Что такое дисплейные тексты кратко
Что такое дисплейные тексты кратко
Техника может заставить заменить всё одним оцифровать, то есть представить в виде овеществлённого факта, фиксировать, хранить и воспроизводить, но не привычным письмом и даже не звуком, а изображением, движением или их комбинацией с сохранением всех невербальных элементов контактного общения. Такие записи суды уже рассматривают как доказательные улики наряду с привычными текстами.
Слова писать, читать тоже забавно расширили значение до «вообще как-то фиксировать и воспроизводить, оцифровывать». Можно, видимо, уже сказать: эта оцифровка (кассета, диск, фильм, флешка…) не читается, мой компьютер её не читает, разрешите записать нашу беседу в цифре? Появилась шутка, что в Библиотеке им. Б.Н. Ельцина есть только одна привычная книга – книга регистрации посетителей.
Грампластинка быстро устарела, её заменили кассета, диск, флешка. Однако по привычке по-прежнему говорят поставить песню, то есть пластинку с её записью, а не проиграть, включить, вставить, воспроизвести, совсем забыв, что песни поют. Случаи упорядочения, уточнения, переименования в связи с изменением денотата (самого обозначаемого) многочисленны. Они идут как-то сами по себе и поразительно медленно замечаются лексикографами.
Внимание лингвистов и авторов сейчас привлекают тексты, которые передают информацию не только вербально – звуком или буквой. Эти тексты сочетают в себе буквы, звуки и изображение, в некоторых случаях – видеоряд. Их называют по-разному: синтезированными или даже синтетическими (что подчёркивает две их стороны – «полученные путём синтеза» и «искусственные»), диффузными, гипертекстами, креолизованными (поскольку они, подобно литературным пиджинам, смешивают разные языки), экранными. Последнее определение неудачное, так как путает разные сущности: экранная книга – это те же книжные тексты в письменной форме, что и бумажные, лишь на другом материальном носителе. Наиболее удачным представляется пока термин дисплейные тексты.
В дисплейных текстах очень важна изобразительность. Носителями смысла становятся иллюстрации, раньше лишь украшавшие, дополнявшие текст в книгах, фотографии, движущиеся кадры даже без вербального комментария, напоминая изобретённые, кажется, ВВС и теперь широко используемые немые кадры No comment. Заметим: разумное управление всеми органическими потенциями дисплея, их комбинации, исключение каких-то из них осмысляются как сильнейший способ воздействия. В отличие от книги, страдающей от недостатка иллюстративности, дисплей страдает от её избыточности, порождая задачу устранения изобилия (embarra de richesse), зеркально обратную той, которую решила книжность, компенсируя органический дефицит письменности.
Великий литовский живописец и композитор М.К. Чюрлёнис (1875–1911), опередив своё время, предсказал будущее единение или даже слияние языка, изображения и звучания. Интересны и мысли нашего современника М. Кантора о том, что всё его творчество как писателя и художника есть фрагменты одного общего повествования. В самом деле, услышать, прочитать о чём-то – это одно, а увидеть (даже если и не пощупать!) – это совсем другое.
Дисплейные тексты знаменуют вхождение людей в новую эпоху общения, связанную не только со звуковой и письменной формами. Её особенности, оценки, перспективы привлекают всё больше исследователей. Активно обсуждается мир медиа (ТВ, просторы вездесущего Интернета и цифровой контент) в Российской академии образования и Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова (см. работы А.Г. Асмолова, Е.Л. Вартановой, Г.В. Солдатовой), на Украине (А.В. Онкович), в ЮНЕСКО, видимо, уже повсюду: существование в нём, медиаобразование (применительно к разным предметам знания), информационная грамотность и безопасность, преодоление рисков и самозащита.
Без дисплейных текстов не может обойтись и современная педагогика. Им посвящены многочисленные публикации (см., например: Рост Ю. Групповой портрет на фоне века // Русский язык за рубежом. 2012, № 3; работы К.А. Роговой).
Язык текущего момента. Понятие правильности (12 стр.)
Внимание лингвистов и авторов сейчас привлекают тексты, которые передают информацию не только вербально – звуком или буквой. Эти тексты сочетают в себе буквы, звуки и изображение, в некоторых случаях – видеоряд. Их называют по-разному: синтезированными или даже синтетическими (что подчёркивает две их стороны – «полученные путём синтеза» и «искусственные»), диффузными, гипертекстами, креолизованными (поскольку они, подобно литературным пиджинам, смешивают разные языки), экранными. Последнее определение неудачное, так как путает разные сущности: экранная книга – это те же книжные тексты в письменной форме, что и бумажные, лишь на другом материальном носителе. Наиболее удачным представляется пока термин дисплейные тексты.
