нащокинский переулок 8 история дома
Дом с единорогом
Вот здесь в конце снимка виден этот дом с башенкой:
Дом был построен архитектором Петром Щёкотовым в 1897 г. для Московского акционерного общества.
Пётр Павлович Щёкотов (22 февраля 1868, Москва (?) — после 1914) — русский архитектор, один из мастеров московского модерна.
В 1882 году поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, из которого выбыл в 1888 году не закончив курса. С 1892 года служил чертёжником в Канализационном отделе Московской городской управе. Свидетельство на право производства строительных работ по гражданскому строительству и дорожной части получил в 1899 году. Работал помощником архитектора С. С. Шестакова, помощником архитектора Московского учебного округа (1908) и помощником архитектора А. Н. Померанцева на строительстве последним здания Верхних торговых рядов. Осуществил ряд самостоятельных построек в Москве, Подмосковье, Харькове и в Крыму. Судьба зодчего после 1914 года неизвестна.
Архитектор обладал собственным творческим почерком, сочетающим крупный декор с рациональной структурой фасада.
Внизу хорошо виден эркер над входом:
Его украшает голова горгульи. Но, как выяснилось, это современное украшение, приделанное к зданию в процессе ремонта в 2005 г.
Дом №8 по Нащокинскому переулку был построен в 1897 году по проекту Петра Павловича Щёкотова. В декоре изначально были использованы готические мотивы.
Это же здание в 80-х годах. Как видно, горгульи на нем нет.
Источник: «Памятники архитектуры Москвы», книга 3
Фотограф: А.Александров, В.Соломатин
Фото с сайта http://www.oldmos.ru
Со двора дома открывается вид на стрельчатую арку и витиеватые решетки окон. Кадр из фильма «Покровские ворота». Дом Костика находится по соседству.
Снимок сделан в начале 80-х. Фото с сайта http://www.oldmos.ru
Нащокинский переулок 8 история дома
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Нащокинский переулок
В честь проживавшего в доме № 14 автора романа «Чапаев» целых 60 лет гордо именовался улицей Фурманова этот переулок, пока ему в 1993 году в потоке обратных переименований не вернули прежнее название – Нащокинский, по фамилии одного из здешних домовладельцев, о котором расскажу немного позже.
Зеленоватый дом с головой химеры на эркере и барельефом, изображающим единорога, построил архитектор Пётр Щекотов в 1897 году. Недавно проведённая реконструкция существенно изменила облик здания, но надо признать, что в целом получилось хорошо. Практика последних лет такова, что реконструируемый дом чаще всего полностью разбирают, а затем руками гастарбайтеров отстраивают заново – более или менее напоминающим то, что было прежде.
Приятно видеть, что в данном случае проектировщики из Архитектурного бюро «Остоженка» смогли решить стандартные задачи (устройство подземного паркинга, увеличение полезной площади), ничем не испортив старинный дом.
Особого интереса заслуживает работа специалистов из Центра историко-градостроительных исследований – они отступили от первоначального вида здания, но зато сумели воссоздать дух готики, разместив на фасаде изображения фантастических существ, в авторском проекте отсутствовавших.
На месте головы химеры торчала металлическая часть конструкции, поддерживавшей эркер, а над аркой бывшего проходного двора вообще ничего не было. Изящные, даже миниатюрные украшения не очень соответствуют авторскому стилю Петра Щекотова (элементы декора он предпочитал крупные), но вот этому зданию они настолько «пришлись впору», что местные жители не только не упрекают реставраторов в самовольстве, но уже начали «вспоминать» о том, что по бокам от въезда в арку стояли две каменных тумбы с изображениями единорогов, якобы исчезнувшие в процессе ремонта.
Кстати, в фильме «Покровские ворота» сквозь эту арку въезжал на «копейке» повзрослевший Костик в исполнении Михаила Козакова, и через неё же «неутомимый Савранский» на своём железном коне влетал во двор, сворачивал влево и лихо подвозил студента Костика в исполнении Олега Меньшикова к соседнему дому, где по фильму находилась та колоритная коммуналка.
В результате реконструкции дом подрос, обзавёлся мансардой и вторым балконом, сменил колер и, похоже, превратился в офис какой-то солидной фирмы.
Дальше по левой стороне Нащокинского переулка стоит бело-жёлтый двухэтажный особнячок с вазами в античном стиле по бокам от аттика. Построенный в 1880 году, дом неплохо сохранился, но раньше выглядел ещё более внушительно: балкон держала на своих могучих крыльях пара клювастых орлов, а над воротами сияли электрические фонари, на матовом стекле которых читалась надпись: «Дом Захарьина».
