периодизация новейшей истории востока
1. Проблема хронологии и периодизации новой и новейшей истории стран Востока.
Родригес А.М. История стран Азии и Африки в Новое время традиционно охватывает период превращения этих стран в колонии. Новая история как определенный период всемирной истории является характеристикой, приемлемой как для стран Запада, так и для стран Азии и Африки. Однако содержание этого исторического периода для таких разных регионов земного шара представляется совершенно не однотипным: в передовых странах Запада происходило развитие, а затем и торжество капиталистических отношений; страны Азии и Африки, наоборот, вступали в длительную полосу кризиса своих феодальных структур, а затем стали легкими объектами для капиталистической экспансии со стороны капиталистических стран Запада. Но все же существует нечто определяющее для периода Новой истории как стран Запада, так и стран Востока. В целом, это формирование колониальной системы, в рамках которой горстка стран метрополий (Запад) и подавляющее количество зависимых стран (Восток) впервые в истории человечества вместе образуют единую систему мирового капиталистического хозяйства на базе сформировавшегося единого мирового экономического рынка. Еще одним составляющим исторического процесса в Новое время станет непрекращающаяся антиколониальная борьба народов Востока.
В принципе такое определение является достаточно распространенным и типичным для характеристики основного лейтмотива периода Нового времени. Однако многочисленные споры и дискуссии вызывало и продолжает вызывать определение конкретных хронологических рамок. Для зарубежной историографии под нижним хронологическим рубежом чаще всего подразумевается начало XVI в. При этом западные историки прежде всего исходят из концепции Средневековья, продолжавшегося от краха Западной Римской империи (конец V в.) до «эпохи Высокого Возрождения» (начало XVI в.). А вот верхняя рамка Новой истории находится как бы в поступательно-подвижном состоянии. По мнению большей части зарубежных историков, грань Нового и Новейшего периодов отстоит всего лишь на время жизни одного поколения (20-25 лет) от текущего календарного года. При этом период новейшей истории, когда события и процессы последних двадцати пяти лет еще не могут получить должной оценки, относится скорее к политологии.
В отечественной историографии (в советский период) по вопросу рубежа между средневековьем и Новой историей проходили дискуссии между московской и ленинградской востоковедческими школами. Московские востоковеды отстаивали в качестве события, разделившего две эпохи, английскую буржуазную революцию (середина XVII в.), а ленинградские — французскую (конец XVIII в.). Это нашло отражение в изданных и переиздававшихся учебниках: Ф.М. Ацамбы «История стран Азии и Африки в Новое время» (МГУ) и Г.В.Ефимова «История стран зарубежной Азии в Средние века» (ЛГУ). Конечная дата Новой истории: естественно, это была Великая Октябрьская социалистическая революция (1917 г.).
Девяностые годы двадцатого столетия внесли некоторые коррективы: нижняя рамка Новой истории трактуется по-разному, а верхней считается теперь 1918 г. — год окончания Первой мировой войны. Родригес считает, что ни одно из предложенных решений (прежде всего в отношении «водораздела» между Средневековьем и Новым временем) не является адекватным, так как ни одно из рассматриваемых событий или процессов не оказало решающего влияния на весь мир: как на Запад, так и на Восток. Он предлагает в качестве рубежа между Средними веками и Новым временем рассматривают эпоху Великих географических открытий. Ведь именно эти открытия коренным образом реально изменили не только географическую, но и экономическую, социальную, политическую картину всего мира. На Западе началась так называемая «революция цен», ставшая мощнейшим катализатором развития капиталистических отношений и, в конечном итоге, превращения большинства европейских держав и США в метрополии. На Востоке, в свою очередь, тот же процесс вызвал противоположные последствия. Там многократно усилился кризис феодальных структур, замедлились темпы развития, что в конечном итоге превратило когда-то высокоразвитые восточные страны в колонии и полуколонии. Таким образом, произошли процессы огромной важности, приведшие к возникновению колониальной системы, в рамках которой возник общемировой экономический рынок (где страны Востока играли подчиненную роль), и впервые в истории человечества история стала единой.
Рубежом Новой и Новейшей истории Родригес обозначил грань XIX и XX веков. Это мотивировано тем, что меняющиеся реалии того времени также оказали огромное влияние на весь мир — как на Запад, так и на Восток. На Западе в конце XIX в, свободный капитал стал переоформляться в монополистический, что совершенно изменило ситуацию в развитых странах. А на Востоке именно в конце XIX в. начинается развитие собственных капиталистических отношений, что, в свою очередь, вызвало процесс появления новых классов и групп общества, возникновения буржуазного революционного движения и последующие буржуазные революции («пробуждение Азии»), ставшие прологом к развалу колониальной системы. Кроме того, именно на грани веков произошли первые межимпериалистические конфликты (испано-американская война 1898 г., англо-бурская война 1899-1902 гг. и русско-японская война 1904-1905 гг.), ставшие прообразом будущих мировых войн. Таким образом, хронология Нового времени предлагается в рамках начала XVI — конца XIX веков.
