Шик ширык что значит
Чык Чырык
Чык Чырык (Чык-чырык) – ироничное прозвище президента Беларуси Александра Лукашенко. Сама фраза – это звукоподражание птичьему чириканью с белорусским акцентом.
Происхождение
Фраза “Чык-Чырык”, вероятно, происходит от одноимённой песни белорусской группы “Саша и Сирожа”. В нее входили художник Алексей Хацкевич и Сергей Михалок, лидер “Ляписа Трубецкого”.
Трек появился в 2005 году и вошел в альбом “Скаты!” В 2010 году на ютуб загрузили мультипликационный клип.
Чык-чырык, чык-чырык, баб делить не привык!
Между мной и Олей городской возник!
Только спустя много лет звукоподражание стало ироничным прозвищем президента Беларуси. Предположительно, все началось с карикатуры, которую 21 января 2016 года опубликовал в комментариях подписчик сообщества “Чай з малинавым варэннем”.
Спустя два дня комикс опубликовали сообщества “Постим Беларусь!” и “Мая краiна Беларусь”. Источник оригинального рисунка неизвестен.
Впоследствии обрезанную пикчу разместили на “Пикабу”. Оттуда мем, предположительно, и начал распространение по рунету.
Пост под названием “Белорусский воробей” набрал более 7 тыс. лайков. А позже стал локальным мемом “Пикабу”. Картинку часто использовали в комментариях, когда речь заходила о Беларуси.
Были и пародии на оригинальную картинку с другими животными. Различные версии белорусских животных стали отдельным стикерпаком в телеграме.
В 2020 году на фоне протестов фраза “Чык-Чырык” стала вновь популярной. Во многом это произошло благодаря комику Славе Комиссаренко. Именно он начал публично и очень часто называть Лукашенко “чык-чырыком”.
Например, в ноябре Комиссаренко пришел на шоу “Что было дальше” и произнес экспрессивный монолог.
Вы видели, как у чык-чырыка фляга свистит? Вы видели это видео, где он с автоматом в камуфляже…
В такой же манере Лукашенко высмеяли на Первом канале. Например, команда КВН “Сборная Татнефти” показала пародию на президента:
И вообще тут как минимум половина зала за меня!
— Картонные птички! Чык-чырык.
В начале 2021 года стало известно, что Славе Комиссаренко запретили проводить концерты в Минске. И он отреагировал на это 10-минутным роликом на ютубе с шутками про Лукашенко.
Видео с названием “Новое про Чык-Чырыка” вышло 4 января 2021 года и попало в тренды.
Значение
Чык-Чырык – то же самое, что “чик-чирик”, но с белорусским акцентом. Это звук, напоминающий чириканье воробья или другой птицы.
В качестве мема фраза высмеивает президента Беларуси Александра Лукашенко. В оригинальном комиксе его попросили оценить экономическую ситуацию в республике, но он смог ответить только “Чык-Чырык”.
Галерея
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Комик Комиссаренко резко пошутил о Лукашенко на «Что было дальше». «У Чик-чирика фляга свистит»
Стендап-комик и гражданин Беларуси Слава Комиссаренко жестко пошутил о поведении действующего главы республики Александра Лукашенко и выразил сомнение в его адекватности. Разговор об этом состоялся в эфире youtube-шоу «Что было дальше?».
«Видели, как у Чик-чирика фляга свистит? Видели фотку, где совещание у Лукашенко? Где сидит Лукашенко, [его сын] Коля в бронежилете и какая-то женщина заполняет документы. Как будто *** (блин) к Лукашенко пришли органы опеки, и он такой „Коля, не сдаемся! Тра-та-та-та-та. “», — заявил Комиссаренко в эфире шоу. Комик также напомнил о видео, на котором Лукашенко идет по Минску с автоматом.