В конце XIX века сюда регулярно приезжал пожилой господин довольно странного вида: лысый, с окладистой чёрной бородой, в круглых очках, одетый в наглухо застегнутый долгополый сюртук и даже летом обутый в валенки. Это и был знаменитый доктор Григорий Антонович Захарьин, о котором по Москве ходило множество легенд, рисовавших его в самом разном свете – как гениального врача, умеющего поставить верный диагноз после одного взгляда на пациента, как ужасного сквалыгу, назначавшего совершенно невообразимые гонорары за свои консультации, а иногда и как настоящего «чокнутого профессора», способного тростью разбить окна в комнате больного, чтобы раз и навсегда объяснить его родственникам важность гигиены и вентиляции.
Личность не менее яркая и противоречивая, чем доктор Хаус, Захарьин достоин отдельного рассказа – но в другой раз, пожалуй. Сейчас мы просто представим себе, как Григорий Антонович, тяжёло опираясь на свою палку, преодолевает несколько шагов от пролётки до двери дома своего сына. Сергей Григорьевич, страдавший нефритом, отца пережил не намного, а большую часть унаследованного огромного состояния потратил на добрые дела: построил больницу для бедных и оплатил закупку экспонатов для одного из залов Музея изящных искусств, создававшегося профессором Цветаевым.
А в доме на углу с Гагаринским переулком жил Нащокин – но не Пётр Александрович, закадычный приятель Толстого-Американца, а Павел Воинович, ближайший друг Пушкина. Тот самый, кто одолжил Александру Сергеевичу фрак для венчания, кто упал в обморок, узнав о гибели поэта, тот, про кого Пушкин сказал однажды: «Всем вам я нужен зачем-то, а любит меня один Нащокин».
Павел Воинович Нащокин. С портрета XIX века
Приятнейший человек, фантазёр и весельчак, гурман и картёжник, кутила и транжир, Нащокин десять раз в своей жизни разорялся и вновь становился богачом. Но спасали его не карты, а периодически умиравшие бездетные родственники, так что пушкинская фраза «наследник всех своих родных», возможно, впервые была сказана совсем не про Онегина. В периоды безденежья «Воиныч» самозабвенно делал долги, а в хорошие времена с той же лёгкостью сам раздавал взаймы деньги всем, кто бы ни попросил, а также устраивал дружеские попойки, покупал дорогие безделушки и раздаривал их тем, кого любил.
Для Пушкина, зная неспокойный нрав его, Нащокин однажды заказал у ювелира кольцо с бирюзой – как талисман от насильственной смерти (впрочем, поэт тоже любил своих друзей и талисман подарил Данзасу, как раз незадолго до дуэли, так что судьбу изменить не удалось).
А среди подарков, полученных Нащокиным от Пушкина, был первый экземпляр «Повестей Белкина», и неспроста. Павел Воинович частенько бывал первым слушателем новых шедевров, а для некоторых произведений подбросил Александру Сергеевичу сюжеты. Например, про белорусского дворянина Островского, ставшего благородным разбойником, или про влюблённого гусара, переодевшегося в горничную, чтобы наняться на службу к даме своего сердца.
Подобно Толстому-Американцу, Нащокин жил с цыганкой, и дом его ни в чём не уступил бы цыганскому табору: «Такая бестолочь и ералаш, что голова идет кругом. С утра до вечера у него разные народы: игроки, отставные гусары, студенты, стряпчие, цыганы, шпионы, особенно заимодавцы. Всем вольный вход; всем до него нужда; всякой кричит, курит трубку, обедает, поет, пляшет; угла нет свободного – что делать?» (Из письма Пушкина жене, декабрь 1831 г.)
Но до венчания с певицей из цыганского хора дело не дошло; дворянка Вера Александровна Нарская стала супругой Павла Воиновича и родила ему четверых детей. Для них ли – а может, для того ребёнка, что всегда жил в его собственной душе, – Нащокин сотворил удивительную вещь: заказал двухэтажный стеклянный домик, населенный куклами.
Надо сказать, что подобные игрушки в те времена были в моде среди состоятельных людей и даже царствующих особ, но Павел Воинович перещеголял всех, заказав убранство своего домика не кукольникам, а тем же мастерам, у кого приобретал настоящую мебель, столовые приборы, музыкальные инструменты – с непременным условием, чтобы всё было настоящим, только в семь раз уменьшенным в размере.