В дисплейных текстах очень важна изобразительность. Носителями смысла становятся иллюстрации, раньше лишь украшавшие, дополнявшие текст в книгах, фотографии, движущиеся кадры даже без вербального комментария, напоминая изобретённые, кажется, ВВС и теперь широко используемые немые кадры No comment. Заметим: разумное управление всеми органическими потенциями дисплея, их комбинации, исключение каких-то из них осмысляются как сильнейший способ воздействия. В отличие от книги, страдающей от недостатка иллюстративности, дисплей страдает от её избыточности, порождая задачу устранения изобилия (embarra de richesse), зеркально обратную той, которую решила книжность, компенсируя органический дефицит письменности.
Великий литовский живописец и композитор М.К. Чюрлёнис (1875–1911), опередив своё время, предсказал будущее единение или даже слияние языка, изображения и звучания. Интересны и мысли нашего современника М. Кантора о том, что всё его творчество как писателя и художника есть фрагменты одного общего повествования. В самом деле, услышать, прочитать о чём-то – это одно, а увидеть (даже если и не пощупать!) – это совсем другое.
Дисплейные тексты знаменуют вхождение людей в новую эпоху общения, связанную не только со звуковой и письменной формами. Её особенности, оценки, перспективы привлекают всё больше исследователей. Активно обсуждается мир медиа (ТВ, просторы вездесущего Интернета и цифровой контент) в Российской академии образования и Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова (см. работы А.Г. Асмолова, Е.Л. Вартановой, Г.В. Солдатовой), на Украине (А.В. Онкович), в ЮНЕСКО, видимо, уже повсюду: существование в нём, медиаобразование (применительно к разным предметам знания), информационная грамотность и безопасность, преодоление рисков и самозащита.
Без дисплейных текстов не может обойтись и современная педагогика. Им посвящены многочисленные публикации (см., например: Рост Ю. Групповой портрет на фоне века // Русский язык за рубежом. 2012, № 3; работы К.А. Роговой).
Рождённое ХХI веком сетевое общение, вписываясь в жизнь, тоже изменяет самоё понятие правильного. В одинаковой степени опираясь на письмо, графику, приёмы печати, на звучание, интонацию, мимику, жестикуляцию, а также на изображение, цвет, движение, иные носители смысла, всю культурную обстановку, оно обращено к возможностям обеих разновидностей языка. Соединяя все виды передачи информации, сетевое общение развивается на базе цифровой электроники и пронизывает всё наше языковое существование.
Комбинирование возможностей членит средства передачи по краскам и оттенкам, а не по сферам, подчиняющимся не столько языку, сколько внеязыковым факторам. Оно дискурсивно и имитирует личностный контакт, но технически дистантно и опосредованно, роднясь и со звуковым общением, и с печатной книгой. Разговорная и книжная разновидности образованного единого языка в нём яростно сближают свои словари (и даже фонетику, оправдывая неполный стиль произношения). Синтаксис разговора, по природе бесхитростно неполный, с «простыми словами», экспрессией, междометиями, частицами, огласовками и опорой на экстралингвистику, оказывается успешнее, доходчивее логико-вербальных схем книжности.
В мемуарах народного артиста Е.Я. Весника «Дарю, что помню» (М., 1996. С. 180) читаем, что известный комедийный актёр и постановщик «жестом, мизансценой выражал смысл происходящего на сцене гораздо ярче и доходчивее, нежели словами», «рассказываемые истории сопровождал показом, подключая мимику и жест», «коллекционировал издания, имевшие отношение к выразительности рук и кистей, динамике тела».
Начавшись в прошлом столетии, электронно-техническая революция развивается всё больше, не позволяя сомневаться в том, что общий правильный язык необходим, но должен иметь другие основы. Легко это сказать, но совсем непросто разумно вычленить его из языкового океана. Повторим, что технический прогресс, внедрив кино, телефонию, радио, телевидение, компьютер, мобильные устройства связи, лишает письмо монополии на фиксацию, передачу и хранение текстов. Органично увязанные со звучанием, современные девайсы отнимают у него и единоличное право на определение и фиксацию правильности, тем более что алфавитно-буквенная запись столь условна и непоследовательна.
