на рождение царицы гремиславы
Живи и жить давай другим,
Но только не на счет другого;
Всегда доволен будь своим,
Не трогай ничего чужого, —
Вот правило, стезя прямая
Для счастья каждого и всех!
Нарышкин! коль и ты приветством
К веселью всем твой дом открыл,
Таким любезным, скромным средством
Богатых с бедными сравнил, —
Прехвальна жизнь твоя такая,
Блажен творец людских утех!
Пускай богач там, по расчету
Назнача день, зовет гостей,
Златой родни, клиентов роту
Прибавит к пышности своей;
Пускай они, пред ним став строем,
Кадят, вздыхают — и молчат.
Но мне приятно там откушать,
Где дружеский незваный стол;
Где можно говорить и слушать
Тара-бара про хлеб и соль;
Где гость хозяина покоем,
Хозяин гостем дорожат;
Где скука и тоска забыта,
Семья учтива, не шумна;
Важна хозяйка, домовита,
Досужа, ласкова, умна;
Где лишь приязнью, хлебосольством
И взором ищут угождать.
Что нужды мне, кто по паркету
Подчас и кубари спускал;
Смотрел в толкучем рынке свету,
Народны мысли замечал
И мог при случае посольством,
Пером и шпагою блистать!
Что нужды мне, кто всё, вефиром
С цветка лишь на цветок летя,
Доволен был собою, миром,
Шутил, резвился, как дитя,
Но если он с толь легким нравом
Всегда был добрый человек!
Всегда жил весело, приятно
И не гонялся за мечтой,
Жалел о тех, кто жил развратно,
Плясал и сам под тон чужой.
Хвалю тебя, ты в смысле здравом
Пресчастливо провел свой век.
Какой театр! как всю вселенну,
Ядущих и ядому тварь,
За твой я вижу стол вмещенну,
И ты сидишь, как сирский царь
В соборе целыя природы!
В семье твоей — как Авраам!
Оставя короли престолы
И ханы у тебя гостят:
Киргизцы, немчики, моголы
Салму и соусы едят, — Какие разные народы,
Язык, одежда, лицы, стан!
Какой предмет! как на качелях
Пред дом твой соберется чернь
На светлых праздничных неделях!
Вертится в воздухе весь день,
Покрыта площадь пестротою,
Чепцов и шапок миллион!
Какой восторг! Как всё играет!
Всё скачет, пляшет и поет,
Всё в улице твоей гуляет,
Кричит, смеется, ест и пьет!
И ты народной сей толпою
Так весел, горд, как Соломон!
Блажен и мудр, кто в ближних ставит
Блаженство купно и свое,
Свою по ветру лодку правит,
И непорочно житие
О камень зол не разбивает,
И к пристани без бурь плывет!
Лев именем — звериный царь;
Ты родом — богатырь, сын барский;
Ты сердцем — стольник, хлебодарь;
Ты должностью — конюший царский;
Твой дом утехой расцветает,
И всяк под тень его идет.
Идут прохладой насладиться,
Музыкой душу напитать;
То тем, то сем повеселиться,
В бостон и в шашки поиграть;
И словом: радость всю, забаву
Столицы ты к себе вместил.
Бывало, даже сами боги,
Наскуча жить в своем раю,
Оставя радужны чертоги,
Заходят в храмину твою:
О, если б ты и Гремиславу
К себе царицу заманил!
И ей в забаву, хоть тихонько,
Осмелился в ушко сказать:
Кто век провел столь славно, громко,
Тот может в праздник погулять
И зреть людей блаженных чувство
В ее пресветло рождество.
В цветах другой нет розы в мире:
Такой царицы мир не зрит!
Любовь и власть в ее порфире
Благоухает и страшит.
Так знает царствовать искусство
Лишь в Гремиславе — божество.