Художник выполнил миниатюрные копии знаменитых живописных полотен, мастера-медники спаяли и вылудили кухонную утварь, на полотняной фабрике ткачи изготовили скатерти и салфетки, фарфоровый завод сделал уменьшенную копию сервиза, а ножевщики выточили столовые приборы, совсем как настоящие. В маленьком самоваре можно было вскипятить воду, из футляра размером с табакерку извлечь пару пистолетов и обменяться выстрелами.
М. И. Пыляев в книге «Замечательные чудаки и оригиналы» даёт такое описание: «Домик был продолговатый, правильный четырехугольник, обрамленный богемскими зеркальными стеклами и образовывал два отделения, верхнее и нижнее. В верхнем помещалась сплошная танцевальная зала со столом по середине, сервированным на шестьдесят кувертов. По четырем углам залы поставлены были четыре стола и бронзовые канделябры на малахитовых подстоях, на потолке, вылепленном в мавританском стиле, висели три серебряные люстры, каждая по пятидесяти свечей, в одном углу стоял рояль, в другом арфа, первый был работы Вирта, вторая – Эрара, на первом жена владельца играла небольшие пьесы, употребляя для ударов по клавишам вязальные спицы.
В зале помещались ломберные столы с картами, были даже щеточки и мелки для карточной игры. Вся зала была украшена тропическими растениями, так искусно сделанными в Париже, что, казалось, эти растения были живыми. Нижний этаж представлял жилые покои и был наполнен всем, что только требовалось для какого-нибудь царственного жилища.
Заказывая эту игрушку и долго обдумывая её, он не позабыл ни малейшей безделицы богатого домашнего быта».
Полюбоваться диковинкой ценою в 40 000 рублей съезжалось все лучшее общество. Разговоров о домике было столько, что популярный беллетрист Вельтман о нём даже книгу написал на злобу дня. «Вот и готов не дом, а игрушка. Стоит чуть ли не дороже настоящего; остается, по обычаю, только застраховать да заложить в Опекунский совет». Но для домовладельца его затея всегда оставалась любимым развлечением, а никак не капиталовложением.
«С Нащокиным вижусь всякий день, – сообщал Пушкин Наталье Николаевне. – У него в домике был пир; подали на стол мышонка в сметане с хреном в виде поросёнка. Жаль, не было гостей. По своей духовной домик этот отказывает он тебе».
Однако Натали, хоть и пережила Нащокина, завещанного так и не получила – в очередной раз оказавшись без средств, Павел Воинович свою драгоценность за полцены заложил, а выкупить уже не смог. Судьба оказалась по-своему милостива к этому восхитительному московскому чудаку: умер он мгновенно, в храме – успев закончить молитву и не сумев подняться с колен.
Нащокинский домик сменил нескольких хозяев; из составлявших его обстановку шести сотен предметов часть была утрачена. Незадолго до революции реликвию приобрёл Исторический музей, а в наши дни экспонат находится в фондах Всероссийского музея А. С. Пушкина в Петербурге.
А дом-прототип разобрали и построили заново в 1970-х годах, одновременно со сносом другой здешней достопримечательности, о существовании которой сейчас напоминают лишь два кирпичных ребра на торце здания по правой стороне Нащокинского переулка, идущие от земли вверх и обрывающиеся на уровне 6 этажа.
До 1974 года стоял на этом месте «писательский дом», а точнее – «надстройка». Верхние три этажа появились в результате стараний писательского кооператива, объединившего тех, кто хотел жить в человеческих условиях, но не смог пробиться в список будущих жильцов кооперативного дома в Лаврушинском переулке.
Допустим, Михаила Булгакова из того списка вычеркнули, хотя за 80 квадратных метров и взнос был уплачен, и даже номер квартиры известен… но получил её кто-то более испорченный квартирным вопросом – а Булгаковым оставалось радоваться, что дали им жильё хотя бы здесь.
Улица Фурманова, дом 3. Фото из архива Е. С. Булгаковой
И они искренне радовались, хотя и получили 47 метров вместо 60… В марте 1934-го, вскоре после новоселья, Булгаков писал Вересаеву: «Замечательный дом, клянусь! Писатели живут и сверху, и снизу, и сзади, и спереди, и сбоку. Молю Бога о том, чтобы дом стоял нерушимо. Я счастлив, что убрался из сырой Пироговской ямы. А какое блаженство не ездить в трамвае! Викентий Викентьевич! Правда, у нас прохладно, в уборной что-то не ладится и течет на пол из бака, и, наверное, будут еще какие-нибудь неполадки, но всё же я счастлив. Лишь бы только стоял дом».
