пианист березовский биография личная жизнь
Березовский Борис Вадимович
Российский пианист. Заслуженный артист Российской Федерации. Инициатор, учредитель и художественный руководитель фестиваля Николая Метнера. Один из наиболее известных и востребованных исполнителей на Западе, регулярно выступающий и в России.
Борис Березовский родился 4 января 1969 года в городе Москва. Уже в детстве увлекся музыкой. Учился в специальной музыкальной школе имени Гнесиных у Ирины Родзевич и Измаила Альтермана. В 1986 году поступил и в 1990 году окончил Московскую консерваторию по классу фортепиано у Элисо Вирсаладзе. Правда, без диплома, который не получил из-за участия в конкурсе имени Чайковского, совпавшего по времени с выпускными экзаменами.
В 1988 году с большим успехом дебютировал в Лондоне в Вигмор-холле. В 1989 году состоялось его первое выступление во Франции, в Париже, в концертном зале Лувра. В 1990 году завоевал Первую премию на IX Международном конкурсе имени Петра Чайковского. После победы на конкурсе брал частные уроки у Александра Саца, который помог найти свой стиль, раскрыл молодому пианисту творчество Николая Метнера и «очень многое в новой музыке».
В 1991 году уехал за границу. Долгое время жил в Лондоне, затем в Брюсселе. Затем вернулся жить в Москву. По его собственным словам, на этот раз окончательно.
В январе 2007 года дал семь концертов в формате «Carte Blanche» в концертном зале Лувра. В том же году, Борис Березовский открыл для себя французского композитора Кароля Беффа. В мае 2009 года стал первым исполнителем Концерта для фортепиано Беффа; концерт проходит с участием Национального оркестра Капитолия Тулузы под управлением Тугана Сохиева.
Играет с известными музыкальными коллективами под управлением таких дирижеров, как Курт Мазур, Леонард Слаткин, Густаво Дюдамель, Шарль Дютуа, Вольфганг Заваллиш, Томас Даусгор, Эндрю Литтон, Владимир Ашкенази, Марк Элдер, Александр Лазарев, Михаил Плетнев, Антонио Паппано, Дмитрий Китаенко, Дмитрий Лисс, Юрий Башмет, Александр Сладковский, Александр Рудин и другими. Много выступает с камерными концертами в ансамбле с Вадимом Репиным, Александром Князевым, Дмитрием Махтиным, Николаем Луганским, Борисом Пергаменщиковым, Святославом Морозом, Брижит Анжерер, Хэмишем Милном, Акико Суванаи, Хидэко Удагавой, Юлианом Рахлиным, Ральфом Киршбаумом, Дмитрием Ситковецким, Александром Мельниковым, Дмитрием Яблонским, Екатериной Державиной, Василием Савенко, Яной Иваниловой.
Постоянный участник международных музыкальных фестивалей: «Безумный день», Музыкального фестиваля Вербье, Международный фортепианный фестиваль в Ла-Рок-д’Антерон, «Музыкальные ночи Сюке», Фестиваль радио Франции и Монпелье, Фестиваль Равинии, Музыкальный фестиваль Аспена, Рурский фортепианный фестиваль, Зальцбургский фестиваль, Музыкальный фестиваль Рейнгау, Тихоокеанский музыкальный фестиваль, Братиславский музыкальный фестиваль, «Русская зима», «Площадь искусств». Его сольные концерты можно услышать по всему миру: в Берлине и Нью-Йорке, Амстердаме и Лондоне, Париже и Москве, Санкт-Петербурге и Мюнхене, Владимире и Токио, Екатеринбурге и Гамбурге, Афинах и Сеуле.
Летом 2018 года в городе Елабуга, Республика Татарстан провели первый международный фестиваль Бориса Вадимовича Березовского
Четвертая премия Международного конкурса пианистов в Лидсе (Великобритания, 1987)
Первая премия Международного конкурса им. П. И. Чайковского (1990)
Премия Diapason d’Or (1995) и премия (редакторский выбор) Gramophone Magazine (январь 1996) за запись диска совместно с Вадимом Репиным (скрипка): «Прокофьев С. Сонаты для скрипки и фортепиано 1 & 2; пять мелодий для скрипки и фортепиано» (Erato 1995)
Премия Эхо-Классик в номинации «Лучшая сольная запись года. Музыка XX-XXI века» (2007) за запись диска «Хиндемит П. Ludus Tonalis; Сюита «1922» (Warner 2006)
А также многочисленные премии и рекомендации музыкальных журналов Diapason d’Or, Le Monde de la Musique, BBC Music Magazin, Independent on Sunday и др.
Дискография
Дискография Березовского включает более 40 CD и несколько DVD.
Audio CD
Фильмография
Борис Березовский: «Мой тезка – человек, конечно, очень умный. Но не очень музыкальный»
«МЫ – ЭТО СВОЕГО РОДА СЕКТА»
— Борис Вадимович, я знаю, что вы проводите фестиваль композитора Николая Метнера. Как он финансируется?