Став неотъемлемым видом языковой жизни, сетевое общение, по большей части дисплейное, вводит потенции дисплея в синтаксический строй языка. Облагораживая разговорность в звуковой и печатной, а также в изобразительно-звуковой форме, он придаёт правильность обеим разновидностям языка, а может быть, и создаст некую новую, третью. Язык при этом станет монолитнее в целом, но внутренне богаче в стилистико-оценочном отношении. Общение – пусть пока непривычно – будет опираться не столько на стилистическое устройство языка, сколько на стилевые (внеязыковые) содержательно-смысловые векторы.
Размежевать понятия устный и письменный – о формах реализации текста – и понятия книжный и некнижный (с собственно разговорной базой) – о разновидностях языка – необходимо, но это не значит, что в общении совершенно стирается различие между текстами – письменным, звучащим и смешанным дисплейным.
Не следует думать, что каждый последующий шаг развития отменяет предыдущие: письменность, например, отнюдь не устранила звуковое общение, хотя и неправомерно (явно поспешив!) унизила его в глазах общественного мнения, сведя к бытовой тематике. Также и дисплей не отменит ни звучащую речь, ни письменную.
В то же время во всех современных текстах происходит, хотя и весьма различно, смешение книжных и некнижных (даже откровенно разговорных, сниженных) элементов. Задавая пример, дисплейные тексты соблазняют всех ещё и изобразительностью. Косвенно с этим увязывается и нынешняя склонность к тому, что всё шире распространяется и может быть названо пиктографической символикой: на приборной доске автомобиля вместо надписей «бензин», «температура» изображения термометра, бензоколонки. И в кухне на плите, микроволновке, холодильнике символические рисунки передают смысл, но не огласовку, отчего понятны носителям любого языка.
Условно рисуемое сердечко всем понятно как одобрение, восхищение. Изображение не связано с определёнными языковыми формами. Флексия окружения, конечно, сдерживает эту неопределённость по-русски: «Я ♥ (сердечко) Москву» вряд ли кто прочитает «Мне нравится Москва», а вот на аналитическом английском «I ♥ New York» столь же понятно, но совсем без материально-языковых изменений легко читается как like, love, am fond of и т. д. Значок € (евро) всем понятен, но немцы произносят его как «ойро», британцы – как «юро», мы – как «евро».
Академик Н.Ю. Шведова, замечательный лингвист и пионер изучения специфики звучащих текстов – пусть ещё только по отображению её в художественных произведениях, – осмотрительно и верно писала: «Разговорная речь – это сам произносимый, звучащий язык [вспомним замечание учёного француза: всем людям на Земле дан один язык – человечий, звуковой! – В.К.], непосредственно обращённый к слушателю или слушателям и не рассчитанный на фиксацию» (Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. М., 1960. C. 3).
Ушла Наталия Юльевна, не узнав, что вот-вот грядёт расчёт на его фиксацию! А вследствие этого освобождённая от жёсткой привязки только к звучащей форме некнижность начнёт генеральное наступление на привычное нормализаторство. Её синтаксис, опирающийся, как она показала, по природе своей на междометия и частицы, интонацию, возможности голоса, мимику, жестикуляцию, окажется во многом успешнее логико-вербальных схем книжного синтаксиса, нацеленного на высокие материи, возвышенного, официального.
Язык наш, несомненно, оставаясь единым, имеет разноокрашенные языковые единицы. Уровни языка детерминируются содержанием и внеязыковыми факторами, а не сферой применения. Терминология призвана отразить то, что сегодня наш язык, соединяя разное, отнюдь не портится, а обретает всё большую цельность и ценность. In varia unum.
О взаимоотношениях языка и социума 6 страница
Великий литовский живописец и композитор М.К. Чюрлёнис (1875–1911), опередив своё время, предсказал будущее единение или даже слияние языка, изображения и звучания. Интересны и мысли нашего современника М. Кантора о том, что всё его творчество как писателя и художника есть фрагменты одного общего повествования. В самом деле, услышать, прочитать о чём‑то – это одно, а увидеть (даже если и не пощупать!) – это совсем другое.
Комбинирование возможностей членит средства передачи по краскам и оттенкам, а не по сферам, подчиняющимся не столько языку, сколько внеязыковым факторам. Оно дискурсивно и имитирует личностный контакт, но технически дистантно и опосредованно, роднясь и со звуковым общением, и с печатной книгой. Разговорная и книжная разновидности образованного единого языка в нём яростно сближают свои словари (и даже фонетику, оправдывая неполный стиль произношения). Синтаксис разговора, по природе бесхитростно неполный, с «простыми словами», экспрессией, междометиями, частицами, огласовками и опорой на экстралингвистику, оказывается успешнее, доходчивее логико‑вербальных схем книжности.
