы на сложном и экспериментальном языке, может восприниматься легко: таковы сочинения американского композитора Джона Лютера Адамса (р. 1953). Его протяжённые, созерцательные звуковые полотна — это застывшие потоки гула и рокотания, которые статичны и одновременно неуловимо подвижны — как его любимая земля Аляска: пустынная и холодная, она неслышно дышит под ледяным покровом.
Музыка продолжит быть «простой»
В то же время современная музыка может быть чрезвычайно «благосклонной» к слушателю. Например, темпераментным, экстравертным языком на стыке позднего романтизма и киномузыки пишет Лера Ауэрбах (р. 1973).
Чрезвычайно располагает к себе музыка американки Дженнифер Хигдон (р. 1962). Джованни Соллима (р. 1962) — итальянский композитор и виолончелист, много сочиняющий для своего инструмента, — создаёт исключительно обаятельные и эффектные опусы. В них виолончель интересно использует свой потенциал и как певучий смычковый, и как щипковый, и даже как ударный инструмент. Целый корпус сочинений последних десятилетий продолжает идеи минимализма — Георг Пелецис (р. 1947), Владимир Мартынов (р. 1946), Александр Рабинович-Бараковский (р. 1945), Луи Андриссен (р. 1939), Антон Батагов (р. 1965), Павел Карманов (р. 1970) и десятки других авторов по-разному работают в этой области. Хулиганские и смешные минималистские работы Филипа Бимштейна (р. 1947) соединяют приятные, простые музыкальные жесты на традиционных инструментах с целыми коллажами из речи, бряканья посуды, мяуканья кошек и т. д.
С другой стороны, существует целая стилистика, сопредельная поп-музыке, неоклассике и эмбиенту (подвид электронной музыки, который занимается созданием «звуковой среды», окутывающей слушателя, как облако). Её яркий представитель — итальянский композитор Людовико Эйнауди (р. 1955), работающий с приятными акварельными гармониями и нежными тембрами.
Музыка перестанет быть «академической»
Всё чаще композиторам интересно выходить за пределы того, что мы по привычке называем классической музыкой. Об условности и ненадёжности границы между классикой и не-классикой мы говорили ещё в начале книги. Сочинения, которые играют с чужим материалом и закономерностями языка, появляются по обе стороны воображаемой границы между академическим и популярным.
Эксперименты, в результате которых рождается музыка, «уже не популярная, но ещё не академическая» и наоборот, составляют целую музыкальную сцену — большую и чрезвычайно увлекательную. Послушайте знаменитый концерт для диджея и симфонического оркестра Габриэля Прокофьева (р. 1975). Или брызжущую энергией и безумием музыку Анны Мередит (р. 1978), расположившуюся между ритуальным минимализмом и роком.
На более «академической» стороне — уже упомянутый голландский постминималист Луи Андриссен: бойцовая энергетика его музыки — левацкой, шумной, механистичной — пришла из джазовых биг-бендов. Андриссен также часто пишет музыку для инструментальных составов, которые включают электрогитары и оттого сразу вызывают ассоциации с рок-музыкой. Немецкий композитор Александр Шуберт (р. 1979) заимствует черты клубной танцевальной электроники — в частности, техно, основанного на холодном машинном звучании и непрерывной пульсации простого гипнотизирующего ритма. Оставляя нетронутой узнаваемую звуковую окраску техно — удары, лязганье, буханье, — Шуберт сложным образом искажает, сжимает, растягивает, рубит присущий техно-музыке ровный бит. В результате получается страшноватая, захватывающая авангардная дискотека. Австрийский композитор Бернхард Ланг (р. 1957) работает в «лоскутной» технике, также связанной с разными областями неакадемической музыки — EDM (electronic dance music — коммерческая танцевальная электроника), техно, роком, панком и т. д. Он исследует эффект настойчивого повтора и мутации краткой музыкальной клетки.
Американка Джулия Вулф (р. 1958) — одно из важных имён постминимализма, однако штормовой драйв и звуковая мощь её сочинений несомненно пришли из рок-музыки. Одна из самых хитовых классических работ последних десятилетий — «Asyla» (1997) любимца английской публики Томаса Адеса (р. 1971). Это сюрреалистическая «симфония», одна из частей которой представляет собой нечто вроде симфонического техно. Дмитрий Курляндский (1976), один из интереснейших современных российских авторов, свою прославленную работу «Riot of Spring» (2014) определил как «техно-балет» или «электро-балет». Курляндский проводит параллель между языческим обрядом и коллективным экстазом рейва.
Ранее в рубрике «Медленное чтение» были представлены следующие книги, вошедшие в длинный список премии «Просветитель» 2020 года.