— Он никак не финансируется. Просто все поклонники Метнера – это как наркоманы, как секта. Для людей его любящих деньги не важны. Они их мало интересуют.
— Вы имеете в виду, что их мало интересуют гонорары?
— Да, о гонорарах речь не идет. Я просто оплачивал им билеты, проживание и все. Так было на первом фестивале. На втором уже был спонсор, он давал деньги под мое имя.
— Какой все-таки бюджет фестиваля?
— Я укладываюсь в 10 тысяч долларов. Это очень немного.
— Это очень мало. Я давно хочу вам задать вопрос: почему такая любовь к творчеству Николая Метнера?
— Потому что он народник. Защищенный сложными, изощренными гармониями, но народник. В его музыке есть фольклор, и не только русский, но, скажем, и английский. У него очень много фольклора. У него потрясающие, самые разнообразные темы. Метнер напоминает мне язычника.
— Но почему Метнер был так дружен с Сергеем Рахманиновым?
— Они дополняли друг друга. У Рахманинова много церковной музыки, например, все знают его «Колокола», а у Метнера музыка народная. Они абсолютно разные композиторы, но это были те самые два разноименных заряда, которые притягиваются. Они составляли удивительное единство противоположностей. Наверное, одному композитору неподвластно все, нужен рядом тот, кто может то, чего он не может. Рахманинов и Метнер очень дружили в жизни и поддерживали друг друга. Кстати, в Казани я исполнял в этот приезд три «Сказки» Метнера, они меня очень вдохновляют.
— Как вы вообще пришли к Метнеру?
— Мне очень нравились его смачные, «метнеровские» гармонии, его сонаты. Я их с удовольствием сыграл, но мой профессор меня раскритиковал за это исполнение. Метнер – сложноватый композитор для исполнения, пробиться к нему трудно. Надо быть очень хорошим пианистом, чтобы это все услышать и успеть проиграть. Поэтому он не так популярен. Но для меня Метнер – один из самых интересных композиторов в русской музыке.
«Я ТЕЗКА»
— Вопрос, который вам наверняка задают часто, и я не могу его избежать: вы тезка или родственник опального олигарха?
— Борис Абрамович – человек интеллигентный, наверняка он слушает музыку. Он как-то проявлял интерес к вашему творчеству?
— Он человек, конечно, очень умный. Но, насколько я знаю, не очень музыкальный. Мой тезка любит джаз. К классике он равнодушен.
— Вам никогда не приходилось с ним встречаться?
— Бывает, что вас путают?
— Вы уехали на Запад еще в 1991 году. Почему это произошло: в стране была нестабильность, или вам просто захотелось свободы?
— В то время я просто был подкаблучником. Моя первая жена сказала: «Поехали в Англию!» И мы поехали. Я ей за это благодарен и ни о чем не жалею. Мы 10 лет прожили в Англии, и это было великолепно. Изумительная страна, которая не нуждается в представлениях. Это был очень хороший период в моей жизни. Сам бы я туда вряд ли уехал, так что жена подтолкнула.
— Как складывалась ваша жизнь в этой стране?
— У музыкантов она складывается очень легко. Мы же не актеры, мы не связаны с языком. Мы можем жить и работать в любой стране. К тому времени я уже был довольно-таки известен, у меня были концерты, мы снимали дом и неплохо жили.
— Наша страна образца 1991 года и страна нынешняя – это две разные страны. Сейчас вы бы могли нашим музыкантам посоветовать уезжать на Запад?
— Это очень индивидуально. У каждого свой путь. Я знаю многих ребят, у некоторых из них есть концерты даже в Москве, но они хотят уехать. Это связано с их музыкальными интересами. В принципе, в России есть одна проблема, но она, как я понимаю, общая. Когда нет имени, очень тяжело получить концерты. Очень много талантливых людей стремятся уехать на Запад, чтобы там много концертировать.
«Я ПОЛЮБИЛ РУССКУЮ КУЛЬТУРУ»
— Человек приезжает на Запад без имени. Разве ему там просто?
— Нет, не просто. Но там это проще все-таки. Но я, например, собираюсь возвращаться в Россию.
— Вы будете здесь жить? Чем вызвано это желание?
— Я очень полюбил русскую культуру.
— Полюбили, живя на Западе?
— Это началось с моего увлечения Островским.
— Александром Николаевичем?
— Да. Я просто влюбился в его пьесы.
— Быт и нравы Замоскворечья, Снегурочка, тающая на костре, что вас так привлекло?
— Первая пьеса, которую прочел, была «Таланты и поклонники». Дальше пошли все его пьесы, а их много. Я пересмотрел все изумительные постановки пьес Островского в Малом театре. У меня есть музыкальное образование, оно отличное, но другие пласты культуры я мало представлял. Читая Островского, я начал смиряться со многими вещами, которые меня раздражали в России, мне было некомфортно. Потом, после пьес Островского, я понял, что так должно быть. Недавно меня тоже раздражала одна вещь, я пошел в театр и посмотрел «Театральный роман» Булгакова, и все встало на свои места.
— Вы любите театр?
— Не пытались сотрудничать в каком-то театральном проекте?