В мемуарах народного артиста Е.Я. Весника «Дарю, что помню» (М., 1996. С. 180) читаем, что известный комедийный актёр и постановщик «жестом, мизансценой выражал смысл происходящего на сцене гораздо ярче и доходчивее, нежели словами», «рассказываемые истории сопровождал показом, подключая мимику и жест», «коллекционировал издания, имевшие отношение к выразительности рук и кистей, динамике тела».
Начавшись в прошлом столетии, электронно‑техническая революция развивается всё больше, не позволяя сомневаться в том, что общий правильный язык необходим, но должен иметь другие основы. Легко это сказать, но совсем непросто разумно вычленить его из языкового океана. Повторим, что технический прогресс, внедрив кино, телефонию, радио, телевидение, компьютер, мобильные устройства связи, лишает письмо монополии на фиксацию, передачу и хранение текстов. Органично увязанные со звучанием, современные девайсы отнимают у него и единоличное право на определение и фиксацию правильности, тем более что алфавитно‑буквенная запись столь условна и непоследовательна.
Став неотъемлемым видом языковой жизни, сетевое общение, по большей части дисплейное, вводит потенции дисплея в синтаксический строй языка. Облагораживая разговорность в звуковой и печатной, а также в изобразительно‑звуковой форме, он придаёт правильность обеим разновидностям языка, а может быть, и создаст некую новую, третью. Язык при этом станет монолитнее в целом, но внутренне богаче в стилистико‑оценочном отношении. Общение – пусть пока непривычно – будет опираться не столько на стилистическое устройство языка, сколько на стилевые (внеязыковые) содержательно‑смысловые векторы.
Размежевать понятия устный и письменный – о формах реализации текста – и понятия книжный и некнижный (с собственно разговорной базой) – о разновидностях языка – необходимо, но это не значит, что в общении совершенно стирается различие между текстами – письменным, звучащим и смешанным дисплейным.
Не следует думать, что каждый последующий шаг развития отменяет предыдущие: письменность, например, отнюдь не устранила звуковое общение, хотя и неправомерно (явно поспешив!) унизила его в глазах общественного мнения, сведя к бытовой тематике. Также и дисплей не отменит ни звучащую речь, ни письменную.
В то же время во всех современных текстах происходит, хотя и весьма различно, смешение книжных и некнижных (даже откровенно разговорных, сниженных) элементов. Задавая пример, дисплейные тексты соблазняют всех ещё и изобразительностью. Косвенно с этим увязывается и нынешняя склонность к тому, что всё шире распространяется и может быть названо пиктографической символикой: на приборной доске автомобиля вместо надписей «бензин», «температура» изображения термометра, бензоколонки. И в кухне на плите, микроволновке, холодильнике символические рисунки передают смысл, но не огласовку, отчего понятны носителям любого языка.
Условно рисуемое сердечко всем понятно как одобрение, восхищение. Изображение не связано с определёнными языковыми формами. Флексия окружения, конечно, сдерживает эту неопределённость по‑русски: «Я ♥ (сердечко) Москву» вряд ли кто прочитает «Мне нравится Москва», а вот на аналитическом английском «I ♥ New York» столь же понятно, но совсем без материально‑языковых изменений легко читается как like, love, am fond of и т. д. Значок € (евро) всем понятен, но немцы произносят его как «ойро», британцы – как «юро», мы – как «евро».
Академик Н.Ю. Шведова, замечательный лингвист и пионер изучения специфики звучащих текстов – пусть ещё только по отображению её в художественных произведениях, – осмотрительно и верно писала: «Разговорная речь – это сам произносимый, звучащий язык [вспомним замечание учёного француза: всем людям на Земле дан один язык – человечий, звуковой! – В.К. ], непосредственно обращённый к слушателю или слушателям и не рассчитанный на фиксацию» (Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. М., 1960. C. 3).
Ушла Наталия Юльевна, не узнав, что вот‑вот грядёт расчёт на его фиксацию! А вследствие этого освобождённая от жёсткой привязки только к звучащей форме некнижность начнёт генеральное наступление на привычное нормализаторство. Её синтаксис, опирающийся, как она показала, по природе своей на междометия и частицы, интонацию, возможности голоса, мимику, жестикуляцию, окажется во многом успешнее логико‑вербальных схем книжного синтаксиса, нацеленного на высокие материи, возвышенного, официального.
Язык наш, несомненно, оставаясь единым, имеет разноокрашенные языковые единицы. Уровни языка детерминируются содержанием и внеязыковыми факторами, а не сферой применения. Терминология призвана отразить то, что сегодня наш язык, соединяя разное, отнюдь не портится, а обретает всё большую цельность и ценность. In varia unum.
