один писатель о другом биография
Как дружили известные писатели: Почему Бунин редко встречался в Куприным, и о чём жалел перед смертью Пушкин
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Александр Пушкин — Иван Пущин
Их дружба началась ещё в Царскосельском лицее, когда они оба были подростками. Они постоянно были вместе и даже целого дня им не хватало для общения, поэтому они продолжали его и ночью, несмотря на перегородку, которая разделяла в комнате их кровати. Иногда Пушкин и Пущин ссорились, о чём даже появлялись замечания в специальном журнале о поведении воспитанников.
В 1820 году друзей разлучила ссылка, к которой на 5 лет был приговорён Пушкин. В последний раз друзья увиделись в 1825 году в Михайловском, а уже через год Пущин был приговорён к 20-летней каторге за участие в Восстании декабристов. Однако даже на смертном одре Александр Пушкин сокрушался, что рядом с ним в тяжелую минуту не было Ивана Пущина и второго друга поэта – Ивана Малиновского.
Иван Бунин — Александр Куприн
Знакомство двух русских писателей состоялось в Одессе. Они оба были молоды и полны надежд. Только Александр Куприн постоянно сомневался в своих способностях и искренне боялся начинать писать снова после продолжительного перерыва.
Ивану Бунину стоило немалых усилий заставить друга вернуться к перу и бумаге. Когда же он написал первый рассказ, Бунин сам понёс его в издательство. Причина была проста: Куприн панически боялся отказа и находил массу отговорок, чтобы не ехать в редакцию «Одесских новостей».
Иван Бунин не только успешно сдал рассказ, но ещё и выхлопотал аванс для нуждающегося друга. Двадцать пять рублей Александр Куприн тут же потратил на новые туфли, а потом и на пиршество на двоих в ресторане.
Их не смущало взаимное соперничество, они даже как-то разделили на двоих Пушкинскую премию и долго ещё шутили по этому поводу. Бунин и Куприн, эмигрировав из России во Францию, поселились в одном доме. Однако Александр Иванович начал сильно пить и вскоре всерьёз заболел. Позже Куприн вернулся в Россию, где через год скончался. Иван Бунин корил себя за то, что в последние несколько лет жизни друга очень редко навещал его, не в силах видеть его столь слабым и больным.
Эрнест Хемингуэй — Фрэнсис Скотт Фицджеральд
В 1925 году в Париже в одном из ресторанов встретились два молодых писателя. Эрнест Хемингуэй в то время был мало кому известен, а Фицджеральд считался уже перспективным и подающим большие надежды писателем. Последний, находясь в значительном подпитии, предложил Хемингуэю отправиться вместе с ним утром в Лион, за открытой машиной, брошенной в этом городе во время дождя.
Жажда путешествий заставила Эрнеста согласиться, однако приключения начались даже раньше, чем могли они оба себе представить. Скотт сначала опоздал на поезд, а затем не получил телеграмму с адресом отеля, где остановился его новый друг. Он нашел Хемингуэя лишь через сутки поисков, когда обошел уже почти все отели Лиона.
Обратная дорога оказалась менее приятной, чем оба они думали. Езда в машине с откидным верхом под дождём доставляла мало удовольствия. Писатели вынуждены были останавливаться под деревьями. Стоянки скрашивали вином, которое предусмотрительно взяли с собой. В результате Фицджеральд решил, что он смертельно заболел, а когда вызвали врача в одном из придорожных кафе, капризничал и просил Хемингуэя позаботиться о жене и ребенке после его смерти.
Удивительно, но все эти перипетии лишь поспособствовали сближению между Эрнестом Хемингуэем и Фрэнсисом Скоттом Фицджеральдом. Они дружили много лет, и старательно отстаивали интересы друг друга, знакомили взаимно один другого с влиятельными людьми и именитыми издателями.
Но со временем пьянство Фицджеральда расстроило их отношения. Скотт в подпитии вел себя совершенно неприлично, устраивая скандалы. После того, как Скотт помочился на пороге квартиры Хемингуэя, Эрнест переехал и просил не сообщать его новый адрес бывшему уже другу. С тех пор они виделись крайне редко.