На рождение царицы гремиславы
На рождение царицы Гремиславы Л. А. Нарышкину (стр. 235). Впервые — Изд. 1798 г., стр. 391, под заглавием «На рождение царицы Гремиславы Льву Александровичу Нарышкину 1796 года, апреля 21 дня». Печ. по Изд. 1808 г., т. 1, стр. 312. Первоначально стихотворение должно было быть напечатано в журнале «Муза» (сентябрь 1796 г.): в оглавлении сохранилось его название — «В день рождения царицы Гремиславы»; однако по неизвестным причинам в тексте журнала самого стихотворения нет. Л. А. Нарышкин (1733—1799) — один из особенно близких придворных Екатерины II, богатый вельможа и гостеприимный хозяин, человек, отличавшийся рядом странностей. При дворе он играл роль высокопоставленного шута, пользуясь правом «под видом шутки, всегда острой и язвительной. легко и кстати высказывать самую горькую правду» (журнал «Москвитянин», 1842, ч. 1, стр. 483). Хотя Екатерина и резко оборвала Фонвизина, назвавшего Нарышкина «шутом, шпынем и балагуром» (в «Вопросах», посланных в «Собеседник любителей российского слова»), но сама она охарактеризовала его «прирожденным арлекином» (Грот, 1, 730). «Гремислава» — новое имя для обозначения Екатерины II, придуманное Державиным после того, как многие поэты стали называть ее «Фелица». Попытку придумать императрице новое поэтическое имя Державин сделал еще в начале 1790-х гг., назвав ее в одной черновой рукописи «Доброславой».
Живи и жить давай другим, Но только не на счет другого. Первый стих был «присловицей», любимым выражением Екатерины II, но «автор, видя беспрестанные войны, прибавил, чтоб жить не на счет другого и довольствоваться только своим» (Об. Д., 653—654).
Где дружеский незваный стол. Нарышкин держал «открытый стол», т. е. к нему мог прийти на обед любой дворянин, «из числа которых хозяин многих не знал по фамилии, и все принимаемы были с одинаковым радушием» (Грот, 1, 732).
Важна хозяйка, домовита. «Супруга его (Нарышкина. — В. З.) управляла домашнею экономиею, и он получал от нее на шалости и на покупку всякого вздору не более, как по рублю в день» (Об. Д., 654).
Подчас и кубари спускал. «Л. А., забавляя императрицу, нередко пред ней шучивал и нечаянным образом спускал пред ней кубари» (Об. Д., 654). Чем оборачивались иной раз эти «шутки», видно из письма одного из иностранных вельмож: «Намедня обер-шталмейстер Нарышкин, прекраснейший человек и
величайший ребенок, спустил середи нас волчок, огромнее собственной его головы. Позабавив нас своим жужжанием и прыжками, волчок с ужасным свистом разлетелся на три или четыре куска. ранил двоих. и ударился об голову принца Нассаусского, который два раза пускал себе кровь» (см. Грот, 1, 733).
Смотрел в толкучем рынке свету. «Он всякий почти день прохаживался пешком и по большей части в толкучем рынке, перебивая с чернию всякую всячину и покупая всякий вздор, что попадется, на рубль, который ему всякий день определен» (Об. Д., 654).
И мог при случае посольством, Пером и шпагою блистать. «Он был весьма острый и сметливый человек, и ежели бы не напустил на себя шутовства и шалости, то бы мог по своему уму быть хороший министр или генерал» (Об. Д., 654).
Кто, всё зефиром — т. е. легко, поверхностно. Зефир — западный ветер (ант.) — в изобразительном искусстве изображался обычно в виде ребенка, порхающего по цветам.
Плясал и сам под тон чужой. «Он весьма умел угождать сильным людям, и паче любимцам императрицы» (Об. Д., 654).
Сирский царь. «Сирия» — общее название ряда стран, которыми владел легендарный Гарун аль-Рашид, калиф (властелин) обширного государства, включавшего в свои пределы Сирию, Месопотамию, Вавилонию, западную Персию, Египет, Триполитанию и т. д. Гарун аль-Рашид владел несметными богатствами (см. сборник арабских сказок «Тысяча и одна ночь»).
В семье твоей — как Авраам. Согласно Библии, Авраам был родоначальником, главой большой семьи (Нарышкин был многодетен).
Салму и соусы едят. «Салма — татарское кушанье, а соусы — французское» (Об. Д., 654). «Все приезжавшие в Петербург знатные иностранцы были угощаемы Нарышкиным, и кушанье приготовлялось по вкусу каждого, т. е. для татар салма, для французов и немцев соусы и т. п.». (Грот, 9, 248).
