персонаж знаменитого романа сервантеса

Дон Кихот и Санчо Панса: образы героев романа Сервантеса

Сервантес высмеивает рыцарские романы как нелепые и неправдоподобные и противопоставляет им реальную испанскую действительность. И он добился своей цели. «Дон Кихот» дискредитировал рыцарские романы, положил конец их популярности и успеху.

Однако к «Дон Кихоту», конечно, нельзя подходить только как к пародии на рыцарские романы. Ведь они давно забыты и никем не читаются, а роман Сервантеса читается до сих пор и, очевидно, будет читаться во все времена.

Писатель создал произведение, необычайно глубоко отразившее жизненные коллизии, нарисовал типы поистине вечного значения. Это, конечно же, Дон Кихот и Санчо Панса.

Описание героя

Санчо Панса – простой арендатор на землях, принадлежащих идальго Алонсо Кихана. До описываемых в романе событий он вёл простую и ничем не примечательную жизнь. У него жена и двое детей. Когда его хозяин повредился в уме на почве рыцарских романов и решил отправиться на поиски приключений, он предложил Пансе стать его оруженосцем.

Дон Кихот пообещал Пансе сделать его графом или губернатором острова, и наивный крестьянин, соблазнившись посулами, согласился сопровождать его в путешествии.

У Санчо Пансы непримечательный облик:

Наслушавшись речей своего безумного хозяина, Санчо мечтает стать значительным человеком и хочет, чтобы его жена каталась в позолоченной карете.

Он обладает следующими чертами характера:

История создания

Роман «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» задумывался Сервантесом как пародия на рыцарские романы эпохи Возрождения. Санчо Панса создавался, вероятно, как собирательный образ испанского крестьянина, человека из народа. А вот у Дон Кихота, возможно, был прототип. Этим прототипом мог послужить взаправду существовавший человек по имени Гонсало Хименес де Кесада, испанский конкистадор, историк и писатель.

Этот ученый человек, происходивший из знатного семейства, потратил много месяцев на поиски мифической страны Эльдорадо, якобы расположенной в Южной Америке. Предполагалось, что земли эти полны золота и драгоценностей. О походах Кесадо ходило множество легенд и домыслов.

Сравнительная характеристика

Санчо Панса и его хозяин коренным образом отличаются друг от друга. Но в то же время у них немало общих черт. Сравнение персонажей приведено в таблице:

В первой части романа Санчо предстаёт как плутоватый оруженосец, болтун и обжора. Даже его фамилия «Панса» в переводе означает «брюхо».

Подобный персонаж часто встречается в героическом французском эпосе. Но Сервантес написал образ Санчо Пансы с глубоким реализмом, сделал его необходимым для общего замысла произведения.

Рыцарь Печального Образа и его оруженосец дополняют друг друга. Оба они находятся во власти фантазий, оба коренным образом меняют свою жизнь, отрываются от своей семьи и отправляются на поиски удачи.

В своих путешествиях Дон Кихот и Панса быстро находят общий язык. Образованный хозяин, философ и гуманист, и его неграмотный слуга добры, отзывчивы, человечны, чисты сердцем.

Оба они беспечны и энергичны, вместе проходят через множество испытаний, попадают в забавные и нелепые ситуации.

Цитаты

«Такой важный господин, как вы, ваша милость, всегда сумеет выбрать для меня что-нибудь такое, что придется мне по плечу и по нраву».

«Ведь если б даже господь устроил так, чтобы королевские короны сыпались на землю дождем, и тогда, думается мне, ни одна из них не пришлась бы по мерке Мари Гутьеррес. Уверяю вас, сеньор, что королевы из нее нипочем не выйдет. Графиня − это еще так-сяк, да и то бабушка надвое сказала».

«Смотрите же, ваша милость, сеньор странствующий рыцарь, не забудьте, что вы мне обещали насчет острова, а уж я с каким угодно островом управлюсь».

«И хоть я знаю, что женщины болтают пустяки, а все-таки не слушают их одни дураки».

«Я щупал себе пульс и знаю, что у меня хватит здоровья, чтобы править королевствами и островами».

Развитие образа

Санчо Панса постепенно оставляет мечты о богатстве и высоком положении в обществе. Он искренне и бескорыстно привязывается к своему хозяину. Во второй части его характер значительно меняется. Он остается все тем же плутоватым крестьянином, но проникается философским гуманизмом своего хозяина. Теперь этот представитель простого народа воплощает в себе мудрость и человечность.