Это был фрагмент моей книги под названием «Три дома Маргариты».
Она (как часть «ПутеБродителя») в настоящее время готовится к печати.
А пока книга не опубликована, я собираюсь провести несколько экскурсий по этому маршруту, и ближайшая состоится в воскресенье, 10 марта (как раз в день печальной годовщины смерти Михаила Афанасьевича Булгакова).
Московские дома лучшего друга Пушкина – Нащокина: настоящие и кукольные
Имя Нащокина лучше всего известно пушкинистам. В многочисленных монографиях, посвященных жизни Пушкина, Павел Воинович упоминается как самый преданный и верный друг и поклонник поэта. Тот самый, кто одолжил Александру Сергеевичу фрак для венчания, кто упал в обморок, узнав о гибели поэта и тот, про кого Пушкин сказал однажды: «Всем вам я нужен зачем-то, а любит меня один Нащокин».
Павел Воинович Нащокин имел репутацию чудака — надо признать, вполне заслуженную. Тем не менее, его современники чуть ли не в один голос называли его человеком редкого обаяния, ума и доброты и относились к нему с большим уважением.
Павел Нащокин происходил из важного дворянского рода. Его отец, Воин Васильевич Нащокин, являлся одной из заметных фигур Екатерининской эпохи, был принят при дворе, но после прихода к власти Павла I вышел в отставку. Государь за заслуги подарил Нащокину деревню в Воронежской губернии, и он зажил там барином. Мать Нащокина была из рода Нелидовых. История ее знакомства с будущим мужем, ставшая одним из семейных преданий, может вызвать удивление даже сегодня, а тогда это было вовсе немыслимо. Воин Васильевич, заблудившись на охоте, приехал в дом Нелидовых. Познакомившись с дочерью Нелидовых, он сразу в неё так влюбился, что не захотел ждать буквально ни дня. На то, чтобы добиться руки и сердца Нелидовой, но главное, получить благословения на брак ее родных, Воину Васильевичу понадобились всего лишь сутки. Свадьба состоялась буквально через день, и с тех пор супруги были неразлучны. В записках Павла Нащокина есть упоминание о том, как складывалась семейная жизнь его родителей: «Отец мой ее любил, но содержал в строгости. Много вытерпела она от его причуд». Т. е. Павлу Нащокину было с кого брать пример в жизни шумной, веселой и необыкновенной. Тем не менее Павел получил хорошее домашнее образование, а в 1814 году поступил в Благородный пансион при знаменитом Царскосельском лицее. Здесь судьба и свела его с Пушкиным. Дело в том, что одновременно с ним в пансионе учился Лев Пушкин — брат Александра Сергеевича. Во время одного из визитов поэта к брату и состоялось знакомство Пушкина и Нащокина, которое позже переросло в крепкую дружбу. Это было настоящее родство душ. Наверное, не было ни единого значительного события в жизни каждого из них, по поводу которого они бы не посоветовались друг с другом, будь то женитьба, крещение детей, взаимное кредитование или любые житейские вопросы.
Впрочем, Павел Нащокин курса в Царском селе не завершил, разочаровавшись в науках, и отправился служить в армию, но и там не сделал карьеры. В 1823 году Павел Воинович вышел в отставку «по домашним обстоятельствам» в чине поручика и более не служил. Недостатка в средствах Павел Воинович на первых порах мог не опасаться, поэтому довольно скоро стал вести тот образ жизни, который вызывал у современников удивление и зависть. К деньгам он относился легко, был меценатом, покровительствовал художникам и артистам. Охотно покупал всякие дорогие безделушки и ладно бы их коллекционировал, но нет, как правило, раздаривал друзьям. Одно время сожительствовал с известной цыганской певицей и даже имел от неё детей. Нащокин жил, как метко заметил один из его современников, «по широкой русско-барской натуре». Приятнейший человек, фантазёр и весельчак, гурман и картёжник, кутила и транжир — все эти эпитеты в полной мере отражают свойства натуры Нащокина. К концу жизни, правда, в некоторой степени остепенился, встретив настоящую любовь в лице Веры Александровны Нарской, очень дальней своей родственницы, но полностью своим привычкам не изменил. Знакомых в Москве у Павла Воиновича было великое множество. Современники говорили, что половина Москвы была в родстве с Нащокиным, а другая половина — его ближайшие друзья. Он дружил с Гоголем, Жуковским, Денисом Давыдовым, Баратынским, Брюлловым и многими другими известными людьми того времени.