Комиссаренко также прокомментировал митинги и высказывания о мирных акциях Лукашенко. «Когда 400 тысяч в Минске вышли, Лукашенко такой „Они все пьяные, обкуренные“. Я подумал, что больше всего хочется обкуренному — на митинг?! Затягиваешься и думаешь, хочу жить в более лучшей стране и ******** (избиений) от ОМОНовцев», — пошутил Комиссаренко. Комик добавил, что Лукашенко однажды обещал уйти с поста главы республики, если этого захотят люди. «Он говорил „Вот народ скажет — я сразу беру портфель и ухожу“. И уже в интернете запустили акцию „Давайте поможем Саше найти портфель“», — заключил Комиссаренко.
Ранее Комиссаренко неоднократно пародировал Лукашенко в эфире передачи Stand Up на ТНТ. Несколько лет назад, в частности, комик шутил о выборах в Беларуси и отсутствии на них конкурентов действующего главы государства.
Мирные протесты в Беларуси начались в августа после выборов президента. ЦИК заявил о победе Лукашенко, однако экзитполы говорили о победе Светланы Тихановской. Силовики жестоко избивали митингующих. Акции идут до сих пор, Лукашенко поручил «навести порядок» до конца недели, передает RT.
Чык Чырык — откуда пошло что значит мем про Лукашенко
Александра Лукашенко все чаще называют «Чык-Чырыком». Во многом с подачи комика Славы Комиссаренко, хотя корни у мема более древние.
Чык Чырык — откуда пошло
Белорусский стендапер Слава Комиссаренко рассказал, что после шуток про Лукашенко на шоу «Что было дальше» у него забрали гастрольное удостоверение, поэтому он решил выпустить продолжение про «Чык-Чырыка».
Видео с названием “Новое про Чык-Чырыка” вышло 4 января 2021 года и попало в тренды.
Фраза “Чык-Чырык”, вероятно, происходит от одноимённой песни белорусской группы “Саша и Сирожа”. В нее входили художник Алексей Хацкевич и Сергей Михалок, лидер “Ляписа Трубецкого”.
Трек появился в 2005 году и вошел в альбом “Скаты!” В 2010 году на ютуб загрузили мультипликационный клип.
Чык-чырык, чык-чырык, баб делить не привык!
Между мной и Олей городской возник!
Только спустя много лет звукоподражание стало ироничным прозвищем президента Беларуси. Предположительно, все началось с карикатуры, которую 21 января 2016 года опубликовал в комментариях подписчик сообщества “Чай з малинавым варэннем”.
Спустя два дня комикс опубликовали сообщества “Постим Беларусь!” и “Мая краiна Беларусь”. Источник оригинального рисунка неизвестен.
Впоследствии обрезанную пикчу разместили на “Пикабу”. Оттуда мем, предположительно, и начал распространение по рунету.
Пост под названием “Белорусский воробей” набрал более 7 тыс. лайков. А позже стал локальным мемом “Пикабу”. Картинку часто использовали в комментариях, когда речь заходила о Беларуси.
Были и пародии на оригинальную картинку с другими животными. Различные версии белорусских животных стали отдельным стикерпаком в телеграме.
В 2020 году на фоне протестов фраза “Чык-Чырык” стала вновь популярной. Во многом это произошло благодаря комику Славе Комиссаренко. Именно он начал публично и очень часто называть Лукашенко “чык-чырыком”.
Например, в ноябре Комиссаренко пришел на шоу “Что было дальше” и произнес экспрессивный монолог.
Вы видели, как у чык-чырыка фляга свистит? Вы видели это видео, где он с автоматом в камуфляже…
В ноябре Коммисаренко в ходе ютьюб-шоу назвал Лукашенко «Чык-чырыком». Также комик неоднократно осуждал действия силовиков в отношении мирных протестующих в Белоруссии.
Сам артист и организаторы гастролей считают, что это связано с его высказываниями о ситуации в стране и о президенте Александре Лукашенко.
Представитель организаторов сообщил журналистам, что концерты должны были пройти еще в ноябре, но были перенесены из-за пандемии на апрель. Однако недавно поступило письмо из управления культуры Мингорисполкома, в котором сообщалось об аннулировании документов.
Чык Чырык — что значит мем про Лукашенко
Чык-Чырык – то же самое, что “чик-чирик”, но с белорусским акцентом. Это звук, напоминающий чириканье воробья или другой птицы.