Нормализация
О взаимоотношениях языка и социума
Становление и развитие образованного языка многим кажутся прерогативой учёной, научно и общественно осознанной институции. В зрелом разумном обществе так и должно быть, но пока далеко до этого. На деле всё сводится к незаметной коррекции языка в поиске нормального, здравого, правильного, разумного порядка в общении.
Чувствительные к языку люди, писатели, редакторы, общественные деятели, работники массмедиа раньше и авторитетнее других отражают и всенародно распространяют новшества. Филологи и педагоги их отвергают или узаконивают, внедряют во всенародный обиход, увы, не всегда с достаточным пониманием происходящего в природной нормализации.
Сущность нормализации можно было бы объяснить новомодной сейчас синергетикой, но понятнее представить себе как бесконечные обновляющие, освежающие и развлекающие игры социума и языка. Именно эти две силы – язык и социум – разыгрывают судьбу нового и устаревающего, стремясь совершенствовать взаимопонимание и самоутверждение людей.
Язык послушен людям, но в пределах уважительной оглядки на него самого как на сложную саморазвивающуюся систему. Нормализация преуспевает, когда меняющиеся потребности, настроения, вкусы, иные социально‑человеческие факторы согласуются с устройством, законами и потенциями языка. Симфоническая их увязка подобна нескончаемым хаотичным играм во всё же как‑то упорядоченном поиске «унормаленной» правильности.
Жить удобнее, когда развитие эволюционно по общему соглашению и не идёт скачками, переворотами, революциями. Агрессивных людей больше привлекают драки с кровью, чем игры с ничейным счётом. А игры уместны и приятны для тех, кто ценит именно красивую и талантливую игру, кого восхищают мастерство и успех игроков.
«Нередко в разговоре нас удивляет то или иное выражение, которое не соответствует общему тону беседы. Это выражение не обозначает чего‑нибудь такого, что нам было бы неизвестно: мы его прекрасно понимаем, и, может быть, всего минуту назад мы встретили его на страницах газеты, где оно нас не удивило. Что же, собственно, произошло? Мы смутно чувствуем, что не употребили бы его сами или, точнее сказать, не употребили бы в данных обстоятельствах» (Балли Ш. Французская стилистика. М., 1961. С. 241–242).
Здесь справедливо указано на соразмерность выражения 1) конкретному содержанию, условиям, цели и 2) другим выражениям языка. Правильной в данном случае может оказаться и явная языковая ошибка. Ни космонавтов, ни астронавтов не обидел окказионализм собаконавт в рассказе о полёте Ветерка и Уголька (Известия. 1966. 17 мая).
В гендерно закреплённых профессиях случаются забавные сочетания опытная машинистка Петров заболел (мужчина, печатающий на пишущей машинке) и заслуженный машинист Иванова награждена орденом (женщина – водитель тепловоза). Плохо звучит заголовок «Новая глава балета Большого» (РГ. 2013. 23 янв.; о назначении примы‑балерины Галины Степаненко).
Наиострейший интерес рядовой публики к успехам игроков, желание пойти на стадион вызывают отдельные матчи, раунды, турниры, в которых исход борьбы соперников непредсказуем. Но на деле они не так важны, как итоги годичных чемпионатов, за чем с пристрастием следят знатоки‑профи и болельщики‑фанаты. На итоговых соревнованиях победа обычно остаётся за командой людей, но в отдельных встречах выигрыш нередко достаётся и команде языка. Если случается ничья и ситуация долго остаётся неизменной, то надо ждать коренных сдвигов и перестроек в языке, вплоть до выхода за пределы, дозволяемые его системой. Если же язык первенствует подряд много раз, то, значит, гниль завелась в самом королевстве датском.
Дата добавления: 2018-10-26 ; просмотров: 202 ; Мы поможем в написании вашей работы!