Портрет П. В. Нащокина работы шведского художника К. П. Мазера, друга П. В. Нащокина
Как это было принято в то время среди дворян, владеющих имениями в деревне, Нащокин не имел в Москве собственного жилья, а снимал различные дома в зависимости от текущего финансового положения. Поэтому у него не было постоянного адреса. К перемене обстановки он относился так же спокойно, как и к деньгам, и принимал гостей то в роскошных апартаментах, то в самых простых комнатах. Тем не менее, Пушкин, приезжая после долгого перерыва в Москву, находил дом Нащокина очень легко: все извозчики отлично знали очередной адрес Павла Воиновича Нащокина.
Есть три основных московских адреса, где не на один день у Нащокина останавливался Пушкин (приведены в хронологическом порядке по времени, как их посещал Пушкин):
1) Гагаринский переулок, дом 4, что на Пречистенке;
2) Остоженка, дом 18;
3) Воротниковский переулок, дом 12, расположен рядом с Тверской.
Дом на Остоженке не сохранился, дома в Гагаринском и Воротниковском переулках дошли в том или ином виде до наших дней.
Дом Нащокина в Гагаринском переулке, 12 на Пречистенке
Этот дом стоит на углу Гагаринского и Нащокинского переулка совсем недалеко от музея А. С. Пушкина на Пречистенке. Можно подумать, что переулок назван Нащокинским в честь Павла Воиновича. Но это не так. Переулок получил такое название потому, что здесь когда-то еще в начале 18-го века располагалась усадьба однофамильцев рода Нащокиных. В советское время этот переулок целых 60 лет до 1993 г. именовался улицей Фурманова в честь проживавшего в доме № 14 автора романа «Чапаев».
Дом был построен в 30-х годах 19-го века, имел каменный первый и деревянный второй этажи и принадлежал в пушкинские времена дочерям надворного советника Ильинского, у которых его в то время снимал Нащокин. К 1970-м годам прошлого столетия дом значительно обветшал и его перестроили, заменив второй этаж на каменный. Это не была историческая реставрация в полном понимании этого слова, но внешний облик нового дома и его планировка были максимально приближены к оригиналу. Возможно, это случилось в том числе и благодаря тому, что был доступен полный макет дома в одну седьмую размера, который был изготовлен на деньги Нащокина. Но об этом игрушечном домике чуть ниже. Сегодня в доме Нащокина расположен Центральный совет Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК).
Дом Нащокина в Гагаринском переулке в наши дни
Мемориальная доска № 1 на доме Нащокина в Гагаринском переулке
Мемориальная доска № 2 на доме Нащокина в Гагаринском переулке
Дом Нащокина в Гагаринском переулке в социалистические времена
В дом, который Нащокин снимал в Гагаринском переулке, Пушкин приехал 6 декабря 1831 г. Это была первый долгий отъезд Пушкина из семейного дома. Уехал Пушкин из Москвы 24 декабря 1831 г., оставив выразительное описание образа жизни его приятеля в письме к жене: «Нащокин занят делами, а дом его такая бестолочь и ералаш, что голова идет кругом. С утра до вечера у него разные народы: игроки, отставные гусары, студенты, стряпчие, цыганы, шпионы, особенно заимодавцы. Всем вольный вход; всем до него нужда; всякой кричит, курит трубку, обедает, поет, пляшет; угла нет свободного — что делать? Между тем денег у него нет, кредита нет… Вчера Нащокин задал нам цыганский вечер; я так от этого отвык, что от крику гостей и пенья цыганок до сих пор голова болит». Но это Пушкин по-приятельски ворчал на своего верного и преданного друга. В Москву Пушкин приезжал, чтобы, в том числе, уладить свой огромный старый карточный долг, который сделал, будучи ещё холостым. Он виделся со многими своими знакомыми и друзьями, хотел заручиться кредитом, но долг так и остался неуплаченным. Долг был погашен опекунским советом только после смерти Пушкина.
Несмотря на беспутную жизнь Нащокина, Пушкин доверял другу в денежных делах как никому другому. 16 февраля 1831 года он, например, сообщает П. А. Плетневу: «Через несколько дней я женюсь: и представлю тебе хозяйственный отчет: заложил я моих 200 душ, взял 38 000 — и вот им распределение… 10 000 Нащокину, для выручки его из плохих обстоятельств: деньги верные». Пушкин венчался во фраке Нащокина, то ли сумма полученного залога быстро разошлась, то ли некогда было заказывать новый фрак. Очевидцы вспоминали, что в этом же венчальном фраке поэта и похоронили после роковой дуэли.