В качестве мема фраза высмеивает президента Беларуси Александра Лукашенко. В оригинальном комиксе его попросили оценить экономическую ситуацию в республике, но он смог ответить только “Чык-Чырык”.
Онлайн чтение книги В русском лесу
Деревянный огонь
«Шик-ширык!» Магарыч сидел на видном месте, на гранитном камне, у самого подножья высокой Осиновой горы, и, положив на колено деревянный брусок, проводил по нему другим, точно таким же, — похоже, он шлифовал поверхности обоих брусков. А зачем ему было это нужно, бог весть. «Шик-ширык!» — он работал с увлечением, сбочив от старания кудрявую голову, высунув от усердия язык, с веселым лицом. Мимо него на смену в шахту проходили шахтеры с карбидными горелками в руках, иные останавливались на минуту: что творит золотничник Магарыч, тот Магарыч, которому счастье подвалило — самородок добыл, — что он творит? — и проходили мимо, не принизив своего горняцкого достоинства вопросом. А иные любопытствовали: чем занят, Магарыч? — и он, не прекращая своего чудного занятия, отвечал на вопрос вопросом же: разве не видишь?
— Видеть — вижу, — отвечал шахтер, — а понять — не пойму, — зачем тебе нужно натирать деревяшки.
— Значит, нужно, — уклонялся от ответа Магарыч, продолжая в том же духе работу. — Надо — тру.
«Чудак! — качали головой шахтеры, проходя мимо. — Чудак!» — но думали про себя, а насмешничать над Магарычем не торопились. Было — смеялись, пальцем показывали: вон чудак-золотничник идет! — вон горе-золотничник идет! — вместо того чтобы в шахту под землю спуститься, зарабатывать верные деньги, шастает по горам, по ручьям шнырит, фарт разыскивает! — не дурак ли?! Обносился, в лохмотьях ходит, поршни на ногах — в дырьях. Так было. А что вышло? Год-другой шатался по горам Магарыч и добился-таки своего: разыскал золотой самородок, такое счастье ему привалило! Шалаш-землянуху, в которой он жил, — забросил, купил дом. Женился на хорошей бабе. Живет теперь — ни о чем не тужит. Вот и смейся над ним. Трет одну деревяшку о другую — значит, неспроста трет, зачем-нибудь это ему нужно. Зря не станет.
А Магарыч, в самом деле, не напрасно трет. «Шик-ширык!» — трет, усмехается, язык показывает, будто дразнится, а в голове у него свое. Думает Магарыч, вспоминает.
Вспоминает Магарыч деревню, родной дом, где он вырос, отца — простого мужика — пахаря и сеятеля. Богатый у отца дом, пятистенный, велико и подворье, где стоят в стойле кони, а в хлевах и стайках — коровы и овцы. Непросто сделаться зажиточным в крестьянстве, непросто получить урожай. А как добиться, чтобы большинство коров телилось двойней, а овцы ягнились не одной, а двумя ярками? Вспоминает: так поучал отец сына.
— Огонь огню — рознь, — говорил отец. — От молнии огонь гневный, божий; от спички — домашний; от керосина — бедовый; от трута — полевой; от пакли — воровской; от древесного угля — колдовской; от пороха — убойный. Огонь огню — рознь, есть еще огонь деревянный — к счастью.
— Сжелта-оранжевый, — поучает отец. — Синий с искрами, по краям темнее, а к сердцевине — белый, смотреть больно — такой деревянный огонь. В тот год, как увидеть мне этот огонь, добром я оброс: Красуля отелилась двумя телками, две овцы по три ярки принесли, урожай уродился невиданный, такого никогда у нас не было. В тот фартовый год ты у нас с матерью родился, сынок.
«Шик-ширык!» — трет деревянный брусок о брусок Магарыч и думает с сомнением: «А не напраслина ли в огонь деревянный — вера? Самородок золотой мне и без деревянного огня достался. И жена мне хорошая, Лизавета, досталась безо всякого деревянного огня. Счастье отца от деревянного огня, если разобраться, минутное. И скот был, и дом был, и достаток, а все прахом пошло. Так при чем же огонь? Зачем он, деревянный огонь. »
«Шик-ширык!» — трет Магарыч дерево. Шахтеры с работы идут, усмехаются про себя: чего это он задумал? Вечер опускается, сумерки густеют, жена из дома кричит счастливым голосом: хватит чудить, Магарыч, домой пора! Но не перестает Магарыч, трет себе да трет, лицо по-прежнему веселое, довольное, будто делает он бог весть какое полезное дело.