Дисплейный текст как форма сетевого общения. В.Г. Костомаров
1 Russian Language Journal, Vol. 60, 2010 Divergent Thinking: Prospectives on the Language Enterprise in the 21st Century Дисплейный текст как форма сетевого общения В.Г. Костомаров Нынешняя техногенная эпоха подарила людям чудесную возможность хранить знания не только в письме и чтении, но и более естественно, наглядно и красочно. Аудио- видеозаписи, кино и телевидение, мобильная телефония, компьютер, и особенно интернет коренным образом меняют исторически сложившееся языковое существование людей. Библиотеки стали хранилищами отнюдь не только библиос (книг), но и карт, рисунков, фильмов, кассет, дисков, флешек, различных оцифровок аудио- и видеозаписей. Весь мир теперь фиксирует, хранит, воспроизводит информацию в виде живых актов общения, создавая даже иллюзию соучастия. Телевидение вслед за кино открыло законы органичного сплава языка (звука и письма, интонации, характера произнесения и пр.) с «иконкой» изображением, цветом, движением и прочими носителями смысла. Многие видят в этом угрозу существованию книги (дети не хотят читать!), медиологи полагают, что в истории человечества господство звучащего слова и затем рукописного и печатного текста сменяется звукоизобразительностью. Однако не следует забывать, что письмо и рожденная им богатейшая изощренная книжность отнюдь не погубили первородное звучащее слово. Может быть, лучше думать, что, наряду с устной и письменной коммуникацией воцаряется новая ее форма сетевая. В настоящее время очень важно добиться органического соотношения этих трех сфер коммуникации. Наблюдая за телевидением, как наиболее сложившейся аудио- графо- видео сферой, можно признать наиболее очевидным признаком сетевого общения тексты принципиально нового строения. Их отличают: вовлечение языковых (звуковых и письменных) и внеязыковых носителей смысла, упорядоченное чередование единиц разного потенциала (информем и экспрессем), блочный синтаксис и расчленение на удобовоспринимаемые клипы (по образцу монтажа кадров в кинофильмах), жесткая конструктивность, своеобразная аномия (ограничение значения слова, поддерживаемое сопроводительной картинкой), другие признаки.
2 Дисплейный текст как форма сетевого общения В.Г. Костомаров Стремясь быть интересными и доступными, массовокоммуникативные тексты имитируют межперсональный акт общения элементами разговорного диалога, приметами интимности, непринужденности, доверительности. В то же время, не ограничиваясь повседневно- житейской и художественно- литературной тематикой, они вынуждены обращаться к книжному языку высоких материй научных, официальных, государственно- политических. Положение этих текстов среди таких объектов стилистики, как письменная и устная формы текста, книжная и разговорная разновидности самого языка весьма своеобразно. Авторы, обратившие на них внимание, именуют их синтезирующими, синтезированными и даже синтетическими (что разумно подчеркивает две их стороны «полученные путем синтеза» и «искусственные»), диффузными, креолизованными, экранными. Последнее не кажется удачным: хотя они предъявляются на экране, он чаще служит носителем, наряду с бумагой, привычных буквенно- алфавитных текстов, как например, в «электронных книгах». Нам кажется наиболее удачным назвать их дисплейными. Явление дисплейных текстов уже давно замечается многими. Е.С. Кара- Мурза пишет о присущей сегодняшнему обществу «аномии» ситуации размывания и пересоздания законов и правил, прежде всего языковых и стилистических (Кара- Мурза, 2002). С.И. Ильясова в своей докторской диссертации выдвинула даже концепцию двух литературно- языковых норм «словарной» и «ситуационной», причем вторая безоговорочно оправдана как неизбежная перспектива (Ильясова, 2002). Взвешенную оценку утраты «обычного (и привычного) нейтрального русского слова» в масс- медиа дала О.А. Лаптева в докладе «Русское слово журналиста» (Лаптева, 2003). Принципиальное качество дисплейных текстов сознательное обращение к невербальной передаче смысла находим в авторитетной книге американских исследователей, убедительно возводящих его к изобретательству в газете как прародительнице языка массовой коммуникации вообще (Barnhurst, Nerone, 2001; глава «Visual Mapping: Modern Design and Cultural Authority [ ]»). Это обстоятельство лежит, несомненно, в основе рождения дисплейной формы вообще. В принципе любой текст может быть осуществлен в любой форме. Так, разговор (нормально почти исключительно устный, но сегодня нередко ведущийся в эсэмэсках и интернет- чатах; забудем, что многие видят в этом «издевательство» над привычной орфографией) или книжный текст (чаще 142