Пред дом твой соберется чернь. «Пред домом его на светлых праздничных неделях обыкновенно поставлялися народные качели, на которых весь день вертелся в воздухе народ, что он чрезвычайно любил и тем забавлялся; а если когда случалось, что приказано было от правительства в другом месте быть качелям, то он чрезвычайно огорчался и прашивал поставить их на прежнее место» (Об. Д., 654—655). Соломон — еврейский царь. В Библии рассказывается, что, закончив постройку иерусалимского храма и царского дворца, он собрал на пир весь израильский народ.
Ты родом — богатырь, сын барский и т. д. Л. А. Нарышкин «по родству своему с Петром Великим был богатырь, или человек сильный» (Об. Д., 655). Наталья Кирилловна, вторая жена царя Алексея Михайловича и мать Петра I, была из рода Нарышкиных. Один из предков Л. А. Нарышкина был кравчим, заведовавшим всеми стольниками («хлебодарами»); сам он с момента вступления Екатерины II на престол и до конца жизни находился в должности обер-шталмейстера (придворный чин, формально означающий: заведующий царскими конюшнями).
Бостон — карточная игра.
В цветах другой нет розы в мире. «Т. е. в государях нет блистательнее, как она, потому что поляки по покорении Польши (т. е. после так называемого «третьего раздела Польши». — В. З.) выбили в сем году медаль, на которой с одной стороны изобразили портрет императрицы, а на другой розу с иглами, вокруг с надписью: благоухает и страшит, то есть щедротою и войною» (Об. Д., 655).
На рождение царицы Гремиславы
Л. А. НарышкинуЖиви и жить давай другим,
Но только не на счет другого;
Всегда доволен будь своим,
Не трогай ничего чужого, —
Вот правило, стезя прямая
Для счастья каждого и всех!
Нарышкин! коль и ты приветством
К веселью всем твой дом открыл,
Таким любезным, скромным средством
Богатых с бедными сравнил, —
Прехвальна жизнь твоя такая,
Блажен творец людских утех!
Пускай богач там, по расчету
Назнача день, зовет гостей,
Златой родни, клиентов роту
Прибавит к пышности своей;
Пускай они, пред ним став строем,
Кадят, вздыхают — и молчат.
Но мне приятно там откушать,
Где дружеский незваный стол;
Где можно говорить и слушать
Тара-бара про хлеб и соль;
Где гость хозяина покоем,
Хозяин гостем дорожат;
Где скука и тоска забыта,
Семья учтива, не шумна;
Важна хозяйка, домовита,
Досужа, ласкова, умна;
Где лишь приязнью, хлебосольством
И взором ищут угождать.
Что нужды мне, кто по паркету
Подчас и кубари спускал;
Смотрел в толкучем рынке свету,
Народны мысли замечал
И мог при случае посольством,
Пером и шпагою блистать!
Что нужды мне, кто всё, вефиром
С цветка лишь на цветок летя,
Доволен был собою, миром,
Шутил, резвился, как дитя,
Но если он с толь легким нравом
Всегда был добрый человек!
Всегда жил весело, приятно
И не гонялся за мечтой,
Жалел о тех, кто жил развратно,
Плясал и сам под тон чужой.
Хвалю тебя, ты в смысле здравом
Пресчастливо провел свой век.
Какой театр! как всю вселенну,
Ядущих и ядому тварь,
За твой я вижу стол вмещенну,
И ты сидишь, как сирский царь
В соборе целыя природы!
В семье твоей — как Авраам!
Оставя короли престолы
И ханы у тебя гостят:
Киргизцы, немчики, моголы
Салму и соусы едят, — Какие разные народы,
Язык, одежда, лицы, стан!
Какой предмет! как на качелях
Пред дом твой соберется чернь
На светлых праздничных неделях!
Вертится в воздухе весь день,
Покрыта площадь пестротою,
Чепцов и шапок миллион!
Какой восторг! Как всё играет!
Всё скачет, пляшет и поет,
Всё в улице твоей гуляет,
Кричит, смеется, ест и пьет!
И ты народной сей толпою
Так весел, горд, как Соломон!
Блажен и мудр, кто в ближних ставит
Блаженство купно и свое,
Свою по ветру лодку правит,
И непорочно житие
О камень зол не разбивает,
И к пристани без бурь плывет!