Васильев Леонид Сергеевич:
В истории Востока, где понятие «феодализм» при любой трактовке термина хронологически явно совпадает с европейским, дело обстояло иначе. Восток в принципе развивался иначе, чем Европа, шел по иному пути, что динамика его истории отличалась от линейно-прогрессивной европейской своей цикличностью. Но и в рамках спиральных циклов Восток все же развивался поступательно. По мнению Васильева, традиционный Восток не знал смены формаций, то невольно встанет вопрос, что же брать за основу периодизации исторического развития Востока. Есть ли смысл выделять его?
Смысл, даже необходимость, безусловно есть. История традиционного Востока слишком велика, чтобы обходиться без периодизации. Тем более стоит особо выделить тот этап развития, который лежит между древностью и колониализмом и который хронологически примерно соответствует европейскому средневековью. Остается пока не решенный вопрос, что же брать в качестве критерия при вычленении восточного средневековья. Но если нет между древностью и средневековьем структурной грани — подобной той, что была в истории Европы,— то какую грань следует брать за основу при периодизации исторических этапов? Есть только два возможных выхода: либо оперировать комплексом второстепенных, а то и случайных критериев, либо просто согласиться на некую условную хронологическую грань.
Если оперировать комплексом критериев, то общей для всего Востока грани на этой основе наметить практически невозможно. Остается второй вариант, т.е. принятие некоей условной хронологической грани.
Собственно, именно это и делается ныне практически всеми. На этой основе создаются учебники, общие труды, энциклопедии и т.п. Мы вправе ориентировочно датировать начало восточного средневековья примерно началом, первыми веками нашей эры. Итак, начало, пусть условное, намечено. А как быть с концом?
Проблема здесь не менее сложна, хотя в некотором смысле более очевидна. Снова о грани между формациями речи нет — можно говорите лишь о начале трансформации восточных обществ под воздействием европейского капитала, колониализма, международного рынка. Совершенно очевидно, что приводимую обычно в наших учебниках, энциклопедиях и общих трудах периодизацию, прямо опирающуюся на эти реалии (английская революция? французская революция?), принимать нет оснований. Здесь все-таки нужна грань, пусть условная, пусть как-то соотнесенная с европейской историей, но все-таки имеющая смысл для самого Востока как субъекта исторического процесса. Начало колониальной экспансии было положено на рубеже XV— XVI вв. Даже в XVIII в., когда европейские державы начали активное колониальное проникновение на Восток внутренней структуры восточных стран это коснулось очень слабо. Стран Ближнего и Дальнего Востока почти не коснулось. И только с XIX в. ситуация стала решительно меняться.
Как известно, в Европе XIX век начался с Великой французской революции, давшей энергичный толчок капиталистической трансформации, основанной на машинной индустрии.Именно она способствовала энергичной трансформации внутренней структуры Востока. Только теперь, с XIX в., начался период ломки и трансформации традиционной внутренней структуры Востока. Поэтому можно условно установить завершающую грань восточного средневековья в XIX в., для большинства стран Востока — скорее всего в середине XIX века.
Период колониализма — третий этап истории Востока. Как и оба предыдущих, древность и средневековье, он не был связан с кардинальной ломкой существующей структуры, за исключением, пожалуй, Японии. Но все же этот новый этап — в отличие от средневековья, близость которого к восточной древности вполне очевидна и прослеживается по многим параметрам,— принес Востоку нечто сущностно новое и важное для понимания судеб Востока в целом периоде его истории. Здесь снова необходимо вернуться к проблеме периодизации истории, как всеобщей, так и восточной. Когда речь шла о хронологической грани между древностью и средневековьем в начале второй части данной работы, это обстоятельство принималось во внимание, тем более что тогда речь шла об условной грани. Но теперь ситуация несколько иная. Перед нами уже не условный, а действительно новый этап в истории Востока, связанный с проникновением туда колониального капитала вначале преимущественно в торговой, а затем и в промышленной его форме. Совершенно очевидно, что хронологически этот этап, важный для Востока в целом, включая Африку и Латинскую Америку, не вполне совпадает с хронологическими рамками европейской новой истории. Целесообразно хронологически начинать период колониализма на Востоке именно с XIX века. Где раньше, еще позже, но в целом примерно с XIX в., может быть, даже с середины его. Естественно ц логично, что конец периода колониализма следует видеть в середине XX. в., после второй мировой войны. Для Востока в целом концом периода колониализма и потому важнейшим для его истории хронологическим, рубежом является именно то время, когда он высвободился от колониальной зависимости. Тогда в качестве рамок, которыми следует ограничить новый этап истории Востока в целом, этап колониализма, выступает время с середины XIX до середины XX века.
