н и гуткина биография
Именно дети 3-5 лет
«На самом деле главные основы воспитания закладываются до пяти лет – это 90 % всего воспитательного процесса, а затем воспитание продолжается, обработка человека продолжается, но в общем вы начинаете вкушать ягодки, а цветы, за которыми вы ухаживали, были до пяти лет.”
Макаренко А.С.
педагог и писатель
Януш Корчак
польский педагог, писатель
Современное дошкольное образование: расстановка приоритетов
В современных системах образования большинства развитых стран раннему образованию в последнее время придается все большее значение. Осознание важности системного образования детей начиная с самого раннего возраста (от нескольких месяцев) до 7–8 лет (обычно это возраст поступления детей в школу) базируется на результатах многочисленных исследований и на практике некоторых стран. В частности, об этом свидетельствуют чрезвычайно популярные в последнее время данные, полученные в исследовании эффективности международной образовательной программы «High/Scope» [1, 2].
Эти данные показывают эффективность финансовых вложений в разные образовательные ступени с точки зрения их окупаемости для общества и для каждого человека, причем измерения делались на протяжении всего жизненного цикла человека. На графике видно, что самая высокая эффективность характерна именно для программ дошкольного образования, то есть чем серьезнее в стране финансируется дошкольное образование, тем лучшие жизненные результаты демонстрируют люди на протяжении всей жизни. Эти данные вызвали оглушающий резонанс во всем мире и стали почти обязательным сюжетом при обсуждении практически любой проблемы, касающейся образования.
Современные исследования подтверждают то, что прогрессивная отечественная и зарубежная психология утверждала всегда. А именно, что в дошкольном детстве закладываются все основные параметры и особенности личности и психики человека, во многом определяются направление и качество дальнейшего развития его интеллектуальных, эмоциональных и физических способностей, интересов и возможностей. Игнорирование особенностей развития ребенка в этом возрасте чревато серьезными, глубокими проблемами в его дальнейшей жизни, в том числе в школьном обучении, следующем непосредственно за дошкольным детством.
1. Heckman, J. Policies to foster human capital // Research in Economics (2000) 54.
2. Heckman J., Cunha F., Lochner L., Masterov D. Interpreting the evidence on life cycle skill formation // Handbook of the Economics of Education. Vol. 1. Amstgerdam: Elsevier, 2006.
Источник: «Современные проблемы дошкольного образования» Рубцов В.В., Юдина Е.Г. // Психологическая наука и образование. 2010. №3. – C. 5-19
Вспомним забытое старое!
Пытаясь понять, что стоит за идеей предшколы, что хорошего и плохого может принести нам ее реализация, мы не раз упоминали эксперимент по организации нулевых классов для обучения детей шестилетнего возраста в конце 70-х. В чем же состояла его идея? Что побудило наших соотечественников на экспериментирование? Была ли у эксперимента психологическая подоплека?
Целостную историческую картину для наших читателей рисует
Нина ГУТКИНА, кандидат психологических наук, заведующая лабораторией «Психологическая готовность к школе» Московского городского психолого-педагогического университета, старший научный сотрудник Психологического института РАО, автор книги «Психологическая готовность к школе».
Для начала я должна сразу вас разочаровать. У эксперимента по обучению шестилеток не было никакой психологической подоплеки. Психологи, занимавшиеся изучением проблем дошкольного возраста, с самого начала были против снижения возрастной планки обучения.
Так что реформа была инициирована не психологами, а чиновниками. Чтобы понять, почему и зачем, нужно вспомнить послевоенную историю советской школы.
Что представляла собой отечественная система образования в начале пятидесятых годов? Восемь обязательных школьных классов: четырехлетнюю начальную школу и среднюю школу с пятого по восьмой класс. В середине шестидесятых был совершен переход к обязательному десятилетнему образованию. К обязательным восьми добавились еще два года. Не будем сейчас останавливаться на обучении в старших классах.
Для нас важно, что начальная школа представляла собой четырехлетний цикл обучения. А в первый класс дети поступали в возрасте семи лет. (В послевоенные годы и в самом начале пятидесятых обучение начиналось с восьми лет.)