«Я ЦЕНЮ КОМФОРТНЫЕ УСЛОВИЯ»
— Вы концертирующий солист. Где проще работать в смысле творческой отдачи – на Западе или в России?
— Это не имеет никакого значения. Я играю музыку, получаю удовольствие, и мне все равно, в какой стране это происходит. Для меня сейчас имеет значение, что происходит до концерта и после концерта. Я ценю комфортные условия.
— Вы в Казань часто приезжаете. Почему наш город постоянно входит в ваши гастрольные маршруты?
— После того как у меня началось увлечение русской культурой, я поставил себе задачу чаще и больше играть в России. Я все больше и больше играю в нашей стране к неудовольствию моего французского менеджера. И я все меньше даю концертов на Западе. Мне, в конце концов, наплевать. Я делаю то, что мне приятнее.
КОНКУРСНЫЙ ПИАНИСТ
— Есть понятия «конкурсный пианист» и «неконкурсный пианист». Вы себя к каким причисляете?
— Я же выиграл конкурс Чайковского, значит, я конкурсный.
— Конкурс для вас – это драйв?
— Был когда-то, конечно.
— В свое время участие в конкурсе Чайковского помешало вам получить диплом об окончании Московской консерватории. Вы его получили в конце концов?
— Нет, так и не получил.
— Что же все-таки должно быть предпочтительным: диплом или конкурс?
— Существует очень много способов делать карьеру. Совершенно не обязательно для этого иметь победу в конкурсе. Есть музыканты, которые вообще никогда и ни в каких конкурсах не участвуют. Есть музыканты, у которых нет дипломов. Когда человек комфортно чувствует себя в том, что он делает, карьера у него выстроится правильно. Но образование – это, конечно, очень важно. Мне в этом смысле повезло, у меня были блестящие педагоги.
«Я ПЛОХО ОТНОШУСЬ К РИХТЕРУ»
— А как по поводу соблюдения традиций? Вас называют «новым Рихтером». Как вы относитесь к тем традициям, что оставил Святослав Теофилович?
— Я плохо отношусь к Рихтеру, и не потому, что он плохой пианист. Сказать, что он плохой музыкант, может только дурак. Я плохо отношусь к нему как к пианисту, которого назначили «первым номером». Такого в жизни не бывает, и быть не должно. Но у нас так жизнь устроена, что в стране нужен был пианист номер один. Рихтера в этом упрекнуть невозможно, он лично к этому не имел никакого отношения. Так получилось, что система его выбрала. В его время было много потрясающих музыкантов, но мощный акцент был сделан в его сторону.
— Это феномен нашей страны?
— Нет. Америка выбрала пианистом номер один Горовица. Он затмил всех. Странно это все, в жизни так не бывает. Не бывает, что один – супергений, а остальные недоделанные, что ли.
— То есть традиции Рихтера вы не продолжаете?
— Нет. Не хочу. Хотя с огромным уважением отношусь и к его личности, и к музыкальному наследию. Но такой культ личности, это я терпеть не могу.
— Чем, помимо музыки, наполнена ваша жизнь?
— Семья. Дети. Изучение иностранных языков. Сейчас очень активно учу японский, он мне очень нравится.
— С Казанью ваши контакты продолжатся?
— В будущем году я снова приеду, могу приезжать и чаще, но нужны новые идеи и программы. Скучно играть одно и то же.
— Как часто вы готовите новую программу?
— Одну программу в год. На репетиции уходит два-три месяца.
Справка
Борис Березовский родился в 1969 году в Москве. Учился в специальной музыкальной школе им. Гнесиных у Ирины Радзевич и Измаила Альтермана. Закончил Московскую консерваторию по классу фортепиано у Элисо Вирсаладзе. Правда, без диплома, который не получил из-за участия в конкурсе им. Чайковского, совпавшего по времени с выпускными экзаменами. В 1988 году Березовский с большим успехом дебютировал в Лондоне в Вигмор-холле. Через год состоялось его первое выступление в Париже — в концертном зале Лувра. В 1990 году завоевал первую премию (золотую медаль) на IX Международном конкурсе им. Чайковского. В 1991 году уехал за границу. Долгое время жил в Лондоне, в настоящее время — в Брюсселе. Женат. Трое детей: две дочери и сын. Старшая дочь Эвелина Березовская — пианистка. Березовский носит звание Steinway Artist.
Борис Березовский. «Мне здесь жить удобно и комфортно»
Борис Березовский, знаменитый русский пианист, лауреат конкурса Чайковского, прославил «русскую школу» в Европе и в мире своей виртуозностью, необычайной силой и мощью игры. Однако в его артистической харизме и в его стиле есть и печаль, и нежность, и главное – человеческая мудрость, которой нельзя научиться в музыке, она дается от природы. «Медведь» поговорил с музыкантом о его последнем периоде в творчестве и в жизни.
– Борис, все знают, что вы живёте в Брюсселе, в крайнем случае, в Лондоне.
– Да. А я живу в Москве.
– Вы как-то незаметно для публики сюда переместились.