Помимо стадий, каждый регион Земли имеет свою периодизацию, которая с общечеловеческой может не совпадать не только хронологически, но и по характеристике этапов. Особенно важно это учитывать при изучении истории Востока, поскольку его эволюция отличалась от западноевропейской. Средневековая история Азии строилась по периодам, которым нет точных аналогий в истории Европы. Наконец, Новое время в истории Европы — это период становления капитализма, а в истории Востока — это период колониализма, когда капитализм там тоже развивался, но в совершенно иных, чем в Европе, условиях. Традиционный Восток – до начала ХХ века.
Периодизация новейшей истории востока
В статье последовательно анализируются различные методы исторического исследования. Рассматривается типология методов. Особое внимание уделяется таким методам, как нарративный, историко-генетический, сравнительный, типологический, структурный, системный, метод периодизации.
Методы исторического исследования традиционно делятся на две большие группы: общие методы научного исследования и специальные исторические методы. Однако нужно иметь в виду, что подобное деление в некоторой степени условно. Например, так называемый «исторический» метод используется не только историками, но и представителями самых различных естественных и общественных наук.
Периодизация исторического процесса задает определенную шкалу и масштаб для сравнения обществ и выяснения уровня их развития в определенный период. В основу такой периодизации могут быть положены крупнейшие технологические изменения – производственные революции (аграрная, промышленная, научно-информационная). Промышленная революция может быть разделена на два этапа: начало первого этапа (ранняя промышленная революция) датируется XV–XVI в., начало второго этапа – 1730–60-ми годами (промышленный переворот). Таким образом, раннее Новое время (конец XV–конец XVIII вв.) является периодом, в течение которого совершаются оба этапа промышленной революции, то есть этот период можно рассматривать как имеющий внутреннюю цельность и структуру с точки зрения теории периодизации исторического процесса.
Д. В. Деопик является автором большого числа трудов по различным аспектам всемирной истории, многие из которых опережали и во многом продолжают опережать свое время. Среди крупных ≪страновых историй≫ выделим созданную им на основе исследования нарративных источников ≪Историю Вьетнама≫ (т. 1) и написанные на основе анализа эпиграфики разделы из ≪Истории Индонезии≫ (т. 1; совместно с Г. Г. Бандиленко, С. В. Кулландой). Эти работы ценны тем, что дают опыт написания концептуальных историй, в которых четко и равномерно изложены сведения по всем четырем аспектам истории (политической, социальной, экономической и культурной) и которые написаны в результате проведенных исследований источников, с использованием разнообразных точных методов и без каких-либо идеологических привнесений. Вопросы, связанные с особенностями анализа источников при написании ≪событийной истории≫ и закономерностях ≪политического процесса≫, постоянно затрагивались во время наших бесед. За них я очень благодарен Дмитрию Витальевичу. Их важным промежуточным итогом стала совместная статья 2008 г. о ≪Кризисе 1127 г. …≫, в которой детально описан такой важнейший аспект изучения ≪политической истории≫, как анализ скрытых обстоятельств передачи высшей власти1. Она вызвала профессиональный отклик, впрочем отчасти основанный на непринятии в расчет того, что многие наши выводы и наблюдения были сделаны в результате ≪критики текстов≫ источников, а не из прямого их прочтения.
Данное исследование представляет собой соотнесение археологической и исторической периодизации истории древнекитайского царства Цинь. Соотнесение периодизаций послужит инструментом для помещения археологической информации в контекст письменных памятников и, наоборот, поиска подтверждения или опровежения данных письменных памятников в археологической информации.
Периодизация новейшей истории востока
Нет особой необходимости говорить об актуальности заявленной темы. Периодизация истории как метод интерпретации и понимания исторических событий уже ценна и нужна, ибо помогает выделить закономерности процесса развития. Но при первой серьезной попытке это сделать, немедленно всплывают вопросы:
— что есть критерий отсчета,
— каковы сущностные параметры того нового, что пришло на смену старому и т.д.