Жизнь Нащокина в Москве была удивительно нерациональной. При таком образе жизни он быстро растратил свое начальное состояние. Другой бы на его месте уехал в деревню, навсегда запомнив горький урок, и попытался бы как-то прокормиться со своего имения. Но Павел Воинович никогда не падал духом и встречал периоды безденежья, почти нищеты, с философским хладнокровием. Нащокин не сомневался, что на смену черной полосе придет белая, и удивительное дело, судьба не раз доказывала справедливость подобного отношения к жизни. Биографы Нащокина подсчитали, что он за свою беспутную жизнь около десяти раз практически был разорен, а затем опять становился богачом. Временами ему помогали друзья. В другой раз он выиграл крупную сумму в карты. В третий — получил крупное наследство от дальнего родственника (помните из Евгения Онегина — «наследник всех своих родных…«). В последний раз он сумел поправить свои дела в 1854 году, но после его смерти семье пришлось туго: выплатив долги, родные остались практически ни с чем.
Дом Нащокина на Остоженке, 18
Дом был снесён в эпоху Лужкова. Впрочем, четырехэтажный дом ничем примечательным в плане архитектуры не выделялся. Сегодня на его месте расположен Московский дом фотографии. Нащокин в снесённом доме снимал квартиру, где жил некоторое время с цыганской певицей Ольгой и сыном Павлом. Пушкин встречался с Нащокиным в этом доме в сентябре 1832 г. Также он посещал этот дом в августе 1933 г. перед своей поездкой в Оренбург с целью сбора материалов о Пугачевском восстании и останавливался у Нащокина после возвращения в Москву в ноябре того же года.
Дом Нащокина на Остоженке, 18 в дореволюционные времена (расположен левее углового дома с башенкой)
Дом Нащокина на Остоженке, 18 в социалистические времена до его сноса (расположен левее углового дома с башенкой)
Дом Нащокина в Воротниковском переулке, 12
В начале 1834 года состоялась свадьба Нащокина и Веры Александровны Нарской. Молодожены переехали в дом в Воротниковском переулке, 12 и прожили здесь более семи лет. Нащокин представил свою будущую жену Пушкину еще до свадьбы. Пушкин весь вечер проговорил с Верой Александровной, а когда собрался уходить, Нащокин в шутку спросил: «Ну что, позволяешь на ней жениться?» — «Не позволяю, а приказываю», — ответил Пушкин. А несколькими годами раньше Нащокин одобрил и благословил женитьбу Пушкина, был на свадьбе и на предшествующем ей «мальчишнике». Наталья Николаевна также хорошо относилась к Павлу Воиновичу и всегда видела в нем своего друга. Нащокин был крёстным отцом первого сына Пушкина — тоже Александра, а Пушкин крестил дочь Нащокиных.
За те семь лет, которые П. В. Нащокин снимал дом в Воротниковском переулке, в стенах этого дома побывал практически весь высший свет Москвы. Частым гостем в доме Нащокина был граф Михаил Юрьевич Виельгорский. В 1838 г. он принимал активное участие в организации лотереи, средства от которой пошли на выкуп из крепостной зависимости великого украинского поэта Т. Г. Шевченко. В этом доме в гостях часто бывал художник, живописец К. П. Брюллов. Часто гостил у Нащокина шведский художник Карл Петер Мазер и по его просьбе в 1839 г. написал портрет А. С. Пушкина и портрет его жены Натальи Николаевны. Павел Воинович был дружен с Н. В. Гоголем, который как вспоминает супруга Нащокина, «…стал своим человеком в нашем доме». По свидетельству известного русского актера М. С. Щепкина, еще одного частого гостя дома, именно с Нащокина списан характер помещика Хлобуева во втором томе «Мертвых душ». И это только малая часть того, что происходило в стенах дома № 12 по Воротниковскому переулку в те времена.
Дом Нащокина в Воротниковском переулке, 12. Фотография 60-х годов прошлого века.
Дом Нащокина в Воротниковском переулке, 12. Вид дома до его закрытия на реставрацию.
Мемориальная доска на доме в Воротниковском переулке, 12.
Дом Нащокина в Воротниковском переулке, 12 в декабре 2017 г. В настоящее время находится на реставрации.