3 Russian Language Journal, Vol. 60, 2010 Divergent Thinking: Prospectives on the Language Enterprise in the 21st Century всего письменный, но сегодня не реже, пожалуй, реализуемый в звуке) могут порождаться и существовать в дисплейной форме (будь то радио, экран, компьютер, цифровая запись). Хотя эта форма до сих пор преимущественно ассоциируется с массовой коммуникацией. Неприятие нового, особенно старшими поколениями, отнюдь не миф. Показательно недавнее сообщение о судьбе творческого наследия И.Бродского: «С текстами все в порядке Продолжается работа с аудиозаписями и другими нетекстовыми материалами». Школьная традиция признает текстом исключительно книжные тексты, а не вообще любые фиксации опредмечивания коммуникативного действия и полученной в нем содержательной и чувственной информации. Абсурдно не считать текстом стихи, которые поэт декламировал перед микрофоном или видеокамерой, но не удосужился записать на бумаге, да еще подвергнуть их редакции. Даже юристы признают доказательством слухозрительные записи устных разговоров. Дисплейные тексты очевидное порождение массовой коммуникации, однако невозможно прямо и однозначно увязать их с нею. Сегодня то же техническое опосредование служит чатам, скайпу интернета, звуковым разговорам мобильных телефонов и эc- эм- эc, в которых письмо все меньше соблюдает существующую орфографию. Сетевая коммуникация властно ворвалась в повседневное групповое и межличностное общение, что сейчас особенно очевидно в блогосфере. Разумеется, это сопрягается со сдвигами в функционировании и даже составе языка, которые пока еще не только не исследуются, но просто не замечаются или с негодованием отвергаются. Из плана сопоставления дисплейных текстов и книжных, оформленных букво- алфавитным письмом и даже озвученных, читаемых вслух, жизнь требует перейти в план соотношения персональной, которая перестала быть преимущественно устной и контактной, и массовой коммуникации, которая уже очевидно не только письменная. Иными словами, сегодняшнее «языковое существование» общества не ограничивается личностной (отчасти групповой) и массовой (во многом тоже групповой) коммуникацией. В нем бурно развивается именно сетевое общение, как массовое, так и индивидуальное. Соответственно следует ожидать нового соотношения разговорной и книжной разновидностей литературного языка, и их взаимодействие и взаимопроникновение (не только в сетевой коммуникации!) уже с очевидностью наблюдается. 143
4 Дисплейный текст как форма сетевого общения В.Г. Костомаров Ощущая все же некую неловкость от своеобразия языка в дисплейных текстах массовой коммуникации, мы склонны обвинять журналистов в отсутствии стилистического слуха, в порче литературного языка. Наивно полагая, будто всегда и всюду действуют одни и те же законы применения языка, мы недоумеваем, сталкиваясь с нелепыми переносами специфических законов его функционирования в mass- media, столь мощно и бесконечно вторгающихся каждый день в нашу жизнь. Мы злорадно выискиваем в газетах, радио- и телепередачах ошибки, несуразности, действительные или мнимые неудачи, но нам не приходит в голову собирать, цитировать их удачные фразы, находки, тексты, которых, безусловно, не меньше. По своей общественной природе именно mass- media всегда, а в нашу карнавальную эпоху особенно это опытная (чаще всего смеховая) лаборатория опробования потенций языка. В ходе экспериментирования неизбежны чудачества, но встречаются и чудеса, которые не менее, чем художественная литература, обогащают и общий литературный язык. В то же время никоим образом нельзя одобрить модное сегодня бездумное перенесение языковых особенностей дисплейных текстов на тексты иного оформления. Законность своеобразного функционирования языка в дисплейных текстах и незаконность бездумного, неосторожного распространения характерных особенностей такого рода текстов на тексты в других формах кажутся очевидными, потому что они находятся сегодня в разных весовых категориях. Оказавшись в зоне абсолютистского влияния mass- media, мы все вольно или невольно ориентируемся на их язык как на образец для всеобщего подражания. Определенная деформация языка в текстах дисплейной формы, так же как, скажем, обособление языка в письменных текстах науки, производства, бизнеса, делопроизводства, в устных текстах непринужденно- естественного быта или в художественных, поэтических текстах, в конечном счете представляется неизбежной. Напомним, что принято даже говорить о разных «языках» (о «книжном языке» с его прагматическими стилями, о «разговорной речи», о «языке художественной литературы») или, что достойнее, о разновидностях применения единого русского языка. Не породят ли дисплейные тексты (подобно тому как письменные тексты породили книжность) еще одну разновидность применения единого русского языка «массовокоммуникативную»? Главной ее особенностью, как нетрудно предугадать, будет принципиальная техническая опосредованность и принципиальная способность к синтезу (во всех значениях этого термина, 144