Он прекратил работу почти в полной темноте, да и то потому, что удивился. По вечерней улице с песнями вдруг строй молодежи по четверо в ряд, в руках факела — дымно-красные огни, керосиновые, горят на палках, звонкие голоса отчетливо доносятся: если завтра война. «Ага, — думает Магарыч, — демонстрация, антифашистское движение. » Он прекратил работу, с камня встал, смотрит, как с факелами проходят молодые люди мимо. «А тот ли огонь-то в руках несете? — мысленно обратился он к факельному шествию. — Не тот огонь! Огонь — керосинный, бедовый! Не тот! Вы бы зажгли деревянный — он к счастью. Отец мой зря не скажет. Зря вы. »
Ать-два! Ать-два! Направо, налево! — Магарыч идет в самой середине солдатского строя. На Магарыче зеленый бушлат, подпоясанный туго брезентовым ремнем. На голове у Магарыча ушанка, а сверх нее стальная каска. На ногах у Магарыча ботинки из свиной кожи, на голяшках обмотки суконные, ниже колен перетянутые тесемками. А на ремне, на правом плече — винтовочка со штыком. Ать-два, ать-два! Напра-о, нале-о! — идет Магарыч в строю, слева и справа от него солдаты-товарищи, впереди и позади тоже они, товарищи, в таких же обмотках и касках, с такими же винтовками на ремне. Снег под солдатскими ботинками поскрипывает, на штыках иней, шапки-ушанки заиндевелые, сквозь тонкий на вате бушлат тепло просачивается, спины белые, плевок на лету превращается в шарик — гремит. Сибирская стужа: недвижимый воздух, снег в сосновом бору, где идет учение, снег, по которому ходят строем солдаты, затвердел, что лед. Сосны окоченели, оцепенели на морозе; иные дерева от стужи трескаются повдоль. Но. ать-два, ать-два, напра-о, нале-о! — движется солдатский строй. И солдат, одетый кое-как, вынослив, и винтовочка трехлинейная, еще царского образца, не застывает, клацни затвором, нацелься — бабахнет, пуля полетит в цель и щелкнет, пробивая деревянную мишень. Солдат идет — посинелый, не падает, одной рукой ремень винтовочный придерживает, другой марширует и поет посинелым ртом: Красная армия всех сильней! Все поют, и Магарыч поет, вместе со всеми топчется на месте, ложится под команду «ложись!», ползет, если прикажут: «Ползи!», бежит, если велят бежать.
Учился воевать Магарыч — но ничем вроде не отличался от своих товарищей. Какие все, такой и он, только на лице его, кажется, никто никогда не замечал ни раздражения, ни недовольства, он, терпя лишения, казалось, внутренне был удовлетворен и, может быть, даже в силу возможности счастлив. Во всяком случае, он никому никогда не жаловался. Жалобы от товарищей выслушивал: тому жена не пишет, может, изменяет с другим; у того жена замуж вышла, — высказывал товарищам простые слова сочувствия, как мог, утешал. Любил услужить товарищу, письма для неграмотных писал под диктовку, читал им письма из дому. И сам часто писал своей Лизавете. «Как ты там одна горе мыкаешь без меня? Как здоровье? И здоров ли наш бычок-сынишка? Что до меня, Лизавета, я здоров, о нашем с тобой совместном счастье думаю и, как обнаружится досуг, тру брусок о брусок и надеюсь, когда-никогда зажгу деревянный огонь, про который мне говорил мой отец. »
И правда, чуть выдастся досуг от учений, Магарыч в укромном уголке казармы, заставленной многоярусными койками для солдатского сна, сидит и трет брусок о брусок, натирает, прикладывает к ладони, горячий ли, и ждет, когда наконец вспыхнет деревянный огонь. В живой работе незаметно проходит у Магарыча досуг, толково, с надеждой и верой в душе проводит он свободное время, с мечтой и лаской думает он о своей Лизавете, о сыне, маленьком парнишке.