Трумен Капоте — Харпер Ли
Дружба двух американских писателей началась в детстве. Они росли на одной улице в Монровилле и были добрыми товарищами во всех начинаниях друг друга, будь то шалости или поход на судебный процесс, который вел отец Харпер Ли.
В первом романе Трумена Капоте есть девочка Айдабел Томпкинс, которая будто бы срисована с подруги детства писателя. Впрочем, Харпер Ли не осталась в долгу, и в её нашумевшем романе «Убить пересмешника» появился Дилл, очень напоминавший Трумена Капоте.
Когда Капоте собирал материалы для статьи, в творческое путешествие с ним отправилась и Харпер Ли. Правда, в результате собранные материалы вдохновили писателя на создание «Хладнокровного убийства», ставшего настоящим бестселлером.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
О дружбе и недружбе писателей
Автор kbaott, 24.08.2018 | Просмотров: 5 246 | Печать
Всем известно, что писатели и поэты в разные времена враждовали, соперничали и как могли «плевали в в сторону оппонента». Но немногие могут вспомнить по-настоящему дружных писателей. Пока я не задался этим вопросом, пока я не стал искать факты из жизни писателей, не мог назвать ни одного примера настоящей писательской дружбы. В основном в голову лезли всякие конфликты, вроде «битвы» Есенина и Маяковского, ну еще знаю о том, что Чехов с Толстым были в контрах и, если и не поливали друг друга грязью, то о творчестве своего оппонента высказывались резко.
Вот я и решил пособирать такие вот интересные факты из жизни известных писателей и поведать о них вам. Пожалуй, начнем. А начнем с хорошего — с дружбы писателей.
Александр Пушкин и Иван Пущин
Александру Пушкину было 12, а Ивану Пущину — 13, когда они поступили в Царскосельский лицей и стали соседями по комнатам. С этого момента началась их крепкая дружба. Они были не разлей вода — даже по ночам перешептывались через тонкую перегородку, разделявшую их кровати.
Конечно, не обходилось без мелких ссор. Например, в ноябре 1812 года в журнале о поведении воспитанников появилась запись о Пушкине: «Толкал Пущина и Мясоедова, повторяя им слова, что если они будут жаловаться, то сами останутся виноватыми, ибо я, говорит, вывертеться умею».
После окончания лицея молодой поэт чрезмерно увлекся светской жизнью, а его товарищ — тайными обществами. Когда в 1820 году Пушкина отправили в южную ссылку, они расстались на 5 лет.
Их последнее свидание состоялось зимой 1825-го в Михайловском, почти за год до Восстания декабристов, в котором Пущин принимал участие. За это его приговорили к 20-летней каторге в Сибири.
На протяжении всей жизни Александр Сергеевич помнил своего лицейского друга, он посвящал ему стихи и даже перед смертью, испытывая сильную боль, произнес: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского, мне бы легче было умирать».
О жизни Пушкина в лицее можно прочесть с книге Льва Дугина «Лицей» — книгу эту я читал еще в школьные годы и она мне очень понравилась, запала в душу. Я всем рекомендую ее прочесть, но есть одна проблема — дело в том, что книгу эту очень сложно найти: в интернете в электронном виде ее нет, с советских времен она не переиздавалась, а у букинистов я ее не нашел. А брал я ее читать в библиотеке, откуда по прошествии почти 20 лет она бесследно исчезла.
Если вдруг у кого-то есть эта книга в электронном виде — я буду очень признателен, если вы поделитесь нею со мной и с другими книголюбами.
Иван Бунин и Александр Куприн
Они познакомились в Одессе, когда обоим было по 29 лет. Узнав, что на даче знакомых остановился писатель Куприн, Иван Алексеевич пошел знакомиться — и они тут же нашли общий язык. Тем летом они болтали ночи напролет, гуляя вдоль берега моря, и Бунин уговаривал своего нового товарища вновь начать писать и публиковаться в журналах.
— Да меня же никуда не примут, — возражал тот.