До поступления в первый класс дети в подавляющем своем большинстве ходили в детский сад. При этом программы детского сада не предполагали никакой специальной подготовки к школе. Перед детским садом не стояла задача формирования знаний, умений и навыков школьного типа. Дошкольники занимались своими детскими занятиями: играли, рисовали, лепили, пели, танцевали и т.д. И что очень важно — им читали книжки.
Иными словами, пространство детского сада было заполнено детскими видами деятельности. К их школьному будущему воспитатели и родители относились очень спокойно. Никто никуда не торопился. В результате дети, как правило, выходили из детского сада с теми психологическими новообразованиями, которые описаны в классических работах отечественных психологов по психологии дошкольного и начального школьного возраста. Конечно, отклонения от нормы были всегда. Всегда были дети, опережающие свой паспортный возраст и отстающие от него. Но в целом выдерживалась магистральная линия развития, зафиксированная психологами в отечественной периодизации: до семи лет дети являются дошкольниками и воспитываются как дошкольники, в специфических для дошкольного возраста видах деятельности. Затем, с семи лет, в жизни ребенка начинается школьный период.
Первый класс, в который поступали дети пятидесятых и шестидесятых годов, отличался от первых классов современности. И об этих отличиях очень важно сказать. Назывался он первым, но по сути своей был самым настоящим подготовительным. Чем там занимались с детьми?
Степень обученности у всех первоклассников была практически одинаковой. Точнее, степень необученности. Конечно, кто-то из детей уже до школы мог научиться узнавать буквы и даже читать. Особенно в читающих семьях. Но специально обучением дошкольников чтению родители обычно не занимались. А писать до школы вообще никто из детей не умел. Считать умели, но в решении задач никто дошкольников не тренировал. Всему этому дети обучались в первом классе, который по сути своей был подготовительным: азам чтения, азам арифметики, азам письма.
Рука ребенка шестидесятых была подготовлена к письму несоизмеримо лучше, чем рука сегодняшнего малыша. Дети много играли в мяч, рисовали мелками на асфальте и на бумаге, лепили, собирали поделки из деталей конструктора. Тем не менее процесс становления письма был основательным и длительным, в прописях писали целый год. Сначала — карандашом: палочки, кружочки, крючочки. Потом ручкой с открытым пером: вниз — нажим, линия с утолщением, вверх — волосяная, тонкая линия.
Прописи были очень трудными. Но рука, прошедшая такую школу письма, через год уже не уставала во время диктантов и упражнений. На авторучки, заправляющиеся чернилами, переходили только после длительных упражнений с открытым пером. Считалось, что таким образом у детей формируется разборчивый почерк. Если ребенок пишет а, получается именно а. И никто с о его уже не перепутает. Обучение чтению по букварю тоже занимало год.
Да, конечно, дети ненавидели прописи. Да, учиться читать было невообразимо скучно. Кто учился в те годы, никогда не забудет хрестоматийную «маму», которая «мыла раму». Вообще можно предъявить много претензий к обучению того времени. Но основной принцип начала обучения, как мне кажется, был верным: дети поступали в школу с окончанием дошкольного детства, и первый год школьной жизни позволял им без спешки, с большим или меньшим успехом овладеть некоторыми базовыми школьными умениями и навыками (слитным чтением, грамотным списыванием, навыками устного счета). Со второго класса начиналось собственно обучение. Программа приобретала ускорение. И по окончании начальной школы учителя средней школы получали учеников, на знания, умения и навыки которых они вполне могли рассчитывать. Были ли неуспевающие? Были. (Но они были всегда.) Тогда еще не было запрещено второгодничество. Наоборот, ребенка, не усвоившего должным образом программу, предпочитали оставить на второй год, чтобы он все-таки чему-то научился. Но в целом начальная школа, по общему признанию, со своими функциями справлялась хорошо. И у нее не было особых претензий к детскому саду. Первоклассники того времени не приносили в класс игрушки тайком от учителей и родителей. Они были наигравшимися детьми. Они вовремя и сознательно расставались с дошкольным детством и шли в школу заниматься серьезным делом — учиться. Психологические исследования того времени показывают, что внутренняя позиция школьника складывалась у большинства поступавших в первый класс детей.
К концу шестидесятых годов в науке накопилось много новых знаний. Идеологи политехнической школы считали, что школа должна давать учащимся знания на современном уровне. Отсюда возникла необходимость пересмотра школьных программ и увеличения в них объема учебной информации.