Конечно, можно закрыть глаза на все это, как это делается в иных нынешних пособиях, учебниках, энциклопедиях. Оно проще: гони фактологический материал, снабжая его живописующими картинками. А при упреках в отсутствии базовой концепции, иные «умельцы» загораживаются, например, ссылкой на современную французскую школу исторических исследований, якобы избегающую выявления причинно-следственных связей между историческими явлениями.
И в этом смысле перед востоковедом стоит, как нам кажется, более сложная задача, нежели перед специалистом по европейской истории. И вот почему.
Очевидно, что в линейном развитии европейской суперцивилизации пришедшая на смену средневековью эпоха капитализма стала неким «новым» временем. Понятно, что, по сути, речь идет о смене феодальной формации капиталистической (или смены способа производства). При этом логичны и уместны вопросы: когда это было и можно ли эту обнаруженную веху экстраполировать на мировой исторический процесс. Позволю себе напомнить, что термин «средневековье», «средние века» возник у ученых эпохи Возрождения. Этим периодом они отделяли античность от Возрождения: нечто срединное. Для нас это интересно как вопрос: было ли средневековье на Востоке, а если было, то когда закончилось. И если установим это, то будет понятно – с каких пор вести отсчет периоду «нового времени». И все будет просто своей пугающей простотой. Вопросы важные, и их значимость рождает разные точки зрения в разных исторических школах.
Американская «История современного мира», изданная в 1995 году [2] под редакцией доктора Корнуэльского университета Палмера и профессора Колумбийского университета Колтона, отделяет Средневековье от так называемого периода «религиозных войн» 1560 годом. Что касается истории Востока, то она не выделяется вообще, ее нет, а первое упоминание о странах Азии относится лишь к середине XIX века. В связи с открытием европейцами Японии. Вот так: европоцентристский подход очевиден. В «Истории современного мира» нет места истории Востока, как будто мир состоит из Европы и США. Путь наименьшего сопротивления: взяли да и выбросили всю восточную историю, не пойми куда. Вот тебе громкое название, могучий кирпич на мелованной бумаге, да с картинками, да с картами…
И в отечественной историографии нет единства во взглядах по вопросу хронологии новой истории стран Востока. Мы все изучали эту дисциплину по двум имевшимся тогда официальным министерским учебникам: Новая история стран Азии и Африки (Губер, Хейфец и др. М.: ИВШ, 1982; Новая история стран зарубежной Азии и Африки /гл. ред Г.В.Ефимов. Ленинград: ЛГУ, 1971). В них отразилась сложившаяся еще в 30-е годы идея о том, что европейские буржуазные революции середины XVII или конца XVIII в. открыли новую эру в мировой истории. А противоречия между Московской и Ленинградской школами, придавшие солидность дискуссии, сводились к выяснению вопроса – классической или нет была революция в Англии середины XVII столетия.
При этом авторы не слишком обременяли себя задачей увязать упомянутые события в Англии и Франции с якобы общими рубежными явлениями в странах Востока. (Между прочим, не только в Азии, но и в Африке.) Базовая доктрина здесь довольно проста: тогда (XVII или XVIII вв.) весь мир втягивался в рождающуюся систему европейского капитализма, это рубеж мировой истории. (В скобках заметим: соответственно после Октябрьской революции начиналась эпоха новейшего времени в связи с наступившей социалистической эрой.) Несколько смягчая очевидную “топорность” подхода, отечественная историография увязывала российские события 1917 года с окончанием Первой мировой войны, дабы придать мировое значение и переломный характер событиям, опять-таки произошедшим в Европе. Таким образом, по мысли авторов, это есть окончание периода нового времени для всемирной истории протяженностью то ли в 270, то ли в 130 лет.
При близком рассмотрении и эта периодизация, и сама историософия подхода не могут удовлетворить. И вот почему. Сформировавшаяся в 30-е годы придворная историческая наука, обслуживая идеологические интересы режима, была вынуждена повиноваться принципу так называемого «партийного подхода», нагло поставленного в один ряд с принципом объективности. Ну, и подходили, соответственно, должной походкой, строго соизмеряя шаги со “Священным Писанием” по имени «Капитал» и его Евангелиями, важнейшим среди которых был истмат. При этом помня, что ученым в социалистическом лагере шаг влево да шаг вправо в теоретических рассуждениях по востоковедению, вечно не ладившему с марксизмом (на это деликатно указал Никифоров еще в 1975 году), да шаг в сторону могли обернуться практическим изучением Азии на лесоповале, где-нибудь под Верхоянском, как это и случилось, скажем, с востоковедом Гумилевым или африканистом Гернгроссом, выступавшим под псевдонимом «Юг». А это существенно сокращало верхние хронологические рамки физического существования исследователя и убеждало его в антимарксистской идее, что должное сознание должным образом определяет должное бытие… Ладно. О чем это мы? Да, да, о хронологических рамках.