Особенно ярко качества Санчо Пансы проявляются, когда его забавы ради назначают «губернатором острова» и подвергают шуточным испытаниям. Наивный крестьянин немало терпит от насмешников. Доктор не даёт ему поесть и убирает все блюда, как «вредные» для здоровья. Бедный «губернатор» получает колотушки при мнимом нападении врагов.

Но под влиянием наставлений рыцаря Санчо обнаруживает качества выдающегося правителя. Он сразу не разрешает называть себя доном, как дворянина, говоря, что их развелось слишком много. На «губернаторстве» Санчо справедлив и бескорыстен. Особенно эти качества проявляются во время его знаменитых судов. Он с удивительной мудростью разрешает самые сложные споры. А речь Санчо, которую он произнёс, уходя с поста «губернатора» – настоящий нравственный триумф.

Сумасбродный рыцарь Печального Образа и простодушный Санчо являются носителями лучших человеческих качеств, присущих испанскому народу. Первый из них – выдающийся гуманист, второй – воплощение здравого смысла и народной мудрости.

Колоритные образы Дон Кихота и его оруженосца уже несколько веков вдохновляют художников. Их рисуют на картинках, с их изображением изготавливают статуэтки. По роману Сервантеса сняли художественные картины известные режиссеры.

История персонажа

Персонаж романа Мигеля Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», спутник и оруженосец главного героя. Санчо Панса — типичный представитель народа Испании того времени. Даже значение имени героя говорит об этом (Panza переводится как «брюхо»). Речь героя переполнена пословицами и характерными монологами. Характеристика Санчо такова: герой практичен и постоянно проявляет здравый смысл (в противоположность благородному спутнику), склонен к хитрости и в каких угодно обстоятельствах ищет выгоду, часто действуя обманным путем.

Главная → Мигель де Сервантес → Дон Кихот

ГЛАВА XLV,

о том, как Санчо Панца вступил во владение своим островом и как начал управлять им.

Бывший оруженосец Дон-Кихота с торжеством был привезен в одну из богатейших деревень герцога, имевшую около тысячи жителей, которую назвали Санчо Панце островом «Бараторией». Это было, впрочем, местечко, походившее скорее на город, чем на деревню, так как оно укреплялось каменными стенами. Нового губернатора встретили за воротами местные власти и при звоне всех колоколов провели его прямо в собор. Там, после благодарственного молебствия об его благополучном прибытии, ему с большими церемониями были вручены властями ключи от ворот местечка: этим выражалось то, что его признали губернатором острова. Здесь нужно заметить, что те из жителей, которые не были посвящены в тайну, серьезно воображали, что в их местечко назначен губернатор, и только очень удивлялись грубой наружности Санчо, хотя она и была по возможности прикрашена. По выходе из собора Санчо отвели в ратушу, тоже имевшуюся в Баратории, и предложили воссесть на судейское кресло.

— Сеньор губернатор, — сказал ему не отходивший от него ни на шаг дворецкий, — на этом острове издавна существует обычай, что новому губернатору, для испытания его способностей, предлагается один довольно мудреный вопрос; если он отвечает на него умно — народ радуется, если же дает ответ глупый — народ печалится.

Между тем Санчо с любопытством рассматривал крупную надпись, красовавшуюся на стене прямо против его сидения, и, не умея читать, спросил, что это такое нарисовано.

— Это, — пояснил дворецкий, — надпись о том, что такого-то числа вступил во владение островом сеньор дон Санчо Панца, которому да поможет Бог пробыть губернатором многие лета.

Санчо Панцою? — удивился Санчо.

— Да вас же, сеньор губернатор, — ответил дворецкий. — На наш остров не вступал никакой другой Санчо Панца, кроме вашей милости.

— Ну, так знай, братец, что я не ношу титула дона

, да и никто в моем роде не носил его, — с достоинством проговорил Санчо. — И отец мой, и дед, и прадед назывались просто Панцами, так же называюсь и я, без всяких прибавлений. Должно быть у вас тут больше
донов
, чем каменьев на мостовой, что вы каждого норовите
звать доном
. Ну, я их повыведу, ваших
донов
, потому что терпеть их не могу… Теперь можете предложить свой вопрос; я постараюсь ответить на него, как мне Бог на душу положит.

В эту минуту в залу вошли два человека — один простой крестьянин, другой — портной, судя по имевшимся у него в руках ножницам.