– Мы сначала просто чаще стали наезжать, снимали квартиру на Смоленке. Я вырос в Арбатских переулках и люблю по-прежнему там гулять. Домик Скрябина. Булгаковские места. Домик Прокофьева. Какие-то свои личные воспоминания. И сильные переживания, конечно, Москва вызывает у меня.
– Вас не угнетает, что город, цивилизуясь, деформируется и не всегда в лучшую сторону?
– Все города меняются. Старые картинки Москвы – это всё прекрасно, но жизнь идёт. Я, естественно, терпеть не могу хрущёвскую застройку. Это всё надо сносить без разговоров. А вот утраченных церквей жалко.
– Вы любите ходить в храмы?
– Любою ими любоваться. Меня это очень греет по-русски. Но я не религиозный человек. Я лишь созерцатель красоты.
А вот в один из приездов мы зашли погулять в парк Сокольники. И этот парк меня принял абсолютно и захватил. Теперь я живу напротив него и каждое утро не смотря на погоду…
– Неужели вы бегаете трусцой или катаетесь на велосипеде, или рассекаете на коньках?
– Нет, я не бегаю и не рассекаю. Я просто каждый день с шести до восьми часов утра гуляю по парку, и это доставляет мне огромное удовольствие.
– Ну, вы прям, как Карамзин в Остафьеве. Карамзин, правда, прогуливался верхом. А потом, после чашечки кофе садился сочинять для нас «Историю государства Российского».
– То есть вы специально купили квартиру в Сокольниках для своих утренних прогулок?
– Нет, не купили. Мы снимаем.
– Неужели у такого успешного пианиста нет средств, чтобы купить квартиру, где ему нравится?
– Не в деньгах дело. Мне просто так легче жить. Я не привязан к собственности. И это мне удобно.
– Москва крупнейший мегаполис. А как вы здесь передвигаетесь?
– У вас нет собственного автомобиля?
– Я не пользуюсь здесь автомобилем. Меня пугают бесконечные аварии. И раздражают.
– Сейчас достаточно тяжелое время…
– Я не заметил. (смеется) Нет. Заметил. Водка подешевела и с ней жизнь, конечно, намного веселей.
Понимаете, у меня особенная ситуация. Я артист. И как играл концерты, так и играю. Но я много говорил с людьми, которые связаны с бизнесом. И я прекрасно понимаю, как сложно им сейчас. Повторю всё ж, лично для меня этих проблем не существует. Для меня ничего не изменилось. Мне здесь жить удобно и комфортно. И всё здесь просто нравится. Но это индивидуально очень. Такой вот склад ума и души. Хотя я знаю много людей, которые замечательно живут и в Лондоне, и в Париже. Для меня, как бы хорошо я не говорил на английском и французском, приятнее на родном. Мой родной – русский. Я родился здесь. Здесь я дома.
К тому же я понял, что мне здесь гораздо интереснее. И во многом благодаря даже, как ни странно, не русской музыке, которую я обожаю, а русской литературе и русскому театру. Я очень много хожу в театры. Живя в Европе, я был лишен этого удовольствия.
– А семья? Вас поддержали?
– Мы все вместе. Язык общения – русский. Моя вторая жена Эллина – кореянка из Ташкента. Окончила Московскую консерваторию по классу альта. Но сейчас у неё много других проектов, с музыкой не связанных. Вот она только что сделала замечательный фильм про корейцев в России – к 150-летию их переселения на русский Дальний восток. Там и 1937 год, когда по велению Сталина перемещали в Азию, что известно ей не понаслышке. Подняла уйму исторических фактов, которые мало кто знал. И для меня в фильме нашлась музыкальная радость. Я узнал, что брат Римского-Корсакова активно участвовал во всех этих геополитических процессах.
– Адриану 12 лет, Маше – 6. Старшая дочь Эвелина, от первого брака – уже вполне самостоятельная девушка и у неё своя жизнь.
– Была ли проблема с адаптацией детей? Ведь там, откуда они приехали, другие языки, другие дети, другие дворы.
– Дети очень быстро ко всему привыкают и легко встраиваются. Быстрее, чем взрослые. Адрик ещё совсем недавно вообще не писал по-русски. Сейчас он пишет прекрасно.
– Я знаю, что вы не разрешали ему писать на компьютере. А прививали рукописание.
– Отчасти да. Адрик пишет рукой. Я вообще небольшой поклонник компьютеров и стараюсь ограничивать в этом и себя, и детей. Признаю, что интернет – великая вещь и очень удобная. Но не более. У детей строго – час в день. Телевизор мы вообще выключили из нашей жизни. Его нет.
– Я знаю, что у людей творческих с техникой порой случаются конфликты. Сбои, неполадки, поломки. А у вас с ней какие отношения?
– С фортепьяно – замечательные. (смеется) Но это не совсем техника. Хотя, конечно, механизм. Ко всему другому я равнодушен.
– Ваша старшая дочь Эвелина пианистка. Вполне уже состоявшаяся. Ей можно не заниматься, ей можно только сопутствовать. А есть ли желание, чтоб младшие продолжали ваш семейный путь?