И нижние, и верхние хронологические рамки периода Новой истории здесь увязаны со сменой способа производства (в марксовом толковании это совокупность производительных сил и производственных отношений или базис; надстройка находится в прямой зависимости от базиса, иногда, правда, сохраняя известную самостоятельность). Однако хоть сколько-нибудь осведомленным известно, что смены способа производства в странах Востока: и в Азии, и в Африке не произошло ни в XVII, ни в XVIII, ни в первой половине XIX века. Также очевидно, что после 1918 года так называемый «социалистический способ производства» (даже если признать его существование как исторической категории), не утвердился в странах Востока. Кроме того, европоцентричность и заидеологизированность метода здесь прет прямо в глаза, почти не прикрываясь наукообразными изысками. И на поверхности остаются лишь факты, свидетельствующие, что основополагающие системы ценностей обществ, менталитет, культура большинства народов, входящих в цивилизации Востока, не изменились ни во времена первых буржуазных революций в Европе, ни вначале XX века.
Политические события, произошедшие в нашей стране в последнее десятилетие, существенно расширили концептуальные возможности вообще и историков, в частности. Так, в поисках ответов на давние вопросы, кроме формационного подхода, базирующегося на марксизме, ученые стали шире применять обобщения, созданные в трудах Тойнби, Вебера, Шпенглера, Броделя, Вернадского, Чижевского, Данилевского, Гумилева и др.
Все же до конца и полностью такой подход нас не может устроить. И не только потому, что, по существу, он европоцентричен. Очевидно: до середины XIX века восточные цивилизации продолжали оставаться традиционными, живя по большей части согласно своим наборам основополагающих ценностных императивов.
По нашему мнению, к начальному рубежу для многих восточных стран – к середине XIX века — они пришли не “притащенные” туда Западом, а сами, пережив внутренние процессы, не слишком спровоцированные Европой. Наверное, тогда, в середине XIX века, началась вторая бифуркация Востока и Запада, подготовленная и Западом и Востоком, грозящая восточным цивилизациям гибелью. Но они не погибли, а вышли на новый виток своего развития.
Если мы берем на себя смелость говорить о всемирной истории как о целостном явлении, необходимо договориться о некоторых правилах рассмотрения этого феномена. Что касается правил. Можно говорить об истории отдельных стран Европы, Азии, Африки, Америки. Взять и написать. Издать, соответственно, сборник статей. Вот только целостного взгляда на мировой исторический процесс не будет, сколько бы хитроумным не оказался главный редактор сего издания. А потому, пытаясь составить периодизацию, хочу я того или нет, должен представить и общую картину мировой истории. В том числе и историю Европы.
Вопрос: с каких пор следует рассматривать всеобщую историю, а не историю отдельных стран или отдельных цивилизаций. Известно: отдельные цивилизации существовали и в древнюю эпоху: Египет, Вавилония, Крито-Микенская цивилизация, Мохенджо-Даро и др. Но нет возможности говорить об общем историческом процессе. Хотя отдельные взаимодействия между цивилизациями были. Это войны Александра, эллинизм как попытка синтеза Запада и Востока, а до этого — эпоха Нового Царства в Египте, контактирующего с Междуречьем и т.д. Известно и другое.
Различия отдельно существующих цивилизаций были фиксированы давно. Уже античные греки их подметили, сравнивая свой образ жизни и жизнь людей иных известных им цивилизаций – египетской, персидской и др. Об этом писали Страбон, Фукидид и др. Уже Аристотель в своей «Политике» выделил, среди прочих форм государственной власти, тиранию, ассоциируя ее отнюдь не с началом греческой государственности, а с Востоком, с персидской державой Ахеменидов. В XIII веке его, Аристотеля, сочинения вновь увидят свет, и понятие «деспотия» уже будет восприниматься в негативном смысле, а в XIV столетии под ней будет пониматься государственное устройство Османской империи, которую боялись, не понимали и не хотели понимать европейцы, видя в ней предтечу конца света. До XV века существовал наибольший набор специфических различий в рамках отдельно существующих цивилизаций.
Исламская (как ядро – Османская держава, с суперэтносом – турками);
Индо-буддийская (Индия, часть Юго-Восточной Азии, полиэтничная);
Дальневосточная (иногда ее называют «Китайско-конфуцианской» с суперэтносом «китайцы-ханьцы»);
Византийская (суперэтнос – греки);
Европейская, христианская, средневековая (полиэтничная).