Сохранилась картина художника Н. И. Подклюшникова, на которой он тщательно воспроизвел обстановку гостиной П. В. Нащокина. На картине изображена большая светлая комната, обставленная мебелью того времени, черный рояль, огромный ковер ручной работы, бронзовые часы, большие живописные портреты.
Картина художника Н. И. Подклюшникова «Гостиная в доме Нащокиных». На этажерке слева — бюст Пушкина, который после смерти поэта под наблюдением Нащокина создаст известный скульптор И. П. Витали.
Бюст Пушкина работы И. П. Витали, созданный по заказу Нащокина
Портрет Пушкина работы К. П. Мазера, созданный по заказу Нащокина
Портрет жены Пушкина Натальи Николаевны работы К. П. Мазера
Самым дорогим гостем в доме Нащокина в Воротниковском переулке конечно же был Пушкин. Поэт бывал здесь не один раз. На втором этаже дома ему была отведена комната, которая так и называлась — «пушкинская».
Последний раз дом Нащокина в Воротниковском переулке Пушкин посетил в 1936 году. В январе 1836 года Пушкин писал Нащокину: «Думаю побывать в Москве, коли не околею на дороге. Есть ли у тебя угол для меня? То-то бы наболтались, а здесь не с кем…». Пушкин прожил у Нащокиных 18 дней и уехал в Петербург — навстречу смерти.
Смерть Пушкина стала для Нащокина страшным ударом, он слег в постель и провел несколько дней в горячке. Он пережил друга на 17 лет и до конца жизни не смирился с этой утратой. Нащокин не мог простить себе, что он не смог предотвратить дуэль и не знал о ней. Пушкин часто вызывал противников на дуэли, за время его жизни было назначено бессчетное количество дуэлей. И чаще они назначались из-за пустяков: не так сказал, не так посмотрел и т. д. и т. п. И Нащокин неоднократно спасал Пушкина от дуэлей, так как обладал способностью улаживать конфликты «с честью» и не мог простить себе, что не удалось этого сделать в 1837 году.
Вера Александровна пережила своего супруга Павла Воиновича Нащокина почти на полвека. В конце жизни она с большой теплотой вспоминала мужа и считала себя счастливой, хотя ютилась на убогой даче под Москвой и была вынуждена отказывать себе во всем. О ней вспомнили лишь во время празднования столетнего юбилея Пушкина, привезли на торжественное заседание Московского университета, даже выхлопотали пенсию. Вера Александровна оставила очень ценные воспоминания о Пушкине, записанные собирателем биографических материалов о Пушкине П. И. Бартеневым. Будущий издатель «Русского архива» Бартенев после смерти Пушкина часто встречался с Нащокиными, самими близкими друзьями поэта, и неутомимо записывал все их воспоминания о Пушкине в специальную толстую тетрадь. В 1925 г. этот ценнейший памятник воспоминаний о Пушкине был издан под названием «Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым».
Дом по Воротниковскому переулку, 12 имеет большую историческую и культурную ценность. Этот небольшой домик в центре Москвы сохранил нам внешний вид Москвы времен А. С. Пушкина. Он в свое время явился местом встреч множества знаменитых и талантливых людей России 19-го века, а главное он помнит великого русского поэта. Не может не радовать тот факт, что время пощадило этот дом и в настоящее время он находится на исторической реставрации. Хотелось бы, чтобы итогом этой последней реставрации стал музейный комплекс, в котором были бы восстановлены как внешний вид дома, так и внутренние интерьеры. Историю своей страны надо помнить и сохранять. Сегодня есть уникальная возможность воссоздать внутренние интерьеры московской усадьбы того времени по интерьерам маленького, кукольного домика Нащокина, частично дошедшего до наших дней. И может быть, когда-нибудь произойдет воссоединение большого дома Нащокина и маленького дома Нащокина и знаменитый кукольный домик вернется из Северной столицы в Москву, которой он принадлежит по праву рождения.
И наконец, очередь дошла до описания кукольного домика Нащокина — точной копии его московских домов. С одной стороны, это была прихоть Павла Воиновича — сделать точную копию своего дома с обстановкой, с другой — эта игрушка оказалась удивительным культурным артефактом, который по достоинству оценили только потомки. Исследователи не пришли к единому мнению, копией какого конкретно дома Нащокина стал этот кукольный домик. Скорее всего это собирательный образ домов Нащокина в Гагаринском и Воротниковском переулках.