Но расширить программу, оставаясь в той же сетке часов, было невозможно. И вот тогда принимается решение «отобрать» у начальной школы тот самый первый подготовительный год, свернув его до одной четверти, — и «передать» его средней школе. Начальная школа, таким образом, сократилась до трех лет, а средняя увеличилась с четырех до пяти лет и стала включать в себя четвертый, пятый, шестой, седьмой и восьмой классы. Два года остались за старшей школой.
На первых порах это казалось разумным выходом из положения. Но что обнаружилось буквально через несколько лет? Учителя средней школы столкнулись совсем с «другими» учениками. Раньше к ним приходили дети с хорошими навыками чтения, счета и письма. Буквально на глазах картина изменилась. С «новыми» учениками предметники не могли работать в прежнем темпе. Теперь, вместо того чтобы думать над условием задачи, ребенок львиную долю энергии тратил на ее прочтение, на разбор слов и предложений. Скорость письма тоже была не та. Качество устного счета резко снизилось. И средняя школа впервые за много лет предъявила претензии начальной школе. Стали говорить, что учителя младших классов плохо учат детей.
Последние в ответ жаловались, что их лишили целого года работы с детьми, столь необходимого для эффективного обучения в начальной школе. Надо было что-то придумывать. Но что? Программа средней школы с трудом влезала в пять учебных лет, поэтому вернуть год начальной школе было нельзя. Вот и решили, что легче всего будет «пришить» недостающий год снизу, отобрав его у дошкольного возраста. В конце концов речь идет всего лишь о подготовке к школе. Пусть готовятся с шести лет.
Было решено открыть так называемые «нулевые классы», которые могли находиться как в школе, так и на базе детских садов. Категоричные протесты психологов против сокращения периода дошкольного детства чиновники в расчет не принимали.
Один из ведущих отечественных психологов Даниил Борисович Эльконин высказал свои возражения против начала обучения детей с шести лет со страниц журнала «Коммунист», но и это не помогло. Но с обучением дошкольников никто в нашей стране до того момента не сталкивался, поэтому поначалу их обучение было организовано в виде эксперимента — хотя довольно масштабно.
С первых же шагов возникла масса проблем.
Учителя начальных классов, никогда раньше не работавшие с шестилетками, не знали, как обращаться с ними на уроках. Из-за этого страдал как учебный процесс, так и дети, и сами педагоги. На решение этой проблемы призвали психологов. Именно в то время в нашей стране начались массовые тестирования готовности детей к школе. Уже маячила дата всеобщего перехода на начало обучения с шести лет. Но далеко не везде можно было соблюсти строгие требования гигиенистов, касавшиеся организации жизни шестилеток в школе. Шестилеткам требовались отдельное помещение, этаж или хотя бы отсек (например, рекреация), спальня, игровая комната. Поэтому приняли решение: в стране будет две программы обучения в начальной школе: трехлетняя программа обучения — для семилеток и четырехлетняя программа обучения — для шестилеток. Именно тогда родители с удивлением обнаружили, что дети, пошедшие в школу с семи лет, переходят из третьего класса сразу в пятый, минуя четвертый: в четвертом классе учились те ребята, кто пошел в школу с шести лет.
Но и программа четырехлетнего обучения («один-четыре», как ее называли) не решила тех проблем, ради которых затевалась реформа. Тогда попробовали создавать подготовительные к школе группы на базе детских садов, а в качестве программы подготовки взяли примитивный вариант программы первого класса школы. Через какое-то время в детских садах стали готовить к школе как шестилетних, так и пятилетних детей.
Результатом такой подготовки к школе стало общее снижение у детей мотивации к обучению. Все это происходило на общем фоне возрастающей тенденции начинать обучение по школьному типу как можно раньше и обучать собственно школьным умениям, знаниям и навыкам чуть ли не с ясельного возраста.