«Тук-трак-ток», — стучат колеса; «ту-у, ту-у», — гудит паровоз, — везут Магарыча на Запад, на фронт. Позади Центральная Сибирь. Чуть потеплело, уже а воздухе летают, не падая на лету, сороки. Уже из теплушки можно высунуть нос на волю, не опасаясь, что он отмерзнет. И в самой теплушке не так зябко, даже можно снять новенький, для фронта, бушлатик и посидеть возле круглой печурки в одной гимнастерке, дав свободу телу. Быстро везут. Огни городов мелькают: Новосибирск, Омск, Челябинск. На вокзальных платформах бабы в полушалках, фуфайках и подшитых пимах продают картофельные драники и шаньги, и даже калачи. Вкусна картофельная еда, но дорогая — что ни драник, то сто пятьдесят рублей, что ни калач — то двести или даже триста. Обесценились деньги. Но не тужил о том Магарыч. Чего же тужить, если он не располагал ни одним рублем. Товарищи из дома получили перед отправкой на фронт по сотне-другой, но нерасторопная Лизавета не прислала, и Магарыч ехал без денег. Товарищи жевали картофельные калачи, Магарыч глотал слюнки, но даже мысленно своей нерасторопной Лизавете он не высказывал недовольства. Он даже одобрял ее: чего зря откалывать от самородка кусочки, они еще пригодятся им в будущем. Магарыч получает солдатскую пайку, и пайка его хорошая, а Лизавета — как она сама живет на старые, еще довоенные запасы? Хватит ли их — неизвестно, как незнамо, когда кончится война.
«Тук-трак-так», — стучат колеса; «ту-ту», — гудит паровоз, таща за собой теплушки с бушлатным, закаленным на холодах Сибири войском. Магарыч приближается к фронту. Еще, может, неделю дороги — и войско высадится из теплушек и пойдет пешим ходом. И тогда фронт к каждому солдату приблизится вплотную. И тогда, кому повезет, того легко поранит; кому не повезет — убьют; кому совсем не посчастливит, того покалечат — обе ноги оторвет взрывом, или без рук солдат останется, или лицо ему обезобразит огнем, или перекосит шрамом. Война — каждому своя судьба, свое счастье: иному на костылях ходить, иному — среди братьев лежать вечно в братской могиле, — много прольется со временем на ту могилу слез. Разные мысли приходят Магарычу в голову, но что мысли — придут и уйдут, а радость, с которой сроднился Магарыч с тех пор, как он взял в руки бруски, надеясь получить огонь, останется. Радость останется и надежда: все будет хорошо! И Лизавета веселую весточку пришлет на полевую почту из глухого далекого тыла, и Магарыч с полком благополучно минует великие российские просторы в теплушке, и там, на передовой, с ним не произойдет ничего худого.
«Тук-трак-так», — стучат колеса. «Ту-ту», — гудит паровоз, таща сквозь морозы за собой вагоны.
В одну из ночей, когда полк находился на марше, вдалеке послышался отдаленный гул, над горизонтом закровавилось зарево — передовая близко. «От пороха огонь — убойный», — подумал Магарыч словами отца.
Боевая часть, которую сменил полк, в боях с врагом была обескровлена, в ротах совсем мало оставалось народу. Потрепанная в боях часть сдала свои окопы и блиндажи и КП и НП — и ушла в тыл для отдыха и пополнения свежей силой, а полк, в котором служил Магарыч, остался и принялся осваиваться с фронтовой жизнью. Разведчики принялись следить за немецкой передовой, стремясь обнаружить их огневые точки; дежурили у пулеметов, врытых в землю, пулеметчики; на посту стояли, меняясь поочередно, рядовые; у телефонов сидели связисты; то и дело старшие командиры созывали младших и советовались в блиндажах, укрытые бревенчатыми накатами; старшина с двумя подручными солдатами приносил вовремя и кашу, и хлеб, и обязательные «наркомовские», от которых становилось горячо, легко и просто. Все шло своим чередом. Магарыч стоял на посту, дежурил в блиндаже, ел кашу, пил «наркомовские» сто граммов, по никогда не забывал про свои деревянные бруски. На него никто не обращает внимания: все давно привыкли к нему и к его занятию и даже чудаком его не считали: трет бруски — значит, так ему надо. Иной пишет письма — каждый день по одному; иной врет — заливает, веселя себя и товарищей; иной ноет: жалится на бабенку, что забыла, — у всякого свой свычай-обычай. Магарыч же трет деревяшки, пусть трет, раз для него это утешение.