Подобные игрушки в те времена были в моде среди состоятельных людей и особенно царствующих особ Европы, но Павел Воинович перещеголял всех, заказав убранство своего домика не кукольникам, а тем же мастерам, у кого приобретал настоящую мебель, столовые приборы, музыкальные инструменты — с непременным условием, чтобы всё было настоящим, только в семь раз уменьшенным в размере. Домик размером 2,5 на 2 метра был выполнен из красного дерева. В нем размещались два жилых этажа и полуподвал.
Вот как описывает домик Нащокина М. И. Пыляев в книге «Замечательные чудаки и оригиналы»: «Домик был продолговатый, правильный четырехугольник, обрамленный богемскими зеркальными стеклами и образовывал два отделения, верхнее и нижнее. В верхнем помещалась сплошная танцевальная зала со столом по середине, сервированным на шестьдесят кувертов. По четырем углам залы поставлены были четыре стола и бронзовые канделябры на малахитовых подстоях, на потолке, вылепленном в мавританском стиле, висели три серебряные люстры, каждая по пятидесяти свечей, в одном углу стоял рояль, в другом арфа, первый был работы Вирта, вторая — Эрара, на первом жена владельца играла небольшие пьесы, употребляя для ударов по клавишам вязальные спицы. В зале помещались ломберные столы с картами, были даже щеточки и мелки для карточной игры. Вся зала была украшена тропическими растениями, так искусно сделанными в Париже, что, казалось, эти растения были живыми. Нижний этаж представлял жилые покои и был наполнен всем, что только требовалось для какого-нибудь царственного жилища. Заказывая эту игрушку и долго обдумывая её, Нащокин не позабыл ни малейшей безделицы богатого домашнего быта».
В маленьком самоваре можно было вскипятить воду, из футляра размером с табакерку извлечь пару пистолетов и обменяться выстрелами, сыграть в бильярд, выкурить миниатюрную трубку, исполнить какое-нибудь музыкальное произведение на рояле, из хрустальных фужеров выпить шампанского, по игрушечным часам следить за точным временем — вот только надо было быть в 7 раз меньше человеческого роста.
Пушкин был в восторге от этой затеи. В декабре 1831 года он писал жене: «Дом его (помнишь?) отделывается; что за подсвечники, что за сервиз! Он заказал фортепьяно, на котором играть можно будет пауку…». В другом письме Пушкин заметил: «Домик Нащокина доведен до совершенства — недостает только живых человечков!». Как будто прислушавшись к мнению друга, Павел Воинович поселил в домике и человечков — заказанных на фарфоровом заводе в Петербурге миниатюрных двойников Пушкина, Гоголя, самого себя…
Домик этот обошёлся Нащокину очень недешево. По примерным подсчетам — в 40 тысяч рублей, ведь все миниатюрные предметы были уникальны и выполнялись по индивидуальному заказу. За такие деньги можно было купить настоящий дом в Москве или целую деревню вместе с крепостными, а Нащокин вечно проживал в съемных домах, время от времени меняя адрес. Современники сильно удивлялись, что он «затратил десятки тысяч рублей, чтобы соорудить двухаршинную игрушку». А для нас теперь эта игрушка — бесценный памятник московского быта пушкинских времен. Много позже уже в начале 20-го века журналист С. Яблоновский написал: «Чем больше вы всматриваетесь в этот домик, в его обстановку, в его обитателей, тем больше начинаете понимать, что это не игрушка, а волшебство, которое в то время, когда не было ни фотографии, ни кинематографа, остановило мгновение и передало нам частицу прошлого в такой полноте и с таким совершенством, что становится жутко».
Первоначально Нащокин собирался завещать свой домик Наталье Николаевне Пушкиной. Однако этого обещания выполнить не сумел: игрушечный особняк был заложен Нащокиным в трудную минуту жизни и не выкуплен. Домик сменил нескольких хозяев. Из составлявших его обстановку шести сотен предметов почти половина была утрачена. Незадолго до революции реликвию приобрёл Исторический музей, а в наши дни экспонат находится в фондах Всероссийского музея А. С. Пушкина в Петербурге.
В конце 2017 года Нащокинский домик в неполном составе приехал на выставку в Москву в Государственный музей А. С. Пушкина по случаю юбилея музея — 60 лет со дня образования. И нам посчастливилось его там увидеть. Если Вы захотите увидеть домик в настоящее время, то надо ехать в Петербург в музей А. С. Пушкина на Мойке, 12. Ниже несколько фотографий из московского музея А. С. Пушкина на Пречистенке с уникальной выставки, посвященной Нащокинскому домику.