Есть и еще одно последствие экспериментов по раннему началу обучения детей в школе. Учителя начальной школы разучились учить детей. За последние годы они привыкли работать с первоклассниками, которые с первых школьных дней уже читают, считают и даже пишут. Всему этому ребенок учится сейчас в детском саду или в подготовительных группах при школе. Не очень понятно, зачем ему тогда идти в первый класс. Принцип «Повторенье — мать ученья» никак не подходит для детей шести-семи лет, поскольку в этом возрасте для эффективного обучения ребенка необходим принцип новизны. Педагогические действия последних десятилетий приводят к тому, что, пичкая дошкольника ненужными ему школьными знаниями, умениями и навыками, мы тормозим его личностное развитие и собственными руками закладываем многочисленные проблемы будущего: из малышей вырастают безынициативные, ничем не интересующиеся дети. А нам-то казалось, мы все делаем для того, чтобы они могли конкурировать с окружающими по части интеллекта.
Почему курсы подготовки к школе вредны для детей
Мир сошёл с ума: мне убеждённо доказывают, что готовить детей к школе с трёх лет — первоочередная обязанность любого родителя. Причём под подготовкой к школе имеется в виду не чтение вслух сказок с последующим разыгрыванием сюжетов с куклами. Теперь подготовкой к школе считается «возить детей на курсы при будущей гимназии, иначе туда вообще не попасть, и его блистательная карьера не состоится». Какая карьера, о чём вы? Ему пять лет, вся его радужная перспектива сейчас выглядит как «а закину я мячик на крышу сарая или нет, и что мне за это будет?».
Возить детей на машине до курсов (или отправлять с няней и шофёром) гораздо проще, чем проделывать все эти муторные и рутинные операции: пластилин, краски, к ковру все прилипло, о конструктор папа спотыкается, для детского театра всё вытряхивается из шкафа, дети шумят, бегают, ссорятся, рыдают, требуют участия. Эти бесконечные: «Мам, давай ты будешь волком, а я Красной шапочкой». Или, что совсем непереносимо: «Не хочу ничего делать, дай мне айпад». Вот тут чувствуешь себя худшей матерью во Вселенной и… начинаешь собирать рюкзачок «на занятия». Уф. На три часа все заняты: ребёнок типа развивается, а я типа при деле.
На этих курсах за редким исключением детей учат: сидеть за партой «правильно», не бегать, не шуметь, правильно держать карандаш, раскрашивать по шаблону, обводить строчки.
Ребёнок выходит уставшим, обесточенным, а ему ещё домашних заданий наваливают, да ещё и ругают за то, что вертелся на уроке
Не потому, что тётки злые, а потому что они по-другому не умеют, не обучены. Их самих так воспитывали, поэтому они и учительницы. Мальвины против кучи Буратин.
Хотя единственная норма для ребёнка дошкольного возраста — как раз вертеться. И совать во всё свой любопытный нос. И непрерывно спрашивать. И всё хватать. А также драться, бегать, строить куличики и отношения, сочинять и проливать на себя грязную воду на рисовании.
Главная задача детства, неотменная и невосполнимая позже, — наиграться. Если вам нужны научные доказательства и результаты исследований, почитайте работы Выготского, Нины Гуткиной, статьи Марьяны Безруких, зарубежные публикации. В свободной неструктурированной игре формируются все необходимые функции, навыки и умения.
Поэтому я настаиваю: главной формой подготовки шестилетних детей к школе должна быть игра.
Хотите примеров? Пожалуйста.
1. Игры с мячом. Развиваем произвольное внимание, концентрацию (за мячом надо следить), координацию и ловкость (без которых потом трудно понимать геометрию, да и остальные точные науки). Если это игра с правилами, а не просто беготня, то ребёнок приучается соблюдать очередь, считаться с партнёрами, следовать жёстким правилам. Вы видите, что это всё как раз список «трудного поведения», при котором первоклашкам ставят СДВГ и сажают на транквилизаторы? Неусидчивый, выкрикивает с места, задирается, не может высидеть урок. Так он не набегался, не напрыгался, его раньше времени посадили за парту!
2. Салки, прятки, всевозможные «Штандерт-стоп» и казаки-разбойники. То же самое: подчинение правилам, умение переживать проигрыш.
3. Бесконечные лего и прочие кубики. Пространственное мышление, понимание основных законов механики, состав числа (сколько надо маленьких деталек, чтобы заменить одну длинную балку? А почему вот этой дуги не хватает, чтобы соединить два конца?). Умение вести проект, доделывать до конца, держать фокус, сотрудничать. Самое главное, на отсутствие чего потом жалуются родители: умение создать в голове образ, придумывать и сочинять.