Уже много-много лет рубят осины на Осиновой горе, а они не переводятся, растут, шумят широкими, чуткими, горькими листьями. Даже в безветрие, когда воздух неподвижен, листья шевелятся, шуршат, похоже, осина жалуется на свою судьбу. Высока Осиновая гора — далеко с нее видно: кругом горы, синие, покрытые, как шубой, пихтачами; скалы на ближних склонах, утесы, островерхие, как чумы, на них восседают старики орланы, прилетевшие из гор, где им стало трудно добывать пропитание, чтобы провести остаток жизни неподалеку от человеческих жилищ.
С горы Осиновой хорошо виден рудник-прииск: и копёр, и мехцех, и раскомандировка, и отвал породы, и жилые дома шахтеров, прилепившиеся к лысастым крутосклонам, и дорога, посыпанная красным песком. По этой дороге уже много лет подряд ходят шахтеры в брезентовых робах. Они ходили здесь до войны, в войну, и сейчас они ходят в шахту и обратно домой все в тех же робах и фибровых касках, только вместо карбидных горелок у них электрические лампочки над козырьком каски.
На горе Осиновой, в высоте, откуда виден рудник-прииск и горное окрестье, в долгие летние дни любит сидеть Магарыч. Он сидит на сером круглом валуне один, и смотрит, и вспоминает. Встанет с валуна, походит, разминаясь, возле камня и опять сядет и замрет, точь-в-точь как старый орлан, сидящий неподалеку на утесе. Сидит — одна нога в колене согнута, другая — вытянута. Одна нога — целая, живая, другая — деревяшка. Правая нога — деревяшка, и рука правая у Магарыча отнята по локоть, и правая сторона лица у него разорвана шрамом. Если сравнить Магарыча с тем, давним, молодым, когда он носился по горам в поисках самородного фарта, с тем Магарычем. кудрявым, красивым, за которого, не колеблясь, пошла замуж приисковая красавица Лизавета, с тем Магарычем, рядовым солдатом, который стойко, весело и терпимо вынес клящую стужу Центральной Сибири, где он зимой с сорок первого на сорок второй овладевал воинским искусством, с тем Магарычем, который бесстрашно, веря в свое счастье, пошел в наступление против врага, — если сравнить того Магарыча с этим, то можно сказать, от прошлого почти ничего не осталось. Стар Магарыч, неузнаваем, в морщинах, голова седая, шея тоненько-вытянутая, загорелая, в морщинах же.
Живет Магарыч на руднике-прииске, откуда он был призван в начале войны. Дом, который он купил перед войной, на взгорье, очень красивый дом, о семи окон, под тесовой крышей, с дощатыми сенцами и стайкой для коровы из тонкомерного осинника, ему давно не принадлежит. Бросила его Лизавета, как узнала из письма, которое прислал ей Магарыч из госпиталя, что он ноги и руки лишился, тотчас бросила, другого нашла — с ногами и руками. И дом за собой оставила, в нем и живет безвыездно много лет. Вырастила и сынишку от Магарыча, и еще двоих от нового мужа. Пока подрастал сынок, в тот довоенный дом наведывался Магарыч, а как вырос и уехал из своего гнезда далеко от прииска, откуда пишет отцу письма, уж не приходит больше в гости Магарыч к Лизавете и ее мужу и, только встречаясь на улице, кивает ей головой, как знакомой.