— Сеньор губернатор, — начал портной, — я и этот вот крестьянин являемся перед лицо вашей милости, чтобы объясниться по поводу следующего дела. Вчера этот молодец пришел в мою лавку (да будет известно вашей милости, что я присяжный портной) и, выложив на прилавок кусок сукна, спросил, может ли выйти из этого куска шапка. Посмотрев и вымерив сукно, я сказал, что шапка выйдет. Тогда этот человек, вероятно, очень подозрительный или придирчивый, спросил, не хватит ли сукна на две шапки. Я ответил, что если ему нужно, я могу сделать и две. Не удовольствовавшись этим, он спросил, не выйдет ли три шапки. На это я тоже ответил утвердительно. Наконец он спросил, не хватит ли сукна на пять шапок. Я сказал, что хватит и на пять, но более не останется даже на полшапки. Так он мне и заказал сделать пять шапок. Сейчас он пришел ко мне за всеми этими шапками, которые я ему и отдавал, но отказывается платить мне за работу деньги и требует, чтобы я возвратил ему сукно, как оно было, или же выдал его стоимость. Согласитесь, сеньор губернатор, что это несправедливо, и рассудите, как мне быть.

— Правду ли говорит портной? — спросил Санчо крестьянина.

— Правду, сеньор губернатор, — ответил тот. — Только прикажите ему показать эти пять шапок.

— Изволь, покажу, — сказал портной и, вытащив из-под своего плаща пять шапок, напялил их все на растопыренные пальцы.

— Вот они, — добавил он. — Клянусь своею душой и совестью, я не попользовался одним дюймом из сукна заказчика и предлагаю кому угодно осмотреть работу, чтобы убедиться в её доброкачественности.

Санчо подумал немного и проговорил:

— Вот мой приговор: раз вы не можете сойтись полюбовно, то ты, портной, лишаешься платы за твой труд, а ты, крестьянин, теряешь свое сукно, потому что, по моему распоряжению, спорные шапки должны быть пожертвованы арестантам. Вот и конец делу. Ступайте!

Слушатели одобрительно засмеялись. Шапки были отобраны у портного, который вслед за тем удалился вместе с заказчиком. На сцену выступили два новых просителя. Это были два почтенных старика, из которых один держал в руке довольно толстую трость.

— Сеньор губернатор, — сказал тот старик, у которого не было трости, — по просьбе этого вот человека, которого я привел с собой, я дал ему взаймы десять золотых, с тем условием, чтобы он возвратил мне их по первому моему требованию. Долго я не спрашивал у него этих денег, не желая ставить его в крайность и думая, что когда он будет в состоянии, то сам отдаст, без напоминаний. Но, наконец, видя, что он как будто и забыл о своем долге, я решился напомнить ему о нем. Он ответил мне так, точно не понял меня, и я через несколько времени уж прямо попросил его возвратить долг. Тогда он сказал мне, что я ему никогда и не давал никаких денег, а если и давал, то он давным давно возвратил их мне. У меня нет свидетелей ни тому, что я давал ему деньги, ни тому, что он мне их отдавал. Прошу вашу милость приказать ему присягнуть в том, что я совсем не давал ему денег, а если давал, то — что я получил их обратно от него. Если он подтвердить свое уверение клятвенно, то я готов счесть его поквитавшимся со своею совестью и со мною.

— Что ты на это скажешь, мой друг? — обратился Санчо к ответчику.

— Сеньор губернатор, — твердо проговорил последний, — этот человек, действительно, давал мне взаймы десять золотых, но я давно уже отдал их ему и готов присягнуть в этом.

Губернатор молча опустил свой жезл. Ответчик, попросив истца подержать его трость, простер руку к кресту, украшавшему губернаторский жезл, и клятвенно подтвердил свое показание, что хотя он и занимал у истца десять золотых, но своевременно возвратил ему их.

— Ну, а ты что скажешь теперь? — спросил Санчо истца.

Истец ответил, что он считает ответчика за человека честного и за хорошего христианина и поэтому верит, что тот сказал правду, а он, истец, должно быть, забыл, что получил свой долг, которого теперь не будет более требовать.

Ответчик взял свою трость и, опустив голову, повернул к выходу.

Посмотрев ему вслед и взглянув на кроткое и полное покорности лицо истца, новый губернатор приложил палец сначала к носу, потом к бровям и с минуту продумал. Затем он вдруг с решительным видом поднял голову и приказал позвать ответчика обратно. Когда это было исполнено, Санчо сказал ему:

— Дай-ка мне на минуту свою трость, я хочу ее посмотреть.

— Извольте, ваша милость, — проговорил тот, подавая ему свою трость.

Санчо взял трость и, передав ее истцу, проговорил:

— Получай, мой друг, свои деньги и иди с Богом.

— Как так?! — воскликнул истец. — Да, разве эта палка стоит десяти золотых?