Что касается последней, то к XV веку она стояла на грани катастрофы, и она ее получила. По мнению некоторых специалистов (Моисеев, Кульпин и др.), христианская средневековая цивилизация пережила социально-экологическую катастрофу, вызванную ее отношением к природной среде (подробно об этом пишут Кульпин и Самаркин). В это же время, исламский мир, используя терминологию Тойнби, бросил «вызов» Европе, поглотив цивилизацию Византии и вплотную подойдя к границам католического мира, подчиняя окраины Италии, Венгрии, Австрии, Польши, Венеции. Это время первой бифуркации Востока и Запада. Это время взаимопроникновения системообразующих ценностей от одной цивилизации в недра другой. Это же время попытки выхода христианских средневековых ценностей из тупика, куда она сама себя загнала, благодаря экстенсивным формам осуществления материальной жизни (либо войны внутренние, либо внешняя экспансия вроде броска в Англию в XI веке или на Ближний Восток, либо ограбление природы). Христианская средневековая цивилизация никогда не была самодостаточной. Это ее родимое пятно, переходящее от античного мира в средневековье, а оттуда в индустриальное общество.
К XV веку грабить было нечего. Реконкиста закончилась. Контакт цивилизаций, начавшийся по исламской инициативе, был продолжен христианской цивилизацией отнюдь не от хорошей жизни и, уж тем более, не в поисках нового способа производства. (Это дело вообще очень затратное и небезопасное.)
Таким образом, условно (подчеркиваю – условно!) за нижнюю грань хронологического отсчета мы берем вторую половину XV века (даты могут быть 1453, 1492, 1498).
Как рубежное время, вместившее в себя
— атаку исламской цивилизации на Византию и западноевропейскую христианскую средневековую цивилизацию;
— экономическую катастрофу в Европе, подтолкнувшую европейцев к выходу за пределы своего континента;
— генезис капитализма в Западной Европе;
— а, главное, Великие географические открытия, положившие начало глобализации истории.
Я не хочу искать совпадений в развитии витков восточных цивилизаций и выдавать их за общие рубежи, отражающие вехи на пути истории Востока. Их нет. Причина проста: цивилизации все специфичны и оригинальны каждая по-своему, как на Западе, так и на Востоке – в Америке, Европе, Азии, Африке. Восток не един и нет рабочего понятия вроде «истории азиатов». (В свое время Бисмарк весьма негодовал, когда при нем говорили об истории европейцев, полагая, что они суть разные.) Дихотомия Восток–Запад продолжалась. И не только на этом уровне. По-разному бился пульс восточных сверхобществ. Их циклы не совпадают. У них разная протяженность, отличие динамики внутри каждой цивилизации. Однако при рассмотрении витков восточных цивилизаций обращают на себя внимание некоторые моменты.
Поскольку нами избрано время сопоставления Востока и Запада в XV–XVII вв., то наша задача – отразить набор событий в этих цивилизациях. Предельно сжато.
В рамках исламской (османской) субцивилизации — это время ее динамичного подъема и достижения кульминации на рубеже XV–XVII вв. (Точка максимума – время Сулеймана Великолепного.) В областях материальной, политической, военной, социальной – времена успехов Османской империи, между прочим, явили пример гражданского общества. (Хочу оговориться, что термин «гражданское общество» может быть применим не только относительно Европы, как это считает Карл Поппер в его монографии «Открытое общество».)
Дальневосточное сообщество в XV–начале XVII вв. – самодостаточно. Повинуясь конфуцианской доктрине, оно живет, сохраняя пока демографический оптимум (для Китая он – 60 млн человек и нарушается при 100 млн). Соблюдая границы расселения своих подданных, применяя одни и те же «рецепты» в организации и управлении обществом. Минская эпоха (или минский виток) в развитии Китая происходит до первой четверти XVII века и демонстрирует достаточную стабильность.
Соблюдаются, сберегаются, доминируют основополагающие ценности цивилизации: стабильность, устойчивость, неизменность, традиция, почитание предков и их опыта, избегание новшеств, сакрализация сильной верховной власти и ее институтов, коллективизм в ущерб индивидуализму. В основе менталитета – иррационализм. Китай идет великим путем Дао –
равновесия и гармонии между человеком и обществом, человеком и государством, человеком и человеком, человеком и природой. Пока (XV, XVI, XVII вв.) идет.
Сделаем промежуточные обобщения.