Один живет Магарыч. В сорок четвертом, придя из госпиталя после долгого лечения и найдя свое место в доме занятым, Магарыч не стал спорить и срубил себе новый домик на краю рудника-прииска, на выезде, маленький домик, всего о двух оконцах, и поселился в нем военным пенсионером. Не сразу, как он вернулся из госпиталя. Магарыч смог обходиться без посторонней помощи. Ему помогали, чем могли, сердобольные соседки, а также и пионеры, шефствующие над ранеными фронтовиками. Но с течением времени, с тем, как Магарыч окреп после ранения, приспособился ходить на деревяшке и исполнять работу одной левой рукой, он зажил самостоятельно. Чтобы не тосковать без дела, в трудные послевоенные годы он сапожничал: латал кожи и пимы, шил из выделанной домашним способом коровьей кожи сапоги и ботинки. Потом, когда обувка стала появляться в магазине и нужда в мастере-сапожнике миновала, Магарыч вновь, как и до войны, надолго стал уходить в горы, где в ручьях мыл песок, добывая крупицы золота. Имея старательский опыт, Магарыч мог бы снова разбогатеть, но он к тому не стремился. Добудет крупицу-другую — и довольно, пристроится к ватаге стариков углежогов или дегтекуров, ведущих в горной тайге промысел, и живет среди них, помогая им и ничего не требуя за свой труд. А то уйдет на ближнее от рудника озеро и рыбачит удочкой или собирает по осени в кедраче шишку. Так шло время, так годы летели, быстро, один за другим — матерел Магарыч в теле, раздавался корпусом, а потом стал ссыхаться, как все к старости, и его не дядей Магарычем стали звать молодые, а дедом Магарычем.
На камне-валуне сидит Магарыч и думает, вспоминает. Горькая усмешка на лице. Вспомнился ему он сам, молодой, веселый, сидит на гранитном камне и трет деревяшку о деревяшку. Счастливый был, всем обладал: и самородком, и красивой Лизаветой. И молодость была при нем, и здоровье. А он — шик-ширык! — тер брусок о брусок, мечтая о деревянном огне, который приносит счастье. Счастье у него было, а он желал большего. Веселье в доме было — он большего хотел. И здоровья большего хотел. А что же сейчас? Может, напрасно он смирился с бедой? Может, зря и бруски забросил? Может, опять взяться — шик-ширык! — добывать деревянный огонь, который принесет ему счастье? Поздно: старость, как медведь, облапила и никуда от себя не отпускает. Семь деревяшек после фронта износил Магарыч, каждые пять лет по одной деревяшке, — сколько еще осталось. Магарыч смотрит на вытянутую перед ним деревяшку с медным наконечником и от шутливой мысли, вдруг пришедшей в голову, весело усмехается. «А вот мы сейчас попробуем», — мысленно говорит самому себе Магарыч и, склонясь с камня-валуна, на котором он сидит, поднимает с земли какой-то деревянный обрубок, тяжелый, лиственничный, серный. «Попробуем!» — мысленно говорит он и, сбочив голову, как тетерев, и высунув язык от усердия — шик-ширык, — начинает серным лиственничным обломком тереть по своей деревянной ноге.
«Шик-ширык!» — трет Магарыч по ноге, и ему не больно. Если бы нога была живая, то сделалось бы больно, да и вряд ли от живой, настоящей ноги вздумал бы кто возжечь огонь. Огонь можно пытаться получить только от деревяшки, сухой, крепкой.
«Шик-ширык», — трет Магарыч, терпеливо, долго, он почти уверен в успехе и ничуть не удивляется, когда лиственничный обрубок начинает дымиться духовито и потом вдруг загорается сине-оранжевым, с искрами, огнем, точно таким же, каким видел его отец перед своим счастьем, каким видел его и Магарыч, когда тридцать с лишним лет назад взорвалась немецкая мина.
Сине, оранжево, красно, с искрами горел смоляной обрубыш, Магарыч держал его в руке и, горько усмехаясь, смотрел на этот вещающий счастье, такой поздний для него огонь.
Высока Осиновая гора, горькими поросла осинами. Чего шумят они? Ветра нет, тихо в природе, облака в небе неподвижно висят над горами, не колыхнутся созрелые травы, а осины все шумят. Что вещают они людям.