— Но ведь вы уже печатались! — ну унимался будущий автор «Темных аллей».
— Да, а теперь, чувствую, напишу такую ерунду, что не примут.
Бунину все-таки удалось заставить Александра Ивановича взяться за перо. Когда рассказ был готов, он сам поехал с ним в редакцию «Одесских новостей», потому что Куприн боялся. Тот случай он вспоминал в мемуарах: «Мне удалось тут же схватить для него двадцать пять рублей авансом. Он ждал меня на улице и, когда я выскочил к нему из редакции с двадцатипятирублевкой, глазам своим не поверил от счастья, потом побежал покупать себе „штиблеты“, потом на лихаче помчал меня в приморский ресторан „Аркадию“ угощать жареной скумбрией и белым бессарабским вином… Сколько раз, сколько лет и какой бешеной скороговоркой кричал он мне во хмелю впоследствии: — Никогда не прощу тебе, как ты смел мне благодетельствовать, обувать меня, нищего, босого!»
Их дружба продолжалась десятилетия. Однажды их обоих номинировали на Пушкинскую премию, и пришлось делить денежный приз. В письме к другу Куприн пошутил: «Я на тебя не сержусь за то, что ты свистнул у меня полтысячи». Бунин в ответ написал: «Радуюсь тому, что судьба связала мое имя с твоим».
Они продолжили общаться даже после эмиграции в Париж, где поселились в одном доме. Куприн потихоньку спивался, а вскоре тяжело заболел. В 1938 году Бунин вспоминал: «Года три тому назад, приехав с юга, я как-то встретил его на улице и внутренне ахнул: и следа не осталось от прежнего Куприна! Он шел мелкими, жалкими шажками, плелся такой худенький, слабенький, что, казалось, первый порыв ветра сдует его с ног, не сразу узнал меня, потом обнял с такой трогательной нежностью, с такой грустной кротостью, что у меня слезы навернулись на глаза. Как-то я получил от него открытку в две-три строчки, — такие крупные, дрожащие каракули и с такими нелепыми пропусками букв, точно их выводил ребенок… Все это и было причиной того, что за последние два года я не видел его ни разу, ни разу не навестил его: да простит мне бог — не в силах был видеть его в таком состоянии».
Эрнест Хемингуэй и Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Их дружба началась крайне странно. В 1925 году малоизвестный писатель Эрнест Хемингуэй, которому на тот момент было 26, разговорился в парижском кафе с восходящей звездой американской литературы Фрэнсисом Скоттом Фицджеральдом. 29-летний автор «По эту сторону рая» и «Великого Гэтсби», изрядно подвыпив, предложил Хему вместе поехать в Лион, чтобы забрать там машину с откидным верхом, которую Фицджеральды бросили во время проливного дождя.
«Был конец весны, и я подумал, что во Франции это самое красивое время года и поездка может быть отличной», — написал автор «Старика и моря» спустя 40 лет. Как же он ошибался!
На следующее утро Скотт опоздал на поезд. Кроме того, он пропустил телеграмму с адресом лионской гостиницы, в которой остановился Эрнест, и бегал весь день по городу в поисках товарища. Только спустя сутки, изрядно приняв на грудь, он нашел нужный отель.
Когда приятели забирали из сервиса автомобиль, Фицджеральд умудрился поругаться с автомехаником. Только выехали из Лиона — начался дождь, и им пришлось делать частые остановки под деревьями (благо, с собой у них было 5 бутылок вина). Скотт болтал без умолку, а под вечер решил, что у него началось воспаление легких. Хемингуэй предложил переночевать в придорожном отеле, куда вызвали врача. Автор «Великого Гэтсби» не хотел измерять температуру, размышлял о смерти и просил Хемингуэя позаботиться о его жене и дочери после кончины. «Мне начинала надоедать эта литературная жизнь. Мне очень надоел Скотт и вся эта глупая комедия», — вспоминал Эрнест в мемуарах «Праздник, который всегда с тобой».