— Стоит! — уверенно ответил Санчо. — А если ты в этом сомневаешься и думаешь, что я ошибаюсь, то пусть все почтенное собрание назовет меня в глаза самым пошлым дураком в свете… Сейчас докажу, что я способен управлять не только каким-нибудь островом, а хоть целым королевством. Переломи эту палку, и найдешь в ней свои десять золотых.

Ответчик побледнел и выказал было поползновение вырвать трость из рук истца, но тот быстро переломил ее и, действительно, нашел в пей десять золотых монет. Удивленные зрители единодушно признали нового губернатора вторым Соломоном. На вопрос кого-то из них, как он мог догадаться, что в трости находятся деньги, Санчо ответил:

— Очень просто. Ответчик дал подержать ее истцу, пока присягал, а потом, по окончании присяги, тотчас же взял ее назад. Этим путем он хотел обмануть Бога, людей и свою совесть. Произнося присягу, он был прав, так как, действительно, только что перед тем отдал истцу долг, заключавшийся в трости, хоть тот и не знал этого. Священник нашей деревни рассказывал мне про подобный случай, о котором я, с Божией помощью, и вспомнил так кстати. Вообще я могу похвалиться своею памятью; у меня в ней накоплено очень много всяких историй и бывальщин. Жаль только, что я, обыкновенно, забываю советы, которые мне дают хорошие люди. Впрочем, я и без них не ударю лицом в грязь.

Только что ушли старики, — один обрадованный, другой страшно пристыженный, — в залу вбежала молодая женщина, таща за собой щеголеватого мужчину средних лет, оказавшегося местным скотопромышленником.

— Правосудия! Правосудия! — визгливо кричала женщина. — Сеньор губернатор, я прибегаю к вам за правосудием! Если я не найду его у вас, на земле, то отправлюсь за ним на Небо… Сеньор губернатор, я приношу жалобу на этого человека, который, встретившись со мной среди поля, нанес мне самое тяжкое оскорбление. Умоляю вас, сеньор губернатор, подвергнуть его примерному наказанию, чтобы он почувствовал хоть часть тех мучений, которым подверг меня!

— Что ты скажешь на эту жалобу? — спросил Санчо у ответчика.

— Только правду, сеньор губернатор, одну истинную правду, — ответил тот, весь дрожа. — Я, изволите ли видеть, бедный скотопромышленник. Дело свое начал недавно, и у меня почти только и есть, что это красивое платье, которое вы видите на мне и которое я надеваю только когда хожу в город, чтобы там не очень косились на меня. Сегодня утром я водил на городской рынок продавать четырех, с позволения сказать, свиней. Выручил я за них так мало, что, за отдачей разных пошлин, у меня почти ничего не осталось. Возвращаясь назад из города, я наткнулся на эту бабу. Но никакого насилия с моей стороны вовсе не было.

Выслушав объяснение скотопромышленника, губернатор спросил его, нет ли с ним крупных денег.

— Есть, — сказал ответчик: — у меня с собою весь мой наличный капитал, состоящий из двадцати червонцев.

— Отдай эти двадцать червонцев жалобщице, — приказал Санчо.

Скотопромышленник состроил плачевную физиономию, но ослушаться не посмел и исполнил требование губернатора. Истица крепко зажала в руке деньги, отвесила на все стороны множество низких поклонов и, пожелав сеньору губернатору здоровья и всякого благополучия, положила червонцы в кошелек, прижала его к груди и покинула залу.

Когда она скрылась, губернатор сказал пригорюнившемуся скотопромышленнику:

— Не огорчайся, мой друг. Беги скорее за этою женщиной, отними у неё кошелек и приходи с ним опять сюда.

Скотопромышленник не заставил повторить себе этого приказания и стрелою помчался вдогонку за жалобщицей. Через несколько минут напряженного ожидания со стороны присутствующих обвинительница и обвиняемый возвратились в залу. Первая отчаянно защищала кошелек, который вырывал у неё второй.

— Караул. Защитите! — визжала истица, отбиваясь от скотопромышленника, тщетно старавшегося вцепиться в кошелек, который она одною рукой судорожно прижимала к сердцу. — Сеньор губернатор! Этот мерзавец хочет опять ограбить меня… Сначала он отнял одно мое достояние, а теперь, едва выйдя от вашей милости, посреди белого дня и на улице, задумал отнять и другое…

— Разве он отнял у тебя тогда и кошелек? — спросил губернатор.

— Она говорит правду, — заметил скотопромышленник. — Я не в состоянии отнять у неё кошелька, и поэтому отступаюсь от него.

— Покажи-ка мне свой кошелек, моя милая, — сказал Санчо.