Лев именем — звериный царь;
Ты родом — богатырь, сын барский;
Ты сердцем — стольник, хлебодарь;
Ты должностью — конюший царский;
Твой дом утехой расцветает,
И всяк под тень его идет.
Идут прохладой насладиться,
Музыкой душу напитать;
То тем, то сем повеселиться,
В бостон и в шашки поиграть;
И словом: радость всю, забаву
Столицы ты к себе вместил.
Бывало, даже сами боги,
Наскуча жить в своем раю,
Оставя радужны чертоги,
Заходят в храмину твою:
О, если б ты и Гремиславу
К себе царицу заманил!
И ей в забаву, хоть тихонько,
Осмелился в ушко сказать:
Кто век провел столь славно, громко,
Тот может в праздник погулять
И зреть людей блаженных чувство
В ее пресветло рождество.
В цветах другой нет розы в мире:
Такой царицы мир не зрит!
Любовь и власть в ее порфире
Благоухает и страшит.
Так знает царствовать искусство
Лишь в Гремиславе — божество.
Гавриил Державин — На рождение царицы Гремиславы: Стих
Живи и жить давай другим,
Но только не на счет другого;
Всегда доволен будь своим,
Не трогай ничего чужого, —
Вот правило, стезя прямая
Для счастья каждого и всех!
Нарышкин! коль и ты приветством
К веселью всем твой дом открыл,
Таким любезным, скромным средством
Богатых с бедными сравнил, —
Прехвальна жизнь твоя такая,
Блажен творец людских утех!
Пускай богач там, по расчету
Назнача день, зовет гостей,
Златой родни, клиентов роту
Прибавит к пышности своей;
Пускай они, пред ним став строем,
Кадят, вздыхают — и молчат.
Но мне приятно там откушать,
Где дружеский незваный стол;
Где можно говорить и слушать
Тара-бара про хлеб и соль;
Где гость хозяина покоем,
Хозяин гостем дорожат;
Где скука и тоска забыта,
Семья учтива, не шумна;
Важна хозяйка, домовита,
Досужа, ласкова, умна;
Где лишь приязнью, хлебосольством
И взором ищут угождать.
Что нужды мне, кто по паркету
Подчас и кубари спускал;
Смотрел в толкучем рынке свету,
Народны мысли замечал
И мог при случае посольством,
Пером и шпагою блистать!
Что нужды мне, кто всё, вефиром
С цветка лишь на цветок летя,
Доволен был собою, миром,
Шутил, резвился, как дитя,
Но если он с толь легким нравом
Всегда был добрый человек!
Всегда жил весело, приятно
И не гонялся за мечтой,
Жалел о тех, кто жил развратно,
Плясал и сам под тон чужой.
Хвалю тебя, ты в смысле здравом
Пресчастливо провел свой век.
Какой театр! как всю вселенну,
Ядущих и ядому тварь,
За твой я вижу стол вмещенну,
И ты сидишь, как сирский царь
В соборе целыя природы!
В семье твоей — как Авраам!
Оставя короли престолы
И ханы у тебя гостят:
Киргизцы, немчики, моголы
Салму и соусы едят, — Какие разные народы,
Язык, одежда, лицы, стан!
Какой предмет! как на качелях
Пред дом твой соберется чернь
На светлых праздничных неделях!
Вертится в воздухе весь день,
Покрыта площадь пестротою,
Чепцов и шапок миллион!
Какой восторг! Как всё играет!
Всё скачет, пляшет и поет,
Всё в улице твоей гуляет,
Кричит, смеется, ест и пьет!
И ты народной сей толпою
Так весел, горд, как Соломон!
Блажен и мудр, кто в ближних ставит
Блаженство купно и свое,
Свою по ветру лодку правит,
И непорочно житие
О камень зол не разбивает,
И к пристани без бурь плывет!
Лев именем — звериный царь;
Ты родом — богатырь, сын барский;
Ты сердцем — стольник, хлебодарь;
Ты должностью — конюший царский;
Твой дом утехой расцветает,
И всяк под тень его идет.
Идут прохладой насладиться,
Музыкой душу напитать;
То тем, то сем повеселиться,
В бостон и в шашки поиграть;
И словом: радость всю, забаву
Столицы ты к себе вместил.