Однако, этот случай только укрепил дружбу двух великих писателей. Хемингуэй ввел Фицджеральда в салон Гертруды Стайн и познакомил его с Джеймсом Джойсом и Эзрой Паундом. В свою очередь, Скотт представил товарища своему редактору Максу Перкинсу и устроил его в легендарное издательство «Скринберс». В 1926 году часть лета Эрнест провел на вилле Фицджеральдов на Ривьере со своей первой женой Хэдли и с будущей второй женой Полин Пфайфер.
Со временем отношения стали расстраиваться из-за пьянства Скотта, которое сопровождалось неприличным поведением: он мог весь вечер валяться на полу во время встречи с друзьями или внезапно начать скандалить после признаний в любви. Дошло до того, что Хем попросил редактора Перкинса не раскрывать Фицджеральду его новый парижский адрес после того, как тот помочился на пороге его квартиры.
С 1929 по 1940 год друзья виделись всего 4 раза. Незадолго до смерти Скотт с горечью написал в дневнике: «Четыре раза за 11 лет (1929 — 1940). С 26-го года уже по существу не друзья».
Трумен Капоте и Харпер Ли
В 1920-е годы на одной улице в небольшом городке в Алабаме в одно и тоже время росли сразу два будущих великих писателя — Харпер Ли и Трумен Капоте. Активная девочка-сорвиголова и задумчивый мальчик — они были настоящими друзьями. «Ее отец был адвокатом, мы с ней ходили смотреть судебные процессы все детство. Мы ходили на суды вместо походов в кино», — вспоминал спустя годы автор «Завтрака у Тиффани».
В 1948 году Капоте опубликовал свой дебютный роман «Другие голоса, другие комнаты». Прототипом героини Айдабел Томпкинс стала его подруга детства. Харпер тогда только мечтала о занятиях литературой, и отец ей сказал: «Ты же понимаешь, что из Монровилля не могут выйти две знаменитости?». Но это не остановило амбициозную девушку.
Через 11 лет она закончила свой легендарный роман «Убить пересмешника», в котором рассказала о дружбе с Труменом (он стал прототипом Дилла). Книга принесла ей Пулитцеровскую премию.
После этого писатели совершили путешествие в Канзас, где Харпер помогала другу детства собирать материал для его статьи об убийстве фермера и его семьи. Эта поездка вдохновила литератора на написание бестселлера «Хладнокровное убийство».
Это были четыре истории писательской дружбы. Не густо. Зато писательских распрей и скандалов было больше. И теперь я перехожу к менее положительным историям и фактам, но это-то и есть самое интересное. Дело в том, мы привыкли искать в биографиях великих поэтов и писателей добрые примеры для подражания. Но классики — живые люди, обуреваемые теми же страстями и пороками, что и все остальные. Ругались и ссорились они не менее вдохновенно, чем творили. Поразительно, но в результате человечество только выигрывало! Потому что финал ссор двух талантов — не фингал под глазом, а сочиненный в пику визави очередной шедевр на все времена.
Достоевский и Тургенев
Трудно было представить более не похожих друг на друга молодых людей: мнительный, какой-то мятый, погруженный в себя Федор Достоевский и холеный, уже добившийся признания Иван Тургенев.
Объявленный Белинским гением, будущий автор «Преступления и наказания» показался литературной тусовке, и небезосновательно, хвастуном. Ехидный Тургенев подбил Некрасова на пару сочинить обидную эпиграмму:
Рыцарь горестной фигуры!
Достоевский, юный пыщ,
На носу литературы
Ты вскочил, как яркий прыщ».
Достоевский страшно переживал. Но обиду сумел забыть. А через 20 лет после знакомства, проигравшись в казино в Висбадене, автор «Игрока» робко попросил у него денег: «Мне и гадко и стыдно беспокоить Вас… Обращаюсь к Вам как человек к человеку и прошу у Вас сто талеров. На душе скверно (я думал, будет сквернее), а главное, стыдно Вас беспокоить; но когда тонешь, что делать». Сумма для Тургенева плевая, однако Иван Сергеевич прислал только половину. К слову, Достоевский отдал долг только через 11 лет…
Взаимное неприятие копилось годами. Тургенев подолгу жил за границей и ставил в пример тамошний образ жизни. Пламенному патриоту Достоевскому чудилось в этом пренебрежение Родиной. «Тургенев сделался немцем из русского писателя, — вот по чему познается дрянной человек», — горячился Федор Михайлович в письме другу, поэту Аполлону Майкову. Достоевский даже посоветовал Тургеневу купить телескоп, чтобы через него смотреть на далекую от него Россию.