Жалобщица вручила ему кошелек, думая, что он желает только полюбоваться на него, но губернатор, передав его ответчику, сказал жалобщице строгим тоном:

— Безрассудная крикунья, если бы ты хоть в половину так усердно защищала себя, как свой кошелек, то сам Геркулес не мог бы оскорбить тебя. Ступай прочь и никогда больше не попадайся мне на глаза, если не хочешь, чтобы я засадил тебя в самую мрачную из тюрем этою острова… Уходи, уходи, бесстыдная обманщица!

Уличенная таким образом, жалобщица со стыдом удалилась, а губернатор, обратившись к ответчику, ласково проговорил:

— Ступай с Богом, друг мой, и в другой раз будь осторожнее.

Скотопромышленник поклонился и ушел. Все присутствующие не могли надивиться мудрости нового губернатора. Дворецкий украдкою записывал все происходившее, чтобы затем отрапортовать герцогу, с нетерпением ожидавшему его возвращения, чтобы узнать, как вел себя Санчо в своей новой роли.

94 стр. → Страницы:
93
100 Всего 122 страниц

© «Онлайн-Читать.РФ» Обратная связь

Характер

Этого героя принято считать антагонистом главного персонажа, так как он, кажется, совершенно лишен того мировосприятия, которое свойственно его хозяину. Санчо интересует в первую очередь материальная выгода, возможность разбогатеть. У него своя философия жизни, основанная на простой житейской мудрости. Недаром его речь изобилует народными цитатами, поговорками и пословицами. Обычный селянин, он воспринимает все происходящее сквозь призму своего особого, крестьянского сознания. Он старается всему найти практическое объяснение, он не склонен вдаваться в отвлеченные рассуждения, как его спутник. Таким образом, на первый взгляд может показаться, что главному герою противостоит Санчо Панса. Характеристика данного персонажа, однако, показывает, что это не совсем так.

Источник

Дон Кихот: сумасшедший или юродивый?

Приблизительное время чтения: 12 мин.

Знаете ли вы, что изначально Сервантес задумал «Дон Кихота» просто как шутливую пародию на современные ему «бульварные» рыцарские романы? А в итоге получилось одно из величайших произведений мировой литературы, которое остается чуть ли не самым читаемым до сих пор? Как это произошло? И почему безумный рыцарь Дон Кихот и его оруженосец Санчо Панса оказались так дороги для миллионов читателей?

Об этом специально для «Фомы» рассказал Виктор Симаков, кандидат филологических наук, учитель словесности.

Дон Кихот: история идеалиста или сумасшедшего?

Говоря о «Дон Кихоте», следует разделять замысел, сознательно сформулированный автором, его конечное воплощение и восприятие романа в последующие века. Изначальный замысел Сервантеса — высмеять рыцарские романы, создав пародийный образ безумного рыцаря.

Однако в процессе создания романа замысел претерпел изменения. Уже в первом томе автор, сознательно или нет, наградил комического героя — Дон Кихота — трогательным идеализмом и острым умом. Персонаж получился несколько неоднозначным. Он, например, произносил знаменитый монолог об ушедшем золотом веке, который начал такими словами: «Блаженны времена и блажен тот век, который древние назвали золотым, — и не потому, чтобы золото, в наш железный век представляющее собой такую огромную ценность, в ту счастливую пору доставалось даром, а потому, что жившие тогда люди не знали двух слов: твое и мое. В те благословенные времена все было общее».

Памятник Дон Кихоту. Куба

Закончив первый том, Сервантес, казалось, закончил и весь роман. Созданию второго тома помог случай — издание поддельного продолжения «Дон Кихота» авторства некоего Авельянеды.

Этот Авельянеда не был столь бездарным автором, каким его объявил Сервантес, однако он извратил характеры героев и, что логично, отправил Дон Кихота в сумасшедший дом. Сервантес, и раньше чувствовавший неоднозначность своего героя, тут же принимается за второй том, где не только акцентировал идеализм, жертвенность и мудрость Дон Кихота, но и подарил мудрость второму комическому герою, Санчо Пансе, который ранее выглядел весьма недалеким. То есть Сервантес закончил роман вовсе не так, как его начал; как писатель он эволюционировал вместе со своими героями — второй том вышел более глубоким, возвышенным, совершенным по форме, чем первый.

Со времени создания «Дон Кихота» прошло четыре столетия. Всё это время восприятие «Дон Кихота» менялось. Со времен литературы романтизма для большинства читателей «Дон Кихот» — это трагическая история о великом идеалисте, которого не понимают и не принимают окружающие его люди. Дмитрий Мережковский писал, что Дон Кихот превращает всё, что видит перед собою, в мечту. Он бросает вызов привычному, обыденному, пытаясь жить, во всем руководствуясь идеалами, более того — он хочет повернуть время вспять, к золотому веку.