– Здесь всё просто. Если я вижу, что есть тяга к инструменту, я всячески одобряю. Я этому рад. Вот маленькая дочка всё время подходит к фортепиано, пытается что-то подобрать. И ей это ужасно нравится, она обожает ритм. Мы это поддерживаем. Мальчик не проявил никакого интереса. Он не играет и не учится играть. Хотя он вполне музыкальный и хорошо поёт.
– Естественно. (смеется) Когда выпью.
– А что именно? Арии из опер?
– Всё, что угодно. У нас с дочкой любимая игра – включается китайская поп-музыка, а мы импровизируем слова.
– Получается какая-то мультикультурная семья. Ощущение, что вас можно высадить в любой точке мира, будь то Япония или к аборигенам в Новую Зеландию. И вы адаптируетесь мигом. Заговорите на японском или аборигенском.
– В принципе – да. Было бы только фортепьяно. Я очень люблю разнообразие культур и легко в них включаюсь.
– Какие опыты дала вам европейская жизнь?
– Конечно, Европа сильно расширила мой кругозор. Я много ездил, выучил языки – английский и французский. Но сейчас это доступно каждому.
В советское время, когда не могли люди выезжать, случались совершенно чудесные истории. Например, мать моего учителя Александра Игоревича Саца, вот и его портрет у меня всегда на почетном месте, так вот она занималась французской литературой и никогда не выезжала из Москвы. Но она знала Париж в тысячу раз лучше меня, хотя я бывал там многократно. Она знала свой любимый город по любимой литературе. И так мысленно гуляла по Парижу вовсе не для разглядывания витрин магазинов. А посещала исторические места, где происходили события, жили герои и авторы любимых ею французских романов. Она общалась с ними. Она так жила. Мы сегодня понимаем, конечно, что это происходило от безысходности. Но, понимаете, как у слепых, сильнее развиты другие чувства и обострено восприятие внешнего мира. Так есть и такие, душевно богатые люди. И может быть, их сильно развитое воображение усиливает ощущения и насыщает жизнь, делая их мир прекрасным. Так что. – Что и как расширяет?
– Да. Вот такой же случай. Михаил Гаспаров, автор великолепной книги «Занимательная Греция» доскональнейше изучил свою любимую страну и удивлял всех своими уникальными познаниями. И тоже, рассказывают, прогуливался по историческим местам своей, можно сказать, второй родины.
– Именно. Мы видим, что для интересной жизни условия необязательны, но, конечно, желательны.
– Имея все возможности, куда вы любите ездить?
– Для отдыха я обожаю Хорватию. Очень люблю Японию. Да, и собственно весь мир кроме Соединенных Штатов Америки. В последнее время мне кажется, что это страна, немножко сошедшая с ума. На почве самосохранения. Мне рассказывали, будто людям предлагается, если кто увидит подозрительных субъектов, немедленно доложить, куда следует. А что значит, подозрительный субъект? (смеется) Что-то с ними случилось за последние 20 лет, это точно. И вот она, их хваленая свобода. Друг за другом приглядывать.
– А я там и не выступаю. За последние 15 лет ни разу не был.
– Уверена, никто не проходит мимо вопроса о вашем однофамильце, с которым у вас нет ничего общего, ну, кроме того, может быть, что он бывал на ваших концертах. Я спрошу вас о другом однофамильце – Максиме Березовском.
– Я его тоже не знал и он на моих концертах тоже не бывал. (смеется) Березовский писал в основном религиозную, духовную музыку. Это было предпочтением композиторов 18 века. Я более поклонник фольклора, чем религиозной музыки, хотя она очень красивая. Одно Всенощное бдение Рахманинова чего стоит!
– Но Березовский писал и светскую музыку. Известны его пьесы для клавесина, которым вы, кстати, владеете?
– Владею, владею. Пожалуй, мне надо бы выучить такую программу и исполнить. Это будет, как у нас говорят, фишка.
– А как быстро вы выучиваете новые программы?
– Если мне нравится, то довольно быстро. Но я же всю жизнь этим занимаюсь. Если хороший год, выходит, наверное, программы две.
– Да, вы и без новых программ, сколько знаете музыки! Вот я этого и представить даже не могу.
– Оставьте, это тоже привычка. Навык, опыт. Мало кто чего знает?
– Вы не только музыкант, но просветитель. Пытаетесь привлечь внимание к русской национальной музыке, к малоизвестным именам. И даже вроде проводили музыкальные фестивали.
– Да, и фестивали организовывали, я пытался продвинуть русского композитора Николая Метнера. Но слегка разочаровался в этом проекте. Метнер изумительный и непопулярный композитор. И я знаю по всему миру массу его фанатичных почитателей, в том числе и я сам. Это особая каста. Вот и мы собираемся, как те удивительные люди, к примеру, которые говорят на забытых языках, и получается такой музыкальный эксклюзив.