И все-таки спустя годы биографы сошлись во мнении: какими бы репликами ни обменивались Достоевский и Тургенев, они прекрасно понимали масштаб таланта друг друга.
Есенин и Маяковский
С первого взгляда Есенин категорически не понравился Маяковскому: «Я его встретил в лаптях и в рубахе с какими-то вышивками крестиками. Это было в одной из хороших ленинградских квартир. Он мне показался опереточным, бутафорским. Есенин отвечал мне голосом таким, каким заговорило бы, должно быть, ожившее лампадное масло». Футуриста Маяковского, горячего сторонника прогресса, смешило преклонение перед березками рязанского имажиниста.
Как-то раз в стихотворении «Юбилейное» Маяковский обозвал Есенина «коровою в перчатках лаечных». Тот обижался как дитя и искал, искал любой возможности насолить обидчику.
«Маяковского он не любил и рвал его книги, если находил в своем доме», — вспоминал писатель Виктор Шкловский. Но стихи противника читал, чтобы бросить потом: «Мать честная! До чего бездарны поэмы Маяковского об Америке!»
Не дурак выпить и подраться, Есенин не лез к Маяковскому с кулаками. Наоборот, его тянуло к этому большому, громкому, уверенному в себе человеку. Дрался до крови и пил он с Борисом Пастернаком, уговаривая того помирить его с Маяковским. А потом сорвался и выдал в стихотворении «На Кавказе»:
Мне мил стихов российский жар.
Есть Маяковский, есть и кроме,
Но он, их главный штабс-маляр,
Поет о пробках в Моссельпроме.
Маяковский, напомним, писал рекламные стихи для «Окон РОСТА» — Есенин считал это недостойной поэта забавой.
Зато страна успела насладиться знаменитыми литературными диспутами. На поединки Маяковского и Есенина собиралась вся Москва и весь Ленинград — как будто они были, скажем, боксеры. Импровизируя на ходу, они доказывали правоту своей позиции и смехотворность взглядов соперника. Это были самые первые битвы поэтов, настоящие дуэли, сегодняшние «баттлы рэпперов» —жалкая пародия.
Все знали, что эти двое — чуть ли не враги. Но однажды в редакции «Нового мира» Маяковский на все лады… хвалил стихи Есенина. И попросил присутствующих: «Смотрите, Есенину ни слова о том, что я говорил».
После смерти Есенина Маяковский написал:
В этой жизни помереть не трудно.
Сделать жизнь значительно трудней,
что высмеивало есенинское
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
Тогда Маяковский есенинский способ решения проблем отверг.
Бунин и Набоков
Воинствующая желчность Владимира Набокова легендарна и по-своему прекрасна. Блестящий писатель, поэт, переводчик, а также страстный коллекционер бабочек, он не скрывал своего презрения к отдельным братьям по цеху. «Дешевый любитель сенсаций, вульгарный и невоспитанный», — это он про Достоевского. «Писатель для мальчишек, безнадежно незрелый», — про Хемингуэя. Ну и так далее.
Тем удивительнее то придыхание, с коим 22-летний Набоков писал своему кумиру — великому Ивану Бунину. Но пройдут годы, и Набоков назовет того же Бунина «старой тощей черепахой». История взаимоотношений двух гениев блестяще описана в книге Максима Шраера «Бунин и Набоков. История соперничества». Бунину нужен был восторженный, да еще такой талантливый поклонник. Но Набоков вырос — во всех смыслах, и Бунин увидел очевидное: не он закроет последнюю страницу золотого периода русской литературы, а этот наглый мальчишка, который посмел изобретать собственный язык — на его, бунинском фундаменте.