Дон Кихот. Джон Эдвард Грегори (1850-1909)

Окружающим людям герой кажется странным, безумным, каким-то «не таким»; у него же их слова и поступки вызывают жалость, грусть или искреннее негодование, которое парадоксально соединено со смирением. Роман действительно дает почву для такой трактовки, оголяет и усложняет этот конфликт. Дон Кихот, несмотря ни на какие насмешки и издевательства, продолжает верить в людей. Он готов страдать за любого человека, готов переносить лишения — с уверенностью, что человек сможет стать лучше, что он выпрямится, прыгнет выше головы.

Вообще, весь роман Сервантеса построен на парадоксах. Да, Дон Кихот — это один из первых патологических образов (то есть образ сумасшедшего. – Прим. ред.) в истории беллетристики. И после Сервантеса их с каждым столетием будет все больше, пока, наконец, в XX веке едва ли не большая часть главных героев романов будут сумасшедшими. Однако важно не это, а то, что по мере чтения «Дон Кихота» у нас возникает ощущение, что автор потихоньку, совсем не сразу проявляет мудрость героя через его безумие. Так что во втором томе перед читателем отчетливо встает вопрос: а кто здесь безумен на самом деле? Точно ли Дон Кихот? Не являются ли умалишенными как раз те, кто издеваются и смеются над благородным идальго? И это не Дон Кихот ослеплен и обезумел в своих детских грезах, а окружающие его люди, неспособные увидеть мир таким, каким его видит этот рыцарь?

Кто «благословил» Дон Кихота на подвиг?

Важно понимать, как пишет Мережковский, что Дон Кихот — это человек еще той, старинной эпохи, когда ценности добра и зла формировались не исходя из личного опыта, а с оглядкой на то, что говорили авторитетные люди прошлого, например, Августин, Боэций или Аристотель. И любой важный жизненный выбор осуществлялся только с опорой и оглядкой на великих, авторитетных людей прошлого.

Так же и для Дон Кихота. Для него авторитетным оказались авторы рыцарских романов. Вычитанные и усвоенные им из этих книг идеалы были приняты им без колебаний. Они, если угодно, определили «догматическое содержание» его веры. И всего себя герой романа положил на то, чтобы эти принципы прошлого привнести в настоящее, «сделать былью».

И даже когда Дон Кихот говорит, что он хочет добиться славы печального рыцарского подвига, то она, эта слава важна ему именно как возможность стать проводником этих вечных идеалов. Личная слава ему ни к чему. Поэтому, можно сказать, сами авторы рыцарских романов «уполномочили» его на этот подвиг.

Издевался ли Сервантес над своим героем?

Сервантес — человек рубежа XVI-XVII веков, а смех того времени довольно груб. Вспомним Рабле или комические сцены в трагедиях Шекспира. «Дон Кихот» задумывался как комическая книга, и она действительно представлялась комической современникам Сервантеса. Уже при жизни писателя его герои стали, например, персонажами испанских карнавалов. Героя бьют, а читатель смеется.

Предполагаемый портрет Сервантеса

Именно эту неизбежную грубость автора и его читателей не принимает Набоков, который в своей «Лекции о “Дон Кихоте”» возмущался тем, что Сервантес так беспощадно издевается над своим героем. Акцентирование трагического звучания и философской проблематики романа — целиком заслуга авторов XIX века, романтиков и реалистов. Их интерпретация романа Сервантеса сейчас уже заслонила изначальный замысел писателя. Ее комическая сторона оказывается для нас на втором плане. И тут большой вопрос: что более значимо для истории культуры — мысль самого писателя или то, что мы за ней видим? Дмитрий Мережковский, предвосхищая Набокова, писал о том, что сам писатель не очень понимал, что за шедевр он создал.

Почему шутовская пародия стала великим романом?

Секрет такой популярности и значимости «Дон Кихота» связан с тем, что книга постоянно провоцирует все новые и новые вопросы. Пытаясь разобраться с этим текстом, мы никогда не поставим точку. Роман не дает нам никаких окончательных ответов. Наоборот, он постоянно ускользает от любых законченных интерпретаций, заигрывает с читателем, провоцирует его погружаться в смысловую композицию все глубже и глубже. Более того, прочтение этого текста для каждого будет «своим», очень личным, субъективным.