5 Russian Language Journal, Vol. 60, 2010 Divergent Thinking: Prospectives on the Language Enterprise in the 21st Century давшего определения синтезированный, синтезирующий и синтетический) текстовых форм, разновидностей применения языка, неязыковых носителей и передатчиков смысла, прежде всего звука и изображения. Вряд ли при этом утеряется книга и книжный язык потому что дисплейные и книжные тексты различаются по характеру восприятия. Стоит вспомнить, что звуковое общение не исчезло с появлением письменной книжности. Книжные тексты передают информацию косвенно, возбуждая в читателе разум и воображение, знания и впечатления собственного жизненного опыта, домысливание, догадку, критическую оценку. Чтение книг, то есть их дешифровка, это напряженная работа, которой надо специально обучать, но зато получаемые сведения становятся частью сознания и мировоззрения личности. Лучше усваивается полученное трудом. Разумеется, характер чтения зависит и от того, что читается. Ведь чтение это и восприятие массовокоммуникативных текстов, прежде всего газеты, являющейся родоначальницей массовой коммуникации в нынешнем понимании слова. Еще И. Кант придавал чтению газет (в отличие от чтения серьезных книг) отвлекающее значение, для отдохновения. Надо думать, что «чтение» таких массовокоммуникативных источников, как газета, тем более реклама, отличается от настоящего чтения. В то же время несомненно, что отнюдь не все тексты, получаемые с экрана (который служит и просто носителем письменных текстов, целых книг для истинного чтения), это тексты в дисплейной форме. Учить восприятию дисплейных текстов, имитирующих контактное общение, не надо, зато получаемая информация часто скользит мимо сознания, не вызывая скепсиса, слабо задерживается в памяти лаже кратковременной и редко переходит в долговременную, связанную с составлением собственного мнения. Затмевается сиюминутность, преходящность, часто мимолетность и поверхностность сведений, не прошедших поверку разумом; они явно не становятся органичным элементом сознания. Этим дисплейные тексты отличаются от естественного прямого устного общения, где есть непосредственное участие, и от книжных текстов, в которых для постижения смысла требуется разум, воображение, усидчивость. Привычка получать информацию в легкой для восприятия форме невольно отучает от умственного напряжения, необходимого при чтении. Потребитель дисплейных текстов («user») забывает, что они крайне опосредованны, что на самом деле он видит лишь то, что ему показывает 145
6 Дисплейный текст как форма сетевого общения В.Г. Костомаров оператор, режиссер, редактор, монтажер, в конце концов, владелец канала. Даже если они и далеки от сознательной манипуляции его сознанием, он лишен существующей при чтении возможности критически обдумать, трезво взвесить ценность и истинность ярких клипов, рекламно- красочных сведений, эмоционально поддержанных музыкой, цветом, движением, изображением. Он не может даже просто переспросить что- либо как при непосредственном живом общении, которое имитируют телеведущие. Трудно сказать, меняют ли ситуацию разные способы компенсации отсутствующей «обратной связи» звонки в студию, ток- шоу с приглашением телезрителей, «поля чудес» и тому подобные приемы. Таким образом, информация из дисплейных текстов получается непосредственно, без специальной подготовки. Благодаря легкой доступности, краткой дробности, яркости дисплейные тексты создают своеобразную мыслительную сферу (некое «клиповое мышление»). Они отличны от естественных разговорных и от книжных, но в то же время зависимы и от тех, и от других. Форма их осуществления своеобразна, подчеркнуто связана с техническим опосредованием. Однако, при всей своей доступности, легкой воспринимаемости и других достоинствах дисплейные тексты не заменяют книгу в воспитании личности, они противопоказаны для философии и поэзии, для души и религии. Совершенно очевидно, что тексты в разном оформлении не взаимозаменяемы. У них есть свои достоинства и недостатки (вспомним еще «тексты» театрального, балетного, мимического действа, живописи, музыки), и они должны мирно сосуществовать и дополнять друг друга для воспитания полноценных людей. В этом свете ясно, что волнующая людей дилемма «книга или дисплей» некорректна. Книга и Дисплей (как и разговорное звучащее слово) обречены жить и развиваться в содружестве. Задача ввести эти соображения в образование становится принципиальной. Сейчас модно ругать детей, которые мало читают, но они не стали хуже, они просто предпочитают меньше напрягаться и веселее жить. В данном случае необходимо возрастное опережение: сначала научить читать, а потом допустить до компьютера, причем отдавая себе отчет, что дети в обоих случаях будут играть, а не вдумчиво постигать серьезные материи. Важно создать общее мнение, что грамотно писать столь же престижно, что и владеть компьютером, что быстро искать нужное в Google так же достойно, как и в словаре или энциклопедии. Задача научить совмещать эти навыки имеет общечеловеческий характер и активно осмысляется. Обход фазы умственного напряжения и критичности восприятия открывает 146