Дошло до смешного: Иван Алексеевич с гневом отрицал факт обеда в парижском ресторане с Набоковым, который тот описал в мемуарах! «Страничка обо мне — дикая и глупая ложь. Никогда я не был с ним ни в одном ресторане!» — нервничал Бунин в дневнике.
Сама мысль об общении на равных была для Бунина невыносимой. Он умер незадолго до мирового триумфа Владимира Набокова и всеобщей истерии по поводу «Лолиты». И, кажется, Бунину повезло. Иначе с каким бы чувством он отправлялся в лучший из миров?
Обидел гения? Готовься войти в историю!
Опасное это дело — «наезд» на творческого человека. А ну как по тебе в ответ вдарят всей мощью таланта? Мало не покажется.
При жизни писатель Фаддей Булгарин славился как автор фантастических романов и издатель. А в историю вошел как клеветник, обидчик литераторов и стукач царской охранки. Это Михаил Лермонтов постарался, написав эпиграмму:
Россию продает Фаддей.
И уж не в первый раз, злодей
(в войну 1812 года Булгарин ненадолго переметнулся к французам). Сочиняли стишки про подлеца Пушкин, Баратынский, Некрасов.
Пушкина еще жутко раздражали члены литературного общества «Беседа любителей русского слова». И вот студенты теперь филфаков изучают нетленное:
Уму есть тройка супостатов —
Шишков наш, Шаховской, Шихматов,
Но кто глупей из тройки злой?
Шишков, Шихматов, Шаховской!»
Не отстают и современные авторы. Так, Виктор Пелевин отомстил докучавшему ему критику Павлу Басинскому. В романе Generation «П» критик Павел Бесинский тонет в выгребной яме.
А Сергей Лукьяненко не устоял от соблазна свести счеты с интернет-троллем, который травил писателя в его собственном блоге. Обменявшись отборными оскорблениями (дело было в 2005 году, а интернет до сих пор краснеет), Лукьяненко выяснил настоящее имя обидчика. Так в романе «Последний дозор» появился мелкий слабоумный вампир Алексей Сапожников.
Вот такие интересные истории писательских взаимоотношений. Я вот не помню, чтоб хотя бы что-то из всего этого мне рассказывали в школе. Ну, возможно, о Пушкине и Пущине где-то проскакивало в теме о декабристах. Еще раз повторяю: писатели и поэты — живые люди, и не просто люди, а творческие. Они дружили и ссорились, но у творческих людей это выглядит не так пошло и обыденно как у нас — смертных, противостояние поэтов это всегда интересно, это всегда в результате очередной шедевр.
В следующей статье я продолжу тему писательских взаимоотношений и расскажу о том, кто как отзывался о своих коллегах по писательскому цеху. Поэтому не прощаюсь, а говорю: «До свидания».
На основе материалов livelib.ru и donetsk.kp.ru
Этот цыпленок настолько недоготовлен, что толковый ветеринар все еще мог бы спасти ему жизнь!
Метки: взаимоотношения, вражда, дружба, писатели, поэты
Писано 24.08.2018 
Что великие писатели говорили друг о друге
Главными любителями покритиковать братьев по ремеслу традиционно считаются писатели. Они же по долгу службы злословят наиболее изящно и основательно. Обычно жертвами нападок со стороны едких литераторов становятся их современники, но порой достается и предшествующим поколениям. На место заморского хейтера №1 претендует Марк Твен. Из русскоязычных мастеров слова особой любовью к острым «шпилькам» славятся Иван Бунин и Владимир Набоков.
Итак, вот скромный перечь нескромных мыслей писателей по поводу друг друга:
Марк Твен о Брете Фрэнсисе Гарте:
«Гарт — лжец, вор, жулик, сноб, алкоголик, тряпка, трус, предатель и скрывает свое еврейское происхождение так тщательно, будто считает его позорным».
Марк Твен о Фениморе Купере:
«В творчестве Купера имеются некие недостатки. В одном только «Зверобое» на скромных 2/3 страницы Купер совершил 114 преступлений против литературы из 115 возможных».