Это роман, чудесно эволюционирующий вместе с автором на наших глазах. Сервантес углубляет свой замысел не только от первого тома к второму, но и от главы к главе. Хорхе Луис Борхес, мне кажется, справедливо писал, что читать первый том, когда есть второй, в общем-то уже необязательно. То есть «Дон Кихот» — это уникальный случай, когда «сиквел» оказался намного лучше «оригинала». А читатель, устремляясь дальше в глубину текста, чувствует удивительное погружение и всё большее сочувствие к герою.

Памятник Сервантесу и его героям в Мадриде

Произведение открывалось и до сих пор открывается новыми гранями и измерениями, которые не были заметны для предыдущих поколений. Книга зажила своей собственной жизнью. «Дон Кихот» оказался в центре внимания в XVII веке, затем повлиял на многих авторов в эпоху Просвещения (в том числе на Генри Филдинга, одного из создателей современного типа романа), затем вызвал восторг последовательно у романтиков, реалистов, модернистов, постмодернистов.

Интересно, что образ Дон Кихота оказался очень близок русскому миропониманию. К нему часто обращались наши писатели. Например, князь Мышкин, герой романа Достоевского «Идиот», — это и «князь-Христос», и одновременно Дон Кихот; книга Сервантеса специально упоминается в романе. Тургенев написал блестящую статью, в которой сравнил Дон Кихота и Гамлета. Писатель сформулировал различие двух внешне будто бы похожих героев, надевших на себя маску безумия. Для Тургенева Дон Кихот — это своеобразный экстраверт, который всего себя отдает другим людям, который полностью открыт для мира, тогда как Гамлет, наоборот, — интроверт, который замкнут на самом себе, принципиально отгорожен от мира.

Что общего у Санчо Пансы и царя Соломона?

Санчо Панса — герой парадоксальный. Он, конечно, комичен, однако именно в его уста Сервантес порой вкладывает удивительные слова, которые вдруг приоткрывают мудрость и остроумие этого оруженосца. При этом особенно это заметно к концу романа.

В начале романа Санчо Панса является воплощением традиционного для тогдашней испанской литературы образа плута. Но плут из Санчо Пансы никудышный. Все его плутовство сводится к удачным находкам чьих-то вещей, какому-то мелкому воровству, да и на том его ловят за руку. А затем оказывается, что талантлив этот герой совсем в другом. Уже ближе к финалу второго тома Санчо Панса становится губернатором поддельного острова. И здесь он выступает как рассудительный и умный судья, так что невольно хочется сравнить его с премудрым ветхозаветным царем Соломоном.

Так поначалу глупый и невежественный Санчо Панса к финалу романа оказывается совершенно иным. Когда Дон Кихот в конце концов отказывается от дальнейших рыцарских подвигов, Санчо умоляет его не отчаиваться, не отступать от выбранного пути и идти дальше — к новым подвигам и приключениям. Получается, авантюризма в нем не меньше, чем в Дон Кихоте.

По мысли Генриха Гейне, Дон Кихот и Санчо Панса неотделимы друг от друга и составляют единое целое. Представляя себе Дон Кихота, мы сразу же представляем рядом и Санчо. Единый герой в двух лицах. А если считать Росинанта и ослика Санчо — в четырех.

Что за рыцарские романы высмеял Сервантес?

Изначально жанр рыцарских романов зародился в XII веке. Во времена настоящих рыцарей эти книги воплощали актуальные идеалы и представления — куртуазные (правила хорошего тона, хорошие манеры, которые впоследствии легли в основу рыцарского поведения. — Прим. ред.) литературные, религиозные. Однако пародировал Сервантес вовсе не их.

«Новые» рыцарские романы появились после введения технологии книгопечатания. Тогда, в XVI веке, для широкой, уже грамотной публики начинают создавать легкое, развлекательное чтиво о рыцарских подвигах. По сути, это был первый опыт создания книжных «блокбастеров», цель которых была очень простой — избавить людей от скуки. Во времена Сервантеса рыцарские романы уже не имели отношения ни к реальности, ни к актуальной интеллектуальной мысли, однако их популярность не угасала.

Нужно сказать, что Сервантес вообще не считал «Дон Кихота» своим лучшим произведением. Задумав «Дон Кихота» как шутливую пародию на рыцарские романы, которые писались тогда для развлечения читающей публики, он затем взялся создать настоящий, подлинный рыцарский роман — «Странствия Персилеса и Сихизмунды». Сервантес наивно полагал, что это лучшее его произведение. Но время показало, что он ошибался. Такое, кстати, нередко случалось в истории мировой культуры, когда писатель считал наиболее удачными и важными одни произведения, а последующие поколения выбирали для себя совсем другие.