Но что бы мы ни делали, не удалось нам привить эту любовь широкому слушателю. Есть, наверное, какие-то скрытые законы, которые никак не преодолеть. В результате я пришел к выводу, что концерт для публики должен быть все-таки не просвещением, а развлечением. Как это всегда и было – музыка, песня, танец. И просто хорошее времяпрепровождение. А Метнер – всё же удел фанатов. Что ж? Станем и дальше собираться узким кругом и исполнять его потрясающие романсы.
– В музыкальной среде вы уникальны ещё и тем, что недипломированный специалист. Который сделал блестящую музыкальную карьеру.
– А вот, и нет! Уже дипломированный! (смеется) Ну, да. Была история, когда я участвовал в конкурсе Чайковского в 1990 году, его выиграл, а потом ещё уехал и на гастроли. И в общем, пропустил выпускные экзамены в Московской консерватории, где учился. Диплома мне тогда не дали.
– Не поняла. Вы что? Экзамены сейчас что ли сдавали?
– Представьте, сдавал. Где-то полтора года назад. Видите ли, у нас очень бюрократическое государство. Везде проформа. И невозможно заполучить диплом, весело приговаривая, что ты известный пианист. В общем, и без тебя все это знают. А на деле нужна какая-то формальность и её строгое соблюдение. И вот мы пришли с моей любимой певицей Яной Иваниловой и исполнили романсы как раз Метнера. И после этого мне поставили галочку и дали диплом. Теперь я профессионал, а не любитель, каким был раньше, что мне, кстати, очень нравилось и даже удавалось.
– Вот и Андрей Битов, кстати, считает, что вся великая русская литература, она непрофессиональная, поэтому и великая. Только непрофессионал может вдохновительно творить. В отличие от профессионалов, которые – делают.
– Безусловно. Я согласен. Если поглядеть историю русской музыки, ни Чайковский, ни Мусоргский и Римский-Корсаков, ни многие другие не были профессиональными композиторами. Но все они очень любили музыку и писали её преимущественно для себя. Они, конечно, ходили на курсы, например, как Чайковский к Рубинштейну в Московскую консерваторию. Изучали полифонию и всё другое. А потом рождалось это чудо невероятное – их произведения. Рождалось от любви к музыке, а не от того, что они только знали музыкальные законы, законы композиции, которые, конечно, тоже необходимы. Как для писателя, я понимаю, надо знать хотя бы правила русского языка.
– То есть только у истинных любителей, будь то музыка или литература, больше шансов добиться искренней чистоты звука?
– Получается, что так.
– А вы, кстати, откуда взялись вообще?
– Я с детства проявлял невероятную тягу и любовь к музыке. Это, кстати, про любовь. Папа сразу же затащил меня за инструмент и принялся обучать сольфеджио. А дальше пошло везение в жизни, я об этом много говорил. Я встретил замечательных педагогов – Элисо Константиновну Вирсаладзе и Александра Игоревича Саца. Которые вполне доходчиво и в мягком и приятном стиле объяснили мне, что делать со всеми этими нотами. (смеется) И вот это сочетание способностей, любви к музыке и чудесных педагогов привело к такому вот удачному результату. К моей необыкновенной радости.
– Много ли вы занимаетесь?
– Достаточно. Но не больше, чем надо. Но заниматься – надо.
– А вы практикуете какие-то технические упражнения? Я знаю, что у Джона Фильда, который придумал нам жанр ноктюрн, и вырастил плеяду изящных музыкантов…
– Да. Кого он только не вырастил! И Алябьева, и Глинку, и Верстовского…
– Так он, упражняясь, клал монету на тыльную сторону ладони и играл. А монета не падала.
– У меня падает. (смеется) Я пробовал. Просто есть разные исполнительские школы. Я придерживаюсь такой, когда кисть должна быть в свободном движении.
– А каких правил и школ вы придерживаетесь для создания своего привлекательного образа? Мужские игрушки вас занимают, к примеру? – Машины, часы, запонки, галстуки. Что-то ещё.
– Меня всё это совершенно не занимает.
– Так как же делается ваш, как многие считают, изящный стиль – в поведении, в одежде? Даже шик. Добавила бы я.
– Вот я сейчас занимался проектом Музыка земли. Речь идет о музыке классической, которая вдохновляется национальным фольклором. И вот мне захотелось в моей одежде больше национального русского элемента. Чтоб отличалась уже она как-то от обыденной принятости.
– Борис, ну, вы – то Карамзин, то Грибоедов. Известной фишкой Александра Сергеевича было настоятельное желание вернуть в бытовую культуру начала 19 века национальное русское платье, ну, слегка модернизированное, наверное. Он тоже был мужчина с шиком. Мы, что, увидим вас в косоворотке?
– Ну, конечно, не так радикально. Но отличиться есть желание. И вообще национальное в искусстве – это всегда самое интересное, красивое и конечно, уникальное. Оно бесценно и я убежден, именно такого колорита должно быть больше в нашей, иногда тусклой жизни – в архитектуре, театре, живописи, одежде, в конце концов. Одежда национальная, будь то японская, индийская или русская – самая доступная форма общения и понимания.