Бывало, даже сами боги,
Наскуча жить в своем раю,
Оставя радужны чертоги,
Заходят в храмину твою:
О, если б ты и Гремиславу
К себе царицу заманил!
И ей в забаву, хоть тихонько,
Осмелился в ушко сказать:
Кто век провел столь славно, громко,
Тот может в праздник погулять
И зреть людей блаженных чувство
В ее пресветло рождество.
В цветах другой нет розы в мире:
Такой царицы мир не зрит!
Любовь и власть в ее порфире
Благоухает и страшит.
Так знает царствовать искусство
Лишь в Гремиславе — божество.
НА РОЖДЕНИЕ ЦАРИЦЫ ГРЕМИСЛАВЫ
Л. А. НАРЫШКИНУ
Живи и жить давай другим,
Но только не на счет другого;
Всегда доволен будь своим,
Не трогай ничего чужого:
Вот правило, стезя прямая
Для счастья каждого и всех!
Нарышкин! коль и ты приветством
К веселью всем твой дом открыл,
Таким любезным, скромным средством
Богатых с бедными сравнил, —
Прехвальна жизнь твоя такая,
Блажен творец людских утех!
Пускай богач там, по расчету
Назнача день, зовет гостей,
Златой родни, клиентов роту
Прибавит к пышности своей;
Пускай они, пред ним став строем,
Кадят, вздыхают — и молчат.
Но мне приятно там откушать,
Где дружеский незваный стол;
Где можно говорить и слушать
Тара-бара про хлеб и соль;
Где гость хозяина покоем,
Хозяин гостем дорожат;
Где скука и тоска забыта,
Семья учтива, не шумна;
Важна хозяйка, домовита,
Досужа, ласкова, умна;
Где лишь приязнью, хлебосольством
И взором ищут угождать.
Что нужды мне, кто, всё зефиром
С цветка лишь на цветок летя,
Доволен был собою, миром,
Шутил, резвился, как дитя, —
Но если он с толь легким нравом
Всегда был добрый человек!
Всегда жил весело, приятно,
И не гонялся за мечтой;
Жалел о тех, кто жил развратно,
Плясал и сам под тон чужой.
Хвалю тебя, ты в смысле здравом
Пресчастливо провел свой век.
Какой театр, как всю вселенну,
Ядущих и ядому тварь,
За твой я вижу стол вмещенну,
И ты сидишь, как сирской царь,
В соборе целыя природы!
В семье твоей — как Авраам!
Оставя короли престолы
И ханы у тебя гостят:
Киргизцы, немчики, моголы
Салму и соусы едят;
Какие разные народы,
Язык, одежда, лицы, стан!
Какой предмет, как на качелях
Пред дом твой соберется чернь
На светлых праздничных неделях!
Вертится в воздухе весь день,
Покрыта площадь пестротою,
Чепцов и шапок миллион!
Какой восторг! Как всё играет!
Всё скачет, пляшет и поет,
Всё в улице твоей гуляет,
Кричит, смеется, ест и пьет,
И ты народном сей толпою
Так весел, горд, как Соломон!
Блажен и мудр, кто в ближних ставит
Блаженство купно и свое,
Свою по ветру лодку правит.
И непорочно житие
О камень зол не разбивает,
И к пристани без бурь плывет!
Лев именем — звериный царь;
Ты родом — богатырь, сын барский;
Ты сердцем — стольник, хлебодарь;
Ты должностью — конюший царский;
Твой дом утехой расцветает,
И всяк под тень его идет.
Идут прохладой насладиться,
Музы́кой душу напитать;
То тем, то сем повеселиться,
В бостон и в шашки поиграть;
И словом: радость всю, забаву
Столицы ты к себе вместил.
Бывало, даже сами боги,
Наскуча жить в своем раю,
Оставя радужны чертоги,
Заходят в храмину твою.
О! если б ты и Гремиславу
К себе царицу заманил!
И ей в забаву, хоть тихонько,
Осмелился в ушко сказать:
Кто век провел столь славно, громко,
Тот может в праздник погулять,
И зреть людей блаженных чувство
В ее пресветло рождество.
Любовь и власть в ее порфире
Благоухает и страшит.
Так знает царствовать искусство
Лишь в Гремиславе — божество.