4. Любые карточные игры, «ходилки», лото. Произвольное внимание, концентрация, предвидение, стратегия. И быстрый счёт в уме.
5. Мои любимые «Быки и коровы». Тренируем фонематический слух, правописание, быстроту реакции. Играю с шестилетней племянницей в «быка и корову». Пока букв было три, и мы играли путём переписки в скайпе, всё шло нормально. Через два месяца Дуська стала отгадывать слова буквально за семь ходов. Потом мы стали играть вживую. Решили перейти на четырехбуквенные слова. И вот тут меня и подстерегло. Дуська никак не может отгадать моё слово, хотя все буквы вроде подобрала, но сложить их вместе не удаётся. Ладно, говорит, сдаюсь. Я называю: «маяк». «Ничесна, — вопит Дуся. — Тут пять букв!». «Как пять?!» — подпрыгиваю я. Ну как же, отвечает мне грамотная, читающая, знающая всего Крылова наизусть девочка, «М-о-й-а-к». А играли бы письменно — так и не узнали.
6. Куличики, строительство тоннелей в песочнице, взрывы в грязи и швыряние камнями в забор. Физические свойства материи, тактильные ощущения, погружение в себя, умение фантазировать. И всё это вы хотите заменить сидением за партой и рисованием квадратиков по клеточкам? Ни мозг, ни психика, ни тело ребёнка не предназначены для этого. Единственные люди, которым подготовка к школе приносит пользу — педагоги. Которым тоже надо кормить своих детей.
Нина Иосифовна Гуткина, которая преподавала мне возрастную психологию, каждому курсу повторяла как заклинание: до семи лет у детей не сформированы структуры в мозгу, отвечающие за распознавание символов, то есть за чтение и узнавание цифр. Да, конечно, можно и нужно знакомить детей с буквами, желательно — на подручных предметах, между делом, в игре и прогулке. Учиться читать по вывескам, как Маяковский. Но не требовать, чтобы к школе он сам читал толстые книги. Это всё придёт позже, в своё время.
Перестаньте читать всякие мамские сообщества и слушать своих приятельниц, у которых «мальчик в пять лет уже шпарит Бунина наизусть»
Во-первых, шпарить что-то наизусть — это не про умение читать, а про память и упорную бабушку. Во-вторых, умение читать в раннем возрасте — вообще не показатель. Ни ума, ни способности к обучению, ни тем более ваших родительских навыков.
Так что взяли детей подмышку — и на площадку. Если самим невмочь — наймите Мальвину лет 13, пусть пасёт и реализовывает свои учительские потребности. Только не тащите бедолагу на подготовку к школе. Ему и так это счастье потом на 11 лет.
Н и гуткина биография
© Оформление. ЗАО «Торгово-издательский дом «Амфора», 2014
Моя искренняя признательность работнику администрации Серафимовского кладбища Санкт-Петербурга Софье Михайловне Щербаковой, которая откликнулась на мою просьбу и помогла мне найти место захоронения Павла Филонова.
Сердечно благодарю рецензентов этой книги – главного библиотекаря собрания редких книг и рукописей Академической библиотеки Латвийского университета, доктора филологических наук Айю Тайминя, а также члена Союза журналистов Латвии Евгению Ильиничну Подберезину.
Биографическая справка: Павел Николаевич Филонов (1883–1941) – выдающийся русский художник-авангардист, по масштабу дарования и мастерству один из крупнейших художников XX века. Творчество Филонова при жизни подвергалось ожесточенному гонению, а после смерти было обречено на полное забвение. Первая монография о жизни и творчестве Филонова вышла в Праге в 1966 году[1]. В следующем году в Академгородке в Новосибирске по инициативе ученых состоялась первая персональная выставка мастера, не получившая широкого освещения. А в 1968 году воспоминаниями о художнике в кругу избранных поделилась в ЛОСХе[2] его сестра Татьяна. Появление работ Филонова на знаменитой выставке «Москва – Париж» в 1981 году принесло ему международную известность, вызвав у музеев и коллекционеров пристальный интерес к творчеству мастера. Но лишь через десять лет – после персональных выставок художника в Ленинграде в 1988 году и Париже в 1990-м и ряда экспозиций с участием его произведений – творчество Филонова стало широко известным и признанным. Наследие художника почти полностью хранится в Государственном Русском музее в Санкт-Петербурге. В других музеях и частных собраниях находится не более двух десятков его работ. И с этим наследием связана цепь удивительных событий, протянувшихся во времени и пространстве.