1.В то время, как в Европе идет генезис капитализма, восточные сообщества не переживают ничего подобного. Смены способа производства не произойдет ни в XV, ни в XVI, XVII, XVIII вв. Таким образом, нет возможности графически изобразить прерывающуюся линию, как в истории Европы.
2.Новшествам подобного уровня на Востоке нет места, ибо рассматриваемые общества самодостаточны. Говоря вульгарно, им хватает. В отличие от Европы, попавшей в XV веке в капкан проблем и нашедшей выход в смене формаций, Восток имеет возможность хранить традиционность.
3.Более того, в XVI и XVII вв. эти цивилизации находятся на тех отрезках своих витков, что можно считать их «подъемными». Общих закономерностей тут нет. Есть совпадения.
4.Таким образом, в их истории не просматривается какого-то особого периода, отделяющего некое подобие их «античности» от «нового времени». Нет специфической, восточной античности, под которой обычно понимается в марксистском духе рабовладельческий способ производства, нет и капитализма. И чего-то среднего между ними нет. Поиски средневекового периода в истории Азии лишены смысла. Весь период XV, XVI, XVII, XVIII вв. проходит под знаком неизменности. (Вспомним World History: 300-1650 и 300–1700).
Однако, внутри цивилизаций по разным причинам, но одинаково неумолимо идут процессы к окончанию циклов и на их стыках видны провалы проблем. При первой же попытке сопоставления точек завершения витков цивилизаций бросается в глаза то, что именно к середине XIX века все три цивилизации подходят к концу очередного витка в своем развитии.
Для исламской цивилизации это окончание ее второго витка и выход в межсубцивилизационный стык, за которым последует ныне идущий третий виток.
Полностью завершился очередной могольский виток внутри индийской цивилизации. В середине XIX века исчезла Могольская держава. Исчезла она не потому, что была съедена английской Ост-Индской компанией, а в силу внутренних причин циклического развития этой цивилизации. Империя возникла в XVI веке, росла, наматывая на себя завоевываемые княжества и царства, достигла кульминации при Акбаре Великом и наибольших размеров при Аурангзебе Аламгире. Причем жизнь показывала, что в XVIII веке на смену ей шло какое-то иное объединение, возглавляемое либо маратхами, либо сикхами, либо бенгальцами, либо еще кем-то. На практике собирателями земель индийских выступила Британия, вмешавшаяся в естественный ход циклического развития индийской цивилизации.
Было подавлено сипайское восстание, как и последняя попытка сохранения могольского сообщества — и Индия стала британской. Цивилизация вошла в свой новый столетний колониальный виток.
Дальневосточная цивилизация. К середине XIX века завершился второй социально-экологический цикл в развитии Китая. (Таких циклов в истории Китая было два, и они измеряются веками и даже тысячами лет.) И вовсе не потому, что дальневосточная цивилизация испытывала на себе европейское воздействие. Китай и Япония вообще были закрыты для иностранцев, прежде всего, для европейцев. Завершается этот громадный по времени цикл трагически. Экологический кризис, начавшийся на рубеже XVII–XVIII вв. (а по другим данным в 1623 году), имел свои страшные социальные последствия и к середине XIX века привел к социально-экологической катастрофе, уполовинившей население страны. В ходе разразившегося тайпинского восстания были привнесены не только элементы новой идеологии в сознание миллионов китайцев – дальневосточная цивилизация стояла перед угрозой уничтожения. Но этого не произошло.
Результатом глобализации исторического процесса (середина XIX– cередина XX вв.) стало создание взаимосвязанного единого мира. Для Запада был характерен переход от индустриального общества к постиндустриальному.
На Востоке можно наблюдать движение от конца витков восточных цивилизаций, их зависимости от Запада до обретения «своего лица» к середине XX века. На Восток пришли новации, грозящие гибелью восточным мирам.
Исламская цивилизация со второй половины XIX века демонстрировала явное ослабление. Так, например, Египет не только выпал из состава Османской империи, но и втянулся в зону влияния европейской цивилизации, в отличие от Индии, обретая ее ценностные императивы (даже внешне – театры, долой паранджу, костюмы европейские и т.д.). Само османское сообщество принимает со второй половины XIX века такие элементы как парламентаризм (на 30 лет раньше, чем в России), изменяя тем самым святым ранее основам халифатизма. Распространяются партийная система, СМИ. В экономической области появляются кредитование, процентные ставки и т.п., что было немыслимо на начальном этапе второго витка исламской цивилизации.