Ну, всего этого мне бы только очень хотелось. А пока этого нет, то я хожу, чёрт знает, в чём. (смеется)
– Ага. Тем временем ваши обожатели почитают вас иконой стиля.
– Сейчас в артистической среде модно заниматься благотворительностью. Вы следуете этому бурному течению?
– Я немножко боюсь этого. Потому что очень много надувательства именно в этой области происходит. Боюсь просто выглядеть идиотом. Вот, даёшь деньги, а там кто-то где-то ими пользуется. Это вообще большая проблема в России, – недоверие людей.
Но если кто-то ко мне обращается лично, естественно, помогу. Когда я знаю человека и понимаю, на что именно и в какие руки я отдаю деньги. Помогу.
– А как у вас организована бытовая жизнь?
– Быт организован, как у всех. Ничем здесь похвастать не могу. Семья, как вы сказали, мультикультурная и едим мы всё, Еда всякая годится.
– И что, даже в Европе, славной прекрасными винами?
– Только водка мой любимый напиток. Много курю. Но исключительно потому, что мне это просто нравится. Я всегда делаю только то, что мне нравится. Но не значит, что все этому должны следовать, в смысле курить. У меня есть друзья, которые не курят, но водку пьют.
– А какой круг друзей у вас вообще? Это ваши коллеги-музыканты?
– Нет, не музыканты преимущественно, хотя и они есть. Но люди творческих профессий. Те, с кем мне интересно.
– И как вы находите время для общения? У вас же, говорят, около ста концертов в год? То есть выходит – почти каждый третий день. Добавим ещё и перелёты.
– Ну, и что? Уверяю вас, мне времени на всё хватает. И на мою семью, и на моих друзей. И на всякие мои затеи.
– Как часто вы бываете на концертах ваших коллег?
– Очень редко. Довольно и того, что я хожу на свои концерты. (смеется) Просто уже такое количество музыки переслушано, что меня сегодня это не так живо интересует. Я стараюсь в другую сторону развиваться – в сторону театра, литературы, поэзии.
И что новенького мы, исполнители, можем, собственно, сделать? Когда уже есть музыка? – Просто хорошо сыграть. Ведь произведения лучше написать уже невозможно.
– По литературной практике знаю, бывают такие назначанты. Назначили писателем (не исключаем даже некоторых способностей) и вот он и уже настоящий писатель, и только он. А других рядом вообще нет. Никто и не читает его уже. Для чего б? Да, и прилично писать совершенно необязательно при таких раскладах. В музыке такое существует?
– Существует, безусловно. Такое существует везде – и в других областях тоже. И это очень неприятный момент. Но всё не так. Тот, кто всеми признан номером 1, таковым никогда не является. Это стопроцентная неправда.
Кто-то из моих друзей рассказывал, что на каком-то концерте бисировал и исполнил вальс Грибоедова. Зал впал в овацию с криком: какой великолепный и неизвестный Шопен! Вот так. Шопен здесь, конечно, ничем не виноват, а эта история никак не отменяет его огромного вложения в мировую музыкальную культуру.
Откуда это? Ответ довольно прост – всё сделали пиар и реклама или по-другому назовите. И в каждой стране это есть. Это система давно выработанная, которая не имеет ничего общего с реальностью.
Понимаете, людям так удобнее и легче жить – и артисту, и потребителю, когда всё понятно. И дальше можно уже и не думать, и не заморачиваться, и не искать.
Вот, к примеру, мне надо идти в гости и прихватить с собой бутылочку вина. Я в винах вообще ничего не понимаю. Но я понимаю, что в журнале (или в интернете) написано, какое хорошее. И я смело это хорошее беру с собой. Мне легче так жить. И вино по сути неплохое. Наверное. И я этому рад. А вот один мой знакомый дирижер – большой любитель, ценитель и знаток вина. Он никогда не возьмёт такое, какое я. Он возьмёт, возможно, даже и дешевле, но сверяясь с совершенно иной шкалой ценностей. Как в вине, надо разбираться в пианистах, дирижерах, писателях и многом другом. Возможно ли это? Как и во всём – надо иметь хороший вкус.
– Вы производите впечатление мягкого и доброжелательного человека. Так ли это? Или внутри жесть?
– Мягкий, доброжелательный и сентиментальный. Просто у меня жизнь так сложилась, что всё ко мне как-то всегда располагалось, и зла я очень мало видел. Поэтому у меня нет ни на кого ни злобы никакой, ни раздражений не чувствую. Но я знаю людей, которым многое очень тяжело давалось. И конечно, они жёсткие люди. Я их прекрасно понимаю.
– Я слышала, что вы страстный игрок. Это правда?
– Я плохой игрок. Настоящий должен всё поставить на карту. Даже жену. Как это было принято в России. (смеется) Я этого пока не делал. Вообще, чтоб не забыться, просто беру с собой ограниченное количество денег. Вот моя старшая дочь отлично играет в покер. Я рядом с ней – простой игровой автомат.
– А я-то вот представляла, как вы тасуете колоду… Ведь это тоже развивает моторику пальцев. Что важно для пианиста.