Марк Твен о Джейн Остин:
«Я не считаю, что у меня есть право критиковать других авторов, и делаю это, лишь когда меня попросту трясет от ненависти. Мне часто хочется критиковать Джейн Остин — ее книги сводят меня с ума настолько, что я не могу с собой совладать. Каждый раз, когда я читаю «Гордость и предубеждение», мне хочется выкопать ее труп и вдарить ей по черепу ее же берцовой костью».
Уильям Фолкнер о Марке Твене:
«Писака, которого в Европе не посчитали бы даже четверосортным, нарядивший литературное старье в новую одежду местного производства, чтобы заинтриговать людей поверхностного и ленивого ума».
Эрнест Хемингуэй об Уильяме Фолкнере:
«Несчастный Фолкнер. Неужели он действительно думает, что большие мысли идут от больших слов?»
Уильям Фолкнер об Эрнесте Хемингуэе:
«Он не в состоянии использовать слова, способные заставить читателя заглянуть в словарь».
Эрнест Хемингуэй об Уильяме Фолкнере:
«Вы когда-нибудь слышали о человеке, который бы пил на работе? Это Фолкнер. Он иногда этим грешит — я могу с точностью указать на страницу, когда он уже выпил свою первую рюмку».
Эрнест Хемингуэй о Джеймсе Джойсе:
«По-моему, он просто идиот, я думаю, что его книга (роман «Улисс». — Прим. ред.) еще причинит большой вред нашей стране. Я снова перечитаю ее, чтобы дать вам точный ответ. Но не обязательно есть целую тарелку струпьев, чтобы узнать, что это струпья. Надеюсь, он покончит жизнь самоубийством».
Гюстав Флобер о Жорж Санд:
«Большая корова, полная чернил».
Иван Бунин о Максиме Горьком:
«Вот уже сколько лет мировой славы, совершенно беспримерной по незаслуженности, основанной на безмерно счастливом для ее носителя стечении не только политических, но и весьма многих других обстоятельств — например, полной неосведомленности публики о его биографии».
Иван Бунин о Владимире Маяковском:
«Маяковский останется в истории литературы большевицких лет как самый низкий, самый циничный и вредный слуга советского людоедства, по части литературного восхваления его и тем самым воздействия на советскую чернь».
Владимир Набоков обо всех
О Федоре Достоевском: «Его полное отсутствие вкуса, монотонный анализ страдающих от фрейдовских комплексов героев, а также то, что он полностью погряз в трагических злоключениях человеческого достоинства, — всем этим тяжело восхищаться».
Снова о Достоевском: «Дешевый любитель сенсаций, вульгарный и невоспитанный».
О Джозефе Конраде: «Не выношу его стиль сувенирной лавки с корабликами в бутылках, бусами из ракушек и другими романтическими клише».
Об Эрнесте Хемингуэе: «В умственном и интеллектуальном плане он безнадежно юн. Ненавижу его истории о колоколах, мячах и быках» (в оригинале лучше: «about bells, balls, and bulls». — Прим. ред.).
О Николае Гоголе: «Когда я хочу, чтобы мне приснился настоящий кошмар, я представляю себе Гоголя, строчащего на малороссийском том за томом «Диканьки» и «Миргорода»: о призраках, которые бродят по берегу Днепра, водевильных евреях и лихих казаках».
О Томасе Манне: «Крошечный писатель, писавший гигантские романы».
Об Уильяме Фолкнере: «Летописец початков кукурузы. Считать его произведения шедеврами — абсурд. Ничтожество».
О романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго»: «Ненавижу. Мелодраматично и дурно написано. Считать его шедевром — абсурдное заблуждение. Пробольшевисткий роман, исторически неверный. Жалкая вещь, неуклюжая, тривиальная, мелодраматичная, с избитыми ситуациями и банальными совпадениями».
О Максиме Горьком: «Потрясающая посредственность».
О Николая Чернышевском: «Его судьба трогательна, его работы смехотворны».
Коротко о Жан-Поле Сартре: «Даже хуже, чем Камю».