Идет межсубцивилизационный стык и выход в современный третий виток исламской цивилизации. Турки утрачивают роль суперэтноса и ныне нелегко понять, кто заменил их – саудиты, палестинцы или иранцы. Ряд мусульманских стран обретает статус полуколоний. С середины XX века большинство стран исламского мира добилось полной независимости. (Турция к 1944 году выплатила долги, тянувшиеся за ней аж с XVIII века; свободными стали Египет, Сирия. Иран, страны Северной Африки, Саудия и др.) Ныне блок арабских государств занял видное место, по-своему влияя на расклад мировых сил.
Индо-буддийская цивилизация, как показало столетие с середины XIX до середины XX века, не погибла. Она, как оказалось, имела должный запас пластичности и за рассмотренный век сохранила свои параметры и традиционный набор ценностных ориентиров (например, касты, общинность, взаимотолерантность этносов, цикличность восприятия мира и др.). Даже при том, что в жизнь общеиндийского социума вторглась масса новаций, способных изменить менталитет, восприятие пространства, времени, государства, Бога и т.д. По Тойнби, индо-буддийская цивилизация ответила на «вызов» индустриальной цивилизации Запада тем, что самосохранилась в условиях почти полной зависимости. Почему это произошло? Необходимо вспомнить деятельность Индийского Национального конгресса, идеи Ганди, формы и методы развития предприятий, систему британского владычества и т.д.
Дальневосточная цивилизация. Со второй половины XIX века Китай преодолевал катастрофу, разразившуюся в 50-х годах. Он принял некоторые императивы буржуазной цивилизации, что нашло выражение в политике «самоусиления» (60–90-е годы), выводящей страну из провала. (Кстати, наглядный пример, как элементы новаций или, как говорят на Западе, прогресс, приходят лишь при скверной жизни. Во всяком случае, для Китая.) Однако Китай утратил роль лидера в рамках дальневосточной цивилизации – и ему на смену пришла Япония, а на роль суперэтноса стали претендовать японцы. С середины XIX века они начали блок преобразований, что принято называть «революцией Мэйдзи». (Кстати, насчет революции, спорно: менталитет японцев не изменился — и отношения между японцами остались почти прежними.) Возможности для развития материальной жизни были заложены еще в эпоху Токугава, когда японцы достигли пределов в совершенствовании материального производства при явной ограниченности естественной среды. В XIX веке в традиционном наборе культурообразующих ценностей меняется только один элемент: категория «устойчивость» у японцев сменяется на «развитие» (с XVIII века).
На базе новых технологий предельно быстро было создано японское индустриальное общество (конституционное, парламентское, насыщенное СМИ, обладавшее партиями и при этом феноменально сохранившее конфуцианско-буддийское мышление). Оно заявило о своем лидерстве в рамках дальневосточной цивилизации впервые в 1894–95 годах, победив Китай в войне и расширив свои границы. Через 10 лет оно снова расширилось территориально за счет успеха в русско-японской войне. Затем приобретения в Первой мировой войне, после захват Манчжурии и четверти Китая. Наконец, это попытка создания японской крыши для так называемой Великой Азии в ходе Второй мировой войны. После поражения в войне японцы удержали роль суперэтноса дальневосточной цивилизации, демонстрируя наиболее удачные образцы обеспечения жизнедеятельности не за счет завоевания и захвата, не за счет грубой экспансии, как это было у арабов, турок, римлян или англичан.
Все три рассматриваемые восточные цивилизации, испытав мощное воздействие индустриального Запада, сохранили самое себя, что стало вполне очевидным к середине XX века. Для этого имелись конкретные причины внешнего и внутреннего порядка.
В период с середины XIX и до конца XX столетия исламская цивилизация играла роль одного из факторов сохранения баланса мировых сил в условиях экологического и энергетического кризиса.
Индийская цивилизация показывает, что некоторые идеи (например, гандизм), рожденные ею, могут выйти за пределы своих прежних границ распространения (М. Л. Кинг). Гандизм становится неким противовесом европейской идее оправданного насилия.
В рамках дальневосточной цивилизации происходили процессы, требующие сравнительного анализа. Китай вошел с 1949 года в новый «монархическо-династийный период» развития после одоления 40-летнего периода неустойчивого восприятия чужих ценностей (1911–1949). Коммунистический режим имел специфические китайские черты: коллективизм на севере, признание сакральности верховной власти, собственной исключительности и др. Япония сумела осуществить так называемое «японское чудо» и сохранить в рамках постиндустриального общества прежний менталитет, сложившийся 2,5 тысячи лет назад.
(Заключением доклада был предложенный С.Б. Сенюткиным проект структуры учебника по всеобщей истории.)