Начнем с документов.
Директору Русского музея Л. И. Новожиловой от Глебовой Е. Н., проживающей: Петровский пр., 13, Дом ветеранов сцены, корп. 2, ком. 20. Прошу принять в дар принадлежащие мне картины и рисунки моего брата художника П. Н. Филонова в количестве 300 (триста) произведений. Список работ прилагаю. 21 июня 1977 г. Ленинград. Глебова.
В левом верхнем углу директорской рукой аккуратно выведено: Принять, принести от меня благодарность Е. Н. Глебовой. Новожилова. 22. VI. 77 г.
19 мая 1977 года сотрудниками Брестской таможни в багаже гражданина Афганистана Омара Мухаммеда, пользующегося дипломатическим иммунитетом, были обнаружены произведения искусства, принадлежащие жителю г. Ленинграда Белостоцкому Борису Романовичу, которые Омар Мухаммед пытался незаконно вывезти за границу, а также предметы контрабанды, которые при содействии того же Омара Мухаммеда намеревался незаконно переместить через государственную границу СССР советский гражданин Джибути Т. А., постоянно проживающий в Польской Народной Республике. В отношении Джибути следственным отделом УКГБ при СМ БССР по Брестской области 19 мая 1977 года возбуждено уголовное дело по признакам преступлений, предусмотренных ст. 15 и 75 УК БССР, а уголовное дело в отношении Белостоцкого 21 мая 1977 года выделено в самостоятельное производство и направлено в следственный отдел Управления КГБ при СМ СССР по Ленинградской области и в тот же день принято для дальнейшего расследования. (Из обвинительного заключения по уголовному делу № 72 Следственного управления КГБ СССР по Ленинграду и Ленинградской области по обвинению Б. Белостоцкого, Г. Гуткиной, А. Сайкина, Б. Назаренко, Л. Шмальца, М. Амираджиби, Е. Бравого в совершении преступлений, предусмотренных статьями 15, 78, 88, 173, 174, 228 УК РСФСР[3].)
На основании изложенного обвиняется Гуткина Геня Борисовна, родившаяся 3 августа 1923 года в с. Рождество Валдайского района Ленинградской области, гражданка СССР, беспартийная, с высшим образованием, одинокая, в том, что она в феврале 1976 года передала с целью незаконного перемещения через государственную границу СССР ценности в крупных размерах: иконы «Иисус Христос», «Николай Чудотворец» (две), «Возвращение Ильи», «Богоматерь» (в окладе и без него), 2 серебряных потира, картину голландского художника, книгу «300 лет дома Романовых» в двух томах, 8 антикварных книг на французском языке, миниатюру Моро, 3 килограмма малахита, 21 лубок, медный «Сестрорецкий рубль» старинной чеканки, а также 6 произведений художника П. Н. Филонова, имеющие историческое и музейное значение, – всего на сумму 124 550 рублей. (Из обвинительного заключения по уголовному делу № 72 Следственного управления КГБ СССР по Ленинграду и Ленинградской области.)
Ну а теперь всё по порядку.
В каталоге, изданном к выставке Павла Филонова в Русском музее в 1988 году, есть щемящая сердце фотография. На ней за могильной оградой, у гранитной стелы с надписью «Художник Филонов. 1883–1941» стоит, глубоко задумавшись, седая женщина в старомодной вязаной кофте и с цветком в руке – младшая сестра усопшего, Евдокия. Этой женщине мы обязаны тем, что творчество художника дошло до нас.
Родилась она, как и брат, на исходе XIX столетия в Москве. Их мать зарабатывала стиркой белья, отец был извозчиком и кучером, а вот дети, как тогда говорили, вышли в люди: Павел стал художником, Евдокия – певицей. Их судьба не была чем-то исключительным в пореформенной Российской империи, где более половины учащихся высших учебных заведений составляли дети рабочих и крестьян. И как детям своего времени на их долю выпало испытать все, что уготовил этому поколению жестокий XX век.