– Ну, примерно так. Словом. Поигрываю, но не страстно. Страстно поигрываю на фортепиано. Для моторики.
– Верите ли вы в предзнаменования, знаки?
– Я в это очень верю. Вот на конкурсе Чайковского я вытащил сотый номер. И сразу понял, что получу первую премию. (смеется) Хотя какая, казалось бы, связь? Много чего ещё бывало, но это в основном личные переживания и я не хочу их озвучивать. Ну, вот общественности можно предать такую историю. Казино. Там играет обычно попсовая музыка. Стою у стола с рулеткой. Вдруг слышу – концерт Моцарта, 21-й. Ставлю, естественно, на 21 все свои деньги. И выигрываю очень крупную сумму. (смеется)
– А вот те, кто не знает музыку так, как вы, что это именно 21-й концерт был, те и продулись.
– Ну, да. Я рискнул проверить номер концерта и был вознагражден. Но вот, как Моцарт оказался в казино? – для меня самая большая загадка.
– Вы сейчас затеяли необычный для музыканта проект, связанный с Веничкой Ерофеевым. Откуда это взялось и чем закончится?
– Чем закончится, я не знаю, но надеюсь, получится очень хороший спектакль об его жизни. Там не будет ни слова из «Москвы – Петушков» и «Вальпургиевой ночи». Ничего, к чему привыкли. Но будут его записные книжки, в которые мало кто заглядывал. Прочитав их, я был поражён. А вот говорят о них очень мало. Поначалу я этому сильно удивился. Хотя чему? Я и сам ведь тоже совсем недавно о них и не догадывался.
Ерофеева я вообще мало знал. Может, это издержки жизни в Европе? Потому как Ерофеев чисто русский продукт. В кругах, где я вращался, был такой его образ алкоголика. Хотя и талантливого, безусловно. Но этим всё сказано и закончено.
Я прочёл всё и увидел его мир, насколько это был интересный и феноменально образованный человек. Я даже стал выписывать для себя пассажи из выписанного им для себя ему понравившегося. Он поразил меня размахом, он записывал даже свои наблюдения за цветами, как они распускаются. И от этих цветов до религиозных философов и писателей – от старейших до новейших. Однако все эти его обширные знания и тонкие наблюдения, конечно, абсолютно не мешали ему быть алкоголиком. (смеется) И последнее даже помогало. Стимулировало, что ли. Он больше успевал делать, шире успевал жить. Это был его активный допинг.
И, знаете, главное, что мне открылось, что он был счастливым человеком, не смотря на то, что жил непонятно где и как. И совершенно свободным. И это, конечно, восхищает и дорогого стоит. Захотелось ему даже подражать.
– То есть сделаться алкоголиком?
– Нет. Это можно как-то пропустить.
– Я понимаю, что вам удалось добыть много материала, который либо неизвестен, либо не использован никогда. Вы лично занимались поиском, можно сказать, свидетелей?
– И я тоже. Моя знакомая Наталья Баринова общалась с легендарными людьми того времени – художниками Владимиром Яковлевым, Анатолием Зверевым, всей той компанией диссидентов. Так мне помогли выйти на Наталью Шмелькову. А Шмелькова была последней любовью Ерофеева. С ней он счастливо провел три последние года своей жизни. Наталья подсказала, где и как найти что-то ещё. Да, и просто её воспоминания, конечно, сами по себе очень ценны. Существуют и его чудные письма к сестре, и его литературные загадки для племянницы, которые я собираюсь задавать своим детям, когда подрастут. Словом, из всего этого мы и пытаемся выкладывать мозаику его жизни.
– И в какую форму вы вместите этот объём материала?
– Я не литератор, и этим занимается профессионал, мой друг драматург Лев Яковлев. Он пишет пьесу. Он вообще замечательный либреттист, и сейчас с большим успехом в Москве идет его «Оливер».
На сегодня получается такой совместный общественный проект, который должны одобрить все – и гласные и негласные его участники. Которые знали Ерофеева. Мы все собираемся, обсуждаем, что-то добавляем, что-то убираем. Хочется сделать правдивую и качественную историю. Такую притчу об его жизни.
– А вы сами как-то участвуете в проекте, ну, кроме того, что уже вложились в него деньгами?
– Ну, минимально я вложился. А участвовать я буду, чему очень рад. Я выступлю, так сказать, музыкальным сопровождением. Ерофеев очень любил музыку, и у него огромная была фонотека. Вкусово он предпочитал своих земляков, а земляками он считал северных людей. Сибелиус, Григ. Очень любил также Малера, Шостаковича, Равеля. И… русские народные песни. Потихоньку подбираю музыкальный ряд, но он будет очень зависеть от текста. Над которым мы тщательно работаем.
– А ваши литературные предпочтения?
– Как и в музыке, конечно, классика. Не очень люблю Достоевского. Мне как-то нравится, чтоб был юмор, легкое отношение к жизни. В ранних произведениях у него это есть, а потом как-то становится тяжеловатым, хотя, может быть, и глубоким. Ну, я просто такой по натуре, что мне всегда хочется, чтоб всё было легко и приятно.