Титульный лист испанского издания «Амадиса», 1533 год

А с «Дон Кихотом» произошло удивительное. Оказалось, что этот роман — не только пародия, которая пережила оригинал. Именно благодаря Сервантесу эти «бульварные» рыцарские романы были увековечены. Мы бы ничего не знали ни о том, кто такой Амадис Гальский, Бельянис Греческий или Тирант Белый, если бы не «Дон Кихот». Так бывает, когда важный и значимый для многих поколений текст подтягивает за собой целые пласты культуры.

С кем сравнивают Дон Кихота?

Образ Дон Кихота чем-то напоминает православного юродивого. И здесь нужно сказать, что сам Сервантес к концу жизни все больше и больше тяготел к францисканству (католический нищенствующий монашеский орден, основанный святым Франциском Ассизским. — Прим. ред.). А образ Франциска Ассизского, как и его последователей-францисканцев, в чем-то перекликается с православными юродивыми. И те, и другие сознательно выбирали бедный образ жизни, носили на себе рубища, ходили босиком, постоянно странствовали. О францисканских мотивах в «Дон Кихоте» написано довольно много работ.

Вообще, между сюжетом романа и евангельским повествованием, равно как и житийными историями, напрашивается довольно много параллелей. Испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет писал, что Дон Кихот — это «готический Христос, иссушённый новейшей тоской, смешной Христос наших окраин». Мигель де Унамуно, другой испанский мыслитель, назвал свой комментарий к книге Сервантеса «Житие Дон Кихота и Санчо». Унамуно стилизовал свою книгу под житие святого. Он пишет о Дон Кихоте как о «новом Христе», который, всеми презираемый и поругаемый, шествует по испанской глубинке. В этой книге была заново сформулирована знаменитая фраза, что если бы Христос снова появился на этой земле, то мы бы вновь его распяли (впервые она зафиксирована у одного из немецких писателей-романтиков, а позже ее повторяет Андрей Тарковский в «Страстях по Андрею»).

Кстати, заголовок книги Унамуно потом станет и названием фильма грузинского режиссера Резо Чхеидзе. Параллели между сюжетом романа и евангельской историей проводил даже Владимир Набоков в «Лекциях о Дон Кихоте», хотя уж кого-кого, а Набокова трудно заподозрить в особом интересе к религиозным темам.

И действительно, Дон Кихот вместе со своим оруженосцем Санчо Пансой, особенно во второй части романа, очень сильно напоминают Христа и его апостола. Например, это заметно в сцене, когда в одном городе местные жители начинают закидывать Дон Кихота камнями и смеются над ним, а затем даже вешают на него забавы ради табличку с надписью «Дон Кихот Ламанчский», которая очень напоминает другую знаменитую надпись — «Иисус Назарянин, Царь Иудейский».

Как образ Христа отразился в мировой литературе?

Еще Блаженный Августин считал уподобление Христу целью христианской жизни и средством преодоления первородного греха. Если брать западную традицию, об этом писал святой Фома Кемпийский, из этого представления исходил святой Франциск Ассизский. Естественно, это отразилось и в литературе, например, в «Цветочках Франциска Ассизского», жизнеописании святого, столь ценимого, в том числе и Сервантесом.

Есть «Маленький принц» с героем, явившимся на землю ради спасения пусть не всех людей, но хотя бы одного человека (потому он и маленький). Есть удивительная пьеса Кая Мунка «Слово», недавно напечатанная в журнале «Иностранная литература», но давным-давно известная синефилам по гениальной экранизации Карла Теодора Дрейера. Есть роман Никаса Казандзакиса «Христа распинают вновь». Есть и тексты с довольно шокирующими образами — с традиционной религиозной точки зрения. Всё это свидетельствует о том, что евангельская история — одна из основ европейской культуры. И судя по новым и новым вариациям на темы евангельских образов (какие бы странные трансформации они не претерпевали), этот фундамент вполне крепок.

Судя по «Дон Кихоту», евангельские мотивы могут проявляться в литературе неявно, подспудно, даже незаметно для самого автора, просто в силу его естественной религиозности. Нужно понимать, что если бы автор XVII века вводил религиозные мотивы в текст намеренно, он бы куда заметнее их акцентировал. Литература того времени чаще всего открыто демонстрирует приемы, не скрывает их; так же мыслит и Сервантес. Соответственно, говоря о религиозных мотивах в романе, мы самостоятельно выстраиваем полную картину мировоззрения писателя, домысливаем то, что он обозначил лишь несколькими несмелыми штрихами. Роман это позволяет. И в этом тоже его подлинная современная